ГЛАВА 2

Вскоре после того как я заболел, мускулы на моих ногах стали ссыхаться,а моя спина, прежде прямая и сильная, искривилась. Сухожилия началистягиваться и затвердели, так что мои ноги постепенно согнулись в коленях иуже не могли разгибаться. Это болезненное натяжение сухожилий под коленями пугало мою мать,которая опасалась, что мои ноги навсегда останутся согнутыми, если неудастся как можно скорее выпрямить их. Глубоко встревоженная, она вновь и:вновь приглашала доктора Кроуфорда, чтобы он назначил такое лечение, котороепозволило бы мне нормально двигать ногами. Доктор Кроуфорд, который плохо разбирался в детском параличе,недовольно хмурил брови, наблюдая, как мать каталась вернуть жизнь моимногам, растирая их спиртом и оливковым маслом - средство, рекомендованноеженой школьного учителя, утверждавшей, что оно излечило ее от ревматизма.Проронив замечание, что "вреда от этого не будет", Кроуфорд решил оставитьвопрос открытым до тех пор, пока он не наведет в Мельбурне справки обосложнениях, которые бывают после этой болезни. Доктор Кроуфорд жил в Балунге, небольшом городке в четырех милях отнашего дома, и навещал больных на окрестных фермах, только когда заболеваниебыло очень серьезным. Он разъезжал в шарабане с полуподнятым верхом, на фонеголубой войлочной обивки которого эффектно выделялась его фигура, когда онкланялся встречным и приветственно помахивал кнутом, подгоняя свою серуюлошадку, трусившую рысцой. Этот шарабан приравнивал его к скваттерам{Скваттер (англ.) - крупный землевладелец. (Прим. перев.)}, правда, лишь ктем из них, чьи экипажи не имели резиновых шин. Он неплохо разбирался в простых болезнях. - Могу сказать вам с полной уверенностью, миссис Маршалл, что у вашегосына не корь. Полиомиелит принадлежал к числу тех болезней, о которых он почти ничегоне знал. Когда я заболел, он пригласил на консилиум еще двух врачей, и одиниз них установил у меня детский паралич. Этот врач, который, казалось, так много знал, произвел на мою матьбольшое впечатление, и она стала его расспрашивать, но он ответил только: - Если бы это был мой сын, я бы очень тревожился. - Еще бы, - сухо заметила мать и с этой минуты утратила к нему всякоедоверие. Но доктору Кроуфорду она продолжала верить, потому что после уходасвоих коллег он сказал: - Миссис Маршалл, никто не может предугадать, останется ли ваш сынкалекой или нет, будет он жить или умрет. Я думаю, что он будет жить, но всев руце божьей. Эти слова утешили мою мать, но на отца они произвели совсем иноевпечатление. Он заметил, что доктор Кроуфорд сам признал, что никогда неимел дела с детским параличом. - Раз они начинают толковать, что "все в руце божьей", - значит, пишипропало, - сказал он. В конце концов доктору Кроуфорду все же пришлось решать, как быть смоими сведенными ногами. Взволнованный и неуверенный, он тихо выбивал дробьсвоими короткими пальцами по мраморной крышке умывальника у моей постели имолча смотрел на меня. Мать стояла рядом с ним в напряженной, неподвижнойпозе, как обвиняемый, ожидающий приговора. - Так вот, миссис Маршалл, насчет его ног. М-м-м... - да... Боюсь, чтоостается только одно средство. К счастью, он храбрый мальчик. Нам надовыпрямить его ноги. Это можно сделать только силой. Мы должны их насильновыпрямить. Вопрос - как это сделать? Лучше всего, по-моему, каждое утрокласть его на стол и вам всей тяжестью наваливаться на его колени и давитьна них, пока они не выпрямятся. Ноги надо вплотную прижать к столу. И делатьэто, скажем, три раза. Да, думаю, трех раз достаточно. А в первый день,скажем, два раза. - Это будет очень больно? - спросила мать. - Боюсь, что да. - Кроуфорд помедлил и добавил: - Вам понадобится всеваше мужество. Каждое утро, когда мать укладывала меня на спину на кухонный стол, ясмотрел на висевшую над камином картину, изображавшую испуганных лошадей.Это была гравюра: две лошади, черная и белая, в ужасе жались друг к другу, ав нескольких футах от их раздувавшихся ноздрей сверкали зигзаги молнии,вырывающейся из темного хаоса бури и дождя. Парная к ней гравюра, висевшая на противоположной стене, изображалаэтих же лошадей в тот момент, когда они в бешеном испуге уносились вдаль:гривы их развевались, а ноги были растянуты, как у игрушечнойлошадки-качалки. Отец, принимавший все картины всерьез, нередко подолгу вглядывался вэтих лошадей, прикрыв один глаз, чтобы лучше сосредоточиться и правильнооценить все их стати. Однажды он сказал мне: - Они арабской породы, это верно, но нечистых кровей. У кобылы нагнет.Взгляни-ка на ее бабки. Мне не нравилось, что он находит у этих лошадей недостатки. Для меняони были чем-то очень важным. Каждое утро я вместе с ними уносился отнестерпимой боли. Страх, обуревавший их и меня, сливался воедино и тесно связывал нас.как товарищей по несчастью. Мать моя упиралась обеими руками в мои приподнятые колени и, крепкозажмурив глаза, чтобы удержать слезы, всей тяжестью наваливалась на моиноги, пригибая их книзу, пока они, распрямившись, не ложились на стол. Когданоги выпрямлялись под тяжестью ее тела, пальцы на них растопыривались изатем скрючивались наподобие птичьих когтей. А когда сухожилия начиналитянуться и вытягиваться, я громко кричал, широко раскрыв глаза и уставившисьна обезумевших от ужаса лошадей над камином. И в то время как мучительныесудороги сводили мои пальцы, я кричал лошадям: - О лошади, лошади, лошади... О лошади, лошади!..

Дата добавления: 2015-07-15