ГЛАВА 7

Когда я снова стал различать палату и ее обитателей, на кровати Ангусалежал незнакомый человек. Пока я неделю метался в бреду, Ангуса и Микавыписали. Ангус оставил мне три яйца и полбанки пикулей, а Мик попросилсиделку Конрад передать мне, когда я приду в себя, банку с лесным медом. Мне их очень недоставало. Казалось, сама палата стала иной. Люди,которые теперь лежали на белых постелях, были слишком больны или подавленынепривычной обстановкой, чтобы разговаривать друг с другом; и они еще ненаучились делиться яйцами. Папаша стал совсем мрачным. - Здесь все переменилось, - говорил он мне. - Помню, в этой палатевелись разговоры, каких я никогда раньше и не слыхивал. Умнейшие парнисобирались здесь. А сейчас - взгляни на эту мелюзгу - двух грошей не дашь заних всех, вместе взятых. И всего-то животы у них болят, а глаза заводят,будто чахоточные. Все только и думают о своих болячках, а тебя и слушать нехотят, когда вздумаешь пожаловаться на свои горести. Если бы я не знал, чтов любую минуту могу помереть, то попросил бы старшую сестру отпустить меняотсюда. А она прекрасная женщина, доложу я тебе. Человек, лежавший на кровати Ангуса, был очень высокого роста, и впервый день, когда он появился в палате, сиделка Конрад, поправляя егопостель, воскликнула: - Боже мой! Ну и высоченный же вы! Ему это доставило удовольствие. Он улыбнулся со смущенной гордостью иоглянулся вокруг, чтобы убедиться, все ли мы слышали, затем улегсяпоудобней, вытянул свои длинные ноги так, что закутанные одеялом ступнивысунулись между прутьев спинки, и положил руки под голову. - Вы умеете ездить верхом? - спросил я, почувствовав уважение к егоогромному росту. Он окинул меня беглым взглядом, увидел, что перед ним ребенок, оставилмой вопрос без ответа и продолжал обозревать палату. Я испугался, не счел лион меня нахалом, но затем, возмущенный его поведением, убедил себя, что мнебезразлично, какого он обо мне мнения. Зато он часто заговаривал с сиделкой Конрад. - Вы славная, - говорил он ей. Она ждала продолжения, но он, казалось, не был способен что-нибудьдобавить. Когда она считала пульс, он порой старался схватить ее за руку, акогда она отдергивала ее, он говорил: "Вы славная". Когда она приближалась кего кровати, ей приходилось быть на стороже, - он так и норовил хлопнуть еепо спине, приговаривая: "Вы славная". Как-то раз она ему резко сказала: - Оставьте меня в покое! - Вы славная, - повторил он. - И эта ваша присказка не меняет дела, - добавила она, взглянув на негохолодным понимающим взглядом. Я никак не мог его раскусить. Никому, кроме нее, он никогда не говорил:"Вы славная". Однажды он весь день сидел с нахмуренным видом и что-то писал на листкебумаги, а вечером, когда сиделка Конрад поправляла его постель, сказал: - Я написал о вас стихотворение. Она посмотрела на него удивленно идаже подозрительно. - Вы сочиняете стихи? - спросила она, прервав работу. - Да, - сказал он. - У меня это легко получается. Могу писать о чемугодно. Он передал ей листок. Она прочла стихотворение, и на ее лице засияладовольная улыбка. - Это на самом деле хорошо, - сказала она. - Да, да, очень хорошо. Гдевы научились писать стихи? Она перевернула листок, поглядела на обратную сторону, а потом прочластихотворение еще раз. - Можно мне оставить его у себя? Это очень хорошие стихи. - Ерунда. - Он пренебрежительно махнул рукой. - Завтра я вам напишудругие. Возьмите их себе. Могу сочинять в любое время. Даже думать неприходится. Для меня это пара пустяков. Сиделка Конрад принялась за мою постель, положив стихи ко мне натумбочку. - Можешь прочитать, - сказала она, заметив, что я смотрю на листок. Она дала мне его, и я медленно, с трудом прочитал: Сиделке Конрад Сиделка Конрад нам стелет кровать, И никак не может она понять, Почему мы считаем ее в больнице Самой лучшей и милой девицей. Она красивей сиделок других, Она заботится о больных, Поможет она, коль стрясется беда, И мы ее любим все и всегда. {Перевод стихов в этой повести И. Гуровой.} Закончив чтение, я не знал, что сказать. Все, что там говорилось осиделке Конрад, мне нравилось, только не нравилось, что автором был он. Ярешил, что стихотворение написано хорошо, раз в нем есть рифма; ведь вшколах заставляют учить стихи, а наш учитель всегда говорил о том, что стихипрекрасны. - Хорошо, - грустно сказал я. Мне было жаль, что их написал не я. Мне казалось теперь, что лошадь идвуколка - ничто в сравнении с умением писать стихи. Меня охватила усталость, и мне захотелось очутиться дома, где никто неписать стихов, где я мог вскочить на свою лошадку Кэтти и объехать рысьювокруг двора под ободряющие возгласы отца: "Сиди прямо! Руки ниже! Головувыше! Подбери поводья так, чтобы чувствовать каждое ее движение. Ногивперед! Правильно. Так, хорошо! Еще прямей. Молодец! Если бы только сиделка Конрад могла видеть меня верхом на Кэтти!

Дата добавления: 2015-07-15