ГЛАВА 11

После обеда отец повез меня в моей коляске по двору. Когда он подкатилее к клетке Пэта, я с беспокойством подумал, что пол ее нечищен и что надоим заняться; потом я посмотрел на Пэта: старый какаду сидел нахохлившись насвоей жердочке и пощелкивал клювом - я хорошо знал этот звук. Я просунулсквозь сетку палец и почесал его опущенную головку; на пальце осталась белаяпыльца от перьев, и я ощутил запах попугая, неизменно напоминавший мне омалиновых крыльях, мелькающих в зарослях. Пэт осторожно захватил мой палецсвоим крепким клювом, и я почувствовал быстрые, упругие прикосновениясухого, словно резинового язычка. - Эй, Пэт, - сказал он моим голосом. Королевский попугай в соседней клетке все еще прыгал взад и вперед насвоем шестке, но Том - мой опоссум - уже спал. Отец вытащил его измаленького темного ящика, в котором спал зверек; Том открыл свои большиеспокойные глаза, посмотрел на меня и снова свернулся калачиком на ладоняхмоего отца. Мы направились к конюшне, откуда доносилось фырканье лошадей, которым вноздри набилась сечка, и громкие удары копыт по неровному каменному полу. Нашей конюшне было не меньше шестидесяти лет, и казалось, что онавот-вот рухнет под тяжестью своей соломенной крыши. Она наклонилась набок,несмотря на то что была подперта стволами кряжистых эвкалиптов с развилинойнаверху, на которых покоились балки крыши" Стены были сделаны из горбылей,изготовленных из спиленных по соседству деревьев, и сквозь щели между нимиможно было заглянуть в темное помещение, где сильно пахло конским навозом исоломой, пропитанной мочой. Привязанные веревками к железным кольцам в стене, лошади склонялись надкормушками, которые были выдолблены из целых бревен и обтесаны топором. Рядом с конюшней, под той же тяжелой соломенной кровлей, в которой сгомоном и криком строили гнезда воробьи, находился сарай для хранения корма;грубый дощатый пол был усеян просыпанными зернами и сечкой. В соседнемпомещении хранилась сбруя: на деревянных крючках, прибитых к горбылям,висели хомуты, дуги, вожжи, уздечки, седла. На особом колышке виселоспециальное седло, которым отец пользовался, объезжая лошадей; начищенныевоском покрышки потника блестели и сверкали. На полу у стены, на тесаном бревне, поддерживавшем горбыли, былирасставлены банки со смазочным маслом, бутылки со скипидаром, "растворомСоломона" и различными лекарствами для лошадей. Специальные полочкипредназначались для щеток и скребниц; рядом с ними на гвоздях висели двакнута. Все под той же соломенной крышей помещался и каретный сарай, где стоялитрехместная бричка и дрожки. Дрожки были приставлены к стене, и длинные,сделанные из орехового дерева оглобли, пропущенные через стрехи, торчали надкрышей. Задняя дверь конюшни вела на конский двор - круглую площадку,огороженную грубо отесанными семифутовыми столбами и брусьями. Ограда быласделана наклонно - с таким расчетом, чтобы брыкающаяся лошадь не моглараздробить о брусья ноги моего отца или ударить его о столб. Перед конскимдвором рос старый красный эвкалипт. В пору цветения стаи попугайчиковклевали его цветы, порой они висели на ветках головой вниз, а если ихвспугивали, начинали кружиться над деревом, оглашая воздух пронзительнымикриками. У его ствола были свалены сломанные колеса, заржавленные оси,рессоры, негодные хомуты, пострадавшие от непогоды сиденья экипажей. Изпорванных подушек торчал серый конский волос. Между могучими корнямивалялась целая груда старых заржавленных подков. В углу двора росло несколько акаций, и земля под ними была густоусыпана конским навозом. Тут в жаркие дни располагались в тени лошади,которых объезжал отец. Они стояли, опустив головы, отставив заднюю ногу, иотгоняли хвостом мух, привлеченных запахом навоза. Неподалеку от акаций была калитка, выходившая на покрытую грязьюдорогу, за которой еще сохранился небольшой участок зарослей, служившихубежищем для нескольких кенгуру, упрямо не желавших отступить в менеенаселенные места. В тени деревьев укрылось небольшое болотце, где водилисьчерные утки и откуда в тихие ночи доносился крик выпи. - Водяной сегодня разгулялся, - говорил отец, но меня эти звуки пугали. Лавка, склад, почта и школа находились примерно в миле от нас - надороге, где на расчищенных участках расположились богатые молочные фермы,принадлежавшие миссис Карузерс. Над поселком возвышался большой холм - гора Туралла. Он густо оброскустарником и папоротниками, а на вершине его находился старый кратер, вкоторый детвора скатывала большие камни; они катились, подпрыгивая и ломаяпапоротники, пока где-то далеко внизу не достигали дна. Мой отец не раз взбирался верхом на гору Туралла. Он говорил, чтолошади, объезженные на склонах горы, крепче держатся на ногах и стоят нанесколько фунтов дороже, чем лошади, объезженные на равнине. Я поверил этому твердо и непоколебимо. Все, что отец говорил о лошадях,запечатлевалось в моем сознании и становилось такой же неотъемлемой частьюмоего существа, как мое имя. Подкатывая мою коляску к конюшне, отец рассказывал мне: - Сейчас я объезжаю жеребчика, который здорово белки показывает. А ужесли лошадь показывает белки, так, значит, любит лягаться, да так, что и укомара, кажется, могла бы глаз выбить. Эта животина принадлежит Брэди. Икогда-нибудь она его убьет, помяни мое слово... Стой смирно! - крикнул онлошади, которая рванулась вперед, поджав круп. - Вот погляди только - так иноровит лягнуть. Я уже приучил его к узде, но вот когда придется запрячь егов линейку, то - бьюсь об заклад - он себя покажет: будет рвать и метать какбешеный. Отец отошел от меня и, приблизившись к лошади, стал поглаживать ее повздрагивавшей спине. - Спокойно, спокойно, старина, - говорил он тихим голосом, и лошадьчерез минуту уже перестала волноваться и повернула голову, чтобы посмотретьна него. - Когда я буду приучать его к упряжи, то надену на него особыйремень, чтобы не брыкался, - продолжал отец. - А что он посмотрел на меня -это ничего не значит. - Папа, можно будет с тобой поехать, когда ты его запряжешь в бричку? -спросил я. - Что ж, пожалуй, - произнес он задумчиво, набивая трубку. - Ты мог быпомочь мне, если бы подержал ремень; да, ты очень помог бы мне, но... - тутон пальцем примял табак, - все же лучше мне разок-другой проехаться одному.Далеко я не поеду - это будет простая разминка. Но я хотел бы, чтобы тыпосмотрел на него со стороны н, когда я проеду мимо тебя, сказал свое мнениео его пробежке. Это тебе часто придется делать - говорить мне свое мнение оних. У тебя есть чутье на лошадей, право, я не знаю никого, кто имел бытакое хорошее чутье... - Я буду следить и рассказывать тебе! - воскликнул я, загоревшисьжеланием помочь отцу. - Буду смотреть на его ноги как проклятый. Я тебе всерасскажу о том, как он шел. Я это сделаю с удовольствием. - Знаю, - сказал отец, разжигая трубку. - Мне повезло, что у меня такойсын уродился. - А как я уродился у тебя, папа? - спросил я, чтобы поддержатьдружеский разговор. - Твоя мать немного поносила тебя в себе, а затем ты появился на свет.Она говорила, что ты расцветал у нее под сердцем, как цветок. - Как котята у Чернушки? - Да, вроде того. - Знаешь, мне это как-то неприятно... - Да... - Он помолчал, посмотрел через дверь конюшни на заросли исказал: - Мне тоже было неприятно, когда я впервые узнал об этом. Но потом яувидел, что это очень хорошо. Посмотри на жеребенка, когда он бежит рядом сосвоей матерью: он так и льнет к ней, так и прижимается, прямо на бегу. -Отец, словно показывая, как это бывает, прижался к столбу. - Так вот, преждечем жеребенок родился, мать носила его в себе. А когда он появится на свет,то он так и прыгает вокруг нее, словно просится назад. Это все очень хорошо- так мне кажется. Ведь это лучше, чем если бы тебя просто кто-нибудь принеси отдал матери. Если пораскинуть мозгами, то видишь, что все очень хорошопридумано. - Да, мне тоже так кажется. - Я тут же, на ходу, изменил свое мнение: -Я люблю жеребят. Мне вдруг понравилось, что лошади носят своих жеребят в себе. - Я не хотел бы, чтобы меня просто кто-нибудь принес, - сказал я. - Нет, я тоже этого не хотел бы, - согласился отец.

Дата добавления: 2015-07-15