Что такое кусочек хлеба в войну

Среди моих деревенских друзей мне особо запомнились Шумские, у которых в избе мы чаще всего собирались. Они приехали перед войной из Кемерова. Отец был взят на фронт в самом начале войны, и писем от него они не получали. У матери были: дочь Полинка, 1926 года рождения, сыновья Ананий 1929, Ефим 1931 и Ванечка 1939 г рождения. Мать целый день работала в колхозе. Дочь работала на каком-то предприятии в Кургане (50км по железной дороге). В Зырянку она наезжала изредка. От государства Шумские получали в месяц, как и все, по 3 кг муки (т.е. по 100 г на день) на каждого члена семьи и больше ничего. Огорода у них не было. Сейчас, на протяжении последних десятилетий, можно не просто купить, но выбрать в хлебных магазинах себе по вкусу не только хлеб и булки. Вы имеете возможность приобрести любые продовольственные товары. А потому очень трудно представить себе: пустые полки в магазинах, и строгое нормирование отпуска продуктов, которые, к тому же, завозились в магазины далеко не всегда. Это трудно представить себе сегодня даже нынешним бабушкам и дедушкам, родившимся после войны, не говоря уже об их детях и внуках. И на этом фоне тем более трудно представить: три килограмма муки на душу в месяц. Чтобы растянуть эти граммы на целый месяц, хлеб выпекался не из одной этой (конечно - ржаной, грубого помола) муки. Она часто составляла лишь четвёртую часть того, что сажалось в печь. Ещё одна четверть – сваренная в мундирах, тщательно размятая и смешанная с тестом картошка, четверть – мелко нарубленная лебеда – сорняк, в изобилии росший на огородах и, наконец, - ещё раз перевеянная полова – остатки мякины на колхозных токах, оставшиеся после провеивания прошлогодней половы ржи или пшеницы. Не один раз мои деревенские товарищи приглашали меня зимой на лыжную прогулку. Но это было не бесцельное, просто для физического развития, бегание по лыжне. Это были походы по старым токам, на которых год назад отвеивали рожь, с попытками ещё раз отвеять (хоть немножко!) зерна. Были случаи отравления продуктами перевеивания этой половы. Дело в том, что в полове могли оставаться рожки спорыньи – колонии грибкового заболевания, которому нередко подвержены рожь, пырей и ряд других злаковых культур – диких спутников культурных злаков. При жатве рожки спорыньи вместе с зёрнами культурного злака попадают в общую массу, а при провеивании зерна эти рожки остаются в полове. Помню плакаты времён войны, где граждан предупреждали об опасности отравления спорыньёй и головнёй (ещё один вредитель злаковых). В случаях, когда удавалось собрать в поле достаточное количество колосков, оставшихся после жатвы (не попавшись при этом на глаза объездчику – можно было и в тюрьму угодить за хищение государственных продуктов!), зерно из них перемалывалось на ручных жерновах. И эта мука, больше похожая на манку (на ручном, изрядно сношенном жёрнове тоньше, - сам пробовал! - смолоть трудно!), смешивалась с «казённой» мукой, Хлеб из этой массы после выпечки был совершенно чёрным на вид (буквально, цвета чернозёма). А на вкус? Я несколько раз просил деревенских дать попробовать немного этого хлеба. Но ни разу ни один мой деревенский товарищ, несмотря на большую дружбу, не отщипнул даже крошки на пробу. И ещё о Шумских. Однажды я зачем-то зашёл к ним вечером. При свете установленного на минимально возможную величину фитиля керосиновой лампы (керосин экономили: купить его в Зырянке было негде, да к тому же и некогда, да и – на что?) вся семья собралась в центре избы, глядя вверх. А вверху на верёвке, продетой через кольцо, укрепленное на матице (когда-то на нём висела зыбка младенца), висела какая-то тушка. Поймав мой удивлённый взгляд, братья и сестра, дружно, перебивая друг друга, начали рассказывать, что удалось (как-то там…) отловить зайца, и они его свежуют. Шкурку, правда, не показали. Когда я, придя домой, рассказал об увиденном и о том, что мне сказали, бабушке, она иронически усмехнулась и сказала:

- А ты поверил! Да это кошка!

- Ну да!

Я не стал спорить, просто про себя подумал: как это, кошка – и вдруг есть! И только позже, с отступом лет и накоплением жизненного опыта понял правоту бабушки. Чего не съешь с голодухи! Много лет спустя после этого, жена моя, прожившая голодное военное детство в Архангельске, рассказывала, как они ели тюленину. Не все, даже очень голодные, могли есть мясо со вкусом рыбы.

По этому поводу позволю себе небольшое отступление, напрямую связанное с тем, о чём я рассказываю. Много лет спустя, когда я жил уже в Горьком, в одну из годовщин снятия блокады Ленинграда СМИ передавали воспоминания очевидцев о том, как эвакуированные из блодного Ленинграда в Горький дети комментировали то, что они видели из окон автобуса, проезжая по городу:

- Смотрите, вороны!

- А вон – собака!

- Смотрите, сколько еды! (это они – о воронах, кошках, собаках – о всей живности, что бегала и летали +по улицам города, далёкого от фронта). Именно в этой партии детей была и знаменитая теперь на весь мир блокадным дневником Таня Савичева. Детей отвезли в детский дом в районное село Шатки. К сожалению, некоторых из них, крайне истощённых голодом в блокадном Ленинграде, так и не удалось спасти. Умерла и девятилетняя Таня Савичева.

В избе, что стояла рядом с избой Шумских, проживала молодая, 20-летняя вдова Ульяна с дочерью, двухлетней Лизкой. У неё не было ни огорода, ни, тем более, скотины. Как она попала в Зырянку, я так и не знал. Только вспоминается порой её прозрачное от худобы лицо, какие-то отрешённые тоскующие глаза и поведение тихой забитой мышки. Иногда она приходила посидеть с нами, когда мы порой собирались попеть. Посидит молча и уйдёт. О дальнейшей судьбе Ульяны я не знаю, но почему-то вспоминаю о ней с большой тревогой.

И ещё о нуждах военных времён, с едою не связанных. Помню, Фимка Шумский, лазая со всеми нами, где попало, разорвал рубаху. Да так, что прореха шла от ворота до нижней кромки подола. Он так и ходил всё лето с этой прорехой: ни ниток, ни иголки, чтобы зашить рубаху, у них не было. А купить в пределах Зырянки было негде.

Дата добавления: 2015-07-14