Глава шестнадцатая. Call me a sinner, call me a saint

Call me a sinner, call me a saint

Tell me it's over I'll still love you the same

Call me your favorite, call me the worst

Tell me it's over I don't wan't you to hurt

It's all that I can say. So, I'll be on my way

© Shinedown – Call me

Существом с опухшим, помятым лицом и красными от слез глазами была я. Глядя на саму себя в зеркале, я ненавидела свое отражение больше, чем когда-либо. Сердце тупо заныло, когда я оперлась ладонями о холодные края раковины и всмотрелась в собственные черты. Мне хотелось обнаружить, что мы с Дэном совершенно не похожи друг на друга. Мне хотелось успокоить себя – но только сейчас, измученная, зареванная, бледная, я понимала, что мы похожи, как никогда. Угловатые черты лица, узкий подбородок, высокие скулы и прямой нос, четко очерченные губы – теперь я видела всё это, будто шоры спали с глаз. Однако если Деннис был до сумасшествия красив, то мне резкие очертания лица и фигуры придавали вид злобного, ощерившегося волчонка.

Я умылась холодной водой, не в силах больше выносить вид себя самой. Растерла лицо полотенцем до красных пятен. Все тело ломило от усталости. Глаза были отвратительно сухими, под веки будто насыпали песку.

Понедельник.

Я облизала губы.

- Ты должна идти в школу, Лера, - глухо произнесла я и сухо хохотнула. – У тебя контрольная. И отец с дядей не должны знать, что тебе плохо. Они ничего не должны знать.

Сердце стукнулось о ребра, отозвалось болью; внутренности скрутило в мучительный ком. Реальность вокруг меня ломалась с хрупкостью тонкого стекла и осыпалась прямо под ноги.

Спускаясь к завтраку, я немного помедлила, ощущая, как дрожат и подгибаются ноги. Я боялась увидеть там Дэна, прочитать в его глазах ту же боль, что видела и в своих. Я боялась, что дядя почувствует неладное – мы недооценили его интуицию и ум. Я боялась, что не выдержу отцовского взгляда, что запутаюсь во лжи, в которую за один вечер превратилась моя жизнь. Взглянув на свои руки, я поняла, что сжимаю перила лестницы до побеления костяшек пальцев.

И кухня, и столовая были пусты. На столе сиротливо лежала записка.

«Солнышко, я уехал на работу. Твой дядя должен успеть на самолет в Цинциннати сегодня, поэтому отвез Дэна в школу раньше. Яичница на плите, чайник согрет. Доброе утро! Папа».

Если бы у меня все еще оставались слезы, я бы заревела, но их не было, и я обессиленно опустилась на стул, против воли ощущая необыкновенное облегчение.

Я знала, что увижу Денниса в школе. Что эта отсрочка – лишь час или два, но они были необходимы мне, чтобы собрать себя по частям в хотя бы относительное целое. Сейчас мне казалось, будто я распадаюсь на куски.

До первого урока оставалось двадцать минут, когда я заскочила в школьный автобус. Народ весело гудел, совершенно не обращая на меня внимания. Протиснувшись к последним сидениям, я села рядом с Эриком. Неосознанно – на пустующее место своего брата.

- Привет, - неожиданно поздоровался он, и я вздрогнула. – Хреново выглядишь.

- Спасибо. Сегодня алгебра, - пробормотала я. – Старая грымза меня не любит.

- Это точно, - добродушно усмехнулся мулат.

Еще день или два назад я не могла бы и помыслить о том, чтобы вслух назвать миссис Уимзи старой грымзой, только вот теперь мне было все равно, донесут ей о моих словах или нет.

Хуже в моей жизни уже не могло быть.

Я включила плеер только для того, чтобы не говорить больше с Эриком. Прямо в уши мне полился хриплый голос Джона Бон Джови, моего вечного спасителя, моего личного Бога. И, кажется, мой плеер знал, что именно нужно мне, чтобы понять, что происходит в моем сердце, в моей жизни, когда выдавал мне всем знакомую, заезженную, но от этого не потерявшую своего великолепия песню Always – переливчатое фортепиано, ненавязчивая гитара и прорывающийся в пространство голос, за который можно было бы продать душу.

I'll be there till the stars don't shine,

Till the heavens burst and

The words don't rhyme…

And I know when I die, you'll be on my mind,

And I'll love you – always…

Я закусила нижнюю губу. Мне казалось, что каждая мелочь теперь вознамерилась напоминать мне о Дэне.

What I'd give to run my fingers through

Your hair,

To touch your lips, to hold you near…

When you say your prayers,

Try to understand -

I've made mistakes, I'm just a man…

Хотелось выключить плеер-предатель, но почему-то я продолжала слушать, и полные боли строчки туманом заползали в мое сознание, паучьими лапками обхватывали сердце, заставляя его сжиматься. Почти с облегчением я вздохнула, когда песня закончилась, и одновременно с этим автобус подъехал к школе.

Во дворе толпилась куча народу. Я протиснулась мимо Элис и Кори, проскользнула в не менее переполненный холл. Среди такого количества людей я чувствовала себя маленькой и незаметной, но именно это мне и нужно было сейчас.

- Валери, подожди, - меня окликнула Кэт. Я затормозила. – Ты куда так летишь? И где твой брат?

- Его в школу сегодня раньше отвезли, - ответила я, опустив глаза к носкам ее туфель.

- Ну ясно, - подруга ухмыльнулась. – Ладно, пойдем, а то миссис Уимзи сожрет нас с потрохами, и не подавится, старая сука!

- Пойдем.

В кабинете уже сидело около десяти человек. Ни на кого не глядя, я прошла к своему столу и села, опершись подбородком на руки. Даже не оборачиваясь, я знала, что через проход сидит Деннис, и он смотрит на меня, просто прожигает спину взглядом.

Что тебе надо?

Неужели ты не видишь, как мне больно?

Мне больно знать, что ты здесь, что ты рядом, что я могу оглянуться и увидеть твои глаза. Мне больно от того, что ты вообще есть на свете, дышишь одним со мной воздухом, живешь в одном со мной доме. Мне больно от того, что ты – часть меня… Настолько неотделимая часть, что даже вдали от тебя я буду чувствовать эту связь. Кажется, что я всегда ее чувствовала, просто не понимала, что тоска по воображаемому брату – это моя тоска по тебе…

Я не могу любить тебя теперь, Дэн. Я не имею права. И ты это знаешь, мы оба это знаем.

Вошедшая миссис Уимзи прервала мои размышления, и впервые в жизни я почти была рада видеть ее толстую фигуру и цветастое платье, которое она носила даже зимой. Миссис Уимзи плюнула на стол папку, из которой угрожающе торчали белые листы бумаги.

- Всем доброе утро, сегодня у вас, как я и обещала, контрольная работа по логарифмам, - она вытащила из папки работы. – Доставайте ручки и убирайте со стола все лишнее. Если я увижу, что вы переговариваетесь или подглядываете, я удалю вас из кабинета, и переписывать контрольную вы будете в индивидуальном порядке. Всем все ясно? Приступаем.

Она раздала нам тесты, и я тупо уставилась на свой вариант, не в силах даже понять, что за значки изображены на нем. Все расплывалось перед моими глазами, и я с трудом сфокусировала зрение на той строке, куда нужно было вписать фамилию и имя. Рука дрогнула, и ручка съехала на свободное пространство. Я прошептала ругательство.

Кэтрин за соседним столом шепотом материлась.

Вся алгебра за ночь вылетела у меня из головы. Я, чуть не плача, глядела на задания, и мне хотелось подняться и уйти из класса, потому что единственное, что я помнила, было дыхание Денниса на моей шее, когда вчера днем я объясняла ему логарифмические формулы.

Высунув кончик языка, я упорно пыталась сосредоточиться, и, когда мне это почти удалось, Деннис поднялся из-за своей парты, схватил рюкзак, прошел к учительскому столу и положил на него пустой лист с контрольной. Подняв глаза, я увидела, как он выходит из класса. Дверь хлопнула.

Остаток урока тянулся медленно, как прилипшая намертво к ботинку жевательная резинка. Я решила почти все примеры, но не была уверена в правильности своего решения. Мне казалось, я ничего не помню и не понимаю. Голова от бесконечных цифр начала гулко гудеть.

Работу свою я сдала почти со звонком, просто положила ее поверх листа Кэт. Подруга уже ждала меня в коридоре.

- Ненавижу эту старую стерву, - в столовой она дала волю своему возмущению. – Это же не задания были, а чертов ад, я ничего не решила почти! А ты?

- Кое-что написала, - я пожала плечами.

Машинально я выискивала в разношерстной толпе лохматую голову Денниса, но его не было, и я почувствовала, как сжимается и болит сердце.

- Привет, девчонки! – Прогрохотал Дуг, падая на соседний с Кэт стул и по-хозяйски обнимая ее за талию. – Старая сучка совсем озверела, говорят?

- Кошмар просто! – Кэт потянулась и поцеловала его в губы. Я приподняла бровь, поймав себя на типично деннисовском жесте.

Я ничего не замечала последние несколько месяцев. Я отдалилась от Кетрин и остальных своих друзей, потому что Дэн был рядом, занимал мои мысли, все мое свободное время – только он. И сейчас мне казалось, будто я сначала выпала из жизни, а теперь вновь резко в нее окунулась.

- Хватит сосаться, голубки, - рядом с моим подносом плюхнули поднос. Мик сел справа от меня и подмигнул мне левым глазом. – Привет, детка!

И сейчас, отвернувшись от целующихся друзей, чувствуя, как скребут на душе кошки, я, как никогда, была рада его видеть. Его шумный, веселый треп позволял мне не думать о Дэне. О том, где сейчас он, с кем. О том, как ему больно. О том, как плохо мне самой.

- Что-то ты грустная, Вэл, - он пихнул меня плечом, и я вздрогнула, едва не потеряв равновесие.

- Контрольную завалила, - отозвалась я. – Я вчера весь вечер готовилась, а как пришла на урок – поняла, что ничего не помню.

Я нарочно придавала своему голосу грубовато-раздраженный тон, чтобы никто не понял и не догадался, как мне наплевать на контрольную, на алгебру и логарифмы, на миссис Уимзи с ее цветастым платьем. И как отчаянно я хочу сейчас обнять Дэна.

- Ой, да ладно тебе, все знают, что эта старая сука к тебе придирается, - Мик подбадривающе улыбнулся своей широкой, доброй улыбкой, и в глубине его глаз заиграли веселые искорки. – Ты все равно у нас самая умная.

Я пожала плечами.

Обед закончился, а на уроке литературы Деннис так и не появился. Я тайком оборачивалась на его пустую парту, чувствуя такую же пустоту в сердце. Один раз, поймав мой взгляд, Эрик развел руками, показывая, что он понятия не имеет, где его друг.

Я знала, что Эрик не знает. И я догадывалась, куда делся Дэн, и мне оставалось только надеяться, что он не напивается сейчас. Я знала, каков мой…брат, когда пьян. Он безудержен, безумен, как агрессивный Шляпник, и он не помнит ни себя, ни других. Он не помнит ничего, и только топит свою боль на дне пивной бутылки. Я видела его таким, я вытаскивала его из этого, я знала, что нужно делать – и я не смогла бы ему помочь теперь, когда даже находиться в одном помещении вдвоем было опасно.

- Пойдешь сегодня с нами в кино, или опять соскочишь?

- Пойдем.

Но даже кино не принесло мне ни покоя, ни радости. Я смотрела на телефон, будто каждую минуту ждала сообщения, а оно все не появлялось. Парни радостно хохотали над происходящим на экране, Кэт прятала лицо на плече у Дуга – она ненавидела ужастики – а я, кажется, даже не запомнила сюжета, не вникала в него. Какой-то маньяк, море крови, толпа тинейджеров – типичный треш с бензопилой, а я меланхолично жевала попкорн и думала, думала, думала…

Было уже поздно, когда мы вывалились из единственного в нашем городе кинотеатра всей небольшой, но шумной компанией. Кетрин с Дугом направились домой, а Мик кивнул в сторону своего спорткара:

- Надеюсь, сегодня ты не откажешься, чтобы я тебя подвез? Уже ведь очень поздно.

- Что со мной может случиться в этом тихом городе? – Я пихнула его локтем в подкачанный бок.

- Ну, Шелбивилль не такой уж маленький, и не то, чтобы очень тихий, - он ухмыльнулся. – Нам просто повезло с районом.

- Уговорил.

В последний раз взглянув на экран телефона, я плюхнулась на переднее сидение и пристегнулась.

- Ты так и не сказала, почему грустишь, - Мик выехал на пустынную улицу. – Явно же не из-за контрольной, да?

- Не хочу расстраивать отца, ему и так сейчас нелегко. Я больше о его реакции думаю, чем об оценке.

Очередную ложь я озвучила легко, будто всю жизнь лгала и лгала, беспросветно и беспощадно. Темнота скрывала мои глаза, а по тону было не догадаться, что я вру.

- Ты так и не рассказывала никогда, почему вы уехали.

- Ничего интересного, - я спрятала мобильный в карман. – Отец прогорел, а здесь остались единственные родственники. Мик, я в порядке. Спасибо, что беспокоишься обо мне…

- Ты ведь мой друг, - его рука соскользнула с руля и сжала мою ладонь. Всего на мгновение, но на этот же миг у меня потеплело на сердце. Всего на секунду, потому что без Денниса меня почти ничего не радовало. Целого дня хватило, чтобы это понять.

Дэн, где ты…?

Я понимала, что не должна думать о нем, но все равно думала, беспокоилась за него, боялась. Он мог натворить, что угодно.

Нет, Лера, нет…

Тебе нельзя думать о нем.

Тебе нельзя видеть его так близко. Ближе, чем несколько метров.

Потому что он твой брат.

Сердце стукнулось о ребра и сжалось от мучительной тоски.

А вскоре показался дом.

В доме было привычно тихо, и отсутствие Денниса я чувствовала едва ли не кожей. Я знала, что после школы он не отправился домой, и, конечно, я догадывалась, где он мог находиться. Поздоровавшись с отцом, я поднялась к себе и, не переодеваясь, упала на кровать. Ужинать мне не хотелось – перед походом в кино мы зарулили в Карлс Джуониорс, и я даже перекусила картошкой фри, хотя не слишком любила всю эту богатую вредными веществами пищу. Но мое нежелание видеть за столом отца все равно оказалось сильнее. Я не хотела смотреть на его обманчиво-спокойное лицо и думать, думать о том, что он врал мне все эти годы, скрывал от меня собственного брата, всю историю нашей семьи, где в платяных шкафах громыхала костями армия скелетов. Я не хотела смотреть в его глаза и думать – отец ли он мне? Какие еще тайны скрываются за его маской спокойствия, за серыми, внимательными глазами, в непроницаемости его души?

Чужая душа действительно потемки.

Прикрыв веки, я мазохистски сравнивала в своих мыслях отца, дядю и Денниса. Все трое были высокими, но Дэн выглядел куда более тонкокостным, даже хрупким, особенно по сравнению с дядей. Темный цвет волос нашей общей матери – в горле встал горький ком, когда я подумала об этом – генетически поборол русый цвет отца и дяди, и поэтому оба мы были брюнетами. Точнее, брюнетом и брюнеткой. Голубой цвет радужной оболочки глаз Денниса явно был наследством нашей матери, но моя радужка была несколько бледнее, ближе к отцовской серой.

Отцовской…

Я не знала теперь больше, кто мой отец. Хотелось кричать от бессилия, когда я думала – моя мать спала сразу с двоими мужчинами, с двумя братьями, так и не сумев сделать выбор до конца. Она любила их обоих, и родила детей им обоим – родила нас, меня и Дэна, так отчаянно похожих на нее – а потом одного из нас у нее жестоко и хладнокровно отобрали, и кто: её любимые мужчины! Знала ли мама, что ее сын живет в Америке и купается во лжи так же, как и она сама, и я? Как мог отец лгать, глядя ей прямо в глаза? Может быть, она и умерла от того, что тосковала по сыну, и в глубине души чувствовала, что его у нее отняли?

Меня замутило, и я с трудом сглотнула кислую рвоту, норовящую вырваться наружу. Стало страшно – какие еще мертвецы могут выбраться из разворошенного прошлого нашей семьи?

Я не могла осуждать свою маму, ведь я сама пошла еще дальше – я влюбилась в собственного брата, я спала с ним, я не поняла, не прочувствовала всей глубины нашей связи, я бросилась в эту страсть с головой, как в омут, как утопленница перед днем Ивана Купалы в реку. Я не была религиозной, но я верила в Бога, как умела, и теперь мне было жутко, ведь в Его глазах я была куда большей грешницей, чем моя мать. И я все еще любила Дэна. Я отлично понимала, что не смогу бороться с этим чувством, слишком глубоко оно пустило корни, обхватившие мое сердце, но я не собиралась больше поддаваться ему. Знала, что ночами я буду в бессилии кусать подушку, задыхаясь от желания пойти к нему и просто обнять. Знала, что теперь вернутся кошмары, так боявшиеся его присутствия в моей постели и в моей жизни. Знала, что впереди у нас обоих будут невыносимые часы и минуты, когда придется находиться рядом – за ужином, в школе, в одной машине, когда дядя повезет нас на уроки. Почему я не Гермиона Грейнджер, почему меня нет волшебной палочки и я не могу направить на себя заклятие Обливейт?!

Обливейт – и нет ни знаний о нашем родстве, ни этой изнуряющей, волнами накатывающей боли.

Обливейт – и мы снова можем любить друг друга.

Только вот узы крови не исправишь никаким Обливейтом. Цепочка ДНК, биениями сердца разгоняемая по нашим венам, останется неизменной. Еще ни одному магу не удавалось преступить Закон Божий и остаться безнаказанным.

Дети всегда расплачиваются за грехи своих родителей, хотят они того или нет.

Думать об этом было тяжело.

Перед глазами снова появился образ отца, и я закусила губу почти до крови. Помимо воли, я вновь и вновь возвращалась к мысли – могу ли я теперь называть его отцом? Имею ли я на это право? Имеет ли он право называть меня своей дочерью?

Мама, я хочу, чтобы ты была жива. Тогда не произошло бы всего этого ада…

«А что, если бы вам пришлось переехать сюда всей семьей? Как ты думаешь, твои родители – ха-ха, все втроем, шведская семья, какая ирония! – стали бы разрубать этот Гордиев узел? Как стали бы объяснять происходящее? Как повела бы себя твоя мать?».

Внутренний голос, как всегда, был прав – если бы моя-наша мама была жива, ситуация могла бы стать еще сложнее. Но мне так не хватало ее совета…

Мамочка, что мне делать? Ты любила двух братьев, а я люблю своего близнеца, и он любит меня, так любит, что я чувствую это даже сейчас, когда его нет рядом. Я знаю, что он думает обо мне, а я думаю о нем, и он тоже это знает. Любые мысли, как все дороги – в Рим, ведут к нему, мама…

Я даже не сразу заметила, что плачу, глядя в потолок, но не видя ни его, ни песочных стен комнаты. Типично женской комнаты, приготовленной для моей матери. Сердясь на себя, я вытерла слезы ладонью и сжала губы.

Я могла бы пойти к отцу и потребовать рассказать правду – но тогда пришлось бы объяснять, как я узнала о его лжи, как подслушивала и копалась в дядиных бумагах. Возможно, пришлось бы признаться в том, что их с дядей подозрения оказались правдивы. Но что я получила бы в итоге? Правду или очередную ложь? Кто мог бы поручиться?

Я могла бы – о, Боже, теоретически – постараться убедить себя, что все это – вранье, сделать вид, будто не было ни бумаг, ни писем. И мое сердце забилось сильнее, когда я поняла, что хочу именно этого варианта, хочу так сильно, что сводит зубы и ноет не только тело, но и душа. Но я не могла ухватиться за эту спасительную соломинку; просто не имела права.

Для меня оставалась только одна возможность – попытаться принять этот факт и надеяться, что однажды перестанет быть так больно, и цепи, сжимающие сердце, наконец отпустят. Не мучить себя мыслями, кто нам настоящий отец, а продолжать жить в тех обстоятельствах, которые уже сложились и начали определять мою – нашу с Деннисом – жизнь…

Нашу жизнь…

Я будто попробовала на вкус это сочетание, и оно оказалось горьким, как отвар из полыни. Меня снова затошнило, и я свернулась клубком, зажав рот рукой. Родственная связь с Дэном казалась неправильной, тогда как засыпать и просыпаться в его руках, целовать его, просто сидеть, прижавшись к нему – было настолько правильным, что кружилась голова от одной мысли: этого больше не будет.

И, прости меня, Господи, я не знала, смогу ли я когда-нибудь действительно смириться с этим…! А Деннис – я знала – никогда не смирится.

Мне казалось – всю мою жизнь засыпало пеплом.

…Была уже почти полночь, когда я поняла – Дэн все еще не вернулся домой. Вряд ли отец волновался за него и вполовину так сильно, как если бы отсутствовала я, но я нервничала. Уснуть мне не удавалось, и я только сбила простыню, ворочаясь на постели. В животе противно ныло.

Не выдержав, я вытащила из-под подушки мобильный и набрала номер Мэг, но, услышав первый гудок, трусливо сбросила вызов. Что я, в самом деле, могла ей сказать? Характер их с Дэном отношений был таким, что он уже наверняка рассказал ей обо всем, что произошло, и я совсем не хотела, чтобы Магдалена попыталась заговорить со мной о нашем родстве. А если не рассказал – я тем более не хотела отвечать на вопросы.

Мэг перезвонила.

Со страхом я смотрела на вибрирующий телефон, не решаясь ответить, но на второй ее звонок все-таки сняла трубку.

- Алло?

- Привет, детка, ты звонила?

- Случайно, - я соврала, радуясь, что Мэг не видит моих глаз. – А что?

- Ничего, - я почти увидела, как она ухмыльнулась. – Если тебе интересно, Дэн у меня, лежит на диване, пьяный в говно, таращится в потолок и курит.

Я не знала, что сказать. Самым первым порывом было плюнуть на все, вызвать такси и поехать к Мэг домой, но потом я одернула себя. Он был моим братом, и я знала, чем могла закончиться моя такого рода афера. Чем она бы наверняка закончилась.

- Ему повезло, что дяди нет дома, - тихо пробормотала я.

- Угу, - согласилась со мной Мэг. – Хочешь с ним поговорить? Я могу…

- Нет! – Вскрикнула я, возможно, даже слишком громко, и, испугавшись собственного голоса, добавила уже тише: - Не говори ему, что это я звонила, хорошо?

Повисла пауза.

- Детка, я не собираюсь лезть в вашу жизнь, - наконец произнесла ударница. – Поэтому, да, я ничего ему не скажу, и своего мнения тоже не выскажу. Давай, спокойной ночи, - и она отключилась.

Я сунула телефон под подушку и закусила губу.

Что я делаю?

Что мы делаем?

Ответа я не знала.

Разговор с Мэг окончательно выбил меня из колеи. Я лежала на кровати, смотрела в потолок и была уверена – Дэн сейчас делает то же самое. Я была уверена – он не был пьян по сути, ему просто было в крайней степени хреново. Так плохо, что на него вряд ли действовал алкоголь и никотин, он вряд ли даже замечал его присутствие в организме. Я знала – утром ему будет еще хуже, и он будет корчиться в туалете, обнимая унитаз. Я слишком много узнала о нем за это короткое время, он слишком сильно врос в мою жизнь, проник в нее, как яд проникает в кровь. И я чувствовала, что только я виновата в его состоянии.

Это я подслушала разговор отца и дяди и рассказала ему.

Это я заставила его искать доказательства.

Это я прогнала Денниса из собственной жизни, насколько могла.

И это из-за меня сейчас так плохо нам обоим.

Я ненавидела себя так сильно, что была готова замучить себя Сектумсемпрой, но не имела права поступить иначе.

Черт…

Утром Дэн так и не появился дома. Отец, читая газету, вскользь поинтересовался, не знаю ли я, куда исчез мой брат. Собрав всю свою волю в кулак, я ответила, что понятия не имею, и что после первого урока вчера он вообще исчез из школы. Кажется, мне даже удалось сохранить каменное лицо, и руки не дрожали, когда я намазывала булочку маслом.

Отец равнодушно кивнул и больше об этом не упоминал.

- Подвезти тебя до школы, малыш? – Неожиданно спросил папа, когда я уже завязывала шнурки своих кед.

Я вздрогнула.

Остаться с отцом наедине в замкнутом пространстве машины, пусть и на короткое время? Осознание того, что единственный близкий человек лгал мне, отзывалось в груди глухой болью. Я боялась, что мои нервы не выдержат, и я сорвусь в истерику – со слезами, криками и остальными вытекающими последствиями.

- Нет, спасибо, пап, - я даже нашла силы поцеловать его в пахнущую одеколоном щеку, и на миг показалось, что ничего и не было, просто сон. – На автобусе я доеду быстрее, а тебе надо на работу.

- Ну, хорошо, - он улыбнулся, и я сглотнула, будто лишь сейчас заметив схожесть его улыбки с улыбкой Дэна.

Генетика пробивала себе дорогу.

Губу я прикусила так сильно, что почувствовала во рту соленый вкус крови.

Денниса в школе вновь не оказалось. Я рассеяно слушала преподавателей, но мыслями я была куда как дальше, чем ограниченное пространство школьных кабинетов. С тех пор, как мы с Дэном начали встречаться – я подавила в зародыше мысль о том, насколько это было неправильно с самого начала – я почти перестала общаться с друзьями, скатилась по некоторым предметам, требующим особого внимания, от А к В или даже С, очень многое пропустила в школьной жизни. И теперь мои ощущения можно было сравнить разве что с ощущениями человека, у которого с глаз упали шоры, и он обнаружил, что вокруг, оказывается, есть еще множество других людей и событий, множество фактов. События мелькают, словно мириады пылинок перед глазами. Я вижу, как Кэт целуется с Дугом у шкафчиков, как Вик вновь избивает какого-то парня, попавшегося ему на пути в недобрый час, и я вспоминаю его злые глаза в мужском туалете и ощущение острия, прижатого к коже живота. Чувства, воспоминания окатывают волной, и я стою посреди коридора, как пораженная громом, пока Кэт не утаскивает меня в класс, и я равнодушно смотрю на ее вспухшие губы и думаю о Дэне – опять о нем. Я не узнавала себя – такой равнодушной, спокойной ко всему происходящему я стала, раз за разом вытаскивая колючки из собственного сердца, зная, что только Деннис может вернуть меня к жизни.

Я знала, что сильно изменилась с тех пор, как приехала в Кентукки. Я знала, что теперь мне стало будто бы на все наплевать. Я видела, что вокруг меня есть мир, который состоит не из одного Дэна и наших с ним чувств, проблем, нашего круга общения и нашего страха быть разоблаченными, но я не чувствовала себя его частью. Я больше не вспоминала свой родной город, не вспоминала мать, которую не могла винить ни в чем, но отчего-то вспомнила того парня в костюме вампира с Хэллоуина, его смутно знакомую фигуру. И даже сейчас ответ на вопрос «Кто он?» был так близко, но я не хотела об этом думать.

Какая разница?

Мистер Дженнингс рассказывал что-то о сухом законе и бандах Чикаго в 20-х – 30-х годах, и я машинально записывала его слова, не вдумываясь в конспект. С трудом я сдерживала себя, чтобы не обернуться и не взглянуть еще раз на пустую парту Дэна. Рано или поздно он должен будет объявиться дома, ведь скоро вернется дядя, и он определенно захочет со мной поговорить. А я не хотела говорить с ним…

Урок закончился, я собрала конспекты и побрела к выходу. Кэт снова отвлеклась на Дуга, и я не могла ее за это винить.

Мобильный завибрировал сообщением. Я, не глядя, открыла его – и тут же хотела закрыть, но вместо этого уставилась на экран, который расплывался перед глазами. Смс было от Дэна, и среди плотных строчек мне отчетливо бросилась в глаза фраза «Tell me it's over I'll still love you the same». В его духе, в его стиле, и горло сжалось от горечи.

Я сунула телефон в карман.

- Вэл, эй, что-то случилось? – Мик окликнул меня, и я резко развернулась к нему.

- Нет, а что? – Я снова врала, и было тошно от того, что мы с ним оба это знали. Я – знала точно, а Вуд мог только догадываться. И я видела, что он догадывался.

- Пошли в столовую, купим что-нибудь пожрать, - предложил он вместо того, чтобы продолжать расспросы.

- Пойдем.

Вместе со своими гамбургерами и стаканами яблочного сока мы уселись на пустынном стадионе – следующий урок еще не начался, и здесь не было толп школьников в спортивной форме. Мик жевал булку, а я просто смотрела на полупрозрачную хрусткую обертку и пила сок.

- Вэл, ты какая-то не такая в последнее время. Будто мешком по башке шарахнутая. Все окей?

- Угу, - я кивнула.

- Детка, мне хреново верится, что ты переживаешь из-за контрольной работы, - Мик дожевал гамбургер и пихнул меня плечом. – Не надо считать меня идиотом, ладно?

Я не нашлась, что ответить, и мне пришлось вгрызться в бургер, чтобы как-то оправдать свое молчание. Вкуса его я не почувствовала.

- Реально, не считай нас всех за придурков, - продолжал гнуть свою линию приятель. – С начала недели все через жопу.

Я понимала, что отвечать все равно придется, но не могла рассказать ему все, как есть. Правда, которую я могла бы рассказать, испугала бы Мика больше, чем летящий на него автобус. Когда ты видишь несущуюся на тебя махину, ты не успеваешь ни испугаться, ни среагировать, а я результатами моей откровенности пришлось бы потом жить нам обоим.

Мик выжидающе смотрел на меня, прищурив правый глаз, будто прицеливался в мишень.

- Ты когда-нибудь ссорился с кем-нибудь, для тебя очень важным? – Я все-таки решилась на половинчатую откровенность, надеясь, что он удовлетвориться туманными расспросами и сделает свои выводы.

- Родственник или…? – Отозвался он через пару секунд, быстро обдумав вопрос.

- Родств… Родственник, - мотнула головой я и смяла в руке пустой пакет из-под сока.

- Отец?

Я хотела было кивнуть, но в итоге просто промолчала. Мне не хотелось еще больше путаться в собственной лжи, а тишину можно было понять, как угодно.

- Я однажды поссорился со старшим братом, - произнес Мик. – Мне было семь лет, а ему шестнадцать, и он привел подружку в отсутствие родителей. Я решил напугать ее и подпустил свою крысу побегать по дивану, где они сидели и целовались в гостиной. Девчонка визжала, как автосигнализация, а брат выдрал меня за уши. Я обиделся и подсыпал стирального порошка в его аквариум. Рыбки подохли и всплыли кверху брюхами. Том не разговаривал со мной несколько месяцев, но потом мы помирились. Мне было так стыдно, что я скопил денег на обедах и купил ему новых рыбок.

Я улыбнулась, представив себе, как пронзительно визжала подружка его братца.

- Все наладится, детка, - он обнял меня и притянул к себе.

Прижавшись щекой к его накачанному плечу, я подумала, что хотела бы, чтобы Мик был моим братом, а не Деннис. Жизнь стала бы гораздо проще, будь все именно так.

- Эх, малая, я себя чувствую прямо героем тупой комедии, в которой популярный парень начинает дружить с «серой мышкой», - Вуд щелкнул меня по носу и ухмыльнулся. – Только на «мышку» не обижайся, ты охрененная!

Я не собиралась обижаться – слишком хорошо я себя знала, и знала, что представляю собой на самом деле, что бы там ни говорил Дэн.

Дэн…

Я ненавидела себя за то, что все мои мысли раз за разом сбивались на него. Зачем он появился в моей жизни, зачем приперся и сломал все мои принципы, всю мою сущность как в мясорубке перевертел, с ноги разбил мое спокойствие?

- Ох, бля, сейчас на литературу опоздаем! – Мик выпустил меня из объятий и резко поднялся. – Пошли быстрее, а то нам устроят Освенцим!

Я сомневалась, что мистер Смит, ироничный, но в общем-то добрый мужчина лет пятидесяти, уже почти лысый, мог устроить репрессии из-за простого опоздания, но если охранник запаливал опоздавших, то без колебаний сдавал их мисс Палмер. А мне еще только посещения директора не хватало…

На урок мы успели. По привычке обернувшись на парту Денниса, я вновь обнаружила ее пустой.

Дата добавления: 2015-07-14