Глава двенадцатая. Well he can't sleep at night And he can't do what's right It was all because she came into his life

Well he can't sleep at night
And he can't do what's right…
It was all because she came into his life,
it's a deep obsession, taking up his time!

She's all that he wants, she's all that he needs
She's everything he just won't believe
Take away his doubt, turn him inside out
Then she can see what he's been dying to say
but things don't always turn out that way

© The Calling – Things Don’t Always Turn Out That Way

Как странно – я не заметила, что наступил декабрь. Потихоньку в нашем благообразном райончике стали зажигаться рождественские огоньки, а в окнах домов – появляться ёлки. Я совсем забыла и о Рождестве, и о Новом Годе, и о предстоящих каникулах – все мое время после школы занимали либо уроки, либо болтовня с Кэт, либо репетиции Денниса, на которые я ездила два или три раза в неделю, как повезет. Папа, устававший после своей новой работы, безоговорочно верил моему вранью о подготовке к тесту, кружке, школьной занятости и прочему бреду, целовал в макушку и отпускал спать. Он ни на минуту не мог допустить мысль о том, что его любимая дочь врала ему, а я боялась, что меня выдадут глаза, или раскрасневшиеся щеки, или дрожащий голос. Но не выдало.

Я познакомилась с девушкой Ника, миленькой, хрупкой Андреа, которую все звали типично мужским именем Энди, хотя на мужика она была похожа, как корова на зебру. Я узнала, что Дино обожает пиццу и играет на гитаре с десяти лет. Я скорее догадалась, чем узнала, что Мэг – лесбиянка. И Дэн стал относиться ко мне еще немного теплее – может, привык к моему обществу, а может, наконец-то смог преодолеть свое недоверие и понять, что я не собираюсь драться с ним за место под солнцем, а хочу просто немного тепла. Человеческого. Которого уже давно не ощущала. И всего через три недели, за семь дней до Рождества, я поняла, что эти ребята вдруг стали мне друзьями – теми друзьями, которых я ждала, как дура, всю жизнь, даже не подозревая об их необходимости, рассекая на велосипеде по серому городу и фотографируя все подряд.

Ко мне вернулось мое творчество, постучалось в мою голову, и я стала таскать на репетиции фотоаппарат, а потом, разбирая горы снимков, удивлялась, откуда на них столько Денниса.

И, когда пролетели незаметно эти двадцать один день, я вдруг осознала, что счастлива. Так по-детски глупо, неприкрыто и возмутительно счастлива, что мне было даже стыдно скрывать это от папы, от Кэт, и даже от моего хмурого и строгого дяди, который почему-то еще сильнее стал следить за нами. А я не могла не радоваться, что обрела друзей, что видела, как меняется рядом с ними мой брат, и из вечно собранного, настороженного, как гепард перед прыжком, превращается в обычного парня, хохочущего, хохмящего, счастливого. Он расслаблялся, а вместе с ним расслаблялась и я. И только наедине со мной он все еще боялся лишний раз дотронуться до меня или сказать что-нибудь…что-нибудь настоящее. Как тогда, в автобусе, когда я видела его нахохлившуюся фигурку, и так хотелось его обнять.

The Legacy нравились мне – они вдохновляли меня, подшвыривали в воздух, даря какое-то ощущение дикой свободы, почти мальчишеского безумия. Они пели о свободе так, будто дышали ею, они пели о любви словами сошедшего с ума мятежника, и голос Денниса подходил для этих песен чуть более чем полностью. Николас был бесшабашным и чокнутым, но рядом с Энди он становился безнадежным, потерянным для мира романтиком. Дино наблюдал за его выкрутасами, жуя пиццу или гамбургер, а потом брал гитару и выдавал какой-нибудь на все аккорды долбанутый рифф, от которого Дэн приходил в восторг и, не находя слов, матом орал, что «это охуенно, чувак!». Мэг поигрывала барабанными палочками с непередаваемо ехидным выражением лица – она знала их куда лучше меня, знала их всех, как облупленных, и иногда я даже ей немного завидовала. Мне нравилось, когда Дино таскал меня на плече по репетиционной базе, крича, что непременно должен вышвырнуть меня за борт, карамба, а Дэн смеялся, глядя на него, но не на меня. И в его глазах было что-то нечитаемое, но очень, очень родное.

- Однажды этот чувак станет современным Иисусом, - Энди толкнула меня в бок, указывая глазами на Дэна, который как раз перечитывал текст новой песни, чуть нахмурив брови. – Я тебе клянусь девственностью, что его будут обожать и хотеть грязно оттрахать в подворотне!

Я покраснела.

- А ты разве..? – Я не нашла ничего умнее этого вопроса и покраснела еще сильнее.

- Нет, - пожала плечами Энди. – Но когда-то же была!

Я не нашлась, что ответить, а Деннис, будто услышав, что разговор идет о нем, поднял голову от бумажки, все еще продолжая грызть ручку. Энди помахала ему рукой и улыбнулась.

То утро не предвещало ничего плохого. Мы позавтракали, как обычно, причем Дэн жевал не обожаемое арахисовое масло, а омлет с сыром и пил горячий кофе, а потом дядя отвез нас в школу. Было уже холодно, и я натянула на уши шерстяную вязаную шапочку, но снега все еще не намечалось.

Дура, мы же не в умеренно-теплом питерском климате, какой снег?

Мы с Дэном по отдельности добрели до школы. Я сверилась с расписанием – первым уроком стояла химия, а у Денниса – физкультура. Наши расписания все-таки разнились, хотя учились мы номинально на одном уровне – «общем». Я все еще плохо понимала здешнюю систему образования, поэтому старалась не задумываться, почему некоторые уроки разнятся, и я вынуждена проводить их не среди знакомых лиц, а среди других ребят, и почему еще в первый день меня заставили представляться классу на каждом из занятий.

- Вэл! – Как только мы зашли в холл, ко мне бросилась Кетрин. – Вэл, иди сюда, тут такая жесть! Я, конечно, ни одному слову не верю, но… Иди, иди!

- Что такое? – Я удивилась. В нашей школе не было никаких происшествий с тех пор, как я пришла на свой первый урок сюда, хотя, конечно, я не ручалась за то, что было до моего появления.

- Сама посмотри, - Кэт уже тянула меня за руку к небольшой толпе из старшеклассников, из которой она и вынырнула. Наверное, следила за дверьми, ждала меня… Да в чем дело?

Кое-как пробившись сквозь сгрудившихся ребят, я увидела стенгазету. Обычную школьную стенгазету, с фотографиями, карикатурами и напечатанными на компе новостями. Только вот на одной из фотографий я увидела себя, тепло обнимающуюся с Мэг, и большую, яркую подпись под ней – «Наша милая маленькая сестренка Денниса – лесбиянка?».

Как мило…

Из этого сделали новость просто на первую полосу…

Как мило, и как банально…

Я отлично помнила тот день, когда после школы мы собирались прямиком на репетицию, и Мэг заехала за нами вместе с Ником, на его обшарпанном, исписанном логотипами рок-групп фургончике. Обняла нас, и мы всей компанией отправились в Луисвилль. Кетрин тогда ходила на тренировку к Дугу, и поэтому не знала, куда я уехала, мы попрощались еще в холле.

Черт…

Я стояла, тупо глядя на стенгазету, и чувствовала, как по лицу текут слезы, как вода, а ребята вокруг странно косятся на меня и перешептываются. Я не слышала, не хотела вслушиваться в их слова, а потом чья-то рука содрала со стены газету.

- Что за хрень тут происходит, друзья-товарищи? – Услышала я, как сквозь вату, ледяной голос моего брата, второй раз за все это время обращающийся с таким холодом не ко мне. – Что, на новую пиздохрень напоролись, поговорить не о чем больше? Собственные трусы и ширинки надоели? – Я услышала, как медленно рвется бумага, и на пол в черно-белую клеточку, в стиле ска, посыпались обрывки стенгазеты. – Пиздуйте-ка вы отсюда на хуй, пока урок не начался. Если хоть кто-то из вас обидит мою сестру, стрелы вы будете выковыривать из своих задниц еще очень долго. Я без понятия, кто написал эту гадость, но искренне надеюсь, что вы еще помните, как я выиграл олимпиаду округа по стрельбе, - тон Дэна заморозил бы и пальмы на экваторе. – Так что я забираю отсюда свою сестру, и надеюсь, что когда мы вернемся, улей заткнется. Пошли, Вэл, - он крепко взял меня за руку и повел за собой, а я позволила себя вести, пялясь на черно-белые клеточки, потом на крыльцо, потом на дорожку.

Все только и говорят мне «пошли, Вэл».

Мы пересекли школьный двор и вышли на улицу, дошли до какого-то маленького сквера – все в полном молчании. И только когда наконец сели на скамейку, я снова расплакалась. Уже не молча, но совершенно по-бабьи, с подвыванием, не понимая, почему я вообще реву, как дура, когда Деннис меня защитил и все должно быть теперь хорошо…

Деннис присел передо мной на корточки, убрал руки от моего лица.

- Хватит реветь, - тихо произнес он. – Никто слова тебе не скажет, они все видели, как я с 10 метров в десяточку попадал. Прекрати лить сопли, дуреха! – Он вытер мои слезы пальцами. Будь я спокойнее, у меня бы отвисла челюсть. Было все еще по-утреннему холодно, и мой хлюпающий нос моментально замерз. – Ты моя сестра, и я не дам тебя в обиду, я тебе говорил же!

Подавшись вперед, я обхватила его руками за шею. От волос Денниса пахло каким-то мужским шампунем. Я вдохнула его запах, все еще пытаясь остановить слезы обиды на чье-то наглое вранье. Он осторожно сжал ладонями мою спину.

- Ну, все, хватит, малая, - он хмыкнул куда-то мне в волосы, торчащие из-под шапки. – У меня бутерброд есть, хочешь? – Его плечи были напряжены, голос был неестественно спокойным, и я поняла, что он тоже выбит из колеи банальной, но мерзкой ситуацией. – А потом вернемся в школу, а то преподы отцу настучат, и тогда он мне настучит. И тебе тоже, кстати…

Пока мы возвращались обратно, я без аппетита жевала бутерброд с ветчиной. Слезы высыхали, но внутри, где-то на сердце, затаился маленький шрамик. В кабинет 42-Б мы вошли, держась за руки, но, кроме быстрых взглядов и легкого перешептывания не заработали ничего.

Денниса действительно уважали.

И, хотя он написал мне смс, что выяснит, кто это, я только отрицательно покачала головой. Я не хотела, чтобы травлю на меня начали открытую, потому что тогда моему спокойствию пришел бы конец. А так…

Так народ пошепчется и забудет. В школе всегда полно других изгоев.

А у меня был мой брат.

Вечером Дэн не приехал домой.

Я доподлинно знала, что иногда по вечерам пятницы Деннис ездит за тридевять земель в Луисвилль на выступления. Я сама ездила туда с ними один раз. Местная забегаловка в самом алкогольном и грязном районе города гордилась тем, что по выходным может позволить себе живую музыку, пусть даже и такую, по мнению фермеров, странную, какую играет мой двоюродный брат. А в этот бар и ходили фермеры, возделывающие поля-огороды близ Луисвилля – кто-то же должен этим заниматься…

В этих районах всегда было страшно, и, когда мы возвращались назад на остановку автобуса после репетиций, я всегда напряженно вглядывалась в темноту, ожидая чьего-то нападения. Америка? Безопасная страна? Я так не думала, и страх проглатывал меня целиком, не жуя. И поэтому, когда Деннис не вернулся домой около часу ночи, я заволновалась. Отец уже спал; я слышала, как мерный храп доносится из его спальни. Дядя Джеймс уехал во Франкфорт с ночевкой, по каким-то своим неотложным делам (я догадывалась, по каким именно), и дом, казалось, даже вздохнул спокойно без его внимательного, цепкого присмотра. Не так часто он отлучался…

В два часа я решила поехать и поискать Дэна. Я чувствовала давящую ответственность за ставшую нашей общей тайну, и знала, что, если она вскроется, как гнойная рана, то попадет нам обоим. Спустившись вниз на цыпочках, я нашла в справочнике телефон единственной в городе круглосуточной службы такси. Сонная девушка попыталась выяснить мой домашний адрес, но я договорилась, что машина подловит меня на углу соседней улицы.

Рисковать не хотелось.

Сердце колотилось, как бешеное – вдруг с ним что-то случилось? На спине выступили капли холодного пота, и я с трудом взяла себя в руки.

Не дергайся, дура!

Я выскребла из кошелька все свои сбережения, около тридцати долларов, результат экономии на школьных обедах. Водитель хмуро покосился на кучу мелочи и буркнул:

- В Луисвилль среди ночи? Шестьдесят баксов, крошка!

- Остальное отдам, когда приедем, - пробормотала я, отнюдь не уверенная, что у Денниса осталась хотя бы часть гонорара.

Им платили около ста долларов на всех – неслыханная сумма для подростков в Шелбивилле. Они делили на четверых – получалось около двадцати пяти баксов каждому.

За час меня довезли до гаража, в котором репетировала группа моего брата. После выступлений они всегда оставляли там инструменты. Трясясь от страха и волнения, я выскользнула в темноту.

Будет ли водитель ждать нас, или удовлетвориться тридцатью баксами и поедет домой? И что мы будем делать, если поедет?

И вообще, почему я решила, что Деннис здесь?!

В гараже воняло спиртным. Я инстинктивно поморщилась.

Деннис действительно был здесь. Он сидел в углу, окруженный бутылками из-под дешевого пива. Волосы его торчали в разные стороны, а глаза едва собирались в кучу.

Сначала волна облегчения и радости от того, что я нашла его, едва не свалила меня с ног, но потом я увидела, что он вдребезги пьян.

Ёлки-палки, он что, не поехал домой потому, что хотел ужраться?!

Я аж поперхнулась от возмущения, но не успела ничего сказать.

Дэн заиграл.

Его тонкие пальцы путались, перебирая струны гитары, но даже пьяным он умудрялся не фальшивить.

Эту песню я еще не слышала, и даже замерла, впитывая через поры грустную мелодию, наигрываемую моим пьяным в стельку братом.

- No dust will ever grow in this frame, one million years I will say your name, I love you more than I can ever scream…

Он прервался и потянулся за бутылкой пива. Волшебство, которым овеял меня звук его голоса, рассеялось, и я подскочила к нему.

- Сестре-енка, - протянул Деннис и ухмыльнулся. – Яви-и-илась…

- Поехали домой, - я сердито схватила его за руку. – Если твой отец узнает, нам обоим крышка!

В тот момент я была готова его убить, отколошматить как следует за все свое волнение, за его отсутствие, за мои нервы, за то, что дядя мог обнаружить его отсутствие и догадаться, за все, за все, но еще сильнее мне хотелось обнять его.

- Да посрать! – Заявил братик, все еще глупо ухмыляясь. – I love you more than I can ever scream… - Затянул он снова низко и хрипло, заставляя табун мурашек бежать по моей спине.

Дэн поднял глаза, и наши взгляды встретились. Даже пьяными его глаза оставались чистыми и пронзительно-голубыми. А еще в них застыла тоска. Но льда больше не было, только эта грусть. И боль. И еще что-то, щемящее душу.

- Пойдем, - я присела на корточки перед ним, как перед капризным ребенком. – Деннис, идем…

Брат запрокинул голову и глотнул пива.

- А что мне за это…будет?

- Твой отец не выпорет тебя по твоей хорошенькой заднице, - я уже начинала кипеть. Мое волнение и облегчение, что я нашла его, требовали выхода. И как только этот придурок не понимает, что подставляет нас обоих?!

Такси на улице нетерпеливо гуднуло. Водитель, кажется, решил, что я смылась со второй частью его вознаграждения за услуги.

Ухмылка братца расползлась на всю физиономию. Он подался вперед, обдавая меня запахом дешевой выпивки, и, неожиданно цепко обхватив ладонью мой затылок, поцеловал меня.

Его губы были горькими от пива и сигарет и удивительно мягкими, а от его поцелуя я падала и падала куда-то в пропасть, кувыркаясь в воздухе и не имея возможности ухватиться за что-то, и, возможно, поэтому отвечала ему, пытаясь хоть как-то спастись, хваталась за его плечи, а голова предательски кружилась…

Потом Дэн отстранился и, издав булькающий звук, блеванул прямо на пол гаража.

- О, Господи… - Выдохнула я.

- Можешь звать меня просто…Деннис…

Ни слова не говоря, я обхватила его за талию и с трудом подняла на ноги. Мой хрупкий двоюродный брат оказался очень тяжелым. Осоловело он смотрел на меня, и я чувствовала, что его взгляд раздевает меня полностью, не оставляя даже нижнего белья, совсем как тогда, когда мы враждовали, но думать об этом было некогда. Я обшарила его карманы в поисках денег, молясь, чтобы осталось хоть что-то, иначе таксист без зазрения совести кинет нас в этой пропахшей алкоголем и рвотой дыре и уедет обратно. Брат стоял, покачиваясь, но не делал попыток остановить мой обыск, и только тяжело дышал мне в шею, отчего в голове тупо мутилось.

Мне повезло. В левом кармане его джинс я обнаружила хрустящую и мятую десятидолларовую купюру. Черт, где же взять еще двадцать?!

- Надеюсь, он не заблюет салон? – Проворчал таксист, заводя свою кряхтящую и кашляющую машину.

- Надеюсь, - эхом отозвалась я.

Деннис икнул в подтверждение моих слов, и я испугалась, что его снова вырвет, но он лишь упал головой мне на колени. Этот придурок спал.

Я гладила брата по спутанным, жестким от лака волосам, слушала его пьяное, сонное дыхание, а на губах все еще полыхал его нетрезвый долгий поцелуй, совсем не родственный и…искренний?

Я плохо разбиралась в поцелуях. И свой первый представляла совершенно не так. Но сейчас почему-то казалось, что иначе и быть не могло.

Оказывается, поцелуй – это не бабочки в животе и не полет.

Черта с два.

Поцелуй – это падение…

- Надкинула бы ты мне еще долларов двадцать, крошка, - таксист ощерился в ухмылке, наблюдая, как я вытаскиваю Денниса из машины. – Поверх того, что должна. За ожидание…

Я стиснула зубы. Отчаянно хотелось послать его по всем святым местам, но я сдержалась и, сдернув с пальца подаренное отцом на шестнадцатилетие золотое кольцо, кинула ему в руки. Парень ловко поймал его и попробовал на зуб – наверняка видел этот трюк в каком-то фильме.

- Спасибо, сладкая!

- Это моя сестра! – Выкрикнул очухавшийся Дэн. – Она тебе не сладкая!

- Идем, Деннис, идем, - я поудобнее обхватила его плохо слушающееся хозяина тело за пояс, молясь, чтобы от его воплей не проснулся никто из соседей. – Горе ты мое луковое…

Деннис почти висел на моих руках, и прямо перед глазами я видела его тонкий, красивый профиль и нежную кожу щеки, на которой контрастно и неуместно смотрелась темная пробивающаяся щетина. Господи, что же с нами происходит?

Уходя из дома, я оставила дверь черного входа открытой, и теперь надеялась, что отец ночью не встал и не запер ее.

Снова повезло. Очевидно, боги, благоволившие семнадцатилетним алкоголикам и их двоюродным сестрам, сегодня были особенно к нам добры.

Пока я открывала тяжелую дверь, Деннис едва не рухнул на газон. Я даже не представляла, что можно так напиться с обычного пива. С другой стороны, я не знала, что они пили до этого. С трудом я дотащила братца до лестницы, стараясь производить как можно меньше шума, и едва не заплакала, представив, что еще нужно волочь его по ступенькам наверх, в комнату.

В этот миг я ненавидела его всей душой, ненавидела так же сильно, как и он меня до этого. Ненавидела его песни, его группу, ненавидела весь алкоголь на свете. В голову закралась эгоистичная, зато спасительная мысль оставить его в гостиной отсыпаться, но я знала – дядя Джеймс устроит нахлобучку нам обоим, если застанет сына с похмелья, а я понятия не имела, во сколько он вернется. Поэтому я подхватила Денниса снова и шагнула вместе с ним на первую ступеньку.

Потом, уже потом мне стало стыдно за эту мелочную мысль, но тогда я только шипела сквозь зубы, волоча его по ступеням наверх. Дэн и не думал мне помогать.

Каким-то чудом мы не разбудили отца. Свалив брата кулем на постель, и не утруждая себя попытками расстелить кровать и раздеть его, я уселась на пол и вытерла пот со лба.

Этот засранец будет мне всю жизнь за эту адскую ночь должен!

Я вся кипела, хотя и знала, что уже утром прощу его, как простила его за ту ненависть и за все обидные слова, и за холодный тон – только потому, что рядом с ним теперь было тепло, и потому, что сегодня он защитил меня, и потому, что, кажется, доверял…

«А разве он не заплатил тебе авансом?» - Язвительно поинтересовался мой внутренний голос.

Я машинально дотронулась до губ, вспоминая поцелуй, и по позвоночнику вновь проскочила уже знакомая стая взволнованных мурашек. Мне казалось, я все еще падала и падала вниз, куда-то на самое дно оборотной стороны своей души. Темной стороны.

Закрыв глаза, я провела языком по пересохшим губам.

Боже, что происходит со мной, с ним, с нами обоими? Мамочка, подскажи мне, подскажи, я знаю, ты все видишь…

Я только перестала бояться его, подружилась с ним, – что будет дальше? Неужели он снова закроется от меня?

Я так боялась растерять его тепло…

Рассвет я встретила, гладя Денниса по мокрой от пота макушке. В шесть утра он распахнул глаза и с трудом сфокусировал на мне взгляд.

- Ты…что тут делаешь? – Хрипло произнес он. – Блять, моя голова…

- Хорошо напился вчера, молодец, - протянула я притворно-холодно. – Ты мне должен за то, что я тащила тебя домой из этого гаража, где вы репетируете!

- Хуево, - пробормотал Дэн.

- Не то слово, - хмыкнула я, пытаясь понять, какие воспоминания он вынес со вчерашнего вечера. Судя по его непонимающему взгляду, никаких.

Оно и к лучшему…

«Разве ты не хочешь повторить поцелуй?».

- Очухивайся, - я передернула плечами, оставляя без ответа замечание своего второго «я». – Пойду спать. Я из-за тебя не спала всю ночь! А если родители нас тут застанут, будет плохо! – Я изо всех сил пыталась казаться обиженной. Пусть знает, что я волновалась, пусть подумает в следующий раз, пусть предупредит хотя бы, пусть!

- Угу…

И уже берясь за ручку двери, я услышала его тихое «Спасибо, Вэл…».

Да не за что…

Простила я его в тот же момент. А губы все еще горели.

И тогда все перевернулось с ног на голову. Через несколько дней Деннис впервые спел для меня свою новую песню. Что-то переломилось в наших отношениях окончательно после того, как я вытащила его из Луисвилля в три часа ночи, рискуя попасть в какую-нибудь передрягу.

Мы сидели в его спальне, в первый раз одни дома, и я ужасно нервничала, потому, что уже давно не могла понять своего к нему отношения. Взволнованную, сильную и пугающую дрожь во мне вызывал его голос, его идеальный профиль, по которому хотелось провести пальцем, а каждое случайное прикосновение было сравнимо с душем из кипятка, да на холодную кожу.

Когда это началось?

Теперь я боялась оставаться с ним наедине, но, когда он позвал меня послушать новую песню, я не смогла отказаться, хотя знала, что дядя не любит, если мы заходим друг к другу в комнаты.

Я не могла отказаться потому, что хотела услышать снова, как он поет.

Потому, что это была наша общая тайна. Потому, что его низкий голос обладал магией, типично мужской, настоящей. Потому, что это было не то, что слушать его на репетициях. Потому что я любила его голос. Голос хриплый, пробирающий до костей то морозом, то жаром, проникающий в самую душу.

И, когда братик сидел напротив меня с гитарой и пел, я прочувствовала каждой клеточкой своего тела, почему он так сводил меня с ума все это время. Я кожей ощущала сексуальность, волнами исходящую от Денниса. Кажется, я поддавалась ей, и мне казалось, что страсть в его тоне была неподдельной. Кажется, теперь я знала, что он прочно занял мои мысли. От одного его присутствия меня продирало волной жара – а ведь мы почти не оставались наедине раньше, чтобы вот так, без свидетелей, в пустом доме, в одной комнате, на расстоянии полуметра друг от друга. Я забывала всё, что было до, я чувствовала, как стрелочка стремительно рванулась к отметке «горячо», так резко, что мне казалось – стадию «еще теплее» я действительно пропустила, хотя знала, что она была на всех этих репетициях и в этом нашем общении, и…

И я поняла, что мои нервы подраны на мелкие клочки и пущены по закоулочкам, потому что теперь-то мой брат натянул до предела все канаты, рванул меня к себе настолько близко, насколько мог. Он играл, играл, и доигрался. Намеренно…

- One million years I will say your name, I love you more than I can ever scream…

- Как тебе удалось протащить гитару домой?

Мне было необходимо что-то спросить, чтобы не испытывать этот предательский жар во всем теле, не ощущать свои раскоряченные нервы, как-то спасти остатки нервной системы. Мне необходимо было обрести почву под ногами, чтобы избавиться от наваждения, порожденного его голосом, от воспоминаний о недавнем поцелуе – нет, я не забыла…

Но нужно было отвлечься.

Как-то разрядить напряженную обстановку.

И отвлечь его. Потому что сегодня он был совсем странным. Совсем теплым, почти нежным. Родным…

- Прячу ее в гараже, среди старого хлама, - Деннис провел рукой по волосам. – Ну, как?

«Я слышала эту песню за минуту до того, как ты меня поцеловал», - вертелось у меня на языке. Но я нашла другие слова.

- Она такая…искренняя, - честно ответила я.

- Спасибо.

Деннис отложил гитару и пересел ко мне. Я смотрела в его пронзительные глаза, и опять летела в пропасть, задыхаясь от разреженного воздуха. Сердце колотилось, как у зайца, пойманного в силок.

И это я еще пыталась отвлечься от него? Когда он заполнял собой вокруг всё на свете, сам становился всем на свете?!

Идиотка…

Кузен провел пальцем по моим губам, осторожно очерчивая их контур. Я боялась даже пошевелиться, чтобы не спугнуть происходящее, хотя должна была. Должна…

«Что ты делаешь?!» - Вопил разум не своим голосом. – «Что ты делаешь?!».

Ощущения от его поцелуя вновь были остро-волнующими, знакомо-незнакомыми, забирающими из легких последний воздух. Деннис мягко коснулся моих губ языком, я вздрогнула и почувствовала его улыбку.

Предательский жар отступил, уступая дорогу чему-то нежному, но не менее крышесносящему.

Мне хотелось, чтобы этот момент никогда не заканчивался…

Внизу хлопнула дверь – отец вернулся из магазина – и мы поспешно отпрянули друг от друга, как воры, застигнутые на месте преступления.

- Я дома! – Крикнул папа. – Лерка, помоги мне разобрать пакеты с продуктами!

Жизнь, замершая на пару мгновений, вновь пошла своим чередом.

Я рванулась к двери, разбивая неловкую ситуацию, но Деннис поймал меня за руку и потянул на себя так, что я влетела прямо в его худое, сильное тело.

- Зайду к тебе вечером, надо поговорить, - он вновь поцеловал меня, и на этот раз его поцелуй не давал мне шанса отказаться или превратить все в шутку. Настойчиво и требовательно братец (ха-ха!) прикусил мою нижнюю губу, добавляя в мое вечное падение дополнительные нотки опасности.

Перемирие.

Потепление отношений.

Поцелуи.

Я не понимала, что происходит между нами. Но я знала, что именно сейчас, когда мой собственный двоюродный брат стоял, прижавшись своим лбом к моему, и тяжело дышал, я хотела плюнуть на все и защелкнуть задвижку на двери его комнаты.

Совсем горячо.

Деннис жадно скользнул взглядом по моей фигуре, и я покраснела, как идиотка. Господи, что я делаю? Он ведь мой двоюродный…

- Лерка! – Вновь позвал отец. – Иди сюда! Ты что, не слышишь?!

Когда я спускалась по лестнице, ноги дрожали так сильно, что я думала – вот-вот я упаду и кубарем полечу вниз по ступенькам. Все произошедшее казалось каким-то сном Безумного Шляпника. Еще недавно мы крысились при встрече, недели четыре или чуть больше назад в первый раз пожали друг другу руки, а сегодня целовались так, будто мы делали это уже не в первый раз…

И я дрожала всем телом от одной только мысли, насколько привычными и одновременно полными новизны были эти поцелуи. Словно мы нашли друг друга через множество долготянущихся лет разлуки и пытались узнать заново, не забывая прежнего…

Словно все то, что происходило между нами до этого поцелуя, было только прелюдией.

Я схожу с ума?

Или уже сошла?

Продукты, купленные отцом, я разбирала почти машинально, ничего не соображая. Очки постоянно съезжали на нос. Господи, когда я уже куплю линзы?!

Потом я сидела на кровати в своей комнате и пыталась ни о чем не думать.

Я мучилась весь вечер. Что-то внутри меня подзуживало, что надо идти, но я боялась – чего? Наверное, всего сразу – и дядю, и отца, и Денниса, и себя. Того непонятного чувства, которым обдавало меня, когда я просто думала о своем брате. Той нехватки воздуха. Этой отметки «совсем горячо» в нашей маленькой игре.

Когда это началось? Когда его холод стал таким обжигающим, что превратился во что-то горячее? И как он сумел пронести это через стадию «теплее», когда я так усиленно пыталась завоевать его доверие, когда я так сильно привязалась к нему?

За ужином мы, как обычно, сидели напротив друг друга, и я прикладывала тысячу усилий, чтобы не смотреть Дэну в глаза, но чувствовала его взгляд на себе. Особенно часто он останавливался на губах, и я знала, что он видит на них следы собственных поцелуев. Я сама ощущала их так четко, будто мы целовались минуту назад, и это сводило меня с ума.

Дэн был моим двоюродным братом.

Готова ли я переступить эту грань?

И как я буду потом за это расплачиваться?

После ужина я направилась в душ, надеясь, что упругие струи воды смоют с меня это наваждение, вот уже несколько недель преследующее меня. Но даже когда я вышла из ванной, распаренная и закутанная в халат, я не смогла не думать о нем.

Я давно уже думаю о нем. С самого начала. Почему я не заметила сразу?

Мамочка, что ты бы подсказала мне?

Когда после ужина мы поднимались наверх, Дэн успел прошептать мне, что будет ждать меня у себя около полуночи. Я понимала, почему – его спальня находилась чуть поодаль, и дядя с отцом не могли услышать наш разговор. Разговор?

Дядя Джеймс и папа были удивительно солидарны в том, что нам не следует оставаться наедине. И, вспоминая взгляды Денниса, я догадывалась о причинах.

Переодеваясь в пижаму, я решила не идти. Совсем. Но, юркнув под плед и закутавшись до самого носа, поняла, что невольно смотрю на часы.

Идиотка, зачем тебе идти к нему?!

Потому, что я хотела этого. Потому, что он окончательно свел меня с ума. Потому, что я хотела понять, что это такое…

Я вцепилась руками в плечи, пытаясь согреться, хотя в моей спальне было не холодно. Сердце колотилось, как бешеное.

Ровно в полночь я выскользнула из комнаты.

Деннис слишком явно ждал меня. Спать он еще не ложился, а сидел с ногами на кровати и читал книгу, освещая страницы карманным фонариком. Читать после отбоя дядя Джеймс тоже запрещал.

Я закрыла дверь, как мне показалось, излишне громко, и прижалась к ней спиной.

Братец поднял голову и улыбнулся.

- Ты хотел поговорить?

Я хотела бы, чтобы мой голос прозвучал спокойно, уверенно, однако получилось так, что вопрос я задала на выдохе, едва слышно.

- Иди сюда, - Деннис подвинулся на постели. – Да не бойся ты, я не кусаюсь…

Его любимая фраза.

Я попыталась сесть как можно дальше от него, но это было не так-то легко. Он до предела натянул свои цепи, и меня рвануло к нему с неудержимой силой. Я усидела на месте.

- Так о чем ты…

- Ты сводишь меня с ума, - выпалил брат быстрее, чем я закончила вопрос, и я охнула, как точно его слова выражали и мои ощущения. – С самого первого дня, как я увидел тебя на кухне у холодильника с этой гребаной бутылкой и в идиотской пижаме с Винни-Пухом!

Мои глаза сами по себе широко раскрылись, и я все равно поперхнулась недозаданным вопросом. Не суть важно, как четко Дэн определил мои ощущения. Его были точно такими же. Я чувствовала, как этот вопрос застрял у меня в горле, и я могла только открывать и закрывать рот. Ни дать, ни взять – глупая рыба в аквариуме.

Я не ожидала такого признания – как обухом по голове стукнули.

- Знаешь, отец не зря запрещает нам оставаться наедине, - голос у Денниса окончательно сел, и я облизнула сухие губы, до последней клетки своего организма ощущая, как необратимо он на меня действует. Дэн говорил быстро, словно боялся упустить что-то, сбивчиво и страстно. – Я не хотел, чтобы так было. Раздражался от этого чувства. Ненавидел тебя за то, что ты делала со мной. Говорил себе, что могу иметь любую женщину, но - да пошло оно все! У меня от тебя крыша едет, черт возьми, - он рывком притянул меня к себе и уткнулся лицом в мои волосы. – Я хочу тебя, так сильно хочу…

Я всхлипнула, ничегошеньки не понимая, чувствуя только, как его тело прижимается ко мне все крепче, и как мое дыхание теряется и замирает, как мне становится жарко и больно.

- Не могу я больше держать себя в руках! – Мой кузен зарывался носом в мою шею, а я сидела в прострации, боялась проснуться и одновременно хотела, чтобы это был сон. – Еще сегодня днем как-то мог, но сейчас не могу, - он отстранился и несколько раз вдохнул и выдохнул воздух. Без его объятий мне вдруг стало холодно. – Ты лучше уходи, - Деннис отвернулся. – Уходи…

Уходить?

После того, что он мне наговорил?

После…всего?

Я перестала что-либо понимать вообще. Осторожно дотронулась до его плеча. Он вздрогнул, как от удара.

- Уходи, твою мать! – Его слова хлестнули, как плетью, по оголенным нервам.

Я до последнего момента не думала, что будет так больно, однако в сердце будто вонзилась толстая штопальная игла. Я поднялась, гордо выпрямив спину, но не успела сделать и шага. Деннис цепко схватил меня за запястье и потянул обратно так резко, что я не удержала равновесие и плюхнулась прямо к нему на колени, охнула.

Его глаза в темноте казались темными и блестящими. Такими темными, что зрачки почти сливались с радужкой…

А потом он меня поцеловал, и губы его были снова горькими, но уже не от пива, а от отчаяния. И я отвечала ему неумело и робко, зарываясь пальцами в его волосы, вжимаясь в него всем телом, стараясь не думать о том, что будет дальше. В наших отношениях будто прорвало застарелый нарыв, и гной хлынул наружу, находя отражение в поцелуях, то кусачих, то нежных, в его жадных прикосновениях, в том, как он расстегивал мою рубашку, а я даже не могла сопротивляться, и только ловила ртом воздух. И теперь я понимала все – и почему отметка «горячо», и почему меня так влекло к нему, и почему он старался не касаться меня. Я понимала все, и от этого понимания только еще больше тянулась к Дэну.

Когда я почувствовала спиной ткань простыни, мне было уже все равно, поймают нас или нет. Я смотрела на его бледную кожу, в свете луны кажущуюся молочно-белой, и боялась даже прикоснуться к его плечам и спине, хотя больше всего хотелось вцепиться в Денниса, как утопающий цепляется за последнюю доску с корабля.

Я боялась продолжать и ждала его действий.

Я сходила с ума.

- Мамочки… - Прошептала я по-русски и зажмурилась, не зная, что делать с этими новыми, безумными ощущениями, охватывающими меня от кончика носа до пальцев на ногах, сворачивающимися в тугой комок в животе и тут же растекающимися по венам вместе с кровью.

Деннис прижался губами к моей шее, там, где истерически бился пульс, прикусил зубами кожу. Я кусала губы, чтобы не закричать от незнакомого мне желания, затыкающего слабый голос разума.

- Т-с-с… - Брат зажал мне рот рукой прежде, чем я успела как-то понять, осознать то, что вот-вот произойдет, и хочу ли я этого. В следующую секунду мне стало больно, да так, что я впилась зубами в его ладонь, чтобы не закричать. На глазах от этой боли выступили слезы.

Но вместе с тем, это все-таки были и слезы странного счастья, потому что сквозь постепенно отступающие болезненные ощущения пробивалось такое чувство заполненности и нежности, что хотелось немедленно сойти с ума.

Я не читала об этом в книгах.

Мои пальцы скользили по влажной коже его спины, цепляясь за острые лопатки. Я хваталась за плечи собственного брата и рыдала в его ладонь, зажимающую мне рот, вдавливающую мою голову затылком в подушку.

Дэн поймал поцелуем срывающийся с моих губ стон, вряд ли понимая в полной мере, что мой привычный мир только что взлетел на воздух от сочетания этой боли и пронзительной его ласки. Это нельзя было назвать тем удовольствием, о котором я читала, и о котором слышала краем уха в разговорах одноклассниц и в прямых фантазиях Кетрин, но я чувствовала, что все происходит так, как и должно было…

Казалось, мы подходили друг другу, как две половинки древнего восточного символа инь и ян.

Казалось, что две линии наконец-то сошлись в одной точке там, за горизонтом.

И Бог совершил невозможное, чтобы мы могли любить друг друга здесь и сейчас…

О, Господи…

- Как ты? – Дэн вытирал большими пальцами мои слезы.

- Больно… - Честно призналась я, отчего-то опасаясь встречаться с ним взглядом.

- Прости… - Брат (или уже не совсем брат?) притянул меня к себе, укачивая, как маленькую. Меня запоздало трясло всем телом. – Тебе удалось свести меня с ума. Мне сорвало крышу… Хочешь, этого больше не повториться? Я… Я смогу. Обещаю.

- Не хочу… - Я вцепилась в него. – Только пускай будет не так больно…

Я чувствовала себя ребенком, беспомощным и потерянным, но я знала – не стоит с рассказами о произошедшем бежать к папе.

Деннис угадал мое состояние. Он продолжал укачивать меня, пока слезы не высохли, а дрожь не улеглась окончательно.

- Девочка моя…

- Кто мы теперь?

- Друг другу? – Он коснулся губами моего виска. – А кем ты хочешь быть?

Я знала, что не смогу забыть его темно-синие глаза с расширенными зрачками, когда он приподнялся надо мной на руках.

Я знала, что ощущение его ладони, зажимающей мне рот, и то чувство предопределенности происходящего будет выжжены в моей памяти, как номерки на руках у жертв Освенцима.

И всей своей темной половиной я хотела, чтобы он выжигал их снова и снова.

По его улыбке я увидела, что Деннис и без слов понял мой ответ…

Только вот я сама еще ничего не знала. Потому что была и светлая моя сторона, и она кричала, что это неправильно.

Дата добавления: 2015-07-14