Читайте также: |
|
Китти пришлось заночевать у Салли.
Вернувшись из Страффана в дом, где жила Китти, они обнаружили, что утренняя статья обернулась гонораром в виде навоза, которым была густо вымазана каждая ступенька лестницы, а на двери им же выведены слова: «Продажная шлюха». Казалось бы, такое случилось уже далеко не впервые, но Китти расстроилась. Подумала даже, не сфотографировать ли дверь и не послать ли Ричи, но тут же передумала: не хватало еще раз попасть в газету. Хорошо хоть, что ни разу не вторгались в ее квартиру, не пытались напасть на нее саму. Прихватив с собой одежду, которой хватило бы на неделю в гостях, Китти развернулась на каблуках и бросилась искать убежища в машине Салли.
Путь ей преградил Чжи, владелец дома.
— Извините, Чжи, я очень спешу, не могли бы вы… — Она шагнула вправо, пытаясь его обойти, но Чжи передвинулся в ту же сторону, Китти подалась влево, но и там Чжи мешал ей пройти. — Я немедленно вызову уборщиков, чтобы все отчистили.
— Не пойдет. На той неделе краска, туалетная бумага, дерьмо, вчера фейерверк, сегодня опять дерьмо. Плохо для моего бизнеса.
— Знаю, знаю, но это скоро кончится. Им надоест, и они оставят меня в покое.
Чжи это обещание отнюдь не убедило.
— В конце месяца будет новый квартиросъемщик. Вы съезжаете. Ищите другое место.
— Нет-нет-нет, — прервала его Китти и даже руки сложила в молитвенном жесте. — Пожалуйста, пожалуйста, не говорите так. У меня черная полоса, но вообще-то я же вполне порядочный квартиросъемщик, правда?
Чжи только бровями пошевелил.
— И я никому не скажу про ПХЭ.
Лицо домовладельца потемнело.
— Вы угрожаете?
— Нет! Я же сказала: никому не скажу. Никому.
— Тогда зачем это вспоминать? До первого — и чтоб вас тут не было! — заявил он и с грохотом помчался вниз по ступенькам.
Китти так и осталась стоять на лестнице, размышляя, насколько хуже может сделаться ее жизнь и где ей, при заметно снизившихся доходах, найти квартиру по карману, но тут Чжи вновь предстал перед ней с какой-то одежкой на плечиках в целлофановой обертке.
— И ваш друг, — заявил он, поднимаясь вплотную к ней, — не платил за свой пиджак. Должен был платить утром. Платите вы. Десять евро.
— Он мне вовсе не друг! Я не стану за это платить.
— Он друг. Я видел, вы чмоки-чмок. Платите. Десять евро. Платите вы.
— Ни за что! Это не моя вещь. Ни за что.
Хозяин начал спускаться по ступенькам.
— О’кей, давайте договоримся. Я заплачу за пиджак, а вы не станете меня выгонять.
Домовладелец поразмыслил над предложением:
— Вы платите, а я подумаю.
Китти не смогла сдержать улыбку.
— Превосходно! — Нашарила в сумке деньги и отдала ему. Взамен получила пиджак. — Так я остаюсь?
— Нет! — пролаял он. — Я сказал — подумаю, и я подумал, и ответ: «Вон». — И ринулся прочь в подвальное помещение, а Китти так и застыла на месте.
Выйдя из добропорядочного дома Салли, уставленного добропорядочной мебелью, где она жила с добропорядочным мужем, и у того была добропорядочная работа и такая же машина, и он вел за добропорядочным завтраком добропорядочный разговор о добропорядочном матче в гольф, на который он ездил в прошлые выходные, они оставили полуторагодовалого отпрыска Салли на добропорядочную няню и вместе поехали в город. В полвосьмого утра воздух уже разогревался, дул легкий ветерок. Верхней одежды вроде бы не требовалось, но Салли натянула толстый свитер, перекинула через руку плащ и прихватила с собой гигантских размеров зонтик.
— Приют для бездомных? — кивнула Китти на зонтик.
— Дуглас берет его, когда играет в гольф.
— Это понятно. И вы пользуетесь им на пляже?
Салли сделала вид, будто не слышит.
— Сегодня тепло. — Китти и кардиган сняла.
Салли поглядела в ясное голубое небо:
— Ожидаются проливные дожди.
— Не очень-то похоже, а?
Салли улыбнулась улыбкой посвященной, будто лишь ей одной были ведомы тайны климатических капризов.
— Так что у тебя сегодня?
— Завтрак с бывшим зеком, бранч с женщиной, которая специализируется на покупке подарков, днем встреча с больничным парикмахером, вечер в доме престарелых, а вернувшись, возьму ведро отбеливателя и примусь счищать навоз.
— Что-что, а скучной твою жизнь не назовешь.
— Только не скучной. Тем более что придется подыскивать себе новое жилье.
— Можешь гостить у нас сколько вздумается, — пригласила Салли.
— Я знала, что ты так скажешь, и большое тебе спасибо, но нельзя — я должна справиться сама. — Китти старалась, чтобы страх, который она испытывала в глубине души, не прорвался в голосе. На свои деньги ей не снять отдельную квартиру, придется искать соседей. Только она вообразила, что жизнь устроилась, заработки достаточные, дружок платит свою долю за студию, — а теперь и денег почти нет, и она осталась одна. Удастся ли сохранить работу в «Etcetera»? Пусть даже Пит в последнее время сделался необычайно дружествен, полон сочувствия, но рекламодатели давят на журнал, не хотят, чтобы Китти публиковалась в нем, а если фрилансер не печатается, то и денег ему не платят, тут все просто. И вряд ли какое-то другое издание заинтересуется ее творчеством.
Щеки Салли побагровели, она задыхалась и начала потихоньку закатывать рукава свитера. Китти постаралась скрыть улыбку. Прощаясь, Салли полезла в карман, достала визитку и вручила ее Китти.
— Дэниел Мира. Знакомое имя, — сказала Китти.
— Он работает в Эшфордском университете. — В этом частном колледже Китти и Салли познакомились пять лет тому назад. — Недавно он предложил мне вести вечерние занятия. Я сказала, что сама не смогу, но предложу эту работу квалифицированному человеку.
Китти уставилась на карточку. Это была подачка, приятного мало, но Китти понимала, что Салли, как может, в своей легкой и небрежной манере старается представить дружескую помощь словно пустяк, не стоящий внимания.
— У меня нет преподавательского опыта, — пробормотала Китти, все еще вертя в руках визитку.
— Не важно, есть опыт работы на телевидении. Им это и нужно: человек, который расскажет, что делается за кулисами. И забудь про отсутствие опыта, покажи им класс — деньги-то неплохие.
Китти кивнула.
— Позвони ему, заведи разговор, убедишься, подходит ли тебе это. Может, это не твое, но попробовать-то стоит.
Китти снова кивнула, вчиталась в слова на карточке:
— Почему ты сама этим не займешься?
— И так полна коробочка, — улыбнулась Салли. — Полный рабочий день, иногда и рабочий выходной — я почти не вижу Финна, о Дугласе уж и не говорю. Давай-ка ты.
— Спасибо. — Китти обняла подругу.
— Не переживай! — Салли крепко прижала ее к себе. — У каждого случается черная полоса. Помнишь, как было со мной, когда мы познакомились?
Салли тогда только что уличила Дугласа в супружеской измене, она пыталась сохранить свой брак, пыталась изменить свою жизнь и начать работу на телевидении, каждый день давался ей дорогой ценой.
— Вот видишь: каждый через это проходит, настал и твой черед. Это даже справедливо. — Салли поцеловала ее, и на том они расстались.
Китти спешила в кафе «Брик Эли», ей не терпелось выслушать окончание истории Арчи. Арчи она застала за стойкой, на том же стуле, — он сидел вполоборота, чтобы есть и одновременно следить за помещением.
— Должно быть, и сегодня расплачиваться предстоит мне, — заметила Китти, усаживаясь рядом с ним.
Арчи улыбнулся.
— Фрукты и вода без газа? — спросила официантка — та же, что и вчера.
— Да, спасибо, — ответила Китти. Надо же, ее запомнили.
— Вымирающий вид, — заметил Арчи, обсасывая шкурку бекона. — Таких мест уже почти не осталось. Они помнят, что вы любите, и лишний раз не надоедают. Удачное сочетание.
Дверь открылась, вошла вчерашняя женщина-мышка.
— День сурка[9], — удивилась Китти.
Женщина огляделась по сторонам, вновь на ее лице засветилась, а потом угасла надежда. Присела в углу, разочарованная.
— Как обычно? — спросила ее официантка.
Женщина кивнула.
— Почему бы вам просто не подойти к ней? — спросила Китти.
— Что? — рявкнул Арчи и даже тарелку от себя оттолкнул, возмущенный тем, что за ним наблюдают.
— Подойдите к той женщине, — улыбнулась Китти. — Вы же всегда на нее смотрите.
— О чем вы говорите? — Его щеки залил румянец. — «Всегда»! Вы тут всего второй раз.
— Ну, как знаете, — снова улыбнулась Китти, не желая раздражать своего собеседника, и перешла к основной теме: — Сегодня я приготовилась. — И достала блокнот и диктофон.
Арчи так покосился на диктофон, что Китти испугалась: сейчас он откажется от интервью! Надо же было сделать такую глупость! Многие люди дергаются при виде звукозаписывающих устройств. Это камера привлекает идиотов, а диктофон повергает их в ступор. Никому не нравится звук собственного голоса — ну, или большинству людей он не нравится, — а сам вид диктофона напоминает, что к каждому твоему слову прислушиваются, что это уже не разговор, а интервью.
— Я могу не включать, если вы против.
Арчи отмахнулся — ему было все равно.
— Мы говорили о том, как погибла ваша дочь…
— Как ее убили, — тут же прервал он.
— Да. Мы говорили об убийстве. И о том, что полиция с самого начала подозревала вас и вы видели, что это мешает поискам настоящего убийцы.
Арчи кивнул.
— Я подумала, нам бы надо подробнее поговорить об этом. Что вы чувствовали, каково это — когда тебя не желают выслушать, хотя ты располагаешь жизненно важной информацией.
Насмешливый блеск вновь появился в глазах Арчи:
— Думаете, читателям это будет интересно?
— Конечно, Арчи! Для каждого человека это самое страшное, что он может себе вообразить, а вы через это прошли. Никто оторваться не сможет от реальной истории, и, мне кажется, благодаря этому люди станут по-другому к вам относиться. Да и при приеме на работу в вас будут видеть не человека, отбывшего срок, а отца, до последнего защищавшего свою дочь.
Взгляд Арчи смягчился, смягчилась линия челюсти, линия плеч.
— Благодарю вас.
Она ждала.
— Но моя история не об этом.
— То есть?
— Убийство моей дочери, конечно, входит в мою историю. Да, с него все началось, и тогда моя история к этому и сводилась, но теперь это уже другая история.
Китти глянула на свои записи. Она бодрствовала над ними до полчетвертого утра в гостевой спальне Салли — такой же добропорядочной, как и весь дом.
— Так что же?
Арчи опустил взгляд.
— Я никогда не верил в Бога. Ни в школе, где набожные учителя старались вбить в нас страх и чувство вины. Они-то в Бога верили, но я считал, что они заблуждаются, что они — безумцы. Мне казалось: если меня силой принуждают верить во что-то, в это не стоит верить, это что-то неправильное, — вы меня понимаете?
Китти кивнула.
— Перед сном я молился, но это была рутина, как зубы почистить. Я верил в Бога примерно так же, как в микробов: что-то, чем взрослые запугивают детей, определенная привычка, повинность. Я не верил в Бога, когда мне было шесть, на похоронах моей матери, не верил в семь лет, подходя к первому причастию, в двенадцать, на конфирмации. Я не верил в него, когда, стоя в его храме, клялся вечно хранить верность моей супруге. Но, — он глянул на Китти остекленевшими глазами, — я возблагодарил его в тот день, когда родилась моя дочь. — После паузы Арчи продолжал: — Почему я его благодарил? Как возможно благодарить того, в кого не веришь? И все же. Не задумываясь. Словно это было естественно и правильно. — Он призадумался и добавил: — А потом начались бессонные ночи, и я вновь забыл про него. Иногда, если у дочки был жар или когда она упала и ударилась головой и мы помчались в больницу накладывать швы, я вспоминал о нем. Но стоило ее слезам высохнуть, едва на ее лице появлялась эта очаровательная улыбка и освещала мой мир, я опять забывал о нем.
И лишь когда она пропала и мы целую неделю тщетно искали ее и уже обратились к общественности с просьбой начать поиски, я опять воззвал к нему. Я молился. Сперва по утрам, дома, в ту секунду, когда просыпался. Молился о том, чтобы в этот самый день она вернулась домой. Потом молитва стала занимать все больше времени, почти весь день. Я пошел в церковь. Ходил туда каждый день. Я вспоминал о Боге так же часто, как о дочери. Все время торговался, заключал сделки, давал обещания: возврати ее мне, и я сделаю то-то и то-то, на все пойду, лишь бы она была жива. Помоги нам найти ее, и я стану самым заправским праведником, какого ты только видел. Я умолял. Взрослый человек, я валялся у него в ногах, умоляя. Я так крепко верил в него, как никогда в жизни.
А потом ее нашли — мертвой, изувеченной. И я не только утратил веру, я так уверился в его несуществовании, что злился на тех, кто верил. Я не мог общаться с ними, двух минут не выдерживал в их компании, а они, христиане, так и полезли из всех щелей, когда Ребекку нашли, явились поддержать нас. От их веры, их наивности, готовности принять самые идиотские теории у меня кровь закипала в жилах. Их вера казалась мне приспособленческой, они перекладывали на Бога ответственность, ничего не желали сделать сами, им недоставало самостоятельности, бездумные они какие-то. У них, мол, есть Спаситель, Он руководит ими — чушь собачья! Слабаки, неспособные взять на себя ответственность за собственную жизнь. Я не желал иметь с ними дело. Вы меня понимаете?
— Понимаю. То есть вы не верите в Бога? — Она слегка поощрительно улыбнулась собеседнику.
— Не верил. Сперва я не верил, потом уверовал, а он подвел меня, и следующие семь лет я ненавидел его до глубины души, слышать о нем не хотел. Однако ненависть к Богу утверждает его существование точно так же, как благодарность. Нельзя же ненавидеть того, кто не существует.
Китти вся погрузилась в слух и едва заметила, как ей принесли завтрак. Она отхлебнула глоток воды, гадая, к чему клонит Арчи, куда он ее ведет.
Он наблюдал за ней:
— Вы не верите мне.
— Верю, — возразила она.
— Ничего, сейчас я скажу такое, во что вы точно не поверите.
— Испытайте меня.
Арчи уставился в чашку с чаем — чай, должно быть, давно остыл, на поверхности осталась тонкая пленка пузырьков. Он замолчал надолго.
— Ваши родные знают о том, что вы собираетесь мне рассказать? О том, во что я, как вы думаете, не поверю? — спросила Китти, чтобы подтолкнуть его.
Он покачал головой:
— Никто этого не знает.
— Значит, я получу эксклюзив.
— Ага, профи не сдаются.
Китти расхохоталась.
— Нет, — тихо продолжал он, — никто не знает. Мы общаемся иногда, но… У меня брат в Майо. Фрэнк. Ему стукнуло пятьдесят, и он надумал жениться, можете себе это представить?
— Любви все возрасты покорны. — Китти особо и не пыталась скрыть иронию.
— Вы не верите в любовь?
— За эту неделю я во многом разуверилась.
— И все же вы готовы поверить в мою историю?
— Вы были очень откровенны. К тому же от вашей истории зависит мое будущее.
Он улыбнулся:
— А как вы относитесь к Богу?
— Я в него не верю, — откровенностью на откровенность ответила Китти.
Арчи принял ее ответ.
— А знаете, что я думаю про любовь? Думаю, что она меняет человека до неузнаваемости, превращая его в мягкотелого идиота, в одержимого одной идеей глупца.
— Уж с вами такого не случалось! — поддразнила его Китти.
— А как же! Когда я познакомился с моей будущей женой. Она была красавицей, и я тут же свихнулся. Любовь смягчает человека, это я знаю. Но теперь любовь во мне стала гневом, раскаленным гневом, который проник в мою плоть и кровь и пробуждает во мне самое худшее. Вот почему близким лучше любить меня издали. Из Майо, из Манчестера и так далее.
Китти попросила объяснить эту мысль.
— Любовь во мне повернулась оборотной стороной, — сказал он. — Стала темной, грозной, ничего общего с тем сладким сиропом, который пишут на открытках, с теми глупостями, которые влюбленные шепчут друг другу на ухо. От любви у кого-то вырастают крылья, а меня она пригибает к земле, загоняет в ад. Я — словно демон на страже, готовый рвать, убивать, только бы защитить тех, кого люблю.
— Вполне понятно, учитывая, через что вам пришлось пройти.
— Разве? — Он удивленно поглядел на нее.
— Разумеется.
— Последние семь лет я чувствовал себя монстром, не умеющим любить, как все любят. Я понимаю, и все же… — Он погрузился в размышления.
Китти видела, как Арчи отстраивает барьеры, как в нем нарастает напряжение. Еще немного, и он вновь превратится в того закрытого парня, из которого слова не вытянешь. Китти поспешила удержать другого, откровенного Арчи:
— Расскажите мне все-таки, в чем суть вашей истории.
Он уперся взглядом в доску с меню и долго молчал, потом обернулся и глянул на ту женщину. Вздохнул, собираясь с духом.
— Расскажите! — настойчивее попросила Китти.
— Иногда… — Он опять смолк, потом выдавил из себя: — Я слышу чужие молитвы.
Китти приподняла брови, ожидая услышать смех, услышать, что это была шутка, но лицо Арчи оставалось неподвижным. У Китти было всего несколько секунд, чтобы поймать сюжет или раз и навсегда потерять его. Та женщина поднялась и вышла из кафе. Арчи проводил ее взглядом. Затем он перевел взгляд на Китти, ожидая, вероятно, что уйдет и она. Китти предпочла рискнуть:
— И о чем же она молится?
Он вроде бы опять удивился и такой прямоте вопроса, и тому, что Китти не отмахнулась сразу же от его странных слов.
— «Пожалуйста», — сказал он, усаживаясь поудобнее. — Она сидит здесь каждое утро и полчаса повторяет одно и то же: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».
По дороге на следующую встречу Китти потирала виски, неуверенность одолевала ее. Человек, который слышит чужие молитвы? Что делать с таким сюжетом? Она могла отказаться от него прямо сейчас, забыть об Арчи, заняться другими людьми из списка. Нормальными людьми. Надвигался дед-лайн, Пит дышал ей в затылок, наверное, разумнее всего было бы поступить именно так, но не она составляла этот список, а Констанс. Китти вспомнила себя прежнюю — господи, она мечтала о встречах с такими людьми, как Арчи, мечтала выслушивать подобные истории. Ей припомнились наставления Констанс: именно такую историю та захотела бы напечатать. Такую историю двадцатитрехлетняя Китти, только что из колледжа, с восторгом принесла бы на первую встречу с главным редактором, и Констанс откликнулась бы на нее: ее привлекало все необычное, нетрадиционное, она бы постаралась докопаться до самой сути. Сердце Китти билось все чаще, когда она прикидывала возможности: что, если Арчи слышал молитвы Мэри-Роуз, Берди, Эвы или Эмброуз? Быть может, он и есть связующее звено? Она обязана во всем разобраться.
Слова, почти бессознательно выведенные ее рукой на листке блокнота, бросились Китти в глаза:
Номер 67: Арчи Гамильтон.
Заголовок: Человек молитвы.
Преступный — преследуемый — просвещенный.
Дата добавления: 2015-10-30; просмотров: 170 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Глава семнадцатая | | | Глава девятнадцатая |