Глава шестнадцатая

Когда Китти явилась в «Etcetera», дверь в кабинет редактора была открыта, и это усилило ее страх перед надвигающейся грозой: мол, заходи, дверь открыта, смелее — бежать некуда. В редакции воскресным утром никого не было, Пит расправится с ней, и никто даже не услышит ее воплей. Вся надежда на Боба, авось спасет, однако и его эта статья могла превратить во врага, ведь там ясно сказано: журнал теряет платежеспособных клиентов, надвигаются финансовые затруднения. Хорошенькая реклама, нечего сказать.

Китти вошла в бывший кабинет Констанс. Пит, как обычно, стоял у стола, приклеился ухом к телефону. Одет по случаю выходного дня неофициально, непривычно для Китти, и вновь он показался ей моложе и привлекательнее, чем тот затянутый в костюм самодур, что рассекал в будни по офису. При виде Китти лицо Пита потемнело.

— Гэри, я перезвоню! — И он бросил трубку. — Это Гэри. Наш поверенный. Все утро висит на телефоне, пытаемся придумать, как нам выбраться из этого дерьма.

— Поверенный?!

— Ты газеты с утра читала? — насмешливо поинтересовался Пит. — Впрочем, тебе и читать не требовалось, ты знала до того, как это напечатали. Так вот, в этой статье есть ма-аленький такой абзац насчет того, что рекламодатели покинут «Etcetera», если тебя не отстранят от работы.

— Да, но…

— И, прочитав это, другие рекламодатели, те, которые и не думали уходить от нас, запаниковали: не следует ли им тоже уйти, ведь реклама в нашем журнале может нанести ущерб их репутации. — Пит уже кричал.

Китти широко раскрыла глаза и даже подскочила от такого вопля. Никогда прежде не доводилось ей видеть Пита в гневе. Ворчал, бывало, вечно напряженный, характер не сахар, но ничего подобного не случалось.

— Ты что, думаешь, я нарочно это подстроила? — Голос ее задребезжал. — Господи, Пит, если б я решила сама все рассказать, я бы уж получше с этим справилась, неужели ты не понимаешь? Возле своего дома я наткнулась на старого приятеля, еще из колледжа, и он якобы знать не знал о моих неприятностях на телевидении. Мы пошли с ним выпить и поболтать, и за ночь — да, за целую ночь, Пит, потому что ему мало состряпать из моей жизни статью, ему потребовалось заодно использовать меня, унизить, превратить в шлюху, — за ночь я много чего наболтала. Я рассказывала обо всем, что со мной произошло, — понятное дело, рассказывала, ведь меня все это удручает, это давит на меня, и я рада была поговорить с человеком, совершенно чуждым нашему миру, с человеком, который уверял меня, будто он пишет роман. Роман, черт меня подери, и он вроде бы пожалел меня, а сегодня утром, едва проснувшись, я увидела эту хрень на первой странице, а у меня и так сил нет, я спала сегодня у друга в кресле, и да, мне очень жаль, я в очередной раз села в лужу, я унижена, я оскорблена, а главное — мне очень, очень жаль!

Она так и не заметила, как хлынули слезы, пока Пит не протянул ей платок, только тут Китти ощутила влагу на щеках и вынуждена была высморкаться.

— Ладно, — мягко заговорил Пит, — ладно, это совсем другое дело. Извини, что все не так понял.

Китти могла только кивнуть, принимая извинения, и продолжала тереть глаза.

— На твою квартиру в самом деле нападали?

— Прошлой ночью взорвали петарды. Целую кучу. Несколько тысяч штук. Потому-то я и спала в кресле в чужой квартире.

— Это не шутки. Это опасно. — На лице Пита выразилась озабоченность.

— Все в порядке.

— В полицию обращалась?

Китти покачала головой.

— Почему?

Она пожала плечами. Уж она-то знала почему.

— Нелегко тебе приходится.

Достаточно было этих простых слов сочувствия, чтобы слезы хлынули вновь.

— Пит, я натворила глупостей, я допустила ошибку, грубую, непрофессиональную оплошность, испортила человеку репутацию, может быть, жизнь ему загубила, и я заслуживаю наказания, но… — Рыдания сжимали горло, она с трудом продолжала: — Я больше не могу, Пит! Все, чего я хочу, — писать хорошие истории о хороших людях. Вернуться к той работе, которую люблю, и моя жизнь снова будет нормальной. Я хочу, чтобы в меня снова поверили. Чтобы ты смотрел мне в глаза и слушал, а не глядел на меня с сомнением — да, ты сомневаешься, это так очевидно. Я сама сто раз себя перепроверяю, Пит, и этого хватит: не надо, чтобы меня перепроверяли и все остальные.

Пит с сочувствием смотрел на нее:

— Обнять тебя — это будет очень непрофессионально?

— Обнять тебя в ответ — еще того хлеще? — фыркнула она.

Задним числом она подумала: непрофессионально-то оно непрофессионально, однако порой людям приходится забыть о деле и немного побыть просто людьми. Но от себя Китти не скрывала еще одно обстоятельство: эти непрофессиональные объятия длились чуточку слишком долго.

В квартире Боба шторы все еще были плотно закрыты, когда Китти покидала редакцию. Она подумала, не зайти ли к нему рассказать свою версию событий, пока Боб не услышал новости от кого-то другого, но решила — не стоит. Судя по своему состоянию после бессонных ночей, она понимала, как Боб нуждается в отдыхе.

— Я объясню ему, — донесся с верхней площадки голос Пита. Он запирал дверь офиса.

— Спасибо.

— Нынче без велосипеда? — покосился он на парковку.

— Велосипед украли.

Он уставился на Китти и даже улыбнулся от неожиданности:

— Господи, Китти, тоже они?

— Нет, другие люди. Очень уж я в последнее время популярна.

— Да уж, — покачал головой Пит.

Он смотрел на Китти, словно прежде никогда ее не видел, словно они встретились впервые. Ему как будто впервые пришло в голову, что она привлекательна, что с ней стоило бы познакомиться поближе. И Китти, к ее немалому удивлению, это нравилось. Нравилось, когда Пит так смотрел на нее. Он спустился по ступенькам и вместе с ней вышел из редакции.

— Подвезти тебя?

— Нет, спасибо, дойду пешком.

— До Фейрвью?

— Нет, я не домой.

Они дошли до его автомобиля, и Пит распахнул дверцу со стороны пассажира, сделал рукой приглашающий жест, словно джентльмен иной эпохи.

Китти рассмеялась:

— Отказа ты не принимаешь.

Непривычная близость — сидеть с ним рядом в машине.

— Куда тебя отвезти?

— На Басарас. — Это была центральная станция междугородних автобусов.

— Собираешься сбежать?

— Неплохая мысль. Но, увы, еду всего на несколько часов. Встречусь с еще одним человеком из списка Констанс. В Страффане. Женщина по имени Эмброуз Нолан, у нее свой музей бабочек и заповедник при нем.

— Музей бабочек? Впервые слышу, — недоуменно покачал головой Пит.

— Значит, читателям будет интересно.

— И как эта женщина с бабочками связана с теми, с кем ты успела поговорить?

— У меня еще неделя до отчета! Рано спрашиваешь! — в шутку возмутилась Китти.

— Неделя до сдачи в типографию, — не спустил он ей. — Сюжет мне бы хотелось узнать несколько раньше.

«А уж мне как бы хотелось», — думала втайне Китти.

— Ойсин О’Келли и Оливия Уоллес согласились написать по рассказу для раздела, посвященного памяти Констанс.

— В самом деле? — изумилась Китти. — Как тебе удалось их заманить? Большой гонорар потребовали?

— Напишут бесплатно. Ради Констанс.

Китти задумчиво кивнула. Констанс относилась к авторам с таким уважением — она заслужила, чтобы теперь и они сделали что-то для нее.

— Заполучить этих двоих — редкий успех, Китти, — продолжал Пит. — Ойсин вот уже почти десять лет ни с кем не общается. Оливия последние пять лет ничего не писала и отвергала все предложения издателей, даже самые заманчивые.

— Знаю-знаю, — закивала головой Китти, дивясь про себя, к чему Пит так разжевывает ей, будто она сама не понимает, как им повезло. Прославленные писатели, для «Etcetera» возможность напечатать их новые рассказы — огромная удача.

— Они согласились только потому, что эти рассказы будут включены в отдел памяти Констанс и при условии, что там же будет опубликован последний материал Констанс. Ты поняла?

Китти с трудом сглотнула. Снова кивнула.

— Так что думай быстрее, Лоис Лейн[8]. — Шуткой Пит немного смягчил свою настойчивость.

— Это и называется «не давить на автора». — Она тоже попыталась прикрыть тревогу улыбкой.

— Теперь ты знаешь, как я живу, — ответил Пит и поглядел на нее так беззащитно, что Китти чуть было не погладила его по руке. Но она справилась с собой, кашлянула, отвела взгляд и выбралась из машины.

Добежала до кассы, но билет ей не продали — автобус уже отчалил.

— Господи! — возопила она, и тут в кармане завибрировал телефон. Это еще кто? Это был Стив. Не могла же она не ответить на звонок после того, как посреди ночи выпихнула его из теплой постели и своими недомолвками внушила его хозяевам мысль, что он смертельно болен. — Прости, я сказала, как ты мне велел, но они все поняли по-своему. Прости, пожалуйста, я все сделала так, как ты велел.

Пауза.

— О чем ты вообще говоришь?

— О хозяевах дома. Я столкнулась с ними поутру.

— Бог с ними. Я еще не заезжал домой. Ты знала, что он журналист? — Вопрос выскочил из него, как пробка из бутылки.

Китти вздохнула и присела на стул для ожидающих рейса.

— Стив, я понимаю, что ты невысокого мнения обо мне и о моих моральных понятиях, но…

— Ты знала, что он журналист? — Стив пыхтел, будто разговаривал на бегу.

— Где ты?

— На вопрос ответь.

— Нет, не знала. Он сказал, что пишет книгу. Недокументальную, роман. Про журналистику ни словом не заикнулся. Господи, какая же я идиотка!

— Как это произошло?

— Ты куда-то бежишь или что? Пыхтишь ты, точно…

— Как это произошло?

— Господи! Ну, он зашел в нашу химчистку, как бы случайно. Мне бы сообразить — какая уж там случайность, потащился в химчистку на другой конец города. Мы пошли выпить, поболтать о прежних временах, он понятия не имел о «Тридцати минутах», его это вроде бы не слишком интересовало, — уж тут-то бы мне следовало насторожиться, но я успела выпить и разболталась, а потом… впрочем, не важно. Будем считать, это все.

— Нет, не все. Что было потом?

— Нет, Стив, это слишком унизительно для меня. Я…

— Расскажи все! — заорал он в трубку.

— Мы поехали к нему. — Ей поплохело даже физически. — Господи, я… я чувствую себя словно в грязи вывалялась. Что мне делать, Стив?

Стив притих. И в тот самый момент, когда Китти решила, что он вовсе отключился, он задал следующий вопрос:

— Что значит «поехали к нему»?

— Господи, как еще это назвать? Я провела у него ночь, ясно?

— Ясно, — негромко ответил он и отсоединился.

Китти в ужасе уставилась на свой мобильный. Стив оборвал разговор — впервые за все время их знакомства. Просто взял и отключился. Ему противно даже разговаривать с ней.

Телефон снова зазвонил. В надежде услышать голос Стива, услышать, что их случайно разъединили, Китти тут же нажала на зеленую кнопку. Но это был не Стив.

— Китти, с тобой все в порядке? — послышался голос Салли.

— Нет.

— Где ты?

— На автовокзале.

— Что ты там делаешь?

— Собиралась в Килдейр, но автобус ушел.

— Я тебя отвезу.

— Ты даже не спросила, надолго ли я еду.

— Надолго ли ты едешь?

— Навсегда.

— Отлично. Подъеду через двадцать минут.

Китти познакомилась с Салли пять лет тому назад на курсах телеведущих. Салли с отличием закончила физмат, специализировалась на метеорологии, в тот момент она работала в гидрометцентре, но готовилась к новому этапу карьеры — вести выпуск новостей на ирландском языке. Китти, вовсю трудившаяся в «Etcetera», тоже надеялась покорить телевидение, и ей уже удалось провести несколько пусть небольших, но вполне удачных передач на городском канале. Ей виделись более крупные сюжеты в более известной телекомпании, и настала пора отточить навыки телеведущего, научиться говорить медленнее и внятнее, а главное — не хмуриться (будто при запоре, ворчал Стив), когда она сосредоточивалась или припоминала слова.

Салли с шиком подъехала к автовокзалу, верх автомобиля откинут, длинные светлые волосы, собранные в хвост, струятся за спиной. Китти выскочила из своего укрытия за автоматом с кофе, пробежала к машине, опустив голову, прикрыв по возможности лицо волосами.

— Все читают газету, — пояснила она, торопливо обняв подругу. — Может быть, у меня паранойя и на самом деле они читают вовсе не про меня, а про вчерашнее землетрясение? Ведь правда? Скажи мне, что все читают про землетрясение.

— А вчера было землетрясение? — без намека на иронию уточнила Салли.

Китти вздохнула:

— Знать такие вещи — твоя обязанность.

— По выходным я не работаю.

— Похоже на то. — Китти поглядела на серые тучи, машина мчалась как раз навстречу им. — Ты бы верх подняла, вот-вот пойдет дождь.

Салли рассмеялась как человек, владеющий недоступной непосвященным информацией.

— Сегодня дождь не прогнозируется.

— У тебя же выходной.

— Но я слежу. — Она пожала плечами, и обе рассмеялись. — Так куда мы едем?

— В Страффан, на ферму бабочек.

— Зачем?

— Возьму интервью у женщины, которая этими бабочками заведует. То есть надеюсь взять интервью. Она еще не знает, что я к ней еду.

— Поаккуратнее. Решила перенять методы Ричи?

Китти усмехнулась, но ее улыбка тут же угасла.

— По крайней мере я не стану с ней спать, чтобы выудить информацию.

Салли поперхнулась:

— Ты с ним переспала?

Китти закрыла лицо руками, сползла пониже на сиденье.

— Какая же я тварь. И дура!

— Ну, не совсем, но уж если тебе вздумалось, могла бы хоть деньги получить за интервью. Или так изголодалась по сексу?

Китти вновь рассмеялась:

— Ни денег, ни секса!

Салли бросила на нее сочувственный взгляд, и Китти пустилась подробно рассказывать о событиях той ночи.

— Родители тебе уже звонили? — спросила Салли, исчерпывающе выразив свое негодование.

— Да. В очередной раз сообщили, как им стыдно за меня. Я просто жду, когда мама к этому привыкнет и успокоится, а пока ей, кажется, нравится устраивать мне разносы. — Капля дождя упала ей на нос, и Китти вновь поглядела вверх. — Ты заметила?

— Что?

— Начинается дождь.

— Сегодня дождя не будет, — с непререкаемой уверенностью повторила Салли.

Десять минут спустя им пришлось остановиться на обочине: Салли вручную опускала верх.

— Как необычно, — проворчала она и с упреком посмотрела на небо, а Китти постаралась скрыть улыбку.

За час с четвертью, успев поделиться всеми своими новостями, они добрались до музея бабочек в Страффане. Музей, со всех сторон окруженный заповедником, находился на краю деревни, рядом стоял очаровательный домик. Сам музей, работавший семь дней в неделю, состоял из здания в колониальном стиле и мостика для прогулок над небольшим озером, а вокруг порхали бабочки.

На входе Китти спросила у молодой девушки, где найти Эмброуз Нолан, однако на ее зов явился мужчина в галстуке-бабочке по имени Юджин, который сообщил, что Эмброуз экскурсии не водит. Узнав, что их удостоила визитом журналистка, Юджин предложил ей индивидуальный тур по музею, где по случаю воскресного дня и более-менее приличной погоды собралось немало семейств с детьми. Так приветлив был этот человек и так его распирала радость и любовь к своему делу, что Китти никак не решалась прервать его взволнованный рассказ о бабочках — похоже, он знал о них все. То есть, конечно, он профессионально разбирался в видах и подвидах, но Китти заподозрила, что все экспонаты в отделе тропических чешуекрылых он знает в лицо и по имени.

— Нам удалось добиться, чтобы многие экзотические бабочки размножались у нас, — пояснил Юджин, провожая их в свой любимый отдел. — Здесь вы можете наблюдать весь жизненный цикл: как они откладывают яйца, как питаются гусеницы, потом окукливаются — обратите внимание, куколка прекрасно замаскирована, сливается с окружением, — и если вам повезет, вы увидите, как из куколки выходит бабочка, увидите ее первый полет в новой, окрыленной жизни.

Салли насмешливо поглядывала на Китти, но Китти не вступала в немой диалог, а высматривала Эмброуз.

— Вы сказали, что Эмброуз не проводит экскурсии, но она здесь работает?

— Конечно, Эмброуз работает здесь вот уже… ну, с самого детства. Музей создали ее родители, и, как только Эмброуз подросла, она стала помогать в музее, и это она превратила небольшую поначалу коллекцию в прекрасный культурный центр. Музей занимал лишь то помещение, где теперь находится лавка сувениров, — вы видите, как она его расширила, какой тут огромный выставочный зал, и кафе, и поляна для пикников — замечательная идея, убедитесь сами. А пять лет назад появился отдел тропических бабочек. Если б не Эмброуз, ничего бы этого сегодня не было, — с гордостью добавил он.

— Но она сегодня здесь? — настаивала Китти.

— Она всегда здесь, — улыбнулся Юджин. — Она живет в том домике, но никогда никого не принимает. А теперь я проведу вас в галерею и покажу все более подробно. Эти бабочки в рамках выведены из гусениц, а не пойманы в местах своего обитания, — добросовестно пояснил он, проводя их мимо мертвых экземпляров.

Салли вновь пронзила Китти взглядом, и вновь Китти проигнорировала ее: теперь она высматривала возможность проникнуть в домик по соседству.

Бабочки покоились в запечатанных деревянных рамках, внутри — увеличительное стекло и медная табличка.

— Лучшие экземпляры, — разглагольствовал Юджин, и несколько посетителей подтянулись поближе, прислушиваясь. — Ничуть не изменились за много лет. Такие образцы хранятся не менее полувека, лишь бы не при прямом солнечном свете. Тут есть экземпляры, которым уже более ста лет, а краски по-прежнему свежи, как в тот день, когда они летали.

Юджин глянул на слушателей, глаза его горели, щеки раскраснелись, он сам был опьянен своей речью.

— Потрясающе, — откликнулась Китти, глядя в стену и прикидывая, как направить разговор в нужное русло. — Могу я сегодня встретиться с Эмброуз?

— Боюсь, Эмброуз сегодня не работает.

— Она дома? Можно к ней заглянуть?

— Не думаю, чтобы в такой день она сидела дома, — хихикнул Юджин. — Эмброуз трудится в заповеднике, она превратила свой сад в заповедник для бабочек. Она жизнь положила на то, чтобы сохранить наших подопечных, сберечь их популяцию и среду обитания.

Китти глянула в сторону лужайки для пикников и увидела калитку с табличкой «Служебный вход».

— Похоже, она — замечательная женщина, — откликнулась Салли.

— Еще бы! Она — замечательная, — подхватил Юджин, щеки его разгорелись пуще прежнего. — Она посвятила свою жизнь бабочкам. Мисс Логан, — добавил он, понижая голос, чтобы его не услышали экскурсанты, — Эмброуз избегает… избегает публичности, вы меня понимаете, так что если вам нужно что-то у нее спросить, поручите это мне, я сразу же это сделаю и вам передам. Просто… ну, Эмброуз избегает публичности, — повторил он и вновь вернулся к лекторскому тону. — Это прекрасная бабочка, перламутровка темно-зеленая из семейства нимфалид, она же Mesoacidalia Aglaia. А та крупная, стремительная, ярко-оранжевая бабочка, которая так часто у нас на глазах борется с ветром на вершине утеса, над известняковой тропой или над песчаной дюной, этот бросающийся в глаза, но ускользающий от любителя экземпляр ловить надо в полях, она кормится на фиалке собачьей. Обратите внимание на зеленоватый оттенок с нижней стороны заднего крыла.

Все больше народу подтягивалось послушать Юджина, а Китти, воспользовавшись моментом, когда экскурсовод отвлекся, начала потихоньку выбираться из группы. Она уже прямиком направлялась к лужайке, но поймала на себе подозрительный взгляд Юджина и для прикрытия показала рукой в сторону туалета. Юджин кивнул и продолжал свою речь. Едва он отвернулся, Китти бросилась к калитке служебного входа. Она толкнула ее и попала в сказочный мир: вытянутая лужайка переливалась всеми красками радуги, прямо под носом у непрошеной гости, спеша убраться с ее пути, взад-вперед носились бабочки. На другом конце сада Китти заметила склоненную фигуру.

— Прошу прощения, — окликнула ее Китти.

Женщина выпрямилась, обернулась, затем вновь повернулась к Китти спиной и поспешно распустила волосы — длинные, непричесанные рыжие волосы, живой огонь, закрывавший ее ниже пояса.

— Стойте! — крикнула она, и приказ был настолько непререкаемым, что Китти замерла на месте.

— Простите, — сказала она, — меня зовут…

— Вам сюда нельзя! — прокричала женщина.

— Да, я знаю, я еще раз прошу прощения, но я…

— Это частное владение, уходите, пожалуйста!

Голос звучал грозно, однако и в тоне, и в позе женщины Китти различала нотки паники. Женщина была напугана.

Китти попятилась, но тут же заставила себя остановиться. У нее всего один шанс.

— Меня зовут Китти Логан, — сказала она. — Я работаю в журнале «Etcetera». Я хотела поговорить с вами о вашем замечательном музее. Простите, что напугала вас. Я просто хотела поговорить.

— С прессой разбирается Юджин, — рявкнула она. — Вон! — Уже на крике. И тут же добавила мягче: — Прошу вас.

Китти поддалась, но у калитки вновь остановилась:

— Ответьте только на один вопрос: вам в прошлом году не звонила Констанс Дюбуа?

Она опасалась, что ответом ей снова будет крик, а то и граблями в нее запустят, но Эмброуз вдруг смолкла.

— Констанс, — произнесла наконец она, и сердце Китти забилось чаше. — Констанс Дюбуа, — повторила она.

Разговаривала она, по-прежнему стоя к ней спиной.

— Она мне звонила. Один раз. Спрашивала о гусенице.

— О гусенице? — изумленно переспросила Китти, голова ее чуть не лопалась от догадок. Неужели этот список имен возник из того их давнего разговора? — Об олеандровой гусенице?

— Это что-то значит для вас?

— Да, — задыхаясь, выговорила Китти, пытаясь понять, что же это значит — для нее и для ее материала.

Эмброуз все же обернулась, но и сейчас густая масса волос полностью закрывала ее лицо.

— Подождите меня там. — Граблями она указала на калитку, которая вела к ее дому.

— Большое спасибо, — поблагодарила отчаявшаяся было Китти.

Она прошла в дом и сразу попала на кухню. Скромный дом, очаровательный деревенский коттедж с современными удобствами, но не забывший о своих корнях. Господствовала в кухне плита, все еще не остывшая после приготовления завтрака. Китти присела за стол и смотрела, как хозяйка заканчивает работу в саду и движется вслед за ней к дому — голова опущена, лицо и фигура почти полностью скрыты волосами. На Китти она упорно отказывалась смотреть — даже тогда, когда, переступив порог, предложила ей чаю.

Китти вспомнила про Салли, которая вслед за лекцией об экзотических бабочках слушает рас сказ о бабочках Ирландии, и с чувством вины согласилась попить чайку. Эмброуз общалась с ней главным образом через плечо, а присев за прямоугольный, рассчитанный на восемь человек стол, выбрала место не против Китти, а в дальнем углу, боком к ней.

Немало времени ушло на обмен предварительными неуклюжими репликами, прежде чем Китти удалось встретиться с Эмброуз взглядом, и тогда она заметила необычную особенность: глаза были разные, один — изумрудно-зеленый, а второй — карий, очень темный. И не только это: когда густые кудри слегка сдвинулись с неслучайно отведенного им места, Китти увидела, что от лба через нос, губы, подбородок идет бледная обесцвеченная полоса и исчезает под высоким воротом блузы. Ожог — если это след ожога — имел такую форму, словно голову и шею женщины лизнул длинный язык огня. И почти сразу густая вуаль рыжих волос сомкнулась, шрам исчез, и на Китти глядел один только ярко-зеленый глаз.

Дата добавления: 2015-10-30