Пища для размышлений от Дженни Маески. Вкусненькое

Вкусненькое

Почти всегда самые радостные моменты нашей жизни связаны с едой. Не только большие празднества – помолвка, рождение ребенка, – но и менее громкие. Например, когда в детстве вы приносите домой хорошую оценку, вас обязательно угостят чем‑нибудь вкусненьким.

А еще бывают несчастливые времена, когда без чего‑нибудь вкусненького просто не обойтись. Когда моя бабушка была маленькой, она как‑то лежала в постели со скарлатиной. С кухни от выпечки ее матери доносился аромат корицы. С тех пор аромат корицы стал ассоциироваться у нее с любовью.

Всякие вкусности – неотъемлемая часть посиделок с подружками. Без этого они просто невозможны. Моя бабушка всегда с удовольствием пекла пироги, зная, что еда приносит радость. Это происходит из‑за ассоциаций с людьми или эмоциями, которые провоцирует вкус еды или ее аромат. Приправленный ностальгией, с ароматом любви, вкус любимых лакомств – как объятие дорогого человека.

Польский штрудель с яблоками

3–4 кислых яблока, очищенных, без сердцевины, порезанных тоненькими ломтиками

1 корж

2 столовые ложки сливочного масла

1 (5 унций или 140 г) баночка грецких орехов в сиропе

½ чайной ложки корицы

½ чайной ложки гвоздики

½ чайной ложки молотого кардамона

3 столовые ложки коричневого сахара

3 столовые ложки меда

1 столовая ложка кукурузного крахмала

¼ чашки хлебных крошек

Разогрейте духовку до 180 °C. Обжарьте яблоки в сливочном масле на слабом огне, пока они не станут мягкими. Добавьте грецкие орехи, пряности, коричневый сахар и мед. Затем добавьте кукурузный крахмал и помешивайте до растворения. Дождитесь, когда смесь загустеет.

Раскатайте тесто, придав ему форму квадрата. На большой противень поместите пергаментную бумагу. Выложите яблочную смесь на тесто, заверните края к середине и защипните. Сделайте сверху несколько надрезов и посыпьте хлебными крошками.

Выпекайте около 30 минут до золотистой корочки. Дайте остыть не менее 10 минут. Подавайте на стол в таком виде или со сладкой сметаной.

Глава 25

1998 год

«Дорогая мама,

я все еще помолвлена с Джоуи. Ты сказала бы, что я слишком молода для этого. Конечно, если тебе вообще это интересно. Мы с Джоуи решили пока ограничиться помолвкой. Потому что он не хочет, чтобы я жила одна на какой‑то военной базе вдали от дома. Как только Джоуи закончит службу, мы поженимся. Бабушка не очень хорошо себя чувствует и нуждается в моей заботе. А все, чего хочет Джоуи, – это поселиться в Авалоне и жить здесь. Бабушка по нему с ума сходит. Она постоянно говорит, какой Джоуи прекрасный парень и каким он будет хорошим мужем. В том году Джоуи приезжал к нам в свой отпуск, и мы ходили выбирать свадебные ленты. Когда мы принесли их домой, я почувствовала странное головокружение – может, это нервы? Из‑за этих свадебных лент будущее показалось таким близким.

Но мы не торопимся. Кольца подождут. Все подождет. Войска Джоуи передислоцировались, но он – рейнджер и не имеет права говорить, где находится и чем занимается, потому что это сверхсекретная миссия. Ему предоставили сорок восемь часов на прощание со мной. Мы с Рурком проводили Джоуи на поезд. Рурк сейчас – офицер полиции, я тебе говорила? Он получил степень в колледже и теперь работает в Авалоне. Думаю, семья Рурка в ужасе, ведь он – сын сенатора Дрэйтона Макнайта и должен был стать кем‑то „достойнее“, нежели полицейский из захолустного городка, но это уже другая история. Я должна написать о Джоуи. Моем женихе. Женихе. На письме это выглядит так официально. На вокзале Джоуи обещал вернуться так быстро, что я даже соскучиться не успею. Я еле сдерживала слезы, а Джоуи улыбался. Он так предан рейнджерам. Один из его армейских друзей сказал, что, если тебя уносят с поля боя в сознании, значит, ты плохо сражался. Они часто смеются над опасностями. Может, это их способ с ними справляться.

Джоуи сообщил мне новость: он попросил Рурка быть своим шафером, и тот, разумеется, согласился. А потом Джоуи попросил Рурка позаботиться обо мне, пока его не будет. Вот точная фраза: „Позаботься о ней, приятель. Я знаю, это старомодно, но я не шучу. Присмотри за ней“.

Рурк согласился, как будто у него вообще был выбор.

Почему мужчины всегда думают, что должны присматривать за женщинами? Уже почти наступило новое тысячелетие, а я еще с семнадцати лет сама веду бизнес. Думаю, что в состоянии сама о себе позаботиться. Хотя это так мило со стороны Джоуи – беспокоиться обо мне. Мило и немного напрягает.

А потом он целовал меня так долго и страстно, что я начала смущаться. Не пойми меня неправильно. Я хотела этого поцелуя. Джоуи – солдат, и он снова уходит на службу. Я хотела как‑то запечатлеть его, но вместо этого почему‑то думала только о том, что мы стоим посреди толпы народа и сосемся, как будто завтра уже не настанет. Как бы я хотела, чтобы этот поцелуй унес мое сознание и заставил забыть обо всем на свете, но мои мысли кружили только вокруг невольных зрителей. А потом Джоуи пришло время садиться в поезд. „Увидимся, милая!“ – сказал он, словно уезжал всего лишь в соседний город, а не за пол земного шара от меня. И уехал.

Я следила за отходящим от вокзала поездом и не смотрела на Рурка. Я не могла. Я боялась того, что могу увидеть в его глазах.

У тебя когда‑нибудь было такое чувство, мам? Чувство, что если ты что‑то увидишь, то тебе придется это признать, и тогда все изменится?

Итак, Джоуи далеко, и я даже не могу представить, чем он занимается, а жизнь продолжается. Я слежу за пекарней, забочусь о бабушке. В последние дни я мало вижу Рурка. Он встречается с разными девушками и много работает. Порой он звонит, чтобы спросить о бабушке и пекарне. Думаю, так он выполняет свое обещание „присматривать за мной“.

И ради всего святого, почему меня одолевают сомнения? Джоуи от меня без ума. И я от него тоже. После свадьбы Джоуи согласен жить с бабушкой столько, сколько потребуется. И у него замечательный папа. Я люблю Бруно, как отца. Каждый раз при встрече Бруно заключает меня в объятия своих больших, сильных рук. От него пахнет маслом для волос и перечно‑мятной жвачкой, а еще Бруно сказал, что у Джоуи львиное сердце.

И Джоуи уверен в нас обоих. За гранью тени сомнения он знает, что я – его залог уверенности и всегда им была. Джоуи утверждает, что, даже когда мы были детьми, он просто знал это.

Как бы я хотела сказать то же и о себе. Но знаешь что? Я до сих пор не знаю.

Каждый год я говорю себе: наконец‑то я в тебе не нуждаюсь, мама. Наконец я переросла потребность в тебе. А потом я вдруг хочу, чтобы ты была рядом, потому что у меня столько вопросов. Как узнать, правильно ли ты поступаешь? Можно ли это как‑то понять, или нужно просто идти вперед с надеждой на лучшее, молясь, чтобы твой выбор не обернулся большой ошибкой?

Какой смысл хотеть того, чего у меня никогда не будет? И вот еще что. Возможно, я ошибаюсь, хотя не думаю… Мне кажется, Рурк тоже так считает. И ему так же страшно, как и мне».

По радио передавали интервью с президентом Клинтоном, который рассказывал о вмешательстве США в войну в Косове, и Рурк хотел его послушать, подозревая что туда могли направить Джоуи. Но вместо того, чтобы послушать радио, Рурк обратил внимание на Наоми, свою девушку. Вообще‑то десять минут назад она перестала быть его подружкой. Снова все повторилось.

– Ты самый последний ублюдок. – Наоми просунула голову в футболку и натянула ее на грудь. Затем бросила на Рурка убийственный взгляд. – Самый последний и подлый ублюдок.

Рурк удивился тому, что это его беспокоит. Он начинал эти отношения, зная – надеясь, умоляя, – что все так и будет, что эта девушка как раз та, что ему нужна. А потом все испортилось. Желания просто выполнить план уже было недостаточно.

Чувствуя усталость, Рурк откинул простыни, поднялся, нашел шорты. Быть брошенной довольно унизительно. Ему лучше одеться.

– Я никогда не хотел причинить тебе боль. – При этих словах Рурк чуть не поперхнулся. Слишком часто он говорил их, слишком многим женщинам.

Клинтон рассказывал, что страна вышла из долгов, бюджет сбалансировался, экономика стабилизировалась и пришла пора посмотреть за пределы родины и уделить внимание сохранению мира во всем мире.

– Ты даже не видишь меня, – произнесла Наоми. – Ты даже не знаешь, кто я.

Господи. Она была права. Он не знал, кто она. Он лишь знал, кем она не являлась.

– Мне жаль, – ответил Рурк. И это было правдой. Ему действительно было ее жаль. Жаль себя. И жаль, что он искал то, что уже нашел, но не мог иметь.

Наоми ушла, не сказав больше ни слова. Прекрасная женщина, теперь им раздавленная. Рурк ненавидел себя за то, что делает, за причиненные раны, которых Наоми не заслужила. К тому времени, как Наоми была на пути к Нью‑Йорку, Рурк почти забыл о их встрече. Было ли это на летнем концерте в Вудстоке или в одном из баров Кингстона? А возможно, она была одной из тех, с кем его свела мать. Несмотря на то что отец так и не простил Рурку работу полицейского в маленьком городке, его мать не оставляла попыток вернуть сына в их общество, знакомя его с блистательными, образованными молодыми женщинами, словно они были товаром.

Надо вообще отказаться от женщин. Но это невозможно. Женщины… как воздух. Необходимы для выживания.

Он справится. Он справится. Это лишь вопрос сосредоточенности и дисциплины. А ведь он считал, что эти вещи – его конек. Эти качества в него вбивали, и каждый день он упражнялся в их проявлении на работе. Он легко сможет перекинуть эти способности и на личную жизнь. А зачем ему вообще личная жизнь? Он ведь может заниматься тем, что у него хорошо получается: работой в полиции. Расследование преступлений, разборки с семейными конфликтами, общественная безопасность, привлечение нарушителей к правосудию – Рурк всегда хотел этим заниматься. Правильно, подумал Рурк. Сконцентрируйся на работе.

Каждый день, одеваясь на утренний инструктаж, надевая бронежилет, кобуру с пистолетом, Рурк чувствовал иронию. Его отец лично выступил в качестве спонсора государственной программы, по которой все полицейские обязывались носить бронежилеты. Теперь, когда Рурк вырос, Дрэйтон Макнайт вдруг кинулся его защищать.

Рурк четко придерживался своего обещания и сфокусировался на том, что делал хорошо. Он трудился сверхурочно на благо добрых жителей Авалона… и злых, впрочем, тоже. Иногда к Рурку поступали совершенно абсурдные звонки: звонивший жаловался, что соседский лабрадор гадит на его участке. В другой раз хозяин лабрадора жаловался, что на боку его пса кто‑то краской написал непристойное слово. А иногда звонки поступали душераздирающие: школьница приняла слишком большую дозу наркотика после того, как ее изнасиловали. Старушку до нитки обокрали мошенники. Рурк относился к каждому звонку со всей серьезностью, даже к жалобам на шумную соседскую вечеринку. Не то чтобы эта работа была особо интересной, но Рурк чувствовал себя на своем месте. Иногда он думал, какое же это сумасшествие – поселиться здесь, наблюдать любовные отношения Дженни и Джоуи, но чувствовал глубокую привязанность к Авалону. Здесь он впервые, будучи еще мальчишкой, понял, что такое свобода.

Свободное время Рурк посвятил изучению ведения переговоров, администрирования, налаживания отношений с местными общинами. Он подбирал брошенных или потерявшихся собак и на досуге тренировал их. Каждый вечер в конце своей смены Рурк проверял электронную почту. Джоуи великолепно писал письма, а при наличии элекэлектронной почты общение происходило в ускоренном темпе. Иногда Рурк узнавал новости до того, как их объявляли СМИ. Несмотря на то что письма проверялись, Джоуи довольно живо описывал свою жизнь, которую, казалось, составляют лишь физические неудобства и скука вперемешку с адреналиновыми всплесками при боях на грани жизни и смерти. Чуть ли не каждое письмо Джоуи заканчивал словами о Дженни: «Присмотри за моей девочкой», «Съешь за меня колач», «Скажи ей, что я вернусь быстрее, чем она думает».

Потом, видимо, батальон Джоуи начал перемещаться, и письма стали более редкими. Теперь его отправляли на ночные операции, и часто батальон транспортировали на военных вертолетах. У Джоуи было расстройство желудка, но он скрыл этот факт, чтобы его не отозвали от военных действий. Это так на него похоже.

В тот вечер Рурк выгуливал собак на заднем дворе. И вдруг зазвонил телефон. Было уже почти одиннадцать, но Рурк не спал и проводил время с собаками, чтобы отдохнуть после тяжелого рабочего дня. Он еще раз бросил обслюнявленный теннисный мячик и побежал на кухню. Вытерев руки о джинсы, он принялся искать телефон. Слишком поздно. До того, как Рурк нашел его между подушками на диване, включилась голосовая почта. Тихо ругаясь от нетерпения, Рурк слушал сообщение.

– Это я, – произнес женский голос, пояснять, кто это, было не нужно. Обычно Дженни весело здоровалась, но сегодня с ее голосом было что‑то не то. Что‑то, что заставило Рурка застыть на месте. – Пожалуйста, – продолжала Дженни. – Мне нужно, чтобы ты приехал. Пожалуйста.

Отправившись к Дженни на машине, Рурк позабыл, что он полицейский. Он не обращал внимания на дорожные знаки и гнал на огромной скорости, словно преследуемый демонами. Остановившись на подъездной дорожке, Рурк вышел из машины и перепрыгнул через три ступеньки на крыльце.

Дженни ждала его у двери. Рурк все понял еще до того, как она заговорила. Один взгляд на ее лицо – и он понял. Джоуи.

Дженни пила шампанское, то самое, которое хранила ко дню возвращения Джоуи. Бутылка была почти пуста. Она тряхнула головой и словно растаяла, прижавшись щекой к груди Рурка. Он забрал и отставил ее бокал и обнял. Дженни не плакала, она не издала ни звука, но тряслась от головы до ног.

– Расскажи мне, – прошептал Рурк, убирая за ухо Дженни прядь волос, пахнущую корицей. – Ты можешь рассказать мне.

– Пока нет, – проронила Дженни. – Просто… давай постоим так минутку.

Слабая надежда Рурка на то, что он ошибается, в тот момент умерла. Обычно Дженни избегала какого бы то ни было физического контакта. Это являлось их негласным соглашением, заключенным после помолвки с Джоуи. Рурк и Дженни всегда были слишком чувствительны друг к другу. Когда Рурк находился рядом с ней, его кожа начинала пылать, а мир сужался до квадрата в несколько дюймов, где стояла Дженни. А Дженни была для него запретной территорией.

Сегодняшний вечер был далеко не обычным, и Рурк желал только не разрывать этих неловких объятий. Они дышали как единое целое. Наполненные болезненной нежностью, они пытались спрятаться друг в друге, чтобы избежать момента, когда придется столкнуться лицом к лицу со случившимся.

В конце концов Дженни отстранилась.

– Есть еще шампанское, – сказала она, махнув рукой в сторону кухни.

Рурк прошел в кладовую, нашел еще бутылку, и им овладело чувство омерзения. Бутылка была неуместно праздничной. Но Рурк все равно ее открыл. Эту самую бутылку прислали его родители, чтобы поздравить Джоуи с помолвкой. «Круг Блан де Блан», одна из всего лишь тысячи выпущенных бутылок. Рурк отхлебнул теплое шампанское прямо из бутылки. Опуская бутылку, он посмотрел на Дженни. Белоснежка, подумал Рурк. Она была очень бледной, отчего ее волосы и глаза казались темнее. И теперь ее преследовало горе, такое глубокое, что у Рурка болело в груди.

– Твоя бабушка… – напомнил Рурк.

– Она уже спит. Крепко спала, когда позвонил Бруно. Она еще ничего не знает. Лучше я скажу ей завтра. – Дженни бросила взгляд в сторону холла, который вел в бабушкину спальню. – Пойдем наверх. Не хочу разбудить ее.

Рурк деревянной походкой направился следом за Дженни. После того как с Хелен случился удар, она больше не могла подниматься по лестнице, и Дженни переделала комнату на нижнем этаже в спальню для нее. А второй этаж стал для Дженни убежищем, где она могла писать и ждать Джоуи. После свадьбы они планировали здесь жить. После свадьбы… Трясущейся рукой Рурк поднес бутылку к губам и сделал большой глоток.

Наконец, Дженни заговорила, и ее голос звучал мягко, с нотками сомнения. Она пересказывала известие, словно до этого бесконечно повторяла эту фразу в голове, запоминая этот ужас: «Вертолет потерпел крушение. Живых среди отряда Джоуи нет».

Рурк не почувствовал ничего, кроме мрачного и жуткого ощущения неизбежности. Дженни рассказала еще кое‑какие детали, они закончили бутылку «Круга» и открыли еще одну.

– Джоуи и шестнадцать других рейнджеров находились в вертолете где‑то в Косове. Вертолет упал в ущелье. Никто не выжил. Имена не назовут официально еще несколько дней, но Бруно сообщили сразу же. Позвонили со спутникового телефона, – проговорила Дженни надтреснутым голосом. – Это неофициально, доклада о жертвах еще не было, но… никто не выжил.

Рурка пронзила ледяная боль. Джоуи. Его лучший друг. Его брат по крови. Лучший парень в мире. Несколько секунд Рурк не мог дышать.

Дженни взглянула на него, и на ее лице отразилась та же агония.

Рурку стала ненавистна мысль, что Дженни была одна, когда поступил этот звонок.

– Папа Джоуи… – начала Дженни.

– Он со своими сестрами в Нью‑Йорке. Наверное, я… мы… увидимся с ним на… о боже. Похороны будут? Поминовение?

– Я не знаю. Да и кто знает?

Джоуи стоял у Рурка перед глазами. Бесхитростный, большеухий мальчишка, выросший в красавца, которого все любили. Они делили вместе все важные события в своей жизни, от потерянных зубов до потерянных котят, побед и поражений в спорте, выпуска из школы и конечно же летнего лагеря. Рурк чувствовал так, словно ему ампутировали руку или ногу.

Но сквозь тупую боль от потери пробивалось что‑то еще. Что‑то… чувство вины и печаль, нежность и ярость.

Долгое время Рурк изучал лицо Дженни. Достал салфетки и вытер ей слезы. А потом наклонился и обнял так, как никогда раньше, даже когда хотелось, даже когда Дженни почти умоляла его об этом. Рурк обнял ее, словно пытаясь укрыть от бомбовой атаки. Он обнимал ее, всем телом чувствуя ее тело, чувствуя ее сердцебиение, и все равно казалось, что этого недостаточно. Рурк прикоснулся к Дженни так, как мечтал тысячу раз, обводя большим пальцем линию подбородка, приподнимая ее голову. Ему хотелось поцеловать Дженни, утонуть в ней и забыться.

Каким‑то образом общая любовь к Джоуи перемешалась с чувством друг к другу, и они целовались, двигаясь по направлению к спальне, отчаявшись убежать от правды. Темнота приняла их в свою западню, одежда осталась на полу в коридоре возле комнаты Дженни, и к тому времени, как они добрались до постели, их с Рурком ничто не разделяло. На губах Дженни чувствовался вкус шампанского и слез. Она обнимала Рурка за шею, целовала и никуда не хотела отпускать. Это было сумасшествием, она была сумасшедшей, они оба были сумасшедшими, но она не хотела его отпускать.

Дженни продолжала обнимать Рурка, но отстранилась от его губ и прошептала в сторону:

– Он просил тебя позаботиться обо мне. Как ты собираешься это делать, Рурк?

Затуманенный алкоголем сон Дженни ножом пронзил телефонный звонок. Она шевельнулась, застонав, и попыталась спрятаться от шума, но разрывающий перепонки звонок не затихал. Дженни не могла поднять голову, словно та была каменной. К счастью, пронзительный звонок все же прекратился, включился автоответчик, и Дженни услышала запись своего голоса. Она потянулась и под простынями случайно прикоснулась к теплому обнаженному телу. Сильные руки обняли ее и притянули ближе, и Дженни почувствовала на своей шее сонный вздох. О господи боже. Рурк. Она спала с Рурком. Джоуи мертв, она напилась, а потом у нее был сногсшибательный секс с Рурком.

Она должна гореть в аду.

Звонивший начал говорить, и его голос до жути походил на голос Джоуи. Это означало, что она либо до сих пор пьяна, либо спит, потому что Джоуи мертв, погиб при крушении вертолета. Как лунатик, переставляя одеревеневшие ноги, Дженни подошла к туалетному столику, где стоял черный телефон. Автоответчик все еще записывал до ужаса знакомый голос.

– …произошла ошибка. Мое имя попало в список, но меня не было на том вертолете…

Дженни громко рассмеялась, по ее лицу потекли слезы. Она схватила телефонную трубку и выдохнула:

– Джоуи.

Была пауза из‑за междугородной связи, а потом Джоуи сказал:

– Детка, я так рад, что ты подошла к телефону. Я знаю, у вас сейчас пять утра, но я должен был сообщить, что со мной все в порядке. Я только что звонил папе. В последнюю минуту возникла путаница. Меня не было на том вертолете…

Дженни не могла говорить. Она едва могла дышать и дрожала от облегчения, пока Джоуи объяснял что‑то о списке, составленном штаб‑сержантом, который передали переписывать кому‑то еще. Во время сражения Джоуи был ранен и отправлен в лазарет.

– Вот идиот! Я не надел защитные очки, и что‑то попало мне в глаз. Меня отправляют в Германию к хирургу.

– Джен? – позвал Рурк, лежа в кровати. – Кто звонит?

Дженни обернулась подать ему знак молчать, но было уже поздно.

– Что Рурк делает у тебя в такой час? – спросил Джоуи изменившимся резким голосом.

И в тот момент Дженни поняла, что Джоуи уже давно знал об их с Рурком чувствах друг к другу.

– Я попросила его приехать сразу же, как только мне сообщили, – ответила Дженни. – Он твой лучший друг. Кому еще я могла позвонить, Джоуи?

Он не ответил. Вместо ответа, он произнес:

– Меня увольняют. Рейнджерам мало пользы от одноглазого солдата. Я возвращаюсь домой.

Дженни стояла у телефона. Обнаженная, все еще согретая объятиями Рурка. Он подошел к ней с взъерошенными волосами, с удивлением в глазах. И даже сейчас, глядя на него, Дженни с примесью стыда почувствовала прилив неудержимого желания.

И тогда она поняла, что ей не придется гореть в аду. Она уже в нем.

Пища для размышлений от Дженни Маески

В пламени

Людям нравится разводить огонь. Вид огня очаровывает, не правда ли? Есть нечто завораживающее в том, как языки огня извиваются, а потом угасают, оставляя после себя приятный легко узнаваемый аромат.

В огне есть нечто привлекательное. Согласно польской пословице, огонь не бывает добрым. Генри Джеймс говорил: «Все, что необходимо, – это неудержимая страсть, огонь ради огня». Это немного пугает. Но лично я могу сказать, что огонь делает пищу лишь вкуснее.

Пламенная любовь

8 кусочков хлеба

3 чашки жирных сливок

1 яйцо

3 яичных желтка

1½ чашки сахара

½ чайной ложки мускатного ореха

½ чайной ложки корицы

¼ чашки рома

½ чашки изюма или смородины, замоченных на 15 минут в чашке горячей воды (воду сохраните)

Разогрейте духовку до 180 °C. Нарежьте хлеб кубиками. Смешайте сливки, яйцо, яичные желтки, ½ чашки сахара, мускатный орех, корицу и 1 столовую ложку рома. Добавьте в эту смесь кубики хлеба.

Изюм высушите, а воду сохраните. Добавьте изюм в смесь. Разлейте смесь по формам для суфле. Поместите формы на противень с горячей водой, уровень воды – 1 см. Выпекайте примерно 30 минут.

Прямо перед подачей на стол смешайте воду из‑под изюма с оставшимся сахаром в маленькой кастрюльке и поставьте кипеть на большом огне, непрерывно помешивая. Когда сахар потемнеет, медленно влейте, помешивая, ½ чашки горячей воды. Убавьте огонь и продолжайте варить, пока смесь не приобретет консистенцию сиропа. Влейте, помешивая, оставшийся ром и подогревайте смесь в течение еще 15 секунд. Отведите кастрюльку от себя и подожгите. Полейте суфле пылающей карамелью и подавайте на стол.

Глава 26

Дэзи удивила и в какой‑то степени порадовала реакция семьи на ее новость. Почти все отнеслись к ней спокойно. Никакого шока и ужаса. Наоборот: сопереживание и понимание. Ох! Макс, брат Дэзи, вообще сказал, что думал, это будет какая‑то великая новость, и назвал ее дурочкой. Но в своем возрасте – одиннадцать лет – он говорил так обо всех девчонках. А еще он очень обрадовался перспективе стать дядей и говорил, что это клево.

Тот день, когда Дэзи решила рассказать обо всем друзьям, выдался ослепительно солнечным и снежным с самого утра. Уже перед тем, как Дэзи проверила школьный веб‑сайт, она знала. Все дороги завалены снегом. Что может быть лучше такого подарка? В этом снежном дне было нечто волшебное: никаких планов, на целый день вся жизнь в городе просто остановится, зависнет, пока дороги не расчистят. Никакой школы. Никакой работы. Все встречи и обязательства отменены, а сроки перенесены. Можно только бездельничать. Вместо того чтобы заниматься делами, можно спать и завтракать, глядя в телевизор. Вместо того чтобы искать отговорку несделанному домашнему заданию по физике, можно закончить его в свободное время.

Дэзи уже хотела нырнуть обратно под одеяло, когда зазвонил ее сотовый. Она посмотрела на дисплей и открыла крышку.

– Ты что делаешь? Сегодня все завалено снегом.

– Вот именно, – весело пропела Соннет. – Одевайся потеплее, но надень побольше одежды. Наверное, мы употеем там, куда пойдем.

Дэзи невольно улыбнулась. Соннет всегда придумывала какое‑нибудь приключение.

– В чем дело? – спросила Дэзи.

– Возьми с собой фотоаппарат, – посоветовала Соннет. – Через полчаса встречаемся у пекарни. Мы пойдем гулять в снегоступах. Зак их принесет.

Должно быть, это знак, подумала Дэзи, захлопнув телефон, и надела термобелье. Заснеженные дороги и неожиданное приглашение. Возможно, она должна рассказать им именно сегодня. Дэзи почистила зубы и повертелась перед зеркалом, изучая свой силуэт. Ее телом овладела жизненная сила существа внутри. Она страдала то от приступов тошноты, то от ненасытных прихотей. Ее груди становились нежнее и не помещались в лифчик. Но живот был еще плоским, и джинсы сидели как всегда. Дэзи попыталась представить себя с огромным животом, но не смогла, даже сейчас. А ведь нужно было рассказать о беременности Соннет и Заку. Сегодня.

До Мирскиллских водопадов добирались на джипе Зака. Дженни жила в зимнем домике, поэтому дорога здесь была расчищена. Но трое друзей не хотели мешать Дженни. Дорога вела в горы к истоку водопадов. Каскад спускался на сотни миль вниз по испещренным пещерами гранитным скалам и выливался в глубокое озеро, расположенное довольно далеко от зимнего домика.

Дэзи вышла из машины и посмотрела в небо. Потом проверила, достаточно ли зарядки у фотоаппарата и места на карте памяти. Зимой свет какой‑то особенный, и это одновременно и привлекало Дэзи, и бросало ей вызов как фотографу. Дэзи нравились контрасты, темные объекты на белоснежном снегу. Она училась настраивать экспонометр и светофильтры, чтобы создавать красивые фотографии даже при тусклом и слабом свете. Но сегодняшний день был не таким. Солнце сияло, отбрасывая резкие тени, и четко прорисовывало структуру ландшафта. Дэзи сфотографировала березовую рощу. Тонкие ветви на фоне снежного поля походили на чернильные росчерки. В утреннем свете березы казались розовыми.

Тропинка была завалена свежим снегом, и вскоре троице пришлось надевать снегоступы. Зак принес три пары современных снегоступов, которые весили всего ничего и прекрасно помогали держаться на поверхности снега. В семье Зака была одна странность. Его папа тратил деньги, как будто каждый день являлся для него последним. Но в пекарне он никогда не клал в общую копилку ни монеты. В то же время мистер Алджер имел привычку покупать все самое лучшее и дорогое: машины, одежду и даже снегоступы. Он как псих отчитывал Зака за то, что тот якобы недостаточно работает в пекарне. Ненормальный. Все обвиняют подростков, что они ведут себя как ненормальные, но ведь это всего лишь часть проблемы. Возможно, нужно сначала взглянуть на родителей этих подростков.

Дэзи попыталась представить своего ребенка подростком, но не смогла. Она просто не могла свыкнуться с мыслью, что ее тело может создать человека, который вырастет, потеряет связь с матерью и попадет в неприятности в школе. Дэзи обещала, что с ее ребенком такого не случится, она будет хорошей мамой. Она станет для ребенка лучшим другом и будет слушать с ним одну и ту же музыку. Она не станет ругать его за оценки или заставлять ходить в «правильную» школу. Хотя это все случится еще не скоро. В данный момент ей лучше подумать о том, как рассказать друзьям о своей беременности.

Во время прогулки в снегоступах Дэзи кое‑что для себя усвоила. Ходить в них тяжело. Пройдя половину пути, она расстегнула куртку и обвязала ее вокруг талии. Потом сняла шарф и шапку и уложила их в рюкзак. Дэзи могла списать это на прилив гормонов, о которых говорилось в книжках о беременности, но видела, как впереди тащились мокрые от пота Зак и Соннет.

Когда они достигли мостика через водопад, Дэзи попросила устроить перевал.

– А еще я хочу пофотографировать, – добавила она.

Летом водопад представлял собой бушующий поток, который вырывался откуда‑то сверху и низвергался на рельефные скалы. Зима сковала водопад зелено‑голубым льдом, и теперь склон холма был весь испещрен высокими хрупкими колоннами. С края скалы бахромой свисали сосульки. Высокая ледяная колонна в середине кинжалом пронзала замерзшее озеро.

Дэзи нашла восхитительные ракурсы для снимков. Она легла на спину, чтобы сфотографировать мост, старинное строение с двумя высокими арками, соединяющими края глубокого ущелья.

– Говорят, что этот мост называют Мостом смерти, – сказала Соннет. – Я слышала, что двое несчастных влюбленных прыгнули с этого моста и разбились.

– Ага, – добавил Зак. – И в ветреные ночи можно услышать, как стонут их души.

Соннет возмущенно фыркнула.

– Это территория Вашингтона Ирвинга. Истории о привидениях рождаются из‑за особенностей ландшафта.

Дэзи сфотографировала свою подругу, чье лицо в данный момент выражало раздражение, но вместе с тем выглядело мило.

Словно подслушав мысли Дэзи, Соннет повернулась к ней и сказала:

– Слушай, а как насчет того, чтобы ты сфотографировала меня для выпускного альбома?

Дэзи удивилась и была польщена.

– Конечно. Почему нет?

– Я заплачу конечно же, – предложила Соннет.

Соннет и ее маме приходилось считать каждую копейку, чтобы накопить деньги на колледж.

– Я ничего с тебя не возьму, – ответила Дэзи, навела объектив на Соннет и попробовала настроить видоискатель.

– Я настаиваю. – У Соннет взыграло чувство справедливости. – Дейл Ширли берет около трех сотен долларов. Мне придется копить на его фотографии несколько месяцев.

Ширли был популярным местным фотографом, чьи работы украшали брошюры внешнеторговой палаты, иллюстрированный календарь, который выдавали работникам городского совета, и конечно же выпускные альбомы авалонской школы. Для Дэзи это звучало как сказка. Получать деньги за то, что делаешь фотографии.

– Он имеет право брать деньги потому, что у него есть все документы, своя студия и персонал, – пояснила Дэзи.

– Нет, – возразил Зак, – ему платят потому, что он уже давно здесь работает. Я тоже не хочу фотографироваться у него, но, скорее всего, папа меня заставит.

Папа Зака только и думал о том, чтобы выглядеть хорошо в глазах людей перед предстоящими выборами в мэры.

– Нет, если мой снимок будет лучше, – сказала Дэзи и сфотографировала жалующегося на отца Зака. Зак был просто создан для снежного фона. Словно волк. Его светлые волосы, гладкая чистая кожа и необычайно светлые голубые глаза делали его похожим на неземное существо, дикого зверя.

Соннет через плечо Дэзи заглянула на экран фотоаппарата.

– С ума сойти! – выдохнула она. – Это словно плакат парня арийской расы.

Зак бросил в Соннет снежок. Он попал ей в плечо и рассыпался облачком снега.

– Заткнись, – обиделся Зак.

– Сам заткнись.

Дэзи направила объектив на этих двоих. Соннет была просто находкой для фотографа. Она подражала позам моделей, потом сцепила руки за спиной и запрокинула голову. Копна вьющихся волос вырвалась из‑под вязаной шапочки, и Дэзи смогла запечатлеть этот момент, заранее зная, каким хорошим будет этот снимок. Соннет не была особо привлекательной и ненавидела свою внешность, но Дэзи считала это полным бредом. Просто красота Соннет была пока недоступна пониманию мальчиков‑школьников. Кожа цвета кофе с молоком, копна длинных упругих чернильно‑черных локонов, крупные губы и приподнятые уголки миндалевидных глаз делали ее облик загадочным. Пока она не начинала улыбаться. Тогда Соннет становилась открытой и дружелюбной, словно котенок.

Соннет позволила фотографировать себя сколько Дэзи было угодно. Терпеливая и готовая помочь, Соннет была настоящим сокровищем. Кроме того, Дэзи нравилась ее открытость. Соннет по‑доброму относилась абсолютно ко всем. И что самое странное, из всех, кого знала Дэзи, Соннет Романо чаще всех получала косые взгляды. Она больше чем кто‑либо имела причины ненавидеть окружающих, плохо учиться или прогуливать школу. Ведь мать‑одиночка родила ее в подростковом возрасте от человека другой расы. Соннет и ее мама еле сводили концы с концами.

Но, несмотря на все это, Соннет училась только на отлично и на год опережала свой класс. Она получала от государства стипендию, делала успехи в музыке и вела уроки у дошкольников. Соннет досрочно приняли в колледж, и теперь она ждала новостей о возможном финансировании. По мнению Дэзи, Соннет была просто мечтой для тех родителей, что любили хвастаться своими детьми и гордились собой, словно эти таланты – их личная заслуга.

Именно о такой дочери, как Соннет, мечтала мама Дэзи. Вместо этого она родила дочь, которую не заботили ни школа, ни колледж, которая напилась на вечеринке до потери памяти и забеременела. А ведь этот парень ей даже не нравился.

– Хватит уже, – сказал Зак, когда Дэзи сделала еще несколько снимков. – У тебя так камера заклинит.

Дэзи сфотографировала насмешливое лицо Зака.

– Видите вон те выступы? – Соннет указала на нависшие скалы. – Мои дяди сказали, что это ледяные пещеры. – У Соннет было около шести дядей, и все они отличались чисто сопрановской внешностью. – Ледяные пещеры на склоне холма. Я читала о них в библиотечном архиве в прошлом году, когда готовила проект по истории. В некоторых пещерах лед настолько толстый, что никогда не тает, даже летом. Это одна из причин, почему город назвали Авалоном.

Дэзи наклонила голову вбок.

– Так, в этом я профан.

– Это из легенды о короле Артуре, – пояснил Зак. – Хрустальная пещера Мерлина. Авалон – это место, куда отправился король, когда его смертельно ранили в последней битве.

– Наверное, я упустила этот материал, – вздохнула Дэзи. – Не знаю, почему вы, ребята, со мной дружите. Я такая глупая.

Какая ирония, подумала Дэзи. Она ведь посещала особо престижную школу на Манхэттене. А Зак и Дэзи учились в самой обычной государственной школе и были намного образованнее ее.

– Ты не глупая, – возразила Соннет.

– Вы понятия не имеете, – ответила Дэзи и обхватила себя руками. Время пришло. Она должна это преодолеть. Прямо здесь, прямо сейчас. – Ребята, мне нужно вам кое‑что сказать, – быстро выпалила Дэзи, стараясь проговорить слова быстрее, чем успеет испугаться.

Должно быть, Зак и Соннет уловили напряжение в голосе Дэзи, потому что тут же обратили все свое внимание на нее. Дэзи медлила точно так же, как и при разговоре с папой, стараясь запомнить то, как Зак и Соннет на нее смотрят. Она собиралась изменить их отношение к лучшему.

– Это… ммм… это очень серьезно. – Дэзи тихонько опустила камеру, почувствовала ее тяжесть, когда та повисла на шнурке вокруг ее шеи. – У меня будет ребенок, Родится летом.

После этих слов последовала такая тишина, как будто вместо воздуха возник вакуум. Дэзи посмотрела на своих единственных друзей и задержала дыхание. Она не хотела дышать, пока не уверится, что они не перестанут быть ее друзьями. Мгновение Зак и Соннет просто ошарашенно на нее смотрели. Потом лицо Зака залил румянец, и он явно чувствовал себя неловко, в точности как Макс, когда Дэзи рассказала ему о беременности. Брови Соннет поползли вверх, а потом обратно вниз.

– Ох, это и правда очень серьезно.

Дэзи кивнула:

– Не самый умный поступок с моей стороны, но что было, то было. Знаете, я собиралась прервать беременность, но в последнюю минуту не смогла. Так что вот.

Зак нашел нечто необыкновенно интересное в дупле дерева возле моста. Он явно не хотел принимать участия в разговоре.

Наконец, заговорила Соннет, ее голос звучал немного взволнованно:

– Вот это да. В смысле вот это неожиданность.

– Точно, – согласилась Дэзи.

– Поэтому ты сменила школу? – спросила Соннет.

Дэзи тряхнула головой.

– Я не знала. Вернее, не была уверена.

– А отец ребенка будет тебе помогать? – В голосе Соннет сквозило напряжение. Дэзи знала, что у Соннет и ее отца трудные отношения, усугубленные необходимостью соблюдать секретность из‑за положения в Пентагоне.

– Я не сказала ему. Я даже еще не решила, нужно ли ему знать об этом. Могу точно сказать, что в восторге он не будет.

– Ему стоило думать головой, когда он… когда вы…

– Да, – согласилась Дэзи. – Мы оба должны были подумать.

Соннет положила руку на плечо Дэзи.

– Все будет хорошо, – сказала она.

Дэзи улыбнулась.

– Да. По‑любому, – весело ответила она. – Я уже рассказала родителям, и… все будет хорошо.

Она должна в это поверить, поверить, что завести ребенка – не значит упасть в пропасть.

Некоторое время все трое молчали, и Дэзи почувствовала огромное облегчение. Это было не так уж и трудно. Наверняка будет период привыкания, а потом все станет так же, как раньше. По крайней мере на время. Дэзи понятия не имела, что случится с их дружбой после рождения ребенка. Зак не сказал ни слова, но Дэзи видела, что он просто смущается. У него были красные уши и щеки – и не только от холода, – и он прятал глаза. Соннет почувствовала, что пора двигаться дальше. Она надела солнцезащитные очки и внимательно посмотрела на скалы.

– Дяди говорили, что нужно смотреть внимательнее, чтобы найти пещеры. И надо следить, чтобы не случилось лавины.

– Мой папа сказал, это пустая трата времени, – добавил Зак. – И что прогулка этого не стоит.

– С каких это пор ты слушаешься своего папу? – возмутилась Соннет.

Дэзи взглянула на нависшие скалы, резные силуэты которых принимали причудливые формы на фоне нетронутого снега.

– Давайте посмотрим, – предложила Дэзи.

– Ты серьезно? – Зак выглядел испуганным.

– Она права. – Соннет поднялась и похлопала снегоступами друг о друга. – Взгляните в это голубое небо. Давайте хотя бы заберемся на вершину горы, а?

– Согласен, – поднялся Зак. – Нет смысла подходить к скалам так близко только для того, чтобы просто вернуться обратно. – Он надел на плечи рюкзак и зашагал вверх по тропе.

– Мы словно первооткрыватели, – улыбнулась Дэзи. – Первыми поднимемся на вершину горы.

– Я сомневаюсь, – ответил Зак.

– Я тоже, – согласилась Соннет. – Дядя Сэл говорил, что в некоторых пещерах были найдены следы пребывания индейцев и вещи побывавших в них людей. Раньше эти пещеры использовали для хранения пищи.

– Природный холодильник, – улыбнулся Зак. – Похоже, идти туда придется долго.

Тропа стала более крутой. На земле у ствола каждого дерева снег прикрывал круглые овраги. У Дэзи немного сбилось дыхание, заставив ее задуматься, произошло ли это из‑за подъема в гору или из‑за беременности. Доктор посоветовал не отказываться от обычной активности, но не делать ничего экстремального. Тяжело ли подниматься в гору? Нет. Вот скалолазание, которым она прошлым летом занималась с Джулианом Гастино – самым лучшим парнем на планете, – было экстремальным, потому что оно предполагало специальную экипировку, отвесные скалы и рискованные приемы а‑ля «Человек‑паук». В сравнении с этим поход в горы был просто прогулкой по парку.

Соннет первая достигла вершины, повернулась к Заку и Дэзи, помахала рукой.

– Ну вот. Мы не первые. – Она показала на тотемный столб с табличкой, которая гласила: «Гора Мирскилл. Высота 4016 футов».

На столбе были вырезаны инициалы и слова, датированные 1976 годом. Целая история местных детей, без всякого смысла оставленная здесь уходящим временем.

– Смотри. – Соннет показала на столб. – «Здесь был Мэтт». Возможно, это твой отец, Мэттью Алджер.

Зак пожал плечами:

– Может быть. Он же работал в лагере, когда учился в колледже.

– Мой отец тоже, – сказала Дэзи. – Это было семейной традицией Беллами, пока десять лет назад лагерь не закрыли.

Дэзи обрадовалась тому, что прошлым летом Оливия переехала из Нью‑Йорка сюда. Прошлое лето Дэзи провела в лагере со своим папой и братом, помогая подготовить место для празднования пятидесятилетия со дня свадьбы ее бабушки и дедушки. Мама не приехала. Она заскочила в лагерь, только чтобы передать бумаги на развод и поздравить супругов Беллами с годовщиной. Дэзи гадала: если бы эти четверо попали на необитаемый остров, смогли бы они ужиться там вместе?

Прошлым летом случилось только одно хорошее: встреча с Дженни, незаконнорожденной дочерью дяди Филиппа.

Незаконнорожденной. Дэзи сунула руки в карманы и положила ладони на низ живота, словно укрывая его щитом. Она терпеть не могла это слово «незаконнорожденный». Как будто ребенок сделал что‑то плохое.

Соннет подошла к краю горы, где снег лежал толстым слоем.

– Вот здесь сошла лавина. Давайте найдем эти пещеры, пока не стемнело.

У каждого были лыжные палки, которыми они, прежде чем сделать шаг, проверяли, есть ли под снегом земля. Зак нашел изрезанную стену слоистого гранита.

– Я хочу ее проверить. – Соннет присела и расстегнула снегоступы.

– Невозможно, – сказал Зак. – Ты не сможешь забраться на эту скалу.

– Посмотрим.

А у нее неплохо получается, подумала Дэзи, глядя на Соннет. Будучи немного знакомой со скалолазанием, она могла оценить хорошую технику Соннет. Однако у той не было никакой страховки.

– Эй, не забирайся высоко, а то упадешь, – предупредила Дэзи.

– Просто прыгай на задницу! – крикнул Зак. – Будет неплохой подушкой.

– Ха‑ха, – ответила Соннет. Из ее рта вырвалось облачко пара.

– Гигантской подушкой.

Дэзи пихнула Зака локтем. Потом сделала несколько снимков Соннет.

Соннет добралась до темного пятна на поверхности скалы.

– Что ж, – сказала она. – Это пещера, но здесь нет льда.

Чтобы это продемонстрировать, Соннет бросила вниз пригоршню камней и земли, которые испачкали снег. Соннет нашла еще несколько подобных мест, но все они были лишь выемками в скале. В каждой из них было пусто, только в одной лежало птичье гнездо.

– Там могут быть летучие мыши! – крикнул Зак.

– Кто?

– Летучие мыши.

– Конечно, – разозлилась Соннет. – Отличная шутка, болван.

– Клянусь богом, они живут в пещерах, – настаивал Зак. – Они впадают в зимнюю спячку. Если ты потревожишь их, они могут тебя укусить и заразить бешенством.

– Как мне страшно. – Соннет стояла на выступе на высоте пятнадцати футов над землей и рассматривала несколько углублений в скале. – Ау, – позвала Соннет. – А это что?

Дэзи направила на Соннет камеру. Возможно, она что‑то нашла.

– Должно быть, это ледяная пещера, – ответила Соннет, вставая на цыпочки. – Мне не видно. – Она немного подпрыгнула.

– Эй, спокойно! – крикнул Зак. Он выглядел очень взволнованным.

– В чем дело, Захарий? – Соннет шутливо заговорила с интонацией Скарлетт О’Хара. – Не знала, что вы за меня волнуетесь.

– Я просто не хочу, чтобы твоя толстая задница свалилась вниз.

– Ха, – усмехнулась Соннет, снова заглядывая в пещеру. – Должна тебе сказать…

Ее слова оборвались криком. Чисто рефлекторно Дэзи нажала на затвор фотоаппарата. В ту же секунду нечто – летучая мышь? птица? злой демон из потустороннего мира? – вылетело из пещеры, шумно хлопая крыльями, и устремилось в небо.

Соннет падала со скалы спиной вперед, почти зависнув в дымке кружащего снега. Через полсекунды она уже приземлилась в мягкий сугроб, исчезнув из поля зрения. Вместе с этим оборвался и ее крик.

– Соннет! – хрипло выкрикнул ее имя Зак в полном отчаянии.

Он бросился к ней с огромной скоростью, несмотря на снегоступы. Продолжая выкрикивать имя Соннет, он подлетел к месту, куда она упала.

Следом за ним подбежала Дэзи с болтающейся на груди камерой.

Зак стоял на коленях и смотрел в снежный колодец, где лежала Соннет.

– Скажи что‑нибудь! – закричал Зак. – Пожалуйста, Соннет, умоляю…

– Мне нравится слышать, как меня умоляет этот придурок, – послышался раздраженный, слегка приглушенный голос.

Дэзи вздохнула с облегчением, сняла снегоступы и вместе с Заком принялась откапывать Соннет. Они идиоты. Все трое. И чего их понесло в такую глушь, где никто не сможет найти их в случае чего, да еще и в середине зимы! Когда речь заходила о всяких бредовых идеях, Дэзи всегда шла первой в списке. Но даже она считала, что идея прийти сюда была плохой.

– Спасибо Господу за весь этот снег, – произнесла Соннет, когда Зак потянул ее за руки из сугроба. Глаза Соннет блестели, щеки пылали. – Я мягко приземлилась. – Соннет вынырнула из мягкого рыхлого снега. – Спасибо вам, ребята.

– Давайте возвращаться, – сказал Зак. – Я замерз. Я помогу тебе надеть снегоступы.

– Подожди, – остановила его Соннет. – Дай мне лыжную палку.

– В чем дело? – спросил Зак, выполнив эту просьбу.

– Кажется, я что‑то нашла.

– Еще одно чудо, которое ты разбудила в пещере? – съязвил Зак.

– Нет, смотри. – Соннет воткнула палку в снег, и та вместо того, чтобы упереться в твердую скалу, прошла дальше. – Еще одна пещера.

– Тоже мне, – фыркнул Зак. – Может, это…

– Смотри.

Снег обвалился, и Дэзи увидела в поверхности скалы выемку, достаточно большую, чтобы они втроем пробрались в нее ползком на коленях.

– Вот это пещера! – Зак включил фонарик и посветил внутрь.

Когда они втроем забрались внутрь, оказалось, что в пещере достаточно места, чтобы стоять в полный рост.

Пещера не была такой сказочной, какой ее описывала Соннет. На стенах не сверкал кристально‑голубой лед, как в пещере Мерлина. Было трудно отличить лед от скалы из‑за покрывавшего его толстого слоя пыли. Неровный пол под ногами покрывали зернистые комья грязи со снегом, какие часто остаются после зимы. Дэзи сделала несколько фотографий. Вспышка выхватывала куски пещеры, которые, казалось, лежали во тьме целую вечность.

– Возможно, мы первые, кто здесь оказался, – предположила Дэзи.

– Ага. Только вон там лежит упаковка от жвачки. – Зак направил на нее луч света. – «Джуси фрут».

– Слушайте, ребята. – Дэзи просматривала снимки на фотоаппарате. – Посмотрите. – Она повернула маленький экран к Заку и Соннет.

– Не самая лучшая твоя работа, – сказала Соннет.

– Нет, посмотрите в глубь пещеры.

То, что сначала казалось грудой обыкновенных булыжников, на самом деле было насыпью камней разной формы и размера.

Соннет схватила фонарик.

– Что это за чертовщина?

– Посмотрите, что за камнями, – сказала Дэзи. Она полагала, что стены ставят с определенной целью: чтобы что‑то за ними спрятать или же не позволить кому‑то что‑то увидеть.

Дэзи держала фонарик, а Зак и Соннет отодвинули несколько камней.

– Может, это сделали дети из лагеря «Киога». Им было скучно, вот они и принесли сюда камни, – предположила Соннет.

– Это как же нужно заскучать, чтобы натаскать груду камней в ледяную пещеру?

Дэзи посветила фонариком, заглянула за каменную насыпь и почувствовала дуновение холодного – даже холоднее, чем снаружи, – ветра. Он напомнил ей о том, какие ощущения испытываешь, когда заходишь в морозильную камеру пекарни. Это был ледяной порыв ветра, который нес в себе слабый запах чего‑то чужеродного. Запах гнили.

– Подними меня, – сказала Дэзи Заку. – Мне кажется, я что‑то вижу.

Зак сложил вместе руки. Она наступила на эту опору и тут же стукнулась головой о потолок пещеры.

– Ой! – вскрикнула Дэзи. От боли из глаз посыпались искры. Она направила луч света вперед и резко выдохнула в изумлении. Здесь стены пещеры покрывали сверкающие на свету кристаллы льда. А на полу что‑то лежало, еще одна груда камней или, может… Нет, подумала Дэзи. Этого не может быть. Но…

– Ты в порядке? – спросил Зак. – Ты дрожишь.

Дэзи посмотрела на него сверху вниз.

– Вам нужно это увидеть.

– Что такое?

Дэзи не хотела отвечать. Ей очень хотелось ошибаться. Дэзи осторожно ступила на землю и отошла, чтобы Зак мог посмотреть за насыпь.

– Эй, ты в порядке? – спросила Дэзи Соннет. – Ты белая как полотно. Как будто только что увидела привидение.

– По‑моему, я тоже его увидел, – произнес Зак.

И по его голосу Дэзи поняла, что не ошиблась.

– Помоги мне снова, хорошо? – попросила она. – Мне нужно сделать несколько фотографий.

Глава 27

Рурк проснулся рано и отправился с собаками на пробежку вдоль берега реки. У пожарной службы и полицейского департамента был общий спортзал, но Рурку нравилось бегать на свежем воздухе, пока легкие не начинали болеть от холода. Потом он принимал душ, одевался, приводил в порядок дом, кормил животных.

Переезд в этот дом Дженни, хоть и на короткое время, открыл Рурку правду, которой он избегал долгие годы. Он жил одинокой, бедной на эмоции жизнью и хотел чего‑то большего. Вот. Вот чего он не желал признавать, но не мог отрицать. До последней встречи с Дженни он убеждал себя, что доволен жизнью в доме, полном собак, куда он приводит женщин лишь на одну ночь. Больше притворяться Рурк не мог. Он хотел иметь то, чего, возможно, не заслуживал, и не знал, что с этим делать.

Рурк провел много времени, изучая человеческую сущность. Работа в полиции открывала перед ним человеческие жизни, но показывала людей лишь с худшей их стороны. Здесь, в этом маленьком городке, начальник полиции не сидел в стеклянном кабинете, лениво перебирая бумажки. Чаще всего Рурк сам принимал участие в работе и неизбежно сталкивался с изнаночной стороной жизни. В Авалоне царила коррупция и насилие. Не так, как в большом городе, но тем не менее. Несмотря на то что город был маленьким, живущие в нем мужья напивались и избивали своих жен и детей, панки варили в подвалах метамфетамин, школьницы воровали в магазинах, а футбольные команды задирали друг друга и оставляли на стенах неприличные граффити. В городе происходило достаточно трагедий. Рурк постоянно был занят, и все, что он видел на работе, его выматывало. Он начинал задумываться, зачем люди открывают друг другу свои сердца, ведь в большинстве случаев они в конце концов их разбивают.

Но теперь, когда Дженни вернулась, Рурк понял.

Дженни звонила каждый день, как и обещала, говорила, что у нее все в порядке, но, как и предполагал Рурк, этого было недостаточно. Он не знал, звонит ли ему Дженни из чувства долга или хочет таким образом удержать его от обещания приезжать к ней каждый день.

Рурк просмотрел листки с напоминаниями на своем столе. Сегодня дороги завалило снегом, и дела решались медленно. Полицейский департамент работал в урезанном режиме. Один из помощников отца приглашал Рурка на ежегодный обед в честь Дня президента, который устраивал сенатор. На самом деле Дрэйтон Макнайт давал роскошный обед стоимостью 500 долларов за блюдо с целью найти новые источники финансирования. Рядом с этим приглашением лежало письмо от матери, в котором она послушно повторяла приглашение отца. Рурк виделся с родителями редко. Раны, нанесенные в детстве, так и не зажили. Рурк смял оба приглашения и отправил их в мусорную корзину. Помимо прочего были и сообщения от двух женщин – Минди и Сьерры, с которыми Рурк встречался некоторое время назад.

Нет. Не встречался. Каждую из своих женщин Рурк цеплял в баре Нью‑Йорка, а через неделю сажал на поезд и отправлял обратно домой. С технической стороны это, возможно, и было свиданием. Рурк не помнил, чтобы он давал кому‑либо из этих женщин свой телефон, но особо настойчивые каким‑то образом умудрялись его разыскать. Рурк выкинул в корзину и эти листки. Он не ходил на вторые свидания.

И что печалило Рурка больше всего, с тех пор как ему пришлось открыть сердце Дженни, он не ходил и на первые.

В последнее время Рурк был праведнее монаха. Неприятное состояние. Но не такое неприятное, как бессмысленный секс. Раньше Рурк представлял, что это доставляет ему удовольствие, но в последнее время больше не мог лгать себе.

«Пригласи ее», – сказал Рурк самому себе.

Он уже пробовал, но она отказалась.

«Пригласи ее снова».

Но это чертовски унизительно. Готов ли он снова получить отказ?

Не успев ответить на собственный вопрос, Рурк взял телефон. После третьего звонка она ответила.

– Алло, – произнесла Дженни веселым голосом нараспев.

– Это я, – сказал Рурк, повернувшись к людям в приемной за стеклом. Ему нравилось, что на его лице редко отображались эмоции, но, когда дело доходило да Дженни, Рурк уже не был ни в чем уверен. Потом он задержал дыхание, гадая, узнала ли Дженни, кто звонит.

– О… привет, Рурк.

Что ж, узнала. Но ее интонация сменилась с игриво‑щебечущей на настороженную.

– Извини, что помешал, – произнес Рурк.

Дженни рассмеялась.

– Я жду звонка от мистера Грира. Моего агента. Боже, можешь себе представить? У меня есть литературный агент! Точнее, будет, если я все же сумею написать эту книгу.

– Конечно, я в это верю.

– Правда? Ты не просто так это говоришь?

– Я не понимаю, что в этом такого. Ты напишешь прекрасную книгу, которая станет бестселлером. Ты сказала мне это, когда тебе было… сколько? Одиннадцать лет?

– Ты все еще в это веришь? – Голос Дженни смягчился. – Ох, Рурк.

Из‑за этого «ох, Рурк» ему захотелось срочно скрыться из поля зрения наблюдателей. Рурк сел за стол и развернулся в кресле лицом к стене.

– Слушай, я тут подумал…

Черт! Ну почему это так сложно? «Не хочешь поужинать со мной?» Один простой маленький вопрос.

– Так о чем ты подумал? – напомнила Дженни.

– Ты… э‑э… у тебя все там в порядке?

– Конечно, – ответила Дженни. – Все замечательно. Сегодня самый лучший день для работы над книгой.

Сердце Рурка пропустило один удар. Похоже, Дженни абсолютно счастлива вдали от него. Должно быть, жизнь в его доме была для нее настоящей мукой.

– Сегодня все дороги завалены снегом. Я хотел убедиться, что тебе ничего не нужно.

– А здесь всегда полно снега. И мне это очень нравится. – Она вздохнула в трубку и тоскливо продолжила: – Я нахожусь наедине с собой и вспоминаю кое‑что из прошлого…

«О нас?» – подумал Рурк, но не спросил.

В дверь постучали, и Рурк повернулся в кресле. В кабинет без приглашения зашла Нина Романо. Рурк взглянул на ее напряженное и испуганное лицо и сказал Дженни:

– Мне нужно отойти. Я тебе перезвоню.

Спасибо, Нина, подумал Рурк. Он получил возможность закончить этот разговор, не выставив себя полным идиотом.

Нина ограничилась лишь беглым взглядом.

– Дженни? – поинтересовалась она, кивнув на телефон.

Черт, это так очевидно?

– Что случилось? – спросил Рурк, игнорируя вопрос.

– Я знаю, куда уходят деньги. Их ворует Мэттью Алджер.

Рурку потребовалось некоторое время, чтобы осознать сказанное Ниной.

– Городской бюджет, – произнес он.

Нина кивнула и бросила на стол распечатанные документы.

– Он поступил очень умно. Перевел деньги из специального и лимитированного фонда в общий, а потом брал их оттуда. Ох, еще он забирал деньги, поступившие после судебных разбирательств по поводу транспортных нарушений, а потом помечал в записях, что наказанием послужили общественные работы. У него не было никакого права делать эти записи! – Нина говорила быстро и с жаром. – Ублюдок! Не могу дождаться, когда…

– Пока не говори ничего Алджеру.

– Слишком поздно.

Нина отошла от двери и жестом пригласила Мэттью Алджера в кабинет. Она бросила на него уничтожающий взгляд.

– Рурк считает, что я не должна была ничего тебе говорить, – прошипела она. – Уверена, что он прав, но должна признаться, у меня нет никакого опыта в работе с ворами‑чиновниками. Ты первый.

– Я вообще не понимаю, о чем вы говорите.

Классика, подумал Рурк. Эти слова он каждый день слышал на работе, и в большинстве случаев они оказывались лживыми. Алджер лгал. Рурк знал это по его бегающим глазам, по положению руки, которая прикрывала другую.

– Ты арестуешь его? – спросила Нина.

Господи, спаси от людей, пытающихся «помочь» ему делать свое дело.

– Мы свяжемся с финансовым ревизором, – ответил Рурк, делая пометку на бумаге. – Немедленно.

Нина схватила документы.

– Но как же…

Зазвонил телефон. Рурк вытянул шею, чтобы посмотреть в приемную.

– Да?

– К вам трое детей, шеф, – сообщил ассистент.

Рурк взглянул на Алджера.

– Мы закончили. – Он перевел взгляд на телефон. – Пусть войдут.

В том, что пришли дети, не было ничего необычного. Благодаря молодежному движению многие местные дети считали Рурка тем, к кому можно обратиться за помощью.

Рурк поднялся и открыл дверь. К его удивлению, в кабинет вошли Зак Алджер, Соннет Романо и Дэзи Беллами. Они были одеты по‑походному, за спинами лязгали прицепленные к рюкзакам снегоступы, на щеках горел румянец от холода. Алджер тоже явно удивился. Он свирепо посмотрел на Зака и спросил:

– Ты куда‑то вляпался?

Рурк понимал, что Нина не станет обвинять Алджера в присутствии детей. Ради самих же детей.

– Нет, сэр, – ответил Зак, произнося «сэр», как оскорбление.

На секунду воцарилось неловкое молчание. Наконец Мэттью Алджер шагнул к двери.

– Я буду в своем кабинете.

– До свидания, мистер Алджер, – вежливо попрощалась Соннет.

Она пихнула Зака в бок, и тот произнес:

– До скорого, пап.

Троица смотрела, как Мэттью Алджер вышел из кабинета. Рурк окинул их внимательным взглядом. Такова была его привычка. Он мог на глаз определить, подрался ли ребенок, или на него напали, сидел ли он на наркотиках или был в состоянии шока. Без всяких специальных приборов Рурк мог определить, когда ребенок ему лжет. Сейчас единственное, что исходило от этой троицы, – это тревога и… возможно, чувство страха. Дэзи Беллами, которую Рурк едва знал, была очень бледной и взволнованной. У нее на шее висела камера, которую Дэзи неосознанно поддерживала рукой.

– Вижу, вы ходили гулять, – сказал Рурк, надеясь подтолкнуть троицу к рассказу.

– Да, – кивнула Соннет, выступая вперед.

– А выглядите вы как‑то невесело. Я думал, ребята, что вы обожаете такие снежные дни.

– Мы гуляли в снегоступах, – продолжила Дэзи.

– У Мирскиллских водопадов, – добавил Зак.

– У нас было разрешение, – добавила Соннет. – Это территория лагеря «Киога», а дедушка Дэзи сказал, что ничего страшного, если мы там погуляем.

Гулять возле Мирскиллских водопадов было не очень хорошей идеей, но в группе из трех человек достаточно безопасно. Здесь дети попадали в беду так же легко, как и везде. Только места были более живописными.

– Мы хотели найти ледяные пещеры, – продолжила Дэзи. Ее голос странно дрогнул. Она включила камеру и повернула экран к Рурку. – Мы нашли одну. Вернее, ее нашла Соннет. Я сделала несколько снимков.

Странно, что эти трое не говорили все разом. Обычно детям не терпится рассказать о чем‑то. Рурк скептически просматривал фотографии на экране. По наивности или незнанию люди часто обращались в полицию с ложной информацией. Кусок оленьего рога, найденного в лесу, они принимали за человеческую кость, шерсть животного на коре дерева – за волосы пропавшего ребенка, откопанное золото оказывалось рудой. В девяноста девяти процентах случаев все имело логическое и совершенно не криминальное объяснение.

Но не на этот раз. На этот раз при взгляде на фото никакой ошибки быть не могло.

– Этот снимок сделан сегодня? – спросил Рурк.

Все трое кивнули в унисон.

– Вы что‑нибудь трогали?

Соннет мотнула головой:

– Нет.

– Мне понадобится карта памяти с этого фотоаппарата, – сказал Рурк. – Можно, Дэзи?

– Конечно. – С большими испуганными глазами она достала карту из фотоаппарата.

– Вы правильно поступили, ребята, – отметил Рурк и потянулся к телефону, чтобы вызвать ассистента.

Глава 28

Дженни постаралась воссоздать сцену, которую едва помнила. Она сказала Рурку по телефону, что сегодня прекрасный день для работы над книгой. Дженни проснулась ярким светлым днем. За окном лежал свежевыпавший снег. Она позвонила всем, кому обещала звонить каждый день: Нине, Лоре, Оливии и Рурку. Дженни позвонила им, зная, что в противном случае они все равно позвонят ей сами.

Дженни была в прекрасном настроении и готовилась весь день работать. Она развела огонь в дровяной печи и поставила чайник. Раздвинула шторы на окне с видом на озеро. Необъятный белоснежный простор с укрытым снегом островком посередине. Дженни заварила чай, надела джинсы и мягкий кашемировый свитер. Потом устроилась на мягком диване напротив огня, включила ноутбук и…

Ничего.

Это кошмарно. Здесь она находится наедине со своими мыслями и воспоминаниями, в идеальных условиях, но все равно не может писать. Слова не выходят, а когда она их выжимает, фразы кажутся избитыми, словно она подписывает поздравительную открытку или сочиняет рекламу для радио.

Да что с ней такое?

Сейчас Дженни совсем не чувствовала себя той писательницей, которая могла быстро выдать материал за несколько часов до выпуска газеты в печать. Тогда ее пальцы бегали по клавиатуре, мгновенно вырисовывая образы, словно она была не человеком, а фотоаппаратом, который делает снимок, после чего для подкрепления своих слов делилась каким‑нибудь рецептом. Дженни частенько не хватало времени, но она всегда могла быстро набросать газетную колонку и всегда оставалась ею довольна.

А теперь у нее было полно времени, но собраться с мыслями не получалось. Сначала Дженни оправдывала себя тем, что она лишилась рецептов бабушки, которые сгорели при пожаре. Как она сможет написать о прошлом, не заглядывая в них?

Это просто отговорка, признала наконец Дженни. Особенно после того, как в «Менестреле» написали о пожаре, а Нина Романо попросила людей принести фотографии и вещи, связанные с семьей Маески и пекарней. К удивлению Дженни, за время ее поездки в Нью‑Йорк Нина насобирала большущую коробку всевозможных предметов: фотографии, страничка из книги, старая форма для хлеба из пекарни, выпускные альбомы школьных лет Дженни и Маришки 1970‑х. К большинству вещей прилагались записки с трогательными соболезнованиями: «Искренне сочувствуем вашему горю». Несколько вещей сопровождали денежные пожертвования, которые Дженни тут же направила в церковь, куда ходила бабушка. И все это сделали жители города, которых Дженни считала непросвещенными провинциалами. Наверное, Рурк все‑таки был прав. Ее дом в этом городе.

Дата добавления: 2015-10-29