Джозеф энтони сантини, 1976–1998. Любимый сын.

СТУПАЙТЕ ТИХО – ЗДЕСЬ ПОХОРОНЕНА МЕЧТА».

Раздался звонок. Дженни поспешно открыла дверь для Джейн Беллами. Ее бабушка – мать Филиппа – ступила на порог, широко улыбаясь. На ней было красивое шерстяное пальто цвета красного вина, а из‑под мягкой шляпки из ангорки выбилась волнистая прядь серебристых волос. Джейн являлась абсолютным воплощением доброты, и Дженни не знала, как себя вести.

– Здравствуй, дорогая, – произнесла Джейн. – Я так рада, что ты согласилась приехать.

– Я очень благодарна за приглашение. – Дженни гадала, выглядела ли она так же разбито, как себя чувствовала. Она весь день пыталась что‑нибудь написать, но сумела лишь разобрать электронную почту да раз десять сыграть в «Сапера». Дженни обняла свою бабушку. Свою бабушку. Они не знали друг друга достаточно хорошо, но не любить Джейн Гордон Беллами было невозможно. Дедушка Джейн основал лагерь «Киога», в котором она выросла.

В 1956 году она вышла замуж за Чарльза Беллами, и церемонию проводили в лагере «Киога». Их свадебный пирог пекла Хелен Маески: великолепное воздушное чудо, украшенное цветами из сладкого теста. Пятьдесят лет спустя Дженни испекла точную копию того пирога на золотую свадьбу Джейн и Чарльза, которую также отмечали в лагере. В свои шестьдесят девять лет Джейн была красивой, с яркими глазами и серебристыми волосами, уложенными в современную прическу. Стройную фигуру великолепно облегало зимнее пальто из кашемира. Джейн являлась женой одного из семьи Беллами и жила в старинном доме Верхнего Ист‑Сайда, но весь ее вид говорил о простоте и непритязательности.

Джейн окинула взглядом комнату, яркое пятно даже в середине зимы.

– Что ты думаешь о доме Оливии?

– Я просто обожаю это место. Оно превосходно.

Дженни вспомнился недавний телефонный разговор. Действительно ли здесь было превосходно, или она всего лишь заставляла себя так думать, полагая, что хочет именно этого?

– Неудивительно, что у вас двоих схожий вкус, – сказала Джейн. – В конце концов, вы ведь сестры.

Наполовину сестры, подумала Дженни. Другой половинкой Оливии являлась ее мать, Памела Лайтси. Разведенная, состоятельная, со связями в обществе, умеющая запугивать. У Дженни и Оливии было кое‑что общее. Трудные матери. С той разницей, что Памела создавала трудности своим присутствием, а Маришка – отсутствием.

– Ну как? Ты готова к нашей прогулке? – спросила Джейн.

– Конечно. Я всегда хотела посмотреть Сент‑Реджис. – Дженни надела пальто. Может, чаепитие в знаменитом отеле и было для Джейн привычным делом, но Дженни шла туда впервые.

– Обычно я пью здесь чай раз в месяц, – пояснила Джейн. У нее имелся свой водитель, тихий мужчина в дорогом костюме, который что‑то бормотал на иностранном языке в гарнитуру мобильного телефона и мастерски водил машину.

– Раньше я почти всегда брала с собой Оливию. У нас это даже превратилось в традицию.

У Дженни и ее бабушки тоже были традиции. Однако более скромные. Каждый день после школы Дженни приходила в пекарню. Она садилась за один из кухонных столов и пила холодное молоко с теплой булочкой. Кружась на стуле, Дженни с восторгом рассказывала бабушке о том, как прошел день.

– Мы стали ездить туда, когда Оливии было десять или одиннадцать, – продолжала Джейн. – Думаю, она не обидится, если я скажу тебе, что развод родителей дался ей очень тяжело.

– Она мне рассказывала, – ответила Дженни.

– Не могу сказать, что наши чаепития что‑то кардинально меняли, но ведь дополнительное внимание никогда не помешает. – Джейн взяла Дженни за руку. – Ты только послушай меня. Все болтаю и болтаю.

– Я не против.

Машина остановилась у отеля, настоящего произведения искусства прямо посреди города. Швейцар в форменной ливрее поспешил открыть ворота гаража и подал Джейн руку, чтобы помочь выбраться из машины.

– Добрый день, миссис Беллами, – поприветствовал он ее.

«Мы больше не в Канзасе»[13], – подумала Дженни, вой‑дя в роскошный вестибюль.

Администратор тоже знала Джейн Беллами по имени. Она провела их через коридор с пальмами к столику в красивом элегантном чайном зале. Воздух наполняли приглушенные разговоры и успокаивающая музыка. Джейн улыбнулась Дженни:

– Впечатляет? Я хотела произвести на тебя впечатление.

Дженни рассмеялась:

– Ты шутишь? Конечно впечатляет! Они относятся к тебе как к ВИП‑персоне.

– Привилегия старости. – Джейн стала серьезной. – Когда мы с Чарльзом после свадьбы переехали в город, я чувствовала то, что, возможно, чувствуешь сейчас ты: смятение и растерянность. Единственным утешением для меня являлось то, что лето я буду проводить в лагере «Киога». Я хочу, чтобы ты знала, Дженни: нет ничего постыдного в тоске по дому.

– Я не тоскую по дому. – В ответ на растерянный взгляд Джейн Дженни добавила: – Я разочаруюсь в себе, если стану тосковать по дому.

– Дорогая, мы почти незнакомы, но я твоя бабушка и чувствую ложь за версту.

– Но… – Дженни уткнулась взглядом в свою чашку с «Эрл Греем» теплого янтарного цвета. – Всю жизнь я думала, что хочу этого. Если это не мечта, ставшая реальностью, то я буду неудачницей.

– Глупости, – отрезала Джейн. – Нельзя подчинить чувства своей воле. – Она грустно улыбнулась. – Я не живу в Авалоне уже пятьдесят лет и до сих пор по нему скучаю.

– Почему же вы не вернетесь? – удивилась Дженни.

– Я живу в этом городе потому, что Чарльз здесь. Когда ты с тем, кого любишь, ты дома. Ты когда‑нибудь была влюблена, Дженни?

Дженни подумала о Джоуи, о планах, которые они строили, и о том, как все разрушилось.

– Не совсем, – призналась Дженни. – Не так, чтобы последовать за возлюбленным на край света.

Дженни отпила чаю и встретила спокойный взгляд Джейн.

– Я была помолвлена, – продолжила Дженни. – Его звали Джоуи. Он служил в армии.

– Полагаю, у вас не сложилось.

– Он умер.

Возможно, Джейн заслуживала более развернутого объяснения, но Дженни не доверяла себе. Еще слово, и она могла разрыдаться. Дженни постоянно думала о Джоуи, но воспоминания ничего не проясняли. «Боже, – подумала Дженни, – и я собралась написать об этом. Я даже рассказать о нем не могу».

Взгляд ошеломленной Джейн смягчился. Теперь она смотрела с беспокойством.

– Прости. Наверное, он был таким молодым. Должно быть, это ужасно.

Дженни кивнула.

– Сейчас со мной все в порядке. Прошло несколько лет. Я встречалась с другими парнями, но недолго. – Дженни было стыдно говорить, насколько недолго. – Мой последний бойфренд – Дон – был отличным парнем. Нам было весело вместе. И он отвратительно водил машину. Я не знаю никого, кому бы выписали столько штрафов. Думаю, он уехал из города потому, что не хотел расплачиваться. Хотя сейчас я вспомнила, что у другого моего парня тоже было много штрафов.

Она совсем забыла про Тайлера. Он не произвел особого впечатления.

– О, дорогая. Неужели тебя привлекают авантюристы?

– Не думаю. Им просто не повезло. Оказались не в том месте не в то время. Забыли посигналить, не включили габаритные огни… Как‑то Дону выписали штраф за то, что на его фургоне не было резиновых брызговиков, Представляешь? Кто вообще знает об этом правиле?

– Авалон – лучший город, – улыбнулась Джейн. – Приятно знать, что в нем живут такие бдительные люди. Оливия говорила, после пожара начальник полиции был необычайно добр к тебе. Приятно это слышать.

Ха‑ха. А что еще говорила Оливия? Доносчица. Возможно, в этом заключается негативная сторона наличия сестры.

– Мы с Рурком уже давно друг друга знаем, – сказала Дженни. – Он был лучшим другом Джоуи.

– Понятно. А почему он переехал в Авалон?

Вопрос стал неожиданностью.

– Рурк изучал полицейское правоприменение в колледже, а потом просто… переехал.

Джейн приподняла тонкую бровь.

– А вы с Рурком… близки?

С ним никто не близок.

– Как я уже говорила, мы давно знакомы, но… все сложно.

– Что ж, я не стану любопытствовать, хотя хотела бы, – улыбнулась Джейн.

Дженни рассмеялась. Эта женщина нравилась ей все больше и больше.

– Я не против любопытства, – ответила Дженни, – но тут нечего рассказывать. Рурк Макнайт и я… Мы уже давно выяснили, что нам лучше не приближаться друг к другу. Так лучше.

Джейн аккуратно промокнула губы льняной салфеткой.

– Я солгала, – сказала она. – Я буду любопытствовать. Не стану притворяться, что полностью понимаю ситуацию, но в моем возрасте уже кое‑что знаешь о любви. Этот Джоуи… бьюсь об заклад, он очень сильно любил тебя.

Дженни кивнула.

– Он бы хотел, чтобы ты продолжала идти вперед. Чтобы ты снова влюбилась.

Дженни уставилась на свои колени.

– Мы говорили об этом… о том, что Джоуи может не вернуться… каждый раз, когда его призывали на службу. Все солдаты это делают. Им приходится. Я ненавидела эти наши разговоры. И… да. Джоуи всегда говорил, что, если его не станет, я должна полюбить снова.

– А ты не полюбила.

Дженни посмотрела на Джейн. Она хотела разозлиться, обвинить бабушку в том, что та вмешивается не в свое дело, но в глазах Джейн отражалась только мудрость и сопереживание.

– Не полюбила, – признала Дженни. – Я была занята пекарней и заботой о бабушке.

– Хелен повезло с тобой, – сказала Джейн. К счастью, она почувствовала, с каким отчаянием Дженни хочет сменить тему разговора.

– Это мне с ней повезло.

Джейн кивнула.

– Я была на открытии пекарни «Скай‑Ривер» в 1952‑м.

– Ты шутишь. – Дженни попыталась представить Джейн молодой женщиной, которая живет в Авалоне.

– Вовсе нет. И должна сказать тебе, что у меня сложилось хорошее впечатление, как только я ступила на порог. Это семейная пекарня, о которой можно только мечтать. – Джейн взглянула на двухъярусный столик с птифур и трюфелями со сливками, но ничего не взяла. – Я съела колач с вареньем. А через неделю мои родители заключили контракт с твоими бабушкой и дедушкой на поставку продукции в лагерь «Киога» летом.

Воспоминания наполнили Дженни теплом и грустью одновременно. Она почувствовала себя такой далекой от того мира. Дженни представила Хелен и Джейн вместе, моложе, чем она сама была сейчас. Как странно, что они встретились, что Хелен пекла пирог на свадьбу Джейн, а когда родилась Дженни, они одновременно стали бабушками, даже не подозревая об этом.

– Ты знала мою мать? – спросила Дженни.

– Маришку? О боже, конечно же. – Джейн положила руки на колени.

– Я не хотела ставить тебя в неловкое положение…

– Не в этом дело. Я бы очень хотела узнать ее получше. Понимаю, ты не видела ее с раннего детства.

Даже сейчас Дженни все еще могла ощущать слабый аромат духов Jean Naté и слышала голос своей матери: «Увидимся, когда я вернусь». Она всегда это говорила, объясняя, куда уезжает и когда вернется.

– Хелен и Лео так ею гордились, – продолжала Джейн. – Маришка была красивой девушкой – ты очень на нее похожа, – умной и трудолюбивой. А еще меня удивляло, что она любила рыбачить со своим отцом. Круглый год они приезжали на озеро Уиллоу.

– Почему тебя это удивляло?

– Просто Маришка была не того типа. Красивая и очень женственная, она совершенно точно хотела повидать мир. Я думаю, она выделялась на фоне всех остальных девушек, была ярче, интереснее. Красивая, веселая, смелая. Неудивительно, что Филипп в нее влюбился. И как они могли держать свои отношения в секрете целое лето?

То лето, когда они зачали Дженни.

– А все это время, – тихо произнесла Джейн, – о ней было что‑нибудь слышно? Хоть что‑нибудь?

Дженни тряхнула головой.

– Нет, как будто она покинула земной шар. – Дженни налила себе еще чаю. – Если решу заняться книгой, я напишу об этом.

– А ты этого хочешь?

– Да. – Дженни хотелось этого, даже если придется вернуться к неприятным воспоминаниям.

– Это очень храбро. В молодости я мечтала издавать свои стихи.

– Ты издала их?

Джейн улыбнулась и тряхнула головой.

– Эти стихи ни на что не годились. Твой отец всегда хотел писать, – добавила Джейн.

При словах «твой отец» Дженни вздрогнула. Она открывала целый новый мир родственников, будто бы обнаружила секретную дверь в доме, в котором жила всю жизнь, и только теперь узнала, куда она ведет.

– Но я так ничего и не написала. Здесь, в городе, я… не могу сосредоточиться, – закончила Дженни со всей откровенностью. – Филипп представил меня Мартину Гриру, литературному агенту, который сказал, что книга находится внутри меня. Хотя он мог сказать это из уважения к своему другу.

Джейн тряхнула головой.

– Я знаю Мартина. Он никогда не поступил бы так лицемерно. Мартин понимает, что каждая книга должна обладать своими достоинствами.

– Приятно слышать. – Дженни помолчала, но потом все же призналась: – На самом деле у меня проблемы с этим проектом.

– Какие именно проблемы? Может, я как‑то могу помочь?

Дженни глубоко вздохнула.

– Жизнь в городе немного… не такая, какой я ее себе представляла. Я знала, что здесь будет шумно и суетно, но у меня не получается писать.

– Может, ты писательница, которой нужны покой и тишина.

Дженни вспомнила бесконечные, тихие часы в Авалоне. Работа так поглощала ее, что Дженни не замечала, как эти часы проходили. Она привыкла работать до поздней ночи, когда единственным звуком оставался поющий в ветвях ветер, а весной – кваканье лягушек. Здесь же даже ночью всегда было шумно. Однако сосредоточиться мешал не только шум.

– Я предлагаю решение, – сказала Джейн. – Это одна из причин, по которым я хотела тебя сегодня увидеть. Зимний домик в лагере «Киога» сейчас свободен. Можешь жить там сколько захочется.

Дженни со стуком опустила чашку на блюдце. Лагерь «Киога»? Это значит уехать из города, вернуться в Авалон. Готова ли она сдаться, проведя в городе всего несколько недель?

– Не знаю, что сказать. Это очень великодушно с твоей стороны. Даже слишком.

– Чепуха. Этот домик – прекрасное место для зимних гостей. Он простой, но милый и удобный.

Дженни это знала. Она не была в нем несколько лет, но хорошо помнила, как они пробрались в него на День независимости. В этом домике Рурк впервые поцеловал ее. И кстати, поцелуй Дженни помнила ярче, чем сам домик.

– Осенью мы отдали его женщине, которая выздоравливала после раковой болезни, и ее семье, – продолжала Джейн. – Ей было нужно уехать из города на некоторое время, чтобы набраться сил. Теперь домик свободен. После больших снегопадов в горы нельзя проехать, если дорогу не расчистить. Твои дедушки ездили рыбачить к Уиллоу на снегоходах. – Джейн положила на стол медный ключ и придвинула его к Дженни. – Подумай об этом. Ты сможешь много написать, и ничто тебе не будет мешать.

Глава 23

После посещения врача в Кингстоне Дэзи думала, что еще чуть‑чуть, и ее голова просто взорвется от такого количества информации, полученной в течение нескольких часов. Доктор сказала, что Дэзи здорова по всем аспектам, а беременность длится девять недель. Она рассказала Дэзи о предоставляемых возможностях и настоятельно посоветовала ей обдумать каждую из них, прожить с этим решением, представить свою жизнь через семь месяцев, через год, через пять лет и так далее.

Представлять такое было страшно, не важно, беременна ты или нет. Дэзи не знала, что уготовано ей в будущем. Она не знала, чего хочет и кем хочет стать.

Дэзи посмотрела на мать, которая сидела за рулем машины. После звонка Дэзи та бросила все и вышла из здания Международного суда, оставив позади судей в белых париках. Ради Дэзи Софи Беллами отвлеклась от дела, которому посвятила половину своей профессиональной жизни.

– Мне правда очень жаль, мама, – сказала Дэзи. Н‑да, и это еще мягко сказано.

– Милая, не нужно жалеть.

Слова были произнесены с добротой, но Дэзи все равно показалось, что ее мать борется с разочарованием и страхом. Но Дэзи ее и не винила. Возможно, она чувствовала бы то же самое, если бы они поменялись ролями.

– Тебе пришлось уйти из Международного суда.

– И я могу вернуться туда. У людей бывают неотложные дела в семье. Такое случается.

Дэзи погрузилась в молчание и стала размышлять о предоставленном ей выборе. Она всерьез размышляла над возможностью отдать ребенка на усыновление и даже просмотрела видео богатых пар, которые так хотели взять себе малыша. Но как Дэзи ни пыталась, она не могла себе представить, как отдаст новорожденного ребенка чужим людям навсегда. Дэзи прошла тест, касаемый второго варианта: оставить ребенка себе. Социальный работник выдал Дэзи специальное устройство, напоминающее пейджер, которое двадцать четыре часа в сутки создавало реальность того, что у нее есть ребенок. Устройство умело «плакать», «писать», «какать», «срыгивать» и, по данным национальной статистики, приносило в среднем 240 долларов в неделю уже восемнадцать лет. И наконец, третий вариант: аборт – безопасная и легальная процедура.

Дэзи посмотрела, как за окном проплывает серый мир зимы. Она всегда мечтала когда‑нибудь иметь ребенка. Но только не через семь месяцев! Через семь месяцев она только окончит школу. И возможно, лишь через год поймет, чего хочет от жизни. А через пять лет, может, уже и не вспомнит этот день.

– Спасибо тебе за все, – сказала Дэзи своей матери.

– Не за что.

– Хотелось бы мне, чтобы ты рассказала, что чувствуешь на самом деле.

– Я… Дэзи, я не могу, потому что не знаю, что чувствую. Из твоей ситуации нет простого выхода.

– Ты забеременела в девятнадцать, вышла замуж за папу и родила меня. Ты сожалеешь об этом? Это было ошибкой? А Макс? А последние восемнадцать лет?

– Конечно нет. Твое рождение – это самое прекрасное и самое трудное, что было в моей жизни. Юридический факультет, судебные дела – все это не идет ни в какое сравнение с тем, как я укладывала тебя спать, как заботилась о тебе. И единственный, кто помогал мне выстоять, был твой отец… мой союзник, мой муж, он всегда был рядом, чтобы мне помочь.

– Но сейчас вы в разводе, и нам всем плохо.

– Просто наши жизни изменились. Нам не плохо.

«Говори за себя, – подумала Дэзи. – Лично мне плохо».

Мама погладила ее по руке.

– Я не жалею ни о чем, что случилось за последние восемнадцать лет, – сказала она. – Мы счастливая семья, но твой отец и я перестали… быть счастливы вместе. Такое случается. – Она помолчала. – Возможно, тебе стоит подумать о разговоре с Логаном…

– Ни за что. – Решение далось ей легко. Дэзи представила, как приходит к Логану О’Доннеллу и рассказывает ему о ребенке. Они с Логаном воспитывают ребенка – это же смешно. У Логана огромное самомнение, опасная страсть к пиву и еще чему похуже. Жить с ним – все равно что растить сразу двух детей, один из которых ведет себя просто отвратительно.

Еще Дэзи много и тяжело обдумывала идею растить ребенка самой. Для молодой матери‑одиночки без высшего образования и какого бы то ни было навыка работы это станет нелегким испытанием. Соцработник ясно дал понять, что это непростой выбор. Растить ребенка одной означало не иметь рядом человека, который может помочь, не иметь достаточно денег, чтобы сводить концы с концами, не иметь плеча, на которое можно опереться в тяжелые минуты. Матери‑одиночке, даже при наличии любящей семьи, как у Дэзи, в конечном счете не на кого положиться, кроме самой себя. Этот вариант пугал Дэзи больше всего. Она боялась не справиться с ребенком, нечаянно причинить ему вред своей неумелостью, боялась, что ни в чем не повинный ребенок станет жертвой ее глупости. И да, она была эгоистичной. Дэзи понимала, что с рождением ребенка ее молодость закончится. Она была не готова бросать жизнь, полную свободы и приключений, когда можно ходить на концерты, гулять ночи напролет, повидать мир и, возможно, стать известным фотографом.

В клинике, на удивление уютной, расположенной в нескольких кварталах от госпиталя, Дэзи прошла еще одну консультацию. Ей рассказали, чего ожидать, как именно будут развиваться события. Через двадцать четыре часа она больше не будет беременной. Она будет… пустой. Потом она начнет мучительно думать, правильно поступила или нет. Дэзи вспомнила о Соннет, чья мама столкнулась с той же дилеммой. И о своей кузине Дженни, которая никогда бы не родилась, если бы ее случайно забеременевшая мать решила от нее избавиться. Процедура закончится, и она уже будет не в силах что‑либо изменить. Осознание этого заставило Дэзи содрогнуться.

Комната ожидания была заполнена наполовину. Одна женщина, словно пристыженная, смотрела в пол. Другая откинулась на спинку стула и выглядела больной и отчаявшейся. Третья показалась Дэзи безумной. Две девушки, моложе Дэзи, очень похожие внешне, наверняка приходились друг другу сестрами. Они сидели вместе, шептались и хихикали. Возможно, из‑за того, что нервничали. Дэзи не могла представить, что хоть с кем‑то заговорит. Насколько она знала, о таких вещах невозможно мирно беседовать.

Необходимо было заполнить анкету и расписаться в документе, где указывалось, что пациентка согласна пойти на риск и не будет винить клинику в случае осложнений после операции. Подобные формулировки привели Дэзи в ужас. Мама погладила ее по спине, как она всегда делала, когда Дэзи была маленькой.

– Все будет хорошо. Я посмотрела статистику. Риск неприятных последствий ниже, чем риск родить ребенка до срока.

Дэзи кивнула, отчаянно желая получить хоть какой‑нибудь знак свыше, который подскажет ей, что делать. Но знака не было, и только медленно тянулись бесконечные минуты. Мама ждала вместе с Дэзи. И вот назвали ее имя. Мать и дочь одновременно поднялись и обняли друг друга.

– Я люблю тебя, детка, – прошептала мама.

– До скорого, – ответила Дэзи.

– Я буду ждать тебя здесь.

– Хорошо. – Дэзи отступила назад, глубоко вздохнула и вошла в открытую дверь.

Грег сновал взад‑вперед. Он удивлялся, как это в полу не образовалась вмятина от его бесконечного хождения. Да где же они?

Грег слышал, как в соседней комнате трещал телевизор: кто‑то вел диалог, прерываемый смехом людей в студии. Макс как раз был в том возрасте, когда не делаешь различий и смотришь по телевизору все подряд.

По непонятной причине Грегу хотелось рыдать. Он должен немедленно успокоиться. Дэзи приедет домой уже не беременной, и все вернется на свои места.

Не то чтобы это что‑то сильно изменит, подумал Грег, слушая, как из соседней комнаты доносится реклама средства от грибка ногтей. В середине своей жизни Грег начинал ее заново. Только теперь у него не было глупости, свойственной молодым, не было энергии и наивности – всего того, что толкает вперед. Теперь он погрузился в однообразные хлопоты о детях и работе. И в проклятое одиночество, пронзающее все его естество, когда он по ночам лежал и смотрел в потолок.

Грег точно знал, что не может жить один. Он не перенесет одиночества. Софи порой высказывала свои умозаключения: как младший ребенок в семье, Грег не привык оставаться наедине с самим собой.

Софи, Софи, Софи. Она любила делать умозаключения. Она была адвокатом. Хорошим адвокатом.

Грег достал из кармана бумажник и нашел в нем визитку Нины Романо. На ней было изображено водяное колесо – символ города – и Нина Романо, мэр. Три телефонных номера и адрес электронной почты. Грег перевернул визитку и увидел выведенную рукой Нины фразу: «Добро пожаловать!» Интересно, она делала это для всех новоприбывших или он, Грег, чем‑то отличался от них?

Звук двигателя заставил Грега вздрогнуть, и он поспешно убрал визитку. Потом распахнул дверь и выбежал на улицу.

– Все в порядке? – спросил он, как только Софи покинула водительское сиденье арендованной машины.

Софи кивнула. Губы сжаты в нитку, на лице печаль.

– Она в порядке.

Грег почувствовал облегчение, и его руки задрожали. Он открыл дверцу пассажирского сиденья и оттуда выбралась Дэзи. Она выглядела на удивление хорошо, румянец на щеках, сияющие глаза.

– Давай я помогу тебе добраться до дома, – предложил Грег.

– Подожди, – ответила Дэзи. – Мне нужно тебе кое‑что сказать.

Грег бросил взгляд на Софи. Ее холодное выражение лица ничего ему не сказало.

– Папа, я этого не делала. – В голосе Дэзи слышался смех.

– Чего ты не делала?

– Я передумала. Я оставляю ребенка.

Глава 24

Когда поезд со скрежетом остановился в Авалоне, желудок Дженни завязался в узел. Она попыталась успокоиться. Не нервничать. Ведь она возвращается домой. Нужно радоваться.

Но вместо этого Дженни чувствовала себя проигравшей. Месяц назад она уехала в Нью‑Йорк в надежде… на что? Что ее жизнь вдруг превратится в эпизод из «Секса в большом городе»? Бросить в воздух шляпу, когда мир признает, что она великолепна? Что ее тут же окружат друзья, которые в ней заинтересуются и будут ею восхищаться? Нужно было все продумать заранее. Если бы она это сделала, то поняла бы, что убежать от себя невозможно. Пребывание в городе, встреча с литературным агентом, который разъяснил, сколько работы предстоит проделать, раскрыли Дженни глаза. Она была подобна своей незаконченной книге: сама находилась в разработке. К тому же городская жизнь, как выяснилось, – это не то, чего хотела Дженни.

Чувствуя тяжесть в теле, Дженни сняла сумки с верхней полки и направилась к выходу. Она ступила на платформу, тут же налетел резкий холодный ветер.

Облако снега и пыли рассеялось, и Дженни увидела на платформе Рурка в слабом неровном свете, точно это был сон.

Внезапно Дженни вспомнила день, когда Джоуи сделал ей предложение. Рурк тогда хотел что‑то ей сказать, и, возможно, если бы она позволила ему это сделать, все обернулось бы по‑другому. Даже через сотню лет Дженни не забудет выражение глаз Рурка в тот день. Его взгляд стал суровым, тяжелым, мгновенно заледеневшим от ее слов. «Джоуи сделал мне предложение». Всего на секунду, подумала Дженни. На секунду она заглушила свои истинные чувства. Секунда сомнения – и она открыла для Джоуи дверь. Секунда – и она разрушила жизни троих.

– Не вздумай сказать: «Я же тебе говорил», – предупредила Дженни Рурка и подумала, отобразились ли переживания от воспоминаний на ее лице.

– Думаю, это не требуется, – ответил Рурк, но в его голосе не было удовлетворения.

Дженни стояла перед ним как идиотка. Обнять его? Поцеловать в щеку? Чего Рурк от нее ждет?

– Я не знала, что ты придешь, – наконец сказала Дженни.

Рурк взял самую тяжелую сумку и направился к выходу. Никаких объятий. Даже не сказал ей «привет». Чего уж там надеяться на улыбку? Может, тот прощальный поцелуй ей приснился?

– Я подумал, тебя потребуется подвезти, – сказал Рурк.

– Спасибо, Рурк.

– Не благодари меня пока что. Я приехал, чтобы остановить тебя.

– Что?

– Чтобы отговорить тебя ехать в лагерь «Киога».

Их ботинки скрипели на ледяном снегу стоянки.

– Тогда ты зря приезжал, – ответила Дженни. – Я уже все решила. Это мой новый адрес на ближайшее будущее.

Рурк швырнул вещи на заднее сиденье «форда».

– Там же нет ничего в радиусе десяти миль!

– Что мне как раз и нужно, особенно после того, как я узнала, что такое жить в большом городе.

Дженни забралась на пассажирское сиденье.

– Ты остаешься со мной, – произнес Рурк, заводя двигатель.

Дженни рассмеялась:

– Мне всегда нравились мужчины, которые не боятся командовать окружающими.

– Я серьезно, Дженни.

Она перестала смеяться.

– О боже. В самом деле.

– Жить так далеко от города среди зимы – плохая идея.

– Как и то, чтобы мной командовать.

– Я никем не командую! Просто существует слишком много причин против того, чтобы ты там оставалась.

– Это твои причины, не мои.

Они заехали в гараж для грузовиков позади пекарни, где стояла машина Дженни. На Дженни вдруг нахлынули противоречивые чувства. Она не хотела признавать, что была рада видеть Рурка. И глупо взволнована тем, что он за нее беспокоится. И вместе с тем это ее раздражало.

– Вот что я тебе скажу, – начала Дженни. – Я буду звонить тебе каждый вечер, чтобы ты знал: убийца с топором в очередной раз меня пощадил.

– Этого недостаточно.

– У меня другое мнение, – возразила Дженни. – Соглашайся.

Рурк молча перетаскивал сумки из своей машину в машину Дженни. Хорошо, подумала Дженни. Пусть дуется. Она не собирается его успокаивать.

– Я могу и сама о себе позаботиться, – заверила Дженни Рурка. – Могла всю жизнь, смогу и сейчас. Давай посидим в пекарне. Я угощу тебя булочкой.

Они прошли через заднюю дверь, и их встретила какофония звуков: грохот тележек, шум оборудования, спокойная джазовая мелодия из магнитофона.

Дженни глубоко вдохнула, почувствовав, как воздух с запахом дрожжей и свежего хлеба наполняет каждую клеточку ее тела. Она дома. До отъезда Дженни и не подозревала, до какой степени это место является частью ее естества. Нравится ей это или нет, пекарня у нее в крови. Она вшита в самую ее душу.

– А вот и ты, негодница из большого города. – Лора вышла из кабинета и заключила Дженни в нежные объятия. – Без тебя здесь все не то. Но могу тебя заверить, мы отлично справляемся. – Она взглянула на Рурка. – По крайней мере, большинство из нас.

Рурк нахмурился.

– Я пытаюсь убедить Дженни не ехать в этот домик.

– Почему нет? – спросила Лора. – Это же замечательно. Вдали от всего, идеальное место, чтобы работать над книгой.

– Я слышала, ты переезжаешь в зимний домик. – Дэзи Беллами прошла через створчатые дверцы из кафе. – Там здорово, – продолжала она, и ее лицо поражало своей живостью. – Тебе там понравится. Прошлое лето мы провели в лагере «Киога». Там было потрясающе.

– Спасибо, – от души поблагодарила Дженни и Дэзи, и Лору. – Приятно знать, что не все считают эту идею плохой.

Дженни направилась наверх, в свой кабинет, взять кое‑какие бумаги, над которыми хотела поработать. Дэзи пошла за ней и остановилась на пороге.

– Мне нужно тебе кое‑что рассказать.

– Хорошо.

– Лично. – Дэзи обернулась через плечо и вошла в кабинет.

– С тобой все в порядке?

– Да.

Однако лицо девушки потеряло живость и приобрело мучнистый цвет. На лбу и над верхней губой проступили бисерины пота, и, глядя на Дэзи, Дженни начала волноваться.

– Дэзи, присядь. Ты хорошо себя чувствуешь?

Дэзи вытерла ладони о фартук.

– Время от времени меня тошнит, но я не больна. Я беременна.

Дженни словно обдало ледяной водой. Дэзи беременна. Она ведь еще ребенок. Конечно, тут нечему удивляться. Испокон веков подростки попадали в неприятности. Даже красивые, умные девушки с большим будущим. Например, мать Дженни. Ее лучшая подруга Нина. Любая девушка, которая позволяла страсти побороть осторожность и здравый смысл, подвергала себя риску забеременеть.

«Ладно, – подумала Дженни. – Дыши глубже». Она попыталась представить, что сейчас чувствует Дэзи. Много чего. Дэзи была далеко не пустышкой. Дженни знала, что сейчас девушка испытывает целую гамму чувств.

Дэзи закрыла за собой дверь и села на стул напротив Дженни. Ее подбородок дрожал. Дэзи глубоко вздохнула и посмотрела Дженни прямо в глаза.

– Не знаю, с чего начать, – призналась она.

– Давай ты расскажешь мне все, что захочешь. Возможно, я не смогу помочь советом, но обещаю не судить тебя и не злиться. Ничего подобного.

Дэзи немного расслабилась.

– Спасибо.

Странно, но Дженни льстило то, что молодая кузина ей доверяет. Однако она чувствовала себя беспомощной. Что она могла сказать этой девочке, что могла для нее сделать, чтобы изменить все к лучшему?

Дэзи удалось взять себя в руки, и она заговорила:

– Это случилось перед тем, как моя мама уехала за границу. После их развода с отцом я была в таком смятении. А еще они оба стали изводить меня насчет коледжа, понимаешь?

– Прости. Не понимаю. Меня растили по‑другому. Но я знаю, каково, когда тебя заставляют делать то, чего тебе не хочется. Возможно, у нас с тобой есть что‑то общее. Так ты не хочешь поступать в колледж?

– Нет. И в моей школе это все равно что сказать: «Я не хочу дышать». Абсолютно неслыханно.

Дженни ясно представила себе несчастную молодую женщину, угасающую в тоске по другой жизни. Филипп немного рассказывал о том, какая ситуация сложилась в семье его младшего брата, Грега. Он упоминал, что развод стал для родителей Дэзи настоящей пыткой. Очевидно, дети тоже мучились.

Дженни обошла стол и взяла кузину за руки. Все ногти девочки были обгрызены до мяса.

– Скажи, как я могу тебе помочь.

Дэзи подняла на Дженни прекрасные синие глаза.

– Ты уже помогаешь.

Дэзи кивнула.

– Как странно. Я хожу в школу, общаюсь с друзьями и вроде бы живу нормальной жизнью. А потом – бах! – и я уже беременна. Из‑за этого я чувствую себя пришельцем с другой планеты.

Дженни до сих пор помнила, как Нина была напугана и как по мере развития беременности она становилась… Другой. Что‑то отделяло беременную девушку, которая шла по коридорам школы, от всего остального мира, как будто Нина существовала внутри какого‑то пузыря, своего собственного мира. Дэзи чувствует примерно то же?

– Не могу сказать, что у меня есть какой‑либо опыт в этой области, – ответила Дженни. – Но зато я знаю, что такое быть взрослой. Сначала с нетерпением ждешь того дня, когда больше никто не станет указывать, что делать. Но когда этот день позади, иногда так хочется, чтобы кто‑то все же подсказал, как поступить.

Дэзи грустно вздохнула:

– Не может быть.

– Будучи в твоем возрасте, я чувствовала то же самое. Я не могла дождаться, когда окончу школу и уеду из Авалона.

– А что случилось?

– Мой дедушка умер, и забота о пекарне легла полностью на наши с бабушкой плечи. И даже после этого я могла уехать, потому что бабушке помогала Лора, и вообще весь город любил ее. Но с бабушкой случился удар. Она никогда не просила меня остаться. Бабушка нашла бы способ самой со всем справиться. Но как я могла уехать? Я просто не могла этого сделать.

Дженни замолчала. Ее пронзили воспоминания о планах на будущее и о том, как они рухнули.

– Я осталась дома, стала следить за пекарней, ухаживать за бабушкой, и годы просто пролетели мимо.

– Ты жалеешь о своем выборе?

До поездки в Нью‑Йорк Дженни бы тотчас ответила «да». Но теперь она осознала, что сделала правильный выбор. Несмотря на то что жизнь Дженни не была сказочной и полной приключений, она принадлежала этому маленькому городку, пекарне, где ее окружали люди, которым она была небезразлична.

– Это так странно, – пыталась Дженни объяснить Дэзи. – Все к лучшему, даже если сначала мы этого не хотели. Я помню, как стояла в палате ожидания в госпитале и врачи попросили меня принять решение насчет бабушки, а я просто… была шокирована. Я бы все отдала, лишь бы за меня принял решение кто‑то другой. Но, кроме меня, это некому было сделать. Я должна была сделать выбор и жить с ним. И это вовсе не так ужасно, – поспешила добавить Дженни, тронув Дэзи за плечо. – Что бы ты ни решила, этот опыт преподаст тебе урок и поможет вырасти морально.

– Надеюсь, ты права. Потому что я… Я решила оставить ребенка. Мои родители об этом знают и вроде нормально к этому относятся. Нормально настолько, насколько это возможно при таких обстоятельствах. Понятия не имею, хорошо это или плохо, но я просто не могу… погубить жизнь. Моя семья разбита, но думаю, что мы с ребенком… мы станем маленькой семьей из двух человек.

– Понятно. Это… хорошо, – ответила Дженни, хотя внутри у нее все переворачивалось. Дэзи так молода, а ребенок – слишком большая ответственность.

– Значит, ты меня уволишь? – спросила Дэзи, сунув руку в карман.

Дженни рассмеялась, не веря в сказанное.

– Ты же говоришь это несерьезно? Конечно, я тебя не уволю. Во‑первых, мне нравится, как ты у нас работаешь, а во‑вторых, увольнять кого‑то из‑за беременности незаконно.

– Хорошо. – Дэзи поднялась и с облегчением вздохнула. – Вернусь к работе. Это странно. То мной овладевает страх, то я чувствую радость.

– Тут нечего стыдиться. Наверное, все женщины, которые ждут ребенка, чувствуют подобное. Все будет хорошо.

Дженни понятия не имела, правда это или нет, но хотела бы, чтобы было именно так. Она знала, Дэзи тоже так думает. Наверное, самое тяжелое для женщины – это родить ребенка в таком юном возрасте. Кто‑то справляется успешно и расцветает, как Нина. Другие терпят крах. Мать Дженни – лучший тому пример.

Дэзи открыла дверь и замерла.

– А как насчет тебя? Ты хочешь когда‑нибудь завести детей?

– Мне сейчас даже не с кем на свидание сходить.

– А разве вы с шефом Макнайтом не…

– Нет! – выпалила Дженни. – Почему меня все об этом спрашивают?

– Просто любопытно. – Дэзи начала спускаться вниз. В кафе никого не было. Зак показывал Рурку что‑то на компьютере.

– Что это за фотографии? – спросила Дженни, заглядывая в монитор компьютера через плечо Рурка.

– Их сделала Дэзи, – ответил Зак. Дэзи подала Дженни кружку кофе.

– Я загрузила их в компьютер в качестве заставки. Надеюсь, ты не возражаешь.

Рурк отступил в сторону, чтобы Дженни могла лучше рассмотреть фотографии. Все они были сделаны в пекарне, но являлись не просто снимками или документальными фотографиями. Они были душевными, трогательными и нежданными. Руки Лоры крупным планом, в то время как она нежно и ловко лепит из теста буханки. Лицо малыша с необычайно яркими глазками, который смотрит на пирожные в витрине. Только что выпеченный хлеб, расставленный на полках с геометрической точностью.

– Потрясающе, – поразилась Дженни. – Дэзи, у тебя и правда талант.

Зак слегка толкнул Дэзи в бок:

– Я же говорил.

Дэзи прочистила горло.

– Я подумала, может, ты разрешишь распечатать несколько снимков и повесить их в кафе?

Идея показалась Дженни интересной.

– Если ты обещаешь подписать каждый снимок и дать мне оформить их в рамки, как полагается.

– Я… конечно. – Дэзи была удивлена, а Зак светился от гордости.

– Очень мило с твоей стороны, – сказал Рурк, когда они покинули пекарню.

– И взаимовыгодно. У Дэзи талант к фотографии, а кафе нужно как‑то украсить.

Дженни казалось правильным привлекать в дела пекарни людей, находя компромисс.

– Уехав в Нью‑Йорк, я была уверена, что в пекарне справятся и без меня.

– А сейчас?

– Я удивлена. В хорошем смысле. – Дженни открыла машину и стряхнула снег с окон. Ее внимание привлекла группа людей на другой стороне улицы. Дженни узнала Оливию – та, смеясь, выходила из магазина одежды – и…

– О боже! – пробормотала Дженни.

– В чем дело?

– Это мать Оливии и ее родители. Оливия предупреждала меня, что они приедут помогать ей со свадьбой. Прятаться уже слишком поздно?

– Я уверен, что они тебя заметили.

И в самом деле, Оливия подняла руку в знак приветствия. На секунду Дженни ощутила раздражение. Оливия стояла в окружении своих родственников и сияла, будто выиграла в лотерею. Хотя, конечно, так оно и было. Оливия родилась в семье Беллами, оба ее родителя были живы, бабушки и дедушки тоже, и еще она готовилась выйти замуж за человека своей мечты. Моложе Дженни. Лучше образованна. С более светлыми волосами. Трудно было удержаться от сравнений. Еще труднее удержаться от зависти к собственной сестре.

Дженни надеялась, что ничего из того, о чем она подумала, не отразилось на ее лице. Они с Рурком направились через дорогу к Оливии и ее семье. Те чувствовали себя так же неловко, как и Дженни. С застывшей улыбкой она поздоровалась с матерью Оливии, Памелой Лайтси, и с ее дедушкой и бабушкой, Сэмюэлем и Гвен Лайтси. Памела оказалась типичной светской львицей с Манхэттена. Холеная красавица, ухоженная с головы до ног. В ушах сверкали бриллиантовые сережки‑гвоздики. Несмотря на непогоду, каждая ресничка Памелы была идеальна, а на губах сияла снисходительная улыбка.

– Приятно познакомиться, – сказала Памела, но ее глаза говорили об обратном. Они говорили: «Значит, ты и есть дочь любовницы моего бывшего мужа».

В свои шестьдесят с лишним Гвен и Сэмюэль имели цветущий вид и серебристые волосы. Они держались уверенно и с достоинством. По крайней мере, так в первый момент показалось Дженни. Во взгляде Гвен скрывалось что‑то жесткое и суровое. Потом Дженни поняла что: холодное неодобрение. Тридцать лет назад семья Лайтси запланировала для своей дочери прекрасное будущее. Памела должна была выйти замуж за сына их лучших друзей, чтобы они все стали одной большой семьей. Но Филипп встретил Маришку Маески. Их роман длился только одно лето, после чего Филипп все‑таки женился на Памеле, но их союз не был счастливым. Дженни чувствовала, что Лайтси винили в этом Маришку. Если бы Филипп ее не встретил, возможно, он был бы доволен Памелой.

Лайтси тепло поздоровались с Рурком, упомянув, что знакомы с его отцом, сенатором. Дженни и Оливия переглянулись, и Оливия сказала одними губами: «Прости».

Дженни примирительно улыбнулась.

– Как проходят приготовления к свадьбе? – спросила она.

– Просто великолепно. Я хотела тебя кое о чем попросить, – начала Оливия. – Я буду счастлива, если ты согласишься быть подружкой невесты.

Памела напряглась и застыла, как будто ей в зад вставили сосульку, и Дженни поняла, что об этой идее она слышит впервые. Памела неодобрительно сжала губы в тонкую линию и чуть ли не затряслась от усилий, чтобы промолчать.

Дженни находила перспективу согласиться сразу весьма соблазнительной, но напомнила себе, что это все‑таки праздник Оливии, которая заслуживала лучшей участи, чем вид несчастного лица своей матери.

– Оливия, я польщена, – ответила Дженни, – но…

– Никаких но. У меня только одна сестра. Для меня будет честью, если ты примешь участие в свадебной церемонии.

– Могу я подумать? – спросила Дженни. – Я дам тебе знать, хорошо?

Сэмюэль Лайтси внимательно ее изучал.

– Вы так похожи на свою мать, – отметил он. – Поразительное сходство.

Гвен взяла мужа под руку. Дженни подозревала, что она сделала это, дабы удержать его от лишних замечаний. Дженни вежливо улыбнулась Сэмюэлю:

– Я не знала, что вы встречались с моей матерью лично.

Сэмюэль прочистил горло.

– Я не так выразился. Возможно, я видел ее мельком, очень давно.

Рурк согласился отпустить Дженни в лагерь «Киога» только при условии, что он расчистит дорогу и посыплет ее песком, а Дженни была только рада его помощи. Кроме того, Рурк настоял, чтобы Дженни взяла с собой Руфуса, старшего из его псов, дворнягу с примесью лайки, которого он нашел в брошенном хозяевами доме. У бдительного Руфуса была густая шерсть и необычайно светлые голубые глаза. Он ехал на заднем сиденье, наполняя воздух в машине собачьим запахом, и внимательно смотрел в окно. Снегоуборочная машина острыми лезвиями вспахивала нетронутый снег на дороге и посыпала ее солью и гравием. Дженни ехала позади, медленно, держась на расстоянии от сыпавшегося гравия. По обеим сторонам дороги ветви деревьев склонились под тяжестью снега, создавая такой красивый пейзаж, что Дженни вовсе не была против низкой скорости и наслаждалась видами местности.

– «Я не так выразился», – пробормотала Дженни, обращаясь к собаке. – Знаешь, я думаю, старикан врет.

Она попыталась понять почему. Возможно, ответ затерян где‑то в далеком прошлом.

От мыслей Дженни отвлек белый кролик, который выпрыгнул на дорогу и пронесся прямо перед ее машиной Руфус кинулся к окну и облизал стекло. Дженни замедлила скорость, пропуская кролика и глядя, как он стремглав бросился к лесу. Потом его белая шкурка слилась со снегом и пропала из вида. Руфус сел обратно, разочарованно заскулив.

После этого Дженни следила за дорогой внимательнее. Рурк расчистил квадратный участок для парковки. Затем они пошли осматривать домик и прилегающий к нему участок. Руфус радостно прыгал по сугробам.

– Это плохая идея, – заметил Рурк не в первый раз.

– Ну, хватит уже, – отрезала Дженни и побежала вперед.

Снегу было по колено. Легкий как перышко, он поднимался вверх облачками снежинок.

– Не будь занудой, – усмехнулась Дженни, доставая ключ, который ей дала Джейн. – Заходи, посмотрим домик вместе.

Через сугробы они пробрались к двери. Окрестности напоминали зимнюю сказочную страну. Зимний домик был самой старой постройкой на территории лагеря. Его построили для основателей лагеря, семьи Гордон, которая в 1920‑х годах иммигрировала из Шотландии. Дженни посмотрела на крепкий бревенчатый домик. Интересно, думает ли Рурк о том дне, когда они оказались здесь вместе? Может, он даже об этом не помнит.

– Дом, милый дом, – произнесла Дженни.

– Выглядит прямо как в книгах Стивена Кинга.

Значит, вот какие у Рурка романтические ассоциации с этим местом.

– Ох, перестань. Здесь чудесно. Если я и здесь не сумею закончить книгу, то не заслуживаю называться писателем.

Дженни с волнением распахнула дверь. Прошлым летом домик отремонтировали, и теперь внутри все было просто шикарно. Сложенный из речного камня двухъярусный камин, уходящий трубой в сводчатый деревянный потолок. Возле кухни и столовой – дровяная печь. В другом конце помещения лестница вела на чердак. Спальня была оформлена в старом стиле ушедшей эпохи. К ней примыкала ванная, а в самой спальне у окна с видом на озеро стоял грубоватый письменный стол с покатой столешницей.

Рурк зажег водонагреватель и затопил печь и камин. Дженни, широко улыбаясь, вышла из спальни.

– Мне начинает нравиться быть одной из Беллами, – сказала она.

– Я все равно думаю, что это безумие.

– Ты шутишь? Да люди отдают целое состояние, чтобы пожить в таком месте, как это. Мог бы и порадоваться за меня.

– Мне не нравится, что ты остаешься совершенно одна в этой глуши.

– Эта «глушь», если ты не заметил, находится недалеко от города. Здесь есть электричество и телефонная связь, так что мы сейчас находимся не на дрейфующей льдине. – Дженни захотелось прикоснуться ко лбу Рурка и разгладить складочки между бровями, но она сдержалась. – Мне необходимо это, Рурк. Это время наедине с собой… возможно, мне давно нужно было это сделать. И здесь вполне безопасно. Вспомни: мой дедушка приезжал сюда каждую зиму заниматься подледным ловом. Может, я и сама попробую.

– Ради всего святого, если ты выйдешь на лед, я клянусь, что привезу тебя обратно в город в наручниках.

Дженни рассмеялась, чтобы скрыть неожиданно отразившееся на лице возбуждение от мысли, что Рурк наденет на нее наручники.

– Экстренный выпуск новостей для Рурка. Я уже взрослая и сама за себя отвечаю.

– Возможно, но знаешь что? Я начальник полиции, и это место находится в моей юрисдикции. Так что не удивляйся, если я приеду патрулировать…

– Ты этого не сделаешь.

– Посмотрим.

– Ты сумасшедший.

– Сумасшествие – это оставаться здесь. Черт возьми Дженни! Почему ты такая упрямая?

– Это не упрямство. А декларация независимости. Я потеряла все, Рурк. И единственное, что меня успокаивает, – это шанс начать все с нуля.

– Ты ничего не начинаешь. Ты прячешься.

– Да пошел ты, Рурк.

– Уже пробовали! – бросил Рурк. – Не сработало!

– Хватит. – Дженни чувствовала, что еще чуть‑чуть, и она проиграет. – Уходи отсюда! Тебе лучше уехать, или я…

Одну за другой Рурк натянул перчатки.

– Или что? Вызовешь полицию?

Дата добавления: 2015-10-29