Пища для размышлений от Дженни Маески. Шахматный пирог

Шахматный пирог

Никто не знает с чего пошло название «Шахматный пирог». Конечно же ничего общего с известной игрой этот пирог не имеет. Моя бабушка записала этот рецепт со слов одной женщины, приехавшей из Техаса. О ней мне ничего не известно, знаю только, что этот рецепт был назван «Шахматный пирог мисс Иды».

Пусть наличие пахты в рецепте вас не пугает. Пирог получается таким сладким и ароматным, что к нему лучше подавать большую чашку кофе.

Шахматный пирог мисс Иды

4 яйца

¾ чашки сахара

2 столовые ложки муки

1½ чашки пахты

¼ чашки растопленного сливочного масла

цедра одного лимона

3 столовые ложки лимонного сока

1 чайная ложка ванили

свежие ягоды для украшения

В большой миске взбивайте яйца с сахаром, пока смесь не приобретет светло‑желтый цвет. Добавьте муку, потом пахту, Растопленное сливочное масло, цедру, лимонный сок и ваниль. Вылейте смесь в форму для выпечки коржей. Выпекайте в духовке при температуре 189 °C в течение 35–40 минут. Украсьте свежими ягодами.

Глава 11

1977 год

– О, Лора, посмотри на этот снимок! Мне он нравится, а тебе? – Маришка Маески показала одну из фотографий, которые она только что проявила. – Мне очень нравится моя новая стрижка.

Лора Таттл взглянула на снимок с притворным интересом. В то время как у ее лучшей подруги Маришки развивался бурный роман со сказочным принцем, она все лето работала в утреннюю смену в пекарне. Лора отошла на задний план, и к концу лета это достало ее окончательно. Однако сейчас она притворилась, будто восхищается фотографией. На снимке Маришка смеялась, глядя в камеру, а красивый и загорелый Филипп Беллами держал кубок, который выиграл в теннис. И все это на фоне киогского пейзажа: зеленые холмы и безмятежное озеро.

– Мне тоже нравится это фото. – Продолжая скрывать недовольство, Лора протянула фотографию Маришке.

В переулке за пекарней дул приятный ветерок. Лора и Маришка должны были выкатить из грузовика пустые тележки, на которых доставляли хлеб. Они решили сделать перерыв, перед тем как вернуться в душную, пропитанную запахом дрожжей пекарню.

– А знаешь что. – Маришка тряхнула красивыми волосами. – Я сделала все фотографии в двух экземплярах. Этот снимок я вставлю в рамку. Через несколько дней Филипп возвращается в Йельский университет, а это – единственная фотография, где мы вдвоем.

– Это потому, что вы не должны быть вдвоем, – заметила Лора.

– Не начинай, – предупредила Маришка, и в ее глазах загорелся недобрый огонек.

Но Лора прекрасно умела справляться с темпераментом своей подруги.

– Он помолвлен, – напомнила она.

– Да, с Памелой Лайтси, которая бросила его на все лето и укатила в Италию. Она его не заслуживает.

– Ты с ней незнакома, так откуда можешь знать, чего она заслуживает, а чего нет?

– Я знаю, какая она, – настаивала Маришка. – Испорченная богатенькая девочка. Когда Филипп порвет с ней, она просто купит новую машину себе в утешение.

– Но тем не менее эта девушка – такое же существо из плоти и крови, как и мы с тобой, – возразила Лора. Она понятия не имела, почему встала на сторону абсолютно незнакомой ей Памелы Лайтси.

– О, Лора. – Маришка выкатила из грузовика последнюю тележку. – Порадуйся за меня и Филиппа. Он такой… такой… он – для меня все.

– Ты сама себя слышишь?

Из них двоих Лора чувствовала себя более взрослой. Всегда. Маришка имела натуру свободолюбивую и непоседливую. Она усердно трудилась, но еще более усердно играла. Лора была практичной. Она усердно трудилась, а после трудилась еще усерднее. Значит, Филипп для Маришки – все.

– Ты любишь Филиппа или деньги семьи Беллами?

– Не будь глупой. Эти понятия неразделимы. Филипп – это Филипп, потому что он Беллами.

– То есть если их семья разорится и тебе придется жить в бедности, то для тебя это не будет иметь никакого значения? – Лора не могла не задать этот вопрос. Потому что в глубине души знала ответ. И если бы его знал Филипп, он бы так не сходил с ума по Маришке.

Маришка рассмеялась. Этот переливистый, красивый смех сделал ее самой популярной девушкой в школе. В прошлом июне во время выпускной сессии все только и говорили о том, что Маришка легко сдаст экзамены благодаря лишь своей внешности. Маришка не обращала на эти сплетни никакого внимания. Она прекрасно знала, что сдать экзамены ей поможет не только внешность. Взять хотя бы ее отношение к труду. Маришка трудилась на двух работах: в пекарне своих родителей и продавцом на полставки в ювелирном магазине по соседству.

– И что ты будешь делать, когда станешь богатой? – спросила Лора. – Серьезно, ты станешь такой скучной.

– Чушь. Я увижу весь мир и всю жизнь проведу занимаясь шопингом.

– А что насчет Филиппа?

«А Маришка вообще знает его?» – подумала Лора. Знает ли она, что, когда Филипп ест шоколадную булочку, он оставляет серединку напоследок? Что на концерте Allman Brothers в уголках его глаз от смеха появлялись морщинки?

– А что насчет Филиппа, – вздохнула Маришка. – Он… Лора, ты должна пообещать, что никогда не расскажешь…

– О чем? – нахмурилась Лора. – И с чего ты взяла, что он согласится со всеми этими путешествиями и шопингом?

– В этом‑то все и дело. Иногда я боюсь, что с Филиппом мне станет скучно.

Лоре захотелось взять Маришку за плечи и хорошенько встряхнуть.

– Если ты этого боишься, тогда зачем планируешь будущее с этим мужчиной?

– Господи, клянусь, ты говоришь как старая, сварливая кошелка! – нахмурилась Маришка. Она наклонилась к боковому зеркалу грузовика и поправила волосы у висков. – Надо было тебе вообще об этом не рассказывать. – Маришка подкрасила губы и привалилась спиной к грузовику. – Хотя нет. Мне нужно было кому‑то об этом рассказать. Такую тайну тяжело носить в себе целое лето, а ты – единственная, кому я доверяю.

Несмотря на тоску по Филиппу, Лоре льстило, что Маришка делится с ней рассказами о своей тайной любви. Возможно, потому, что самой Лоре такие отношения не светят. Нет на свете человека, чья жизнь была бы более унылой и безрадостной, чем жизнь Лоры. Единственным источником драм и романтизма являлась Маришка, которая проживала жизнь, словно героиня какой‑нибудь мыльной оперы.

К сожалению, героини мыльных опер, как правило, оставались одни, с разбитым сердцем или, как минимум, теряли память.

– Послушай, – сказала Лора Маришке, – я правда надеюсь, что все разрешится.

– Но?..

– Я не говорила «но».

– А тебе и не нужно. Я и так его услышала. Но что?

Лора вздохнула:

– Я просто беспокоюсь о том, что будет с тобой, когда лето закончится и Филипп вернется в университет. Он мог… ну, ты знаешь, что я имею в виду. Отсюда и пошел термин «летний роман». Как только лето заканчивается, то же происходит и с романом.

– Только не в нашем с Филиппом случае, – возразила Маришка.

Лора прикусила язык. Маришка и Филипп происходили из абсолютно разных миров. И они обманывают себя, если думают, что ужиться вместе будет легко. Лора уже наблюдала подобное раньше. У таких людей мало общего, и им, как правило, тяжело жить вместе. Золушка и Прекрасный принц – это только сказка. В реальной жизни принцы женятся на принцессах, а не на прислуге.

– Кроме того, – добавила Маришка, – у меня есть страховка.

– Я не понимаю.

Маришка загадочно улыбнулась и провела рукой по животу.

– Я еще не говорила ему, так что не проболтайся.

Эти слова подействовали на Лору, как пощечина. Маришка улыбнулась шире, а потом рассмеялась:

– Ты бы себя видела! Ты точно выглядишь еще более удивленной, чем я, когда узнала.

«Потому что ты это спланировала», – едва не сказала Лора. Маришка утверждала, что им с Филиппом не нужно ничего, кроме любви. И все же решила подстраховаться и забеременеть. И в то время как Лора почти ничего не знала о Филиппе, Маришке было прекрасно известно, что этот красивый молодой человек очень порядочный. Сам президент Картер собирался наградить Филиппа за помощь беднякам из Нью‑Хейвена. И теперь, когда Маришка беременна, он никогда ее не бросит.

– Я… эм… не знаю, что сказать. В смысле… я рада за тебя.

Сердце Лоры упало вниз. Она и представить не могла, как с этим справиться. Маришка сама еще ребенок. Рожать в таком возрасте – это ошибка.

Лора немного сочувствовала супругам Маески. Они хотели иметь большую семью, но, по словам матери Лоры, у Хелен так тяжело протекали роды, что она чуть не умерла. И больше не могла иметь детей. Возможно, именно поэтому Маришка выросла такой испорченной. Супруги Маески отдавали ей все, что имели. Отсюда и проблема всех избалованных людей. Они всегда недовольны, не важно, сколько и что им отдают. Они всегда хотят большего.

– Так когда ты собираешься сказать Филиппу? – спросила Лора.

– Я еще об этом не думала.

– Маришка, ты должна…

– Я скажу, клянусь, что скажу. Ты – первая, кому я рассказала… ну, почти.

– Почти? – Лоре не понравилось, как это прозвучало.

– Я была несколько шокирована, когда мне позвонииз клиники и сообщили о беременности. И как‑то сболтнула об этом покупателям в пекарне.

– Ох‑ох.

– Именно «ох‑ох». – И Маришка снова рассмеялась. – Ты не поверишь, кем были эти покупатели! Мистер и миссис Лайтси!

Лора лишь тряхнула головой. Конечно же Маришка не случайно сболтнула о беременности.

– Родители Памелы.

– Филипп говорит, что они – лучшие друзья его родителей. Семья Лайтси приехала в лагерь на церемонию закрытия летнего сезона. Он сказал, что они каждый год сюда приезжают.

Несмотря на летнюю жару, Лора ощутила, как по ее коже пробежал холодок. Вот что задумала Маришка. Она будет вертеть всеми, как захочет, Лора это знала. Сказать родителям Памелы о своей беременности – это лишь часть плана Маришки.

– Они знают, что это ребенок Филиппа?

– Не имеет значения. Как только Филипп увидится с Памелой, которая на следующей неделе приедет в университет, он объявит о разрыве помолвки. Потом он женится на мне, и все будет прекрасно.

– Но не у Памелы Лайтси.

– После покупки новой машины – и у нее тоже, – весело возразила Маришка.

Через два дня Лора подрезала астры в цветочных ящиках перед пекарней и, услышав свисток поезда, вспомнила, что Маришка отправилась на вокзал попрощаться с Филиппом. Некоторое время спустя Маришка вернулась в пекарню. Она была бледной и выглядела разбитой, совершенно другим человеком. Лора никогда не видела Маришку такой.

Над верхней губой Маришки выступили бисеринки пота. Ее немного шатало. Рукой Маришка хваталась за живот, словно ее вот‑вот стошнит.

– Что случилось? – спросила Лора, откладывая садовые ножницы. – Ты ужасно выглядишь.

Маришка опустилась на стул за один из столиков рядом с пекарней.

– Я порвала с ним.

– Я не понимаю, – произнесла Лора в замешательстве. – Он плохо воспринял новость? Он не хочет ребенка?

– Я не сказала ему о ребенке. – В глазах Маришки плескалось отчаяние. – Он никогда не должен об этом узнать, понимаешь? Никогда.

– Не сходи с ума! Он имеет право знать.

– Перестань, Лора! Клянусь, если ты скажешь хоть слово… – Маришка потерла виски. – Мне нужно подумать.

– Послушай, пару дней назад ты планировала свое будущее с эти человеком. Он передумал?

– Нет. Он умолял меня не бросать его.

– Тогда почему ты это сделала? – спросила Лора, пы‑таясь понять, что же на самом деле произошло.

Маришка глубоко втянула воздух и посмотрела на свое отражение в окне пекарни.

– Мне предложили кое‑что получше.

– Что значит – предложили получше? Кто предложил?

Маришка не ответила. Она горько рассмеялась, встала из‑за стола и зашагала прочь. И хотя Лора звала ее по имени, Маришка ничего не отвечала, а лишь шла по тротуару, высоко подняв голову. Она достала что‑то из своей сумочки, разорвала, выкинула в урну и зашагала дальше.

Лора не удержалась. Она вытащила из урны разорванную бумагу. Ею оказалась фотография Маришки и Филиппа, разорванная точно посередине. Не медля ни секунды, Лора забрала разорванный снимок себе. Маришка несомненно поступила слишком опрометчиво.

Пища для размышлений от Дженни Маески

Хлеб «Дружба»

В нашей пекарне «Скай‑Ривер» при создании многих хлебов используется закваска, и хлеб «Дружба» является одним из самых популярных. Он назван так потому, что его закваской можно легко поделиться с друзьями. Кажется невероятным то, что все ингредиенты должны бродить в течение нескольких дней. Но в конечном счете это придает хлебу незабываемый вкус и аромат. К тому же этой закваской и рецептом вы можете поделиться со своими друзьями.

Данный рецепт можно легко переделать. Вы можете добавить сушеные фрукты, орехи, миндальное масло или сладкие специи.

Закваска для хлеба «Дружба»

3 чашки сахара

3 чашки муки

3 чашки молока

День первый: в неметаллической миске смешайте одну чашку сахара, одну чашку муки и одну чашку молока. Перемешайте деревянной или пластиковой ложкой (не используйте металлическую ложку или миксер). Накройте миску полотенцем. Оставьте ее стоять при комнатной температуре. Не ставьте в холодильник.

Помешивайте смесь один раз в день на протяжении второго, третьего и четвертого дня.

День 5‑й: добавьте одну чашку сахара, одну чашку муки и одну чашку молока и перемешайте.

Помешивайте смесь один раз в день на протяжении шестого, седьмого и восьмого дня.

День 9‑й: добавьте одну чашку сахара, одну чашку муки и одну чашку молока. Отлейте 3 чашки смеси и каждую из них отдайте трем друзьям вместе с рецептом. Оставшуюся закваску оставьте себе.

Хлеб «Дружба»

1 чашка закваски

1 чашка подсолнечного масла

1 чашка сахара

½ чашки молока

2 чайные ложки корицы

½ чайной ложки пищевой соды

2 чашки муки

1½ чайной ложки пекарского порошка

½ чайной ложки соли

1 чайная ложка экстракта ванили[7]

3 яйца

1 большая упаковка для приготовления ванильного пудинга

Хорошенько перемешайте закваску и все ингредиенты. Смажьте маслом две большие формы для выпекания хлеба и посыпьте их смесью корицы и сахара. Поместите смесь в формы. Сверху намажьте сливочным маслом и посыпьте оставшейся смесью сахара и корицы. Выпекайте при 170 °C в течение 50–75 минут.

Глава 12

В новом доме Грега Беллами было что‑то унылое. Едва Дженни ступила на порог викторианского особняка на Спринг‑стрит, она тут же ощутила небывалую тяжесть печали. Снаружи он выглядел как и все дома в Авалоне: высокий, с остроконечной крышей, окруженный голыми деревьями и снегом, походившим на белое полотно, которое только и ждало, когда его разрисуют.

Но внутри дом был совершенно иным. Предметы мебели беспорядочно стояли там и тут. Коробки с вещами, необычные предметы мебели, на подоконнике – стопка корреспонденции. Все это походило скорее на гостиничный номер. Однако Грег и двое его детей, Макс и Дэзи, планировали остаться здесь навсегда.

– Давай я возьму у тебя пальто, – предложил вышедший в прихожую Грег.

Филипп уже был здесь. Он сидел у кухонного стола с бокалом вина в руке. Рурка тоже приглашали, но он отказался, сославшись на работу. Возможно, он и правда работал допоздна, но Дженни казалось, что он просто не любил семейные посиделки. Дженни тоже они не нравились, но она улыбнулась Филиппу, желая дать ему шанс. Идея снова обрести родственников ее очень волновала. Дженни выросла, считая себя единственным ребенком в семье. А теперь у нее появилась целая семья незнакомых людей.

– Это тебе. – Дженни вручила Грегу коробку, которую принесла с собой. – Хлеб «Дружба». Говорят, он приносит удачу в новый дом.

– О, спасибо! – Грег широко улыбнулся. – Мне понадобится вся удача этого мира.

Послышались шаги: по лестнице спустились Дэзи и Макс. Макс остался крутиться возле стойки перил.

– Привет, Дженни, – поздоровался он. – Привет, дядя Фил.

Дженни хотелось поближе познакомиться со своими племянниками и дядей. Все они обладали фирменной внешностью Беллами: прямые волосы, ровные зубы, хорошая осанка и природное обаяние. Дэзи, как и всех старшеклассниц, было сложно понять. Красивая, светловолосая, тихая, она обладала прекрасными манерами. Макс учился в пятом классе. Он был высоким и худощавым, наполненным любовью к жизни, которую выдавала вечная улыбка на губах и его неугомонность.

Дженни вручила им контейнер с закваской и объяснила, что с ней делать и как поделиться с друзьями.

– И таким образом получается, что закваска никогда не заканчивается, – объяснила она.

– А что будет, если не печь хлеб каждые десять дней? – спросил Макс. – Если нарушить эту цепочку, на нас свалится проклятье?

– Конечно, откуда ты узнал об этом? – пошутила Дженни. – У младшего члена семьи появляется сыпь на голове, и ему приходится бриться налысо.

Макс запустил руку в свои густые песочно‑каштановые волосы.

– Очень смешно.

– Мог бы не дурачиться, а спокойно спросить, – заметила Дэзи.

– Если серьезно, то закваску можно поставить в холодильник и хранить ее там сколько угодно.

В дверь ворвался ледяной ветер, и в снежном вихре показались Коннор и Оливия. Они поздоровались со всеми, а Дженни отошла в сторонку и стала наблюдать за отношениями внутри семьи. Ведь она была такой неопытной в этих делах. Оливия без всяких усилий дарила свое тепло дяде, племянникам и особенно своему отцу. Между ним и Оливией чувствовалась крепкая связь. Такая могла родиться только от длительного и доверительного общения. Дженни ощутила боль. Не от зависти или обиды, а от сожалений по тому, что упустила.

Дженни почувствовала, как на нее кто‑то смотрит. Выяснилось, что это Коннор. Он был крупным и обладал грубой, мужской красотой. Дженни знала, как нелегко ему пришлось в детстве, а теперь он в высшей степени доволен Оливией и чувствует себя превосходно.

– Не волнуйся, – сказал Коннор, словно прочитав мысли Дженни. – Ты привыкнешь.

– Подарок на новоселье, – объявила Оливия и вручила Грегу увесистый пакет из магазина.

– С тех пор как мы сюда переехали, это уже третий, – запротестовал Грег. – Тебе пора остановиться.

– Нет, пока в этом доме не станет уютно, – подразнила его Оливия и засмеялась. – А то он все еще напоминает вокзал.

Дженни легко сумела различить среди прочих предметов в доме другие подарки Оливии. Теплое одеяло с бахромой, зеленый кашемировый шарф на спинке стула. Рядом с ним лежала подушка, обшитая богатой парчовой тканью. На этих предметах виделся отпечаток изысканного вкуса Оливии. Ее новым подарком оказалось бра с абажуром из хрустальных подвесок, призванное превратить обычное кресло и журнальный столик в читальный уголок.

– Должен признать, – сказал Грег, – что у тебя в этом талант. Тебе надо деньги на этом делать.

– Хорошая идея. – Оливия передала Максу свое пальто и шарф.

Конечно, Грег подшучивал. Оливия и так зарабатывала деньги своим талантом. Она была декоратором и специализировалась на приготовлении домов к продаже. Оливия так любила переставлять, видоизменять и давать вещам новую жизнь, что основала собственную компанию на Манхэттене и назвала ее «Преображение».

Внутренний вид дома Грега – если его вообще можно было так назвать – напоминал общагу. В центре комнаты на месте обеденного стола, словно в пивной, стоял огромный бильярдный стол. На нем лежал кусок фанеры. На стене висел неоновый щит с рекламой пива и дартса, а в камине стоял гриль для барбекю.

– Чтобы делать хот‑доги, – объяснил Грег.

– И пастилу, – добавил Макс. – Мы называем это домашним походом.

Дженни не могла определить, на что дом походит больше: на общежитие или на лагерь. Вместо кроватей здесь лежали спальные мешки. Прямо на голых матрасах.

– Нам с тобой нужно будет прикупить вам постельное белье, – тихо сказала Оливия Дэзи, пока они поднимались по лестнице.

Дженни потеряла счет спальням, кладовкам и ванным комнатам. Большинство из них пустовали и не обогревались, их двери были заперты.

– Слава богу, – сказала Дэзи, – папа стал брать не все вещи. Это здорово – начинать все с нуля.

– Здесь достаточно комнат, так что ты можешь остаться у нас, Дженни, – предложил Грег. – Столько, сколько потребуется.

Дженни наполнило тепло и благодарность. Вот так и должны вести себя в настоящей семье. Собираться вместе, помогать друг другу. Но Дженни пока с трудом верилось в происходящее. Без общего прошлого в существование общей семьи поверить сложно.

– Это очень мило с вашей стороны, – улыбнулась Дженни. – У меня сейчас в жизни шаром покати.

Она считала, что с таким решением возникнет много проблем. Грег был ее дядей, но фактически они оставались незнакомыми людьми. Он только что развелся, его бывшая жена была адвокатом. Все слишком сложно, подумала Дженни.

– Но на данный момент все хорошо, – закончила она.

– Действительно, – согласилась Оливия. – Как может быть иначе с начальником полиции?

Щеки Дженни тут же запылали.

– Это лишь временно. Совсем ненадолго.

– Мы знаем, – улыбнулась Оливия.

Когда пришла Лора Таттл, Дженни очень удивилась. Оказалось, что ее пригласил Филипп.

– Я принесла пирог, – сказала Лора и направилась на кухню.

Все тут же кинулись следом накрывать на стол. Дженни было странно и радостно снова ощутить себя частью семьи. Ужинали спагетти с салатом и хлебом из пекарни. Ничего грандиозного, все просто и вкусно. Походная тема продолжилась бумажными тарелками и пластовыми вилками. Вместе с тем у Грега оказались бокалы для вина.

Позже пили вино и кофе. На десерт ели шахматный пирог из пекарни. Дети извинились и отправились смотреть телевизор, а взрослые вернулись к обсуждению ситуации Дженни. Каждый хотел помочь, и больше всех ее отец.

– Я не хочу торопить тебя. Знаю, что для тебя это переломный момент, – сказал Филипп.

Это еще мягко сказано, подумала Дженни.

– Возможно, тебе захочется уделить больше времени писательству, – продолжал он. – Ты прекрасно пишешь.

– Ты читал мою колонку? – удивилась Дженни.

Филипп кивнул.

– Я подписался на «Авалонский трубадур» с доставкой в Нью‑Йорк, чтобы каждую среду иметь возможность читать «Пищу для размышлений». – Филипп улыбнулся потрясенному выражению лица Дженни и положил себе еще кусочек пирога. – В городе ты сможешь встретить людей, чьи работы издаются, и окончательно решить, хочешь ли заниматься писательством.

Занятая своими мыслями, Дженни решила, что она что‑то не так расслышала.

– Это ведь всего лишь еженедельная колонка, а не постоянная работа.

– Знаешь, – сказал Филипп, – я всегда хотел быть писателем. Но мне это не подходит.

– А мне подходит?

– Ты молода, чтобы решиться попробовать.

Дженни взволнованно посмотрела на сестру и отца.

– Спасибо вам. Я так польщена тем, что вы читали мою колонку.

Дженни улыбнулась, твердо решив унять панику в своем сердце.

– Я всегда думала, каково это будет – стать писателем по профессии. Возможно, я соберу все свои рецепты и очерки в одну книгу.

Вот. Она сказала это. Она рассказала этим людям о своей мечте. Идея стать писательницей всегда была такой хрупкой и маловероятной. Дженни держала ее в себе как величайший секрет. А возможно, Рурк прав. Когда она поделилась своей мечтой, эта мысль облеклась в форму, обрела содержание и стала яснее.

Ей придется много работать, чтобы восстановить все то, что было утеряно при пожаре. И хотя ее колонки хранились в газетных архивах, все остальное: то, что она не печатала, потому что материал был сырым, или слишком личным, или новым, – все сгорело, и она не была уверена, что будет в состоянии все это восстановить.

– Тогда тебе нужно это сделать, – сказала Оливия.

– Твои статьи приятно читать, – добавил Филипп. – Мне нравится, что читатели могут словно подглядеть за жизнью пекарни. У меня такое чувство, будто я знаю твоих бабушку и дедушку, постоянных покупателей и людей, которые годами там работают. Я горжусь тобой. До этого я никогда не читал кулинарные колонки, а теперь я всем хвастаюсь писательским талантом своей дочери.

Слышать эти слова было приятно до невозможности. Никогда в жизни Дженни и представить не могла, что ее отец будет гордиться тем, что она делает. Конечно, бабушка и дедушка признавали ее образованность, но читать на английском они не любили. И вот этот интеллигент – Филипп Беллами – настолько гордится ею, что рассказывает об этом своим друзьям.

– Как насчет того, чтобы какое‑то время пожить в Нью‑Йорке? – спросил Филипп.

– Я… – Дженни поспешно отпила вина. В Нью‑Йорке? Пожить в Нью‑Йорке? Он что, шутит? Ладно, подумала Дженни. Только спокойствие. – Я не совсем уверена… Я пока не решила. – Может, самое время? – Но пекарня…

– Ты могла бы взять отпуск.

Недавно Дженни поняла, что Беллами не совсем представляют себе, как все устроено в реальном мире.

– Это не так просто. В пекарне нельзя просто взять отпуск. Ведь она открыта семь дней в неделю.

– Все можно уладить, – вмешалась Лора. – Я могу присмотреть за пекарней в твое отсутствие.

В жизни Дженни никогда не было времени, когда она была бы не вовлечена в дела пекарни. Даже ребенком она каждый день проводила там часть своего времени, подметая пол, складывая противни или просто составляя компанию бабушке. Они любили вместе петь на польском старые песни.

Дженни ярко помнила, как бабушка ласково гладила ее по голове, словно это было только вчера.

– У тебя самая важная работа, – говорила бабушка, когда Дженни была еще совсем крохой. – Благодаря тебе я помню, зачем пеку хлеб.

Да, приятное воспоминание. А ведь таких у нее множество. Целый город наполнен этими воспоминаниями. Дженни любила свой город, любила пекарню. Но было что‑то, какая‑то пустота, жажда, которая ее постоянно преследовала. После школы Дженни сразу начала работать в пекарне, и, надо признать, чувствовала себя неплохо, но, возможно… Возможно, она должна ухватиться за эту возможность, уехать и начать новую жизнь.

Сейчас ли? Этот вопрос мучил ее. После пожара она наконец‑то почувствовала связь с Рурком. А может, это самая главная причина бежать из города как можно скорее. Дженни снова отпила вина, надеясь, что остальные не заметят ее эмоций. А потом почувствовала… знакомый страх, нарастающий внутри, словно звук приближающегося локомотива. Боже, только не сейчас, подумала Дженни. Пожалуйста, только не сейчас.

Спокойно, сказала она себе. Спокойно. Она ведь может просто извиниться, пойти в туалет и принять таблетку. И никаких проблем. Пока Дженни так сидела, без всякого выражения эмоций на лице, пытаясь скрыть свое состояние, в лавине тревоги в ее сознании всплыла любопытная мысль. У нее отсутствовали приступы паники, пока она была с Рурком.

Совпадение? Приступ случился сейчас, потому что пришло время или потому что рядом не было Рурка Макнайта?

Грег, Оливия и Коннор убрали со стола и ушли мыть посуду, оставив Дженни с Филиппом и Лорой.

– Расскажи мне о Маришке, – вдруг попросил Филипп Лору. – Я хочу понять.

Заинтригованная Дженни пододвинулась ближе. Должно быть, Филипп неспроста спросил об этом в ее присутствии. Лора восприняла эту просьбу спокойно.

– Долгое время Маришка жила не здесь, – сказала она, переводя взгляд с Филиппа на Дженни. – А потом, когда вернулась обратно с Дженни, все равно много времени проводила вне дома. Ее родители были счастливы присматривать за ребенком. – Лора улыбнулась Дженни. – Ты была таким ангелочком.

Дженни пыталась понять глубинный смысл этих слов. «Время вне дома» могло означать вечеринки у друзей. Из разговоров бабушки и дедушки Дженни знала, что ее мать не всегда приходила домой ночевать. Поездка на выходные могла растянуться на целую неделю, иногда на две. Вот почему никто не придал значения тому, что однажды Маришка не пришла домой. Конечно, никто и предположить не мог, что на этот раз опоздание затянется навечно.

– Супруги Маески были потрясающими, – продолжала Лора. – Они дарили Дженни всю свою любовь. Счастливый ребенок – это прекрасно. Невозможно грустить, когда на твоих коленях смеется маленькая девочка.

Дженни с трудом удержала улыбку на губах. Да, она была счастливым ребенком. Но еще она была четырехлетней девочкой, привыкшей к постоянному отсутствию матери.

– Когда вы поняли, что Маришка не вернется? – спросил Филипп.

– Не могу сказать точно. Возможно, через месяц. Или через шесть недель. Помню, как Лео сказал заместителю шерифа, который заходил по утрам в пекарню пить кофе с булочками, что Маришка регулярно звонила, но звонки внезапно прекратились. Так обычное беспокойство вылилось в официальное заявление в полицию, закончившееся расследованием. Однако нас предупредили с самого начала: когда внезапно пропадает взрослая женщина, есть шанс, что она сама этого захотела.

Определенно мать Дженни не хотела, чтобы ее нашли, и не желала возвращаться в захолустный городок, где никогда не обретет счастье.

Тревога в груди не давала Дженни покоя. Она извинилась и, зайдя в ванную, проглотила полтаблетки, не запивая водой. Постояв немного перед дверью столовой, она все же решилась зайти обратно. Лора и Филипп склонились друг к другу через стол. Увлеченные разговором, они не заметили, как вошла Дженни. Она почувствовала в их голосах напряженность и остановилась, не желая прерывать разговор.

– …Не знала, увижу ли я тебя снова после того лета, – говорила Лора. – Ты приехал в киогский лагерь вместе со своей новой женой, а еще через несколько лет со своей маленькой дочкой.

– Но ты знала, Лора! – Филипп осушил свой бокал. – Бог мой, ты знала!

– Были вещи, о которых мы не говорили никогда. Например, о тебе.

– Почему ты ничего не сказала?

– Не мне было об этом рассказывать.

– Ты единственная, кто мог рассказать о Дженни, ты молчала!

– Я защищала этого ребенка! – разозлилась Лора.

– Какого черта ты имеешь в виду?

– Сам подумай, Филипп. Дженни была счастливой девочкой и росла в безопасном мирке, полном любви. Я представить себе не могла, что случится, если в ее жизни вдруг появится какой‑то незнакомый мужчина и она начнет называть его папой. Но я точно знала, что у твоей семьи достаточно денег и влияния, чтобы забрать ее у нас.

– У вас?

– У ее бабушки и дедушки, – поправилась Лора, а потом со злостью добавила: – И от меня, да! Я любила Дженни, но у меня не было никаких прав на нее. Я очень боялась ее потерять.

– Неужели ты думала, что я и моя семья такие монстры?

– Я считала вас нормальной семьей. И я просто не могла представить Дженни рядом с вами. Разве твоя жена приняла бы ее? Ребенка другой женщины? А твоя дочь, Оливия… я понятия не имела, будет ли для нее хорошо обрести сестру. В любом случае я бы оказалась той, кто решил судьбу маленькой девочки. А мне этого делать не хотелось.

Той маленькой девочки больше нет, подумала Дженни, и в ее сознании созрело решение. Сейчас она уже взрослая женщина, и устала от этих тайн и страха.

После ужина Дженни поехала домой. Она по привычке свернула на Мэйпл‑стрит и только потом вспомнила, что ее дома там больше нет. А в доме Рурка ее ждет большая удобная кровать. Но, оказавшись вблизи своего дома, Дженни почему‑то решила обязательно проехать мимо него.

Под шинами автомобиля хрустела дорожная соль. Дженни не стала сворачивать на подъездную дорогу, заваленную снегом, а припарковалась на обочине. Пустой провал между домами выглядел ужасно. Перед ним возвышались два клена. Когда Дженни была маленькой, бабушка сгребала листья осенью в такие огромные кучи, что в них можно было бы нырнуть с головой. Теперь деревья выглядели нелепо, словно скелеты, неизвестно зачем оказавшиеся на пустом месте. Отсюда Дженни видела задний двор. Когда операция по спасению имущества завершилась, дом снесли, оставив на его месте лишь обломки. После расчистки из‑за сожженной земли место стало походить на зону военных действий.

Но всю прошлую ночь и почти весь день шел снег, и теперь большие сугробы скрыли все признаки дома, простоявшего на этом месте семьдесят пять лет. Теперь Дженни видела лишь белое пространство, отгороженное черно‑желтой лентой. Свет уличного фонаря вырисовывал малейшие детали. То место, где раньше была гостиная, где они по вечерам сидели и разговаривали с бабушкой, теперь пересекали кроличьи следы.

До болезни бабушка очень любила поговорить. Она могла бесконечно что‑то обсуждать, и ей нравилось отвечать на вопросы. А так как у Дженни всегда их было полным‑полно, они идеально подходили друг другу.

– Расскажи, как ты была маленькой девочкой и жила в Польше, – просила Дженни.

Это была любимая бабушкина тема. Ее взгляд смягчался и становился рассеянным, как будто она была уже не здесь, а где‑то очень далеко. Бабушка рассказывала Дженни о днях, проведенных в деревне Бржежны в окружении пшеничных полей и платановых лесов, где воздух наполнен пением птиц, шумом быстрой речки и звоном колоколов.

Когда Хеленке исполнилось шестнадцать, ее отец доверил ей возить пшеницу и кукурузу на мельницу для помола. Там Хеленка познакомилась с сыном мельника, который был так крепок и силен, что мог крутить жернова одной рукой. Его глаза были цвета бирюзы, а смех таким веселым и заразительным, что люди, слышавшие его, тут же бросали свои дела и начинали смеяться вместе с ним.

И конечно же Хеленка в него влюбилась. А что она могла поделать? Молодой мельник был самым сильным и добрым человеком в деревне и говорил, что она краше солнышка.

Для Дженни все это было волшебной сказкой. Но в отличие от сказки для молодоженов не наступило «жили долго и счастливо». Всего через две недели после свадьбы Германия напала на Польшу. В деревне хозяйничали солдаты, горели дома и магазины. Повсюду убивали, здоровых мужчин и парней забирали в армию, с женщинами творили бесчинства, детей запугивали. Когда Дженни стала взрослее и могла сама прочитать о резне в деревне Бржежны, она поняла, что бабушка не рассказывала ей многих ужасных вещей.

Единственной причиной, по которой Хеленка и Леопольд сумели выжить, было то, что в этот день они отправились в райцентр, чтобы зарегистрировать свои отношения. Когда они вернулись, деревня была разорена, а члены их семей убиты или бежали.

– На следующий день, – рассказывала бабушка, – мы отправились в путь.

Бабушка долго говорила, а Дженни задавала много вопросов и вскоре перед ее глазами вырисовывалась картина. Хеленка и Леопольд ушли из деревни в чем были, с мешком сушеных яблок и кое‑какими припасами, включая ящичек с закваской для ржаного хлеба, который Хеленке подарила ее мать в день свадьбы.

Германия напала на Польшу, напала и на Россию. Для поляков каждая река, каждая дорога превратилась в поле битвы. Не осталось ни одного безопасного уголка для мирных жителей, которые веками обрабатывали свою землю, растили на ней детей и хоронили здесь мертвых. В ходе Второй мировой войны погибло около шести миллионов поляков. Бабушке и дедушке Дженни повезло выжить.

– Куда вы отправились? – спрашивала Дженни.

– К Балтийскому морю.

Когда Дженни была маленькой, ей казалось, что это все равно как пойти в магазин за углом и купить бутылку молока. Позже она поняла, что ее бабушка и дедушка, которые были почти детьми и никогда прежде не покидали свою маленькую деревню, прошли сотни миль пешком и, достигнув порта Гданьск, заплатили за проход, пообещав тяжело работать.

Иногда Дженни задумывалась о людях, которых бабушка навсегда потеряла: ее родителях, шестерых братьях и сестрах, всех, кого бабушка знала.

– Наверное, ты так по ним скучаешь, – вздыхала Дженни.

– Это правда, – отвечала бабушка. – Но все они здесь. – И она мягко прикасалась ладонью к своей груди. – Они навсегда в моем сердце.

Дженни прислонилась к машине, закрыла глаза и прижала кулаки к груди, молясь, чтобы бабушка оказалась права. Пока помнишь человека, думаешь о нем и любишь его, он всегда будет рядом с тобой.

Дженни глубоко и судорожно выдохнула, открыла глаза и заморгала от ночного холодного ветра. Не сработало. В ее сердце ничего нет. Дженни почувствовала себя опустошенной. Внутри нарастал страх.

Из‑за угла выехала машина, затопив улицу белым светом фар. Через дорогу в окне дома миссис Самюэльсон шевельнулась занавеска. Машина подъехала ближе, и Дженни узнала в водителе Рурка Макнайта. Он припарковался на обочине, вышел из машины и направился к ней. Сердце Дженни пропустило один удар.

На Рурке все еще была рабочая одежда. Полы длинного пальто развевались сзади. Рурк подошел к ней.

Дженни трясло. Она сунула руки в карманы и сказала:

– Привет.

– И тебе привет. – Рурк окинул взглядом пустошь. – Все нормально?

– Конечно, – ответила Дженни, зная, что настоящий вопрос «Что ты здесь делаешь?» – Я… эм… Я приехала сюда по ошибке. Понимаешь, поехала домой на автопилоте. – Дженни попыталась улыбнуться. – Мне необходимо время, чтобы привыкнуть.

Дженни не могла вынести взгляд Рурка – смесь сочувствия и доброты, – поэтому она снова прислонилась к машине и нашла взглядом то место, где раньше было окно спальни на втором этаже.

– А ты знаешь, – спросила Дженни, – что, когда была маленькой, я вылезала из окна вон по тому суку. – Она показала на клен. – И меня ни разу не поймали.

– Зачем? Чтобы тайком уйти из дома?

Дженни попыталась понять причину резкой нотки в голосе Рурка.

– По‑разному, – ответила она. – Обычно чтобы встретиться с друзьями на речке и потусить. Иногда мы ездили в Коксаки смотреть кино под открытым небом. Мы не совершали ничего противозаконного. Ради бабушки и дедушки я старалась держаться подальше от проблем.

– Хотел бы я, чтобы все дети были такими, – вздохнул Рурк. – Насколько легче тогда стала бы моя работа.

– Мне всегда было жалко бабушку и дедушку из‑за моей матери, – пояснила Дженни. С каждым вдохом страх внутри утихал. – Она разбила им сердце. В них всегда оставалась какая‑то печаль. Особенно в дедушке. Когда доктора сообщили о его болезни, он сказал, что, возможно, дочь приедет на похороны.

Дженни пнула снег мыском ботинка. Она всегда чувствовала, что должна как‑то компенсировать отсутствие своей матери.

– И так как моя мать навсегда оставила бабушку с дедушкой, я решила навсегда с ними остаться.

В очень раннем возрасте Дженни поняла, что ее предназначение заключается в том, чтобы не давать бабушке с дедушкой печалиться, и в течение всех этих лет старалась ему соответствовать. Странно вдруг лишиться своего предназначения.

Некоторое время Рурк молчал. Дженни провела проверку по баллам, предложенную доктором. Несколько минут назад тревога была на восемь баллов из десяти. Сейчас, к огромному облегчению Дженни, она опустилась до шести, а возможно, и до пяти‑четырех. Может, это действие таблетки, которую она приняла в доме Грега? Или просто пришло время успокоиться.

– В доме было несколько коробок с полицейскими отчетами об исчезновении моей матери, – вспомнила Дженни. – Они сгорели при пожаре.

– Их копии хранятся в департаментских архивах, – заверил ее Рурк. – Если хочешь, я могу проверить эти записи.

– Спасибо. Последние несколько дней я думала о ней больше, чем обычно.

Подул сильный ветер со снегом.

– Это странно, но часть меня считала, что моя мать приедет после смерти бабушки.

– Почему это странно?

– Для меня странно было думать об этом. Я имею в виду, если она не приехала, когда ее отец заболел и умер и когда с ее матерью случился удар и мы стали нищими… если все это не заставило ее вернуться, глупо было надеяться, что ее вернет смерть бабушки.

Рурк ничего не ответил, и Дженни была этому рада. Потому что одной из версий, почему ее мать не возвращается, было то, что она мертва. Дженни отказывалась об этом думать. Если бы Маришка умерла, они бы узнали.

– Какая ирония, – усмехнулась Дженни. – Вдруг в моей жизни, практически из ниоткуда, появился Филипп. Когда я решила, что осталась совершенно одна, у меня вдруг появилась целая семья родственников.

– Ты никогда не останешься одна, – сказал Рурк.

Эти слова и тон его голоса заставили Дженни вздрогнуть.

– Рурк? – тихо позвала она.

Рурк взял себя в руки и снова натянул маску доброго полицейского.

– Я имею в виду, ты ведь часть этого города, – пояснил он. – Все здесь тебя любят. Твоя лучшая подруга – здешний мэр.

– Ты прав. Я невероятно везучая. – Дженни глубоко и медленно вдохнула холодный воздух. – Во всем произошедшем мало хорошего, – продолжила она. – Я лишилась дома и семьи. Такого не пожелаешь даже злейшему врагу.

– У тебя нет врагов, – заметил Рурк.

– Если не выяснится, что кто‑то поджег мой дом.

– Никто не поджигал твой дом.

– Вообще‑то во всем этом все‑таки есть нечто хорошее. Когда я лишилась дома, передо мной открылся целый мир возможностей.

– В смысле?

– Я могу начать все с чистого листа, там, где мне захочется. – Дженни следила за лицом Рурка, но не могла понять, о чем он думает. – И все же уезжать отсюда будет тяжело.

Рурк ничего не сказал и даже не шелохнулся. Было так тихо, что Дженни слышала, как на ее куртку падают снежинки. Она ждала его ответа, затаив дыхание.

Рурк молча стоял с каменным лицом.

Возможно, он не расслышал.

– Я сказала, что уезжаю из Авалона.

– Я слышал тебя.

– И тебе нечего на это сказать?

– Нет.

– Рурк…

– Это твоя жизнь. Твое решение. Я не вправе что‑либо говорить тебе.

«Скажи, что ты хочешь, чтобы я осталась, – подумала Дженни. – Одно твое слово, и я никуда не поеду». А потом ей стало тоскливо. Если бы Рурк сказал ей, она бы действительно осталась?

– Скажи что‑нибудь.

– Что ты хочешь услышать?

– Я хочу услышать, что ты думаешь о моем плане.

– Разве важно, что я думаю?

– Да.

– Почему?

– Потому что ты важен для меня, – выпалила Дженни и в страхе пошла на попятную. – Это потому, что ты такой великодушный. Слишком великодушный. Мне неудобно, что я причинила тебе столько неудобств. Я слишком долго навязывалась тебе. Я не могу просто взять и войти в твою жизнь, Рурк.

– Почему нет?

– Потому что это неправильно. Каждый из нас живет своей жизнью, и никто не вправе ограничивать другого.

– То есть я тебя ограничиваю.

– Нет! Господи, с тобой невозможно общаться!

Рурк ничего не ответил.

– Я решила ехать в Нью‑Йорк, – объяснила Дженни. Все ее существо трепетало от принятого решения. Впервые она озвучила его вслух. – Я буду жить в старом доме Оливии. Это предложил Филипп Беллами. Он хочет, чтобы мы получше узнали друг друга, чтобы я встретилась с его сестрами и провела некоторое время с его родителями… моими бабушкой и дедушкой… Как только я все здесь улажу, я дам ему знать. Лора присмотрит за пекарней, а у меня, наконец, появится шанс серьезно заняться писательским делом.

Почему‑то к моменту, когда Дженни закончила рассказывать о своем плане, ее дыхание совсем сбилось. Говорить о подобном казалось ей странным. Но это скоро произойдет. Она уедет из города, в котором родилась, выросла и прожила всю свою жизнь. Только если Рурк не назовет ей причину, чтобы остаться. Но с какой стати он будет это делать?

– Я собираюсь воспользоваться той свободой, которую дал мне пожар.

– Звучит, словно ты хочешь убежать. – Рурк открыл дверцу ее машины. – Встретимся у меня дома, – сказал он.

Дженни нерешительно села за руль.

– Увидимся позже, – добавил Рурк, заглянув в салон. – Пристегнись, – напомнил он и захлопнул дверцу.

Глава 13

Итак, в авалонской школе у Дэзи появилось двое друзей. И ей даже не пришлось лгать им, чтобы понравиться. Конечно, она рассказала о себе не все. Но считалось ли это враньем? Дэзи решила, что нет. Не считалось. Просто она сохраняла осторожность. По крайней мере, пока.

Дэзи хорошо умела хранить секреты. Например, когда ее родители стали спать в разных комнатах еще за год до развода, она никому об этом не сказала, даже младшему брату. Или когда Логан О'Доннелл сказал, что не хочет, чтобы кто‑нибудь узнал, что у них был секс, Дэзи хранила абсолютное молчание, несмотря на то что Логан считался самым популярным парнем в школе.

Конечно, популярный не значит обязательно умный, как Дэзи вскоре поняла. Если парень сексуален, это не значит, что он имеет понятие, как заниматься безопасным сексом.

Но теперь, когда Дэзи смотрела на ситуацию со своего нынешнего положения, она понимала, что глупее всего в этих отношениях вела себя она сама. Было темно, и она сгорала от желания, но все равно должна была потратить две секунды и убедиться, что Логан знает, как надевать презерватив.

«Но кто же мог знать?» – подумала Дэзи. Кто мог знать, что Логан О'Доннелл, который собирается поступать в Гарвард, такой невежественный?

– Хочешь покататься на лыжах в субботу? – спросила Соннет. Они втроем собирались после школы пойти к Соннет готовиться к экзамену по всемирной истории. Дэзи не особо заботили школьные дела, но ей нравились Зак и Соннет. И даже если они будут готовиться к экзамену, это все равно прекрасная возможность провести с ними время.

– В субботу я не могу, – напомнила Дэзи. – Я работаю, помнишь?

– А ты быстро нашла работу, – заметила Соннет.

– Да. Думаю, если я буду зарабатывать деньги, родители не станут сильно ругаться насчет колледжа. Я еще не сказала маме. – Казалось, она сейчас слышит ее голос: «Одна из семьи Беллами? Работает на кассе в пекарне?» Как будто это нечто позорное.

– Твоя мама имеет что‑то против работы? – спросил Зак.

– Нет, – ответила Дэзи. – Наоборот, главная причина, по которой они с отцом расстались, это то, что моя мать – трудоголик. В своей юридической фирме она проводит больше времени, чем дома. В прошлом году она работала над процессом в Сиэтле и приезжала домой только на выходные. Теперь она работает в Гааге и, похоже, в Нью‑Йорк не вернется уже никогда. Хотя мы переписываемся по электронной почте, – добавила Дэзи. – Переписываемся и перезваниваемся. Думаю, сейчас, когда она в Европе, мы разговариваем даже больше, чем когда она была дома.

Дэзи правда очень нравились… нет, она действительно любила эти разговоры. Лишь в эти моменты внимание матери было сосредоточено целиком на ней.

– Наверное, твоей маме понравится, что ты устроилась на работу, – предположила Соннет.

– Она захочет, чтобы моя работа приносила ей пользу. А по ее мнению, я должна быть на побегушках у какого‑нибудь политика или горбатиться в маклерской фирме. Иными словами, я должна работать на того, кто напишет мне хорошую рекомендацию для колледжа.

– Дженни напишет тебе рекомендацию, – возразил Зак.

– Ага, точно. «Моя кузина великолепно продает булочки и пончики». – Дэзи посмотрела на Зака. – Не то чтобы в этом есть что‑то плохое. Просто моя мама не найдет в такой рекомендации ничего особенного.

– А в этом и нет ничего особенного, – кивнул Зак, – но мне нравится работать у Дженни. Здорово, что она твоя кузина.

– Вот мы и пришли, – сказала Соннет, остановившись возле почтового ящика, который еле виднелся в огромном сугробе. – Дом, милый дом.

Соннет вынула почту и повела Зака и Дэзи к своему дому.

На покрытом рябью снегу в тусклом свете вырисовывались лиловые тени. Беленький одноэтажный домик казался гостем из старых времен. Он был совершенно простым, словно большая коробка из‑под соли, брошенная посреди двора. Дэзи надеялась увидеть под окнами клумбы или укрытые снегом кустарники, чтобы избавиться от ощущения, что она попала в какое‑то шоу. Однако какое значение имеет внешний облик чьего‑то дома? У родителей Дэзи был даже не один, а целых два прекрасных дома: городской дом на Манхэттене и домик для отдыха на Лонг‑Айленде. Но это не принесло им счастья.

– Моя мама болеет, – предупредила Соннет, когда они вошли внутрь. – Она вернулась со съезда с простудой.

Дэзи слышала, как где‑то в доме играет радио. Оказалось, что Нина Романо – поклонница радиостанции «Эйр». Комната, в которую их привела Соннет, оказалась гостиной.

На диване сидела укрытая шерстяным пледом Нина, на ее коленях стоял ноутбук, играло радио. На журнальном столике располагались многочисленные кружки, лекарства от простуды, коробка с бумажными салфетками, стационарный телефон и пейджер. Нина подняла глаза, и ее лицо осветила улыбка.

– Привет, ребята. Как дела в школе?

Дэзи понадобилось некоторое время, чтобы справиться с удивлением. Она представляла себе мэра города резкой, строгой женщиной, сочетанием монашки и библиотекарши, с пухлыми лодыжками, в старушечьих туфлях. Нина Романо выглядела слишком молодо, чтобы поверить, что ее дочь заканчивает школу. А еще она была светлокожей, хотя Дэзи это не удивило, ведь в школе она уже видела двух дядей Соннет. Не удивляло и то, что Нина была сногсшибательно красивой. Этого и следовало ожидать, судя по внешности Соннет. Тем не менее мать и дочь были разными, словно люди с разных континентов.

Соннет представила их друг другу, и Нина тепло улыбнулась Дэзи.

– Не подходите ко мне, – сказала она. – Я подхватила какую‑то страшную простуду и не хочу вас заразить. Я давно хотела увидеть тебя, Дэзи. Мой брат Тони сказал, что ты в его классе.

– Это так.

– И я слышала, ты уже работаешь в пекарне. Это здорово.

– Слухи распространяются быстро.

– Ты даже не представляешь как. Ты знаешь, что Дженни Маески – моя лучшая подруга? Мы вместе росли. – Нина повернулась к Заку: – Как ты? Давненько тебя не видела.

– У меня теперь больше рабочих часов в пекарне.

Зак чувствовал себя немного неловко. Он стоял на пороге, словно готов был сквозь землю провалиться. Дэзи знала, что у отца Зака и матери Соннет очень напряженные отношения. Отец Зака хотел заполучить пост Нины Романо. Зак не рассказывал о своем отце, но у Дэзи сложилось впечатление, что Мэттью Алджер человек жесткий и жадный до денег. И возможно, он не знал о том, что его сын приходит сюда и общается с так называемым врагом.

Втроем они направились на кухню перекусить и приступить к работе.

– Твоя мама выглядит как ученица колледжа, – заметила Дэзи Соннет.

– Когда она родила меня, ей было всего пятнадцать.

Дэзи не знала, что ответить. «Мне жаль» в данной ситуации не подходило.

– А что случилось? – выпалила она, прежде чем успела решить, стоит спрашивать или нет. – Я имею в виду – помимо очевидного.

– Мама встретила парня из Уэст‑Пойнта. Он не знал, что она несовершеннолетняя. Моя мама выглядела старше пятнадцати лет. А сейчас кажется, что она моложе тридцати одного. Я очень горжусь ею.

– Еще бы! Это непросто – стать мэром, родив в пятнадцать лет. И ты тоже необычная, – добавила Дэзи. – Тебе только шестнадцать, а ты уже заканчиваешь школу. К чему такая спешка?

Соннет пожала плечами:

– Это было несложно. Я вдвое больше занималась английским, поэтому теперь у меня достаточно оценок, чтобы закончить школу. Для меня это не было проблемой. Наверное, мне хочется поскорее уехать и начать учебу в колледже. Моя мама никогда этого не скажет, но я чувствую, что она ждет возможности заняться своей личной жизнью.

– А что насчет твоего папы?

– Я не зову его отцом или папой. Эти слова подразумевают отношения, которых между нами нет. Он… просто человек, от которого я унаследовала ДНК.

– А где он сейчас?

Соннет пожала плечами. Простой жест, который, возможно, маскировал невыносимую боль.

– Он работает в Вашингтоне. В Пентагоне.

– Он что, элитный военный?

– Так говорят. И в качестве трофея он взял в жены внучку лидера народного движения с острова Родос. У них двое замечательных детей, которые выглядят как звезды кинематографа.

И снова Дэзи не знала, что сказать.

– Все нормально, – вдруг добавила Соннет. – Кроме…

– Кроме чего?

– Кроме того, что иногда я не понимаю, кто я. Я вижусь с папой только раз в год. Моя мать похожа на хиппи. Словно она только что приехала с Вудстока[8].

– Это не так. Иначе ее не избрали бы мэром.

Они открыли рюкзаки и вытащили тетради. Дэзи вынула еще и фотоаппарат. Ей подарили его прошлым летом на день рождения, и с тех пор у нее появилось новое хобби. В бывшей школе урок фотографии был единственным ее любимым предметом. Дэзи обожала делать снимки, ловить определенные моменты, пейзажи, игру света.

Было нечто завораживающее, интимное в том, как Соннет и Зак сели вместе за стол и принялись листать конспекты, изредка подразнивая друг друга. Они склонились над тетрадями до необычайности симметрично.

– Не обращайте на меня внимания, – сказала Дэзи включая фотоаппарат. – Я просто хочу сделать несколько снимков.

Пространство между Соннет и Заком напоминало форму сердечка, но из‑за напряженности в лицах фотографии не получались милыми. Дэзи сделала несколько снимков и отложила фотоаппарат. Соннет предложила ей выпить колы, но Дэзи отказалась. Ей ужасно хотелось есть. С недавнего времени Дэзи постоянно была голодна. Причем ела она в два раза больше, чем обычно, и могла проголодаться в любое время, даже посреди ночи. И когда Соннет принесла пачку чипсов и сметану, Дэзи накинулась на них, словно не ела лет десять.

Она попросила стакан воды. Выпив его, Дэзи почувствовала, словно вся эта вода тут же оказалась в ее мочевом пузыре.

– А где туалет? – спросила она, внезапно почувствовав нужду.

Соннет указала на коридор.

Дэзи заторопилась. Она прошла мимо кабинета, где Нина говорила по телефону, что‑то насчет городского бюджета.

Есть чипсы со сметаной было ошибкой. Большой ошибкой. Дэзи чувствовала, что они рвутся назад, и ей казалось, что она вулкан, готовый вот‑вот взорваться.

Туалет. Где же туалет?

Дэзи открыла первую попавшуюся дверь. Черт. Гардероб. Попробовала следующую. Черт. Лестница в подвал. Находясь на грани паники, Дэзи открыла третью дверь. И это снова был не туалет. Дэзи уже почти вытошнило, когда она услышала голос Нины:

– В конце коридора, милая.

Дэзи побежала. Она не знала, что сильнее – тошнота или потребность справить нужду. Но ей было необходимо добраться до туалета.

Через десять минут бледная и совершенно опустошенная Дэзи сполоснула рот водой и, шатаясь, вышла из ванной. Соберись, сказала она себе. Иди на кухню и веди себя как обычно.

Плечи назад, подбородок вверх. Так она шла по коридору. Проходя мимо кабинета, где работала Нина, Дэзи сделала вид, что не заметила ее. Она почти прошла мимо, когда Нина вдруг спросила:

– Ты уже ходила к врачу, милая?

Дата добавления: 2015-10-29