Ed Sheeran - For Angels To Die

Дрожь в руках одолевала, пока он возился с лямками на рюкзаке. Зачем-то запихнул туда куртку, несмотря на невыносимый зной за окном. На случай, если пойдет дождь — лучшее оправдание. Достав со дна комода остатки припрятанной пачки, он швырнул купюры в нижний отсек и, подорвавшись с места, метнулся в сторону ванной, тонкими длинными пальцами подцепив с полки баночки таблеток.

Нескончаемый стук о входную дверь на мгновение отвлек его, но пару секунд спустя бутылочки погрузились в рюкзак, вжикнула молния и, просунув руки в лямки, он рванул через всю гостиную к открытому окну.

Это окно завораживало; пробуждало воспоминания, словно за шкирку утягивая назад в прошлое. Все те же сборы: рюкзак, куртка, деньги… но только не было таблеток. Раскрытое окно, крошечная площадка под ним — удобство для побега от всего сразу. Тогда, правда, было чертовски холодно. Стоял октябрь. Почти два года назад. В короткой записке для Джеммы он объяснил, что уезжает в Лондон и будет жить с друзьями. «Теперь ты можешь уехать» — отрывистым ломаным почерком, — «Тебе больше не придется терпеть Ральфа ради заботы обо мне. Сосредоточься на учебе и переезжай в общежитие к своим подружкам. Со мной все будет хорошо. Я обязательно позвоню тебе, как только обустроюсь»

О друзьях он, конечно же, соврал, но только так она бы наконец смогла убежать от Ральфа и начать учиться нормально. И это большее, о чем Гарри было позволено спросить.

Усилившийся грохот вернул его в реальность. Зарывшись пальцами в волосах, Гарри попытался взять себя в руки, но тщетно: стук словно раздирал кожу, поджигая бурлящую кровь, пробираясь под самое сердце, кольцом сходясь на горле — не позволяя дышать. При одном взгляде на пожарную лестницу у него начали подкашиваться ноги, а кости словно крошились в пыль.

— Я тебя люблю, — снова и снова степом в голове, смешиваясь с воспоминаниями о Ральфе и маме, накрывая непробиваемой волной — снова душа. Ему просто необходимо избавиться от них, ему просто необходимо все это прекратить. Рваные рыдания, что проскальзывали сквозь дверь, на мгновение заставили его обернуться.

— Гарри, ну пожалуйста…

И его лицо исказилось болью. Он хотел Луи. Да, он эгоист. И нет, он никогда не заслуживал такого, как Луи. И он обязательно найдет кого-то себе под стать. Но не думать о сломленном Луи было чертовски сложно. Они отыщут тебя, когда уже будет слишком поздно. С ним все будет хорошо. Он справится. Потому что, на самом деле, он тебя не любит. Он не может любить такого, как ты.

— ГАРРИ! — Никогда прежде Гарри не слышал настолько болезненного, настолько отчаянного даже не крика — вопля. Надорванный голос сменялся остервенелым грохотом о дверь, и, казалось, что его кулаки проломят дерево.

И Гарри стало страшно. Словно застыв в воздухе, он отчаянно боролся с желанием пересечь чертову комнату и открыть дверь, но слишком высоки были возведенные стены. Он заставил себя остановиться. Чуть больше минуты он, вцепившись пальцами в волосы, свернулся калачиком на подоконнике, горько плача. Ему ужасно хотелось выпрыгнуть из окна, покончить со всем разом, но… сперва он должен был повидать маму. И хоть раз в жизни сделать что-то правильно.

Поэтому, прежде чем в тысячный раз успеть передумать, Гарри нырнул в окно и спустился по пожарной лестнице. А затем он принялся идти. Вперед и только вперед на дрожащих ногах, стараясь хоть иногда дышать по-летнему высохшим воздухом. Вперед и как можно дальше от Луи, от Дома, от в с е г о. Вперед с наконец ясной мыслью для чего все это затеяно.

На улице было ослепительно солнечно, и казалось уму не постижимым, что хоть один человек в этот день может не быть счастливым. Но вот он, Гарри, слишком глубоко погрязший в сомнениях и ужасах, застывший в собственном отчаянье, что не пропускает эти солнечные лучи. Каждый его следующий шаг переполняли все новые и новые страхи, он разрывался от желания увидеть за спиной Луи, который обязательно отведет его домой, и от настоящей паники увидеть черный джип, что похитит его вновь.

Сжав пальцы в кулаки, он впился ногтями в ладони, чувствуя некое… облегчение, что ли. Шаги казались бесконечными, а дорога - словно выложена из желтого кирпича, и простиралась она настолько далеко, насколько за нее мог зацепиться его взгляд. Справа здания — слева дорога. Вокруг столько людей, но никто, ни единый человек не замечает его. Словно он действительно испарился. Словно человечество изгнало его из своего круга. Сжатые в кулаки руки, серое заплаканное лицо. Неужели никто не видит, что этот мальчик дрожит и плачет? Неужели всем настолько наплевать? Когда мир успел стать настолько эгоистичным, что ему нет дела до слез и дрожи, быть может, незнакомого, но все равно ч е л о в е к а? А может, они, наученные детскими стереотипами, решили, что мальчикам не должно плакать? Им нет дела до сломленного человека. Но, к счастью, и Гарри теперь тоже абсолютно плевать на себя. Но он совсем не винит их. Гарри слишком часто убеждался, что он никто. А единственных, кому он, кажется, был нужен, Гарри успел изрядно покалечить. Но скоро все закончится. И Гарри перестанет быть обузой.

Автобусная остановка находится возле его любимого парка. Парка со старым деревом, скамейкой и детской площадкой. Парка, куда Луи водил его на их свидание с сандвичами и яблочным соком, кажется, в прошлой жизни. Гарри всегда любил их. Они — олицетворение побега. И, быть может, тот факт, что автобус именно от этого парка увезет его н а в с е г д а — некое подобие метафоры, совпадение?

Стоя спиной к парку, Гарри не мог заставить себя остановиться — он разглядывал все, что встречалось ему на пути, даже каждую магазинную вывеску. Глаза щипало от слез, в горле стояла тошнота, руки саднило от ранок, ноги ныли от ходьбы. Слишком прохладный ветер столкнулся со знойным воздухом — Гарри зажмурился и глубоко вздохнул. На душе становилось спокойнее. Воздух вокруг запах цветами. Однажды Зейн в пьяном бреду обмолвился, что в его волосах отлично смотрелись бы цветы. Гарри выдохнул в воздух.

— Надеюсь, когда все закончится, они украсят мое место цветами, — едва различимо пробормотал он.

— Гарри!

От неожиданности он широко распахнул глаза. Тоненький голосок позвал его по имени. Но… как? Неужели, его заметили?

— Гарри! — его снова окликнули.

Гарри быстро вытер глаза и обернулся, обнаружив Лили, играющую с металлической сеткой.

— Привет, — его голос был на удивление ровным. Гарри опустился на колени перед девочкой. — Что ты здесь делаешь, Лилс? — его пальцы дрогнули, когда он коснулся ее ладошки.

— Мы с мамой гуляем здесь, — счастливо воскликнула Лили. — Она сейчас укачивает Карла.

На что Гарри выдавил из себя некое подобие улыбки.

— А ты что здесь делаешь? — и она с любопытством наклонила голову.

Лицо Гарри мгновенно исказилось, горло сдавило, дыхание — наждак. Все, на что его хватило, ткнуть на автобусный знак.

— Автобус? — переспросила она, — А куда ты едешь? — щебетала она своим невинным голоском, а Гарри вдруг задался вопросом, будет ли она помнить о нем, когда вырастет? На глаза навернулись новые слезы.

— В одно м-а-а-ленькое путешествие, — выдавил он.

— А куда?

Гарри на мгновение замер, подбирая подходящий ответ. Перед глазами промелькнула усеянная цветами поляна, в мыслях — вечный покой.

— Туда, туда… где счастье.

Лицо девчонки загорелось, и она поманила его ручонками чуть ближе.

— Тогда хорошенько повеселись в своем счастливом месте! — воскликнула она и оставила звонкий поцелуй на его щеке.

Гарри сглотнул и часто-часто заморгал. Ответить из-за страха новых слез он не мог, поэтому лишь кротко кинул. За спиной послышался лязг, и, обернувшись, Гарри увидел подъехавший автобус. Быстро клюнув ее в румяную щечку, он махнул на прощание и побежал прочь.
Лили же, прыгая на месте, махала ему до тех пор, пока он не скрылся из вида.

Он занял место около окна, чтобы еще раз увидеть свой парк — малышка Лилс вприпрыжку побежала обратно, совсем не подозревая, что это была их последняя встреча. Автобусные двери со скрипом захлопнулись. Через пятнадцать минут он приедет на Кингс Кросс.

Раньше Гарри никогда не задумывался, что уже сотни раз ездил по этому маршруту. Но сейчас осознание этой, быть может, мелочи пришло очень четко, но он все равно ни на секунду не оторвал глаз от окна. Он больше никогда не увидит эти улицы. И Лондон сегодня чувствует себя совсем иначе - может, потому, что сегодня Гарри едет умирать, а может быть, сегодня здесь впервые за долгие годы ослепительно солнечно. Но в любом случае Гарри больше никогда не увидит этот город, каким бы он ни был. Гарри абсолютно в этом уверен.

Заходя на вокзал, ему вдруг почудилось, что перед ним возник фантом… мальчика шестнадцати лет, который мечтал отыскать свое место в большом городе…

Два года назад шестнадцатилетний мальчишка стоял посреди Кингс Кросс, впервые оказавшись в Лондоне. Вид столь величественного здания поражал его. А выйдя на улицу, он окунулся в атмосферу снующих лиц, гудящих машин и мерцающих огней. Ритмичный гул напомнил ему пульс, словно сам Город жил собственной жизнью. Для провинциального ребенка это казалось невероятным: маленький городок и неблагополучная семья — никогда прежде он не выбирался за его пределы. Но теперь он был уверен, что этот удивительный город обязательно станет его новым домом. Холодной октябрьской ночью он шел счастливый и куда глаза глядят — он достиг своей цели. Он в Лондоне — побег удался. Для него нет ничего невозможного. И чувствует он себя так хорошо, так хорошо…

Но теперь эта станция не вызывала в нем никаких магических чувств. За ее пределами освещенный летним солнцем город, очищенный от тайн, витающих в ночном небе. Никаких мерцающих фонарей. Затхлый и плотный воздух, никакой октябрьской прохлады, что наполняла легкие Гарри предвкушением жизни в его первый день в большом Городе. Он направился к табло с расписанием поездов. Никаких надежд, оставленные мечты. Он бежал в Лондон, в город, фонтанирующий исполнением самых заветных желаний, а Лондон решил по своему — прогнать его прочь. Пора возвращаться к истокам.

Пробежавшись глазами по расписанию, Гарри обнаружил, что поезд в Чешир отправляет только через полчаса. Слишком долго, к этому времени они могут его найти. А вот до Манчестера всего пятнадцать минут. Оттуда до Холмс Чапела час езды. Прикинув в уме по деньгам, Гарри решил, что на попутку ему вполне хватит и встал в очередь, опустив голову и спрятав руки в карманы. Мимо мелькали люди, а Гарри жался к себе все ближе и ближе, желая занять как можно меньше места, желая исчезнуть.

Очередь сокращалась, и Гарри мелкими шагами перемещался ближе к кассе, не смея поднимать глаз. Не думать ни о чем было чертовски трудно, поэтому сжав кулаки, он впился ногтями в ладони, решив, что хотя бы раз в жизни он не облажается и доведет намеченное д о к о н ц а. Там внутри, в душе, было невыносимо тяжело, и его плечи опустились, просто не выдержав этого груза. Во что же превратилась его жизнь? Он словно под водой очутился, но тонет слишком медленно.

Гомон вокруг вдруг исказился до едва различимого писка, пока чей-то звонкий голос не разорвал тишину.

— Следующий!

И Гарри поднял голову, будто выныривая из собственноручно вырытой пучины.

— Один билет на без пятнадцати одиннадцать до Манчестера, — выпалил на одном дыхании он. Удивительно, но ему даже не пришлось подбирать слова.

Женщина за стеклом смерила его неодобрительным взглядом и, поджав губы, (наверное, погано я сейчас выгляжу) забрала у него деньги, меняя их на билет в оранжевом конверте. А в следующую секунду ее глаза уже были устремлены на следующего человека. И в это мгновение, уступая ему место, Гарри почувствовал себя еще более никчемным. Совершенно прозрачным.

— Ледяные люди, — смахивая новые слезы, думал он.

Пройдя через терминал, он присел на скамью в ожидании своего поезда.
Неподалеку столпились несколько человек, и хоть на его скамейке оставалось свободное место, никто не подсел к нему.

Поезд прибыл примерно через десять минут, и, быстро отыскав свое место, Гарри прижался к окну, попутно распутывая наушники. Легким нажатием кнопки он позволил музыке очистить голову от лишнего мусора, уже в который раз выпадая из реальности.

Ему снилась мама и то, как они говорят с ней по душам; он оплакивает все накопившееся на ее теплой груди, совсем как тогда, в детстве, еще до Ральфа и до сокрушительного удара депрессии. Счастливые времена. Ему снятся ее тихое пение, теплый чай и то, как она расчесывает его непослушные кудри своими искусными пальцами. И это был отличный сон ровно до той секунды, когда он вошел в свою комнату и нашел ее мертвой в своей кровати, а пустая баночка таблеток глухо катилась по ковру.

И этот сон не снился ему уже очень давно.

Когда он проснулся, за его спиной остались десятки остановок, а на смену им пришла полная дезориентация и сонное моргание. В душе еще теплилась крошечная надежда, что он просыпается в своей кровати в Lego, и что рядышком к нему прижимается давно проснувшийся Лу, который просто уходить не хотел и разбудить его боялся. Слишком глупо. Все кончено.

Выпрямившись, Гарри взглянул на зал. И даже теперь, находясь среди многочисленной толпы, он не мог отделаться от давящего одиночества. Он был совсем один. Для этих людей, что окружают его сейчас, этот день еще одна вырванная страничка в календаре — формальность. Жаркое июньское воскресение. А для Гарри этот день — последние часы. Интересно, а кому-нибудь в этом поезде знакомы его чувства? Например, мужчине, уткнувшемуся в газету, или женщине, что кипой журналов на коленях зависла в своем телефоне? И все же вряд ли кому-то из них известна дата собственной смерти.

А вот у Гарри все иначе. Гарри как всегда — сама странность. Гарри как всегда «левый». Слишком много раз ему указывали на его место. С четырнадцати лет мир словно выбросил Гарри на пыльную обочину, заставив на коленях просить любви и заботы. Просить нормального детства в дали от маминой депрессии и ее бойфренда, систематически избивающего и насилующего его. Просить не быть тем шестнадцатилетним подростком, которому пришлось научиться фальшивой улыбке и больше самоубеждению, что он в полном порядке. Просить не быть проститукой. Просить не подвергаться каждодневным издевательствам и побоям. Просить не быть паршивым бойфрендом для человека, который научил его любить. Просить забрать желание о самоубийстве. Но неисполнение всех его желаний лишь прямое доказательство, что Гарри с колен н е п о д н я т ь. И сколько бы раз он не повторял себе, что «может быть, у тебя, чувак, есть еще шанс» леденящий оглушительный голос внутри доказывал ему, что его нет и никогда не было.

Гарри снова взглянул в окно и резко зажмурился от солнечной вспышки, что поджидала их на выходе из туннеля. Но даже солнце не смогло закрасить серость его дня.

Приближаясь к своей остановке, Гарри не мог побороть нарастающее волнение, что комом встало поперек горла, что скручивало желудок узлом и вспыхивало зудом на коже. Гарри чертовски нуждался в освобождении. И когда поезд наконец остановился в Манчестере, он стремительно подорвался с места, попутно коря себя за то, что забыл положить лезвия. Гарри злился. На себя. Он надеялся, что будет сильнее. Но, как и всегда, он просто недооценил свою ущербность. Бороться в течение нескольких недель, убеждая себя, что все в полном порядке ради того, чтобы сорваться из-за малейшей слабости. И ведь Гарри почти удалось доказать себе, что он может справляться и без них, но… тело требует. Телу плевать и на убеждение, и на то, что через несколько часов оно умрет. И это было жалко — резать себя несмотря на приближающуюся смерть. Гарри жалок. И это единственная правда, не требующая доказательств.

Необходимую пачку он нашел в первом попавшемся киоске. Швырнув упаковку на прилавок, он невольно поежился — лезвия совсем новые. Полосовать будут глубоко.

— Три пятьдесят, — не поднимая на него глаз, кассирша пробила покупку.

Гарри порылся в карманах и отдал ей деньги. Ему нужна была сдача, поэтому женщина подняла на него взгляд. Сначала она просканировала его лицо, а затем взглянула на зажатую меж пальцев пачку. Гарри инстинктивно сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони, стараясь глубоко дышать. Держаться.

Она поняла. Все поняла, но н и ч е г о не сделала. Отдав ему сдачу, она лишь сочувственно улыбнулась. Она просто промолчала. Ей было наплевать. Как и всем вокруг. Ну что же… к счастью, Гарри тоже.

В крошечном привокзальном туалете Гарри резал себя. И в ту секунду Гарри было хорошо. Но когда его взгляд упал на свежие еще горящие раны, чувство вины задушило. И, свернувшись клубочком, Гарри заорал, глуша рыдания о собственную грудь.

Чуть позже он как можно тщательнее обработал порезы, хотя, честно говоря, теперь ему было абсолютно все равно, если кто-то заметит его раны. Раньше у него был Луи, и ради его благополучия он прятал свою слабость, но теперь у него никого нет. О нем не кому беспокоиться.

Спрятав руки в карманы и склонив голову к самому полу, он шел на улицу, где хлесткой пощечиной его встретил пронизывающий ветер. Здесь было намного холоднее, чем в Лондоне. И, подняв взгляд к небу, Гарри увидел, как последнее голубой лоскуток съедает надвигающаяся
чернота туч.

Отыскать автобусную остановку ему не составило особого труда, и, присев на край скамьи, Гарри старался не плакать, нутром чувствуя, что оставшиеся в нем обломки словно крошатся в пыль. И жизнь постепенно ускользает из его сжатых в кулаки ладоней.

Спустя сорок пять минут, три автобуса, одиннадцать песен и одной съеденной горсти арахиса, которой угостила его старушка в первом автобусе, Гарри добрался до Холмс Чапела. Вдохнув запах здешних мест, он извинился перед самим собой за собственную слабость. Ему вдруг вспомнилось то время, когда он дожидался Луи возле Старбакса, и как только его смена заканчивалась, они устремлялись на встречу самым удивительным приключения. Как же тогда все было просто.

И Гарри улыбнулся… почти.

*

Здесь воздух пропитан металлическим послевкусием дождя. Гарри достал из рюкзака куртку, но промозглый ветер успел полоснуть по обнаженной коже, заставляя его обхватить себя руками в тщетных попытках согреться. И, сделав первый шаг, он вдруг почувствовал удар в поддых. Он вернулся. Вернулся домой. Он приезжал сюда всего однажды после побега: вместе с Джеммой ровно год назад он навещал маму. Но в тот раз они почти сразу же уехали отсюда. А теперь Гарри здесь один, наедине лишь с самим собой, и, казалось, похороненные самим временем, воспоминания вспыхнули с новой силой. Да и как тут не вспомнишь, если тебе знаком каждый сантиметр? Главная дорога, парк с озером и небольшим мостиком, старшая школа, кладбище. Воспоминания — кадры потертого временем фильма о его прошлой жизни сменялись словно по щелчку. И каждый прожитый им день расплывался в тумане.

Холмс Чапел всегда являлся воплощением шаблона о провинциальных городах. Старшая школа, несколько магазинчиков, три церкви и одно кладбище целых шестнадцать лет составляли для Гарри целый мир. И вот теперь, спустя два года, он понимает, что ничего и не изменилось здесь вовсе: все те же магазины, церкви, школа. И сперва он не мог понять, хорошо это или нет. И все же, продвигаясь вперед и вперед, он решил, что не просто плохо. Это ужасно.

Сбегая отсюда от издевательств Ральфа и вины из-за маминой смерти, он увозил с собой надежду. Но Ральф все равно нашел его, доказав ему, что от судьбы не скрыться. И сейчас, вернувшись к началу, он понял, что Лондон стал для него чем-то вроде перевалочного пункта. Для таких, как он, не уготована стабильная хорошая жизнь. Он ничто. Черт, да он даже нормальную работу найти не смог! Придорожная шлюха без дома, без надежды, без желания жить… вот только. Lego House. И едва вспомнив о них, о тех, кто остался там, Гарри что есть мочи зажмурился, смахивая слезы. Он опасен для них. Он делает это только для них.

И он старается не думать о Луи.

Капюшон скрыл его от прохожих, пока он обходил каждый памятный уголок, словно стараясь попрощаться со всем окончательно. Словно прося прощения. Ему казалось правильным умереть дома. Дом. Место, о котором он так долго грезил. Место, которое он так долго пытался отыскать, сбежав отсюда. Но ни успокоения, ни тепла, ни безопасности, ни счастья он так и не нашел. И даже сейчас, вернувшись обратно, он невольно понимает, что все еще ищет. И, быть может, в этом и заключается его последняя надежда — отыскать то, что он упустил в первый раз.

Первой остановкой стала пекарня, где он проработал целых два года. Но его прежней хозяйки сегодня не было, а подростки за кассой совсем его не узнали. Да, здесь тепло. Но это совсем не дом.

Он двинулся дальше, остановившись возле автоматов. Раньше он вместе с друзьями проводил здесь почти все выходные. Да, здесь ему было весело. Но и это совсем не его дом.

А там, чуть дальше, забегаловка, куда он однажды сводил свою первую и последнюю девушку. А еще есть бар, в проулке которого он, изрядно напившись, впервые поцеловал мальчика. Дальше идет средняя школа, которую он едва закончил, прогуливая добрую половину уроков и с удовольствием издеваясь над учителями. Он никогда не обращал особого внимания на учебу, он даже не закончил учебный год. Но, если бы сейчас у него появилась такая возможность, он обязательно бы это сделал.

Петляя, Гарри проходил одну улицу за другой, пока наконец не зашел за угол, осматривая возвышающиеся на холмах дома. Ноги сами привели его к одному из таких домов. К его дому. Ну, или к тому, что когда-то считалось им. Он выглядел абсолютно так же. Быть может, немного аккуратнее. По подстриженному газону и распустившимся во дворе цветам видно, что новые владельцы заботятся о нем.

Но взглядом Гарри зацепился лишь за одно окно в дальнем левом углу. Именно через него два года назад он сбежал. Именно в той комнате его впервые изнасиловал Ральф, именно там умерла его мама.

Но и этот дом не являлся его домом. До Ральфа - может быть, но его присутствие загубило самые лучшие воспоминания об этом месте.

*

С наступлением полудня время ускорилось вдвое. Гарри терял свои последние драгоценные минуты.

На часах было около восьми, и когда затянутое тучами небо окрасилось в дымчатый оттенок серого, Гарри зашел в свое последнее место — в парк. В нем не было ничего особенного: как и в остальных городских парках здесь стояли одни ржавые качели, росли огромные деревья, по периметру были раскиданы скамейки, и над небольшим озером возвышался мостик. Здесь всегда можно было спрятаться: в кустах, под опавшими от собственной тяжести ветвями, за огромными стволами.

Гарри побрел к своему любимому месту — к довольно большому кусту, скрытому за старыми корявыми деревьями. Растянувшись на земле, Гарри подложил под голову руки и устремил взгляд к небу. Как же много ночей он прежде провел здесь, разглядывая усыпанное звездами небо! И всякий раз, провожая глазами любимое созвездие Ориона, он ловил себя на мысли, что больше всего на свете он хочет быть одной из тех далеких звезд. Они для него — воплощение той недосягаемой жизни, что у него никогда не было.

Но сегодня небо было затянуто тучами, и ни один огонек надежды не смог выбраться из хитросплетенных пут. Прикрыв глаза, он медленно погрузился в воспоминания вплоть до побега. Он помнил, что впервые Ральф ударил его в четырнадцать, и всю ночь он провел здесь, под звездами, из-за ужасного страха вернуться домой. И его надеждам, что это просто недоразумение и такое больше никогда не повторится, не суждено было сбыться.

В его пятнадцатый день рождения Ральф каким-то образом пронюхал, что он гей. И сперва сломав ему нос, он трахал его всю ночь в собственной кровати. Вскоре это стало регулярным явлением. Правда его мама ничего не знала об изнасилование, но первое время она пыталась предотвратить побои и пыталась заставить Ральфа уйти. Но когда он начал бить и ее тоже, она сдалась.

Джемма же знала обо все и всеми силами старалась защитить Гарри, но тот никогда не подпускал ее к Ральфу во время его очередной вспышки бешенства. Желание защитить родных постепенно превратилось в навязчивую идею, и он всегда принимал весь удар только на себя.

Но, несмотря на все ужасы за закрытыми дверями, внешне им удавалось сохранять статус благополучной семьи. Быть может, Джемма держалась чуть лучше, чем Гарри, но и он с виду был вполне нормальным подростком. У него были друзья, по выходным они всегда ходили тусоваться. Поэтому, когда в школе временами он появлялся чересчур уставшим и, хмуря брови, тер красные глаза, никто не придавал этому особого значения. Ушибы на руках и шее так же никто не замечал. И то, что почти все лето он провел в кофтах с длинными рукавами — тоже. Но друзей Гарри нельзя назвать плохими, просто он сам со временем понял, что людей (для их же безопасности) подпускать к себе нельзя и выработал отличную тактику сохранять секреты под замком ровной до того дня, как в его жизнь ворвался грубоватым почти совершеннолетний Зейн.

И Гарри до сих пор помнит его первый вопрос во время их знакомства.

— Почему ты работаешь на углу? Не уж-то и тебя папочка долбит?

Встав с земли и вновь устремившись вперед, Гарри продолжил размышлять. Сейчас он понимает, как сильно Зейн отличался от него уже тогда, но в ту ночь, глядя на такую же бездомную одинокую дворовую проститутку, Гарри тихо ответил ему кротким «да».

Их дружба развилась так стремительно, наверное, потому, что они слишком нуждались друг в друге. Однажды ночью, поддавшись на уговоры Гарри, они купили дешевую водку и отправились в парк. И там, лежа под звездами, огибая щемящие подробности, Гарри рассказал ему, что (а главное, кто) стало его главной причиной побега. И после той ночи они редко возвращались к прошлому, сосредоточившись на заботе друг о друге лишь в настоящем.

Зейн стал его первым лучшим другом. И, выйдя на главную дорогу, Гарри понял, что плачет.

*

Flowercraft Florist был самым лучшим (и единственным) цветочным магазином в городе. Именно там парни покупали себе бутоньерки на выпускной, мужья собирали своим женам букеты на годовщину, а Гарри и Джемма заказывали венок на похороны своей матери.

Вместе со звонок колокольчика, Гарри зашел в темное помещение.

— Гарри Стайлс? — в недоумении воскликнул мужчина за прилавком.

Гарри вздрогнул, услышав свое имя. За весь сегодняшний день ни один человек не обратил на него внимание. Поэтому, натянув улыбку, он взглянул на продавца.

— Добрый вечер, Робин, — как можно доброжелательнее поздоровался он.

— Что привело тебя в наши края? — усмехнулся мужчина, стуча пальцами по кассе. — Приехал на выпускной? Все твои приятели выпускаются завтра. Сегодня как раз заканчивали последние цветочные приготовления.

И Гарри улыбнулся. Искренне. Ведь, застряв здесь, среди бесконечных прилавков и ваз, Робин продолжал приравнивать его к остальным подросткам, совсем не подозревая, кем он стал и зачем он сегодня здесь.

Робин был замечательным мужчиной. Он организовал великолепное оформление похорон Энн. И Гарри еще тогда подозревал, что он был тайно влюблен в его мать. Потому что еще до того, как в их жизни появился Ральф, Робин периодически присылал ей букеты, и они пару раз ходили вместе обедать. И интересно, как бы сложилась его жизнь, если вместо Ральфа мама предпочла бы Робина?

— Я приехал… навестить маму, — тихо ответил Гарри.

И все это время поливая горшок, Робин вдруг замер.

— О, — он быстро вытер руки о фартук и повернулся к Гарри. — Могу я чем-то помочь?

Закусив губу, Гарри на мгновение задумался.

— Я… я вообще не ищу ничего особенного… я хочу что-нибудь красивое.

— Хорошо, — кивнул Робин в ответ. — Красивое. Думаю, я смогу помочь.

И он приступил к работе над букетом, предложив Гарри присесть.

— А ты чем занимался все это время? — нарушая тишину, спросил он.

И Гарри пришлось подбирать слова.

— Да так… особо ничем. Живу в Лондоне с друзьями.

— Ммм, Джемма говорила то же самое. Должно быть, там очень интересно.

И Гарри невесело рассмеялся.

— Очень.

Вдруг руки Робина замерли, и он вновь повернулся к Гарри.

— Послушай, Гарри, с тобой точно все в порядке? Я понимаю, твоя мама… но, может, тебя беспокоит что-то еще?

Гарри тяжело сглотнул и впился ногтями в рукава куртки. Робин — первый за весь день, кто почувствовал, кто заметил. И все же он не смог сказать ему правду, даже понимая, какую огромную ошибку он совершает. Робин хороший. Он бы обязательно помог.

— Да нет, все в порядке. Просто я пытался добраться сюда с четырех утра и очень утомился, — внутри же Гарри орал.

И Робин тихо усмехнулся.

— Да уж! От путешествий порой чертовски устаешь, — он покачал головой и сжал в руки небольшой букет. — Ну вот, готово.

Улыбнувшись, Гарри принял из его рук букет, попутно запуская ладонь в карман.

Но Робин лишь покачал головой.

— Нет-нет, не нужно. Это от меня.

Гарри собирался поспорить, но Робин четко дал ему понять, что нет смысла.

— Спасибо.

— Не за что. Береги себя, Гарри. Рад был тебя увидеть.

Гарри кивнул и направился к выходу.

— И я тебя.

Он толкнул дверь и под звон колокольчика направился к конечному пункту.

*

В восемь минут десятого он пересек ворота кладбища, сжимая в руки фиолетово-белый букетик. Мамина могила находилась совсем недалеко от входа, поэтому даже в сумерках отыскать ее не составило труда.
После похорон он был здесь всего однажды, ровно год назад вместе с Джеммой. Но сегодня он один, и надвигающийся сумрак накрыл его воспоминаниями о том дне.

Моросил мелкий промозглый дождь, они с Джеммой были одеты строго, красиво. Друзья, знакомые, соседи… с Энн пришла проститься добрая половина их городка. Плакали все, ведь до обрушившейся на нее депрессии, Энн была удивительно доброй женщиной, неким лучиком света в их маленькой деревне. И когда после официально части все уехали на поминки в их дом, Гарри остался здесь и всю ночь провел рядом с мамой. А на утро, вернувшись домой, он застал пьяного и очень недовольного Ральфа. Тот велел ему забыть Энн. И, начиная с ее похорон, он засыпал Гарри все новыми и новыми обвинениями.

— Она сделала это из-за тебя!
— Она не смогла жить рядом со шлюхой.
— Все из-за тебя, грязный маленький пидор! Она не могла выносить такого сына, как ты.
— Она покончила с собой, чтобы избавиться от тебя!

И Гарри понимал, что это неправда. П о н и м а л. Но со временем этот яд въелся ему под кожу, пропитал изнутри до такой степени, что через порезы ему пришлось выпускать его наружу. Гарри прислонился к надгробной плите и опустил голову на мрамор. И, кротко вздохнув, потянул за рукава, пробежавшись пальцами по незатянувшимся ранкам. Под ними он нащупал почти выцветшие двух годичной давности, и кто знает, чтобы с ним стало, если той ночью Джемма не зашла к нему в комнату? Возможно, он бы встретился с мамой гораздо раньше.

— Я так скучаю по тебе, мам, — Гарри вновь натянул рукава и обнял себя за талию. — Я хочу к тебе, — втянув воздух, он уткнулся себе в колени. — Неужели это то, что ты чувствовала? Удушье? Клетку? — дрожащими руками он раскрыл рюкзак. — Но… но я не виню тебя за то, что ты ушла… — прошептал он. — Сначала я не понимал… как ты могла оставить нас… но, — он взглянул на часы, но, отметив, что еще слишком рано, бросил таблетки обратно. — Мне кажется, что из-за меня все страдают. Каждому в Доме я навредил. Стивен избил Дани, а знаешь, как они познакомились? Через меня. Ральф вернулся и начал угрожать им всем, а я в очередной раз облажался, и тогда он поджег наш дом. Они все могли погибнуть, — и Гарри всхлипнул, глуша слезы. — И это только моя вина. Моя, моя. И Луи… Луи сказал, что любит меня. А Ральф узнал о нем и решил давить на меня его безопасностью… поэтому, чтобы не причинить ему боль, я должен… должен уйти. Так будет проще.

Свернувшись клубочком на мягкой траве, он плакал разом за все, что давил в себе так долго. Он чувствовал себя идиотом, настоящим трусом, мошенником. Ведь он любил Луи. Правда, любил. Но, сбежав, он даже не попрощался с ним. А вспомнив, что его последний раз был ни с кем иным, как с Ральфом, Гарри зарыдал в голос от отвращения к самому себе. Его время неумолимо приближалось, и Гарри отчетливее стал понимать, что он обязан услышать Луи.

Прежде чем осознав, что он делает, Гарри побежал к телефонному автомату. У него оставалось всего несколько центов, которых как раз хватит на один звонок. Дрожащими пальцами он набрал его номер, от чего-то вспоминая, как они впервые обменивались номерами, сидя в парке после одной из смен Луи в кафе, и как тот нервничал, прося его номер и попутно оправдываясь тем, что завтра у меня выходной. Гарри закусил нижнюю губу, вспоминая, каким неуверенным был тогда Луи, и каким даже слегка дерзким был он сам. Разве это не один из его снов?

Но телефон продолжал монотонно гудеть, несмотря на все молитвы Гарри. Потому что он был уверен, что стоит ему услышать его голос, и Гарри передумает. Гарри не станет совершать задуманное. Но… еще пара гудков и…

— Вызываемый абонент недоступен.

Гарри швырнул трубку за крюк и в отчаянье сжал клок волос в кулак. Но… почему Луи не ответил? На это у него было миллион уважительных причин, но Гарри остановился на своей фаворитке — значит, Луи тоже плевать. А может… Луи просто сдался. Именно эта мысль сопровождала его по пути обратно на кладбище. На часах было без двадцати двенадцать. Пора.

Просчитав маршрут последнего автобуса, он высчитал для себя всего двадцать минут. Для действия таблеток должно хватить, а значит, к полуночи он будет уже рядом с мамой.

Он осторожно отвинтил сразу две крышки. Снотворное и обезболивающее. Настало время прогнать боль с помощью препаратов, одобренных врачами. Он высыпал все содержимое себе на ладони. И вот… оно. Его судьба в его руках. Ровно без двадцати двенадцать — сейчас или никогда. И тогда, запрокинув голову, он тяжело сглотнул разом. Он вдруг задался вопросом, кто завтра найдет его. Он вдруг вспомнил о выпускном своих одноклассников. Завтра они выпустятся, сегодня же — он. Ему вдруг стало жаль, что его смерть выпадет на дату их праздника. Меньше всего ему хотелось внимания к себе.

Минуты словно превратились в секунды, и перед глазами мутными разводами стали появляться пятна. Он повалился на траву и опустил веки. Время перестало для него существовать, он просто понимал, что одной ногой он стоит совсем в другом мире. Он услышал свое имя… маминым голосом. И два огня озарили его темноту. Они были совсем недалеко. И Гарри показалось это довольно забавным. Затем он услышал скрежет, шорохи и свое имя уже криком. И да, оказывается, они были правы насчет перепалок между ангелами и демонами. Вот только… он все ускользал и ускользал в темноту, ведомый ангелом, чей голос казался ему хорошо знакомым, чей голос звучал совсем как… Луи.

Дата добавления: 2015-10-29