История развития понятия «международное преступление».

Идентификация и генезис понятия «международное преступление»

Сущность современного понятия международного преступления заключается в его относительной автономии от критериев преступного и наказуемого, содержащихся в национальном праве. Эта автономия может быть выражена в непризнании преступного характера деяний, криминализированы«национальным правом, с одной стороны, и международно-правовой криминализации деяний, не признаваемых преступными по национальному праву, — с другой.

Не все, что запрещено национальным уголовным правом, преступно, и не все, что не запрещено национальным уголовным правом,— неприступно. Этот подход формирует современное понимание международного преступления как деяния, подлежащего солидарному уголовному преследованию государств либо мирового сообщества в целом.

Традиционно преступление рассматривают как деяние, нарушающее нормы уголовного права и объявляемое государством преступным. Творя закон, власть «создает».преступления; отправляя правосудие, власть «создает» преступников. Однако закон может быть несправедлив — является ли преступным нарушение такого закона? У пророка Исаи сказано: «Горе тем, которые постановляют несправедливые законы и пишут жестокие решения, чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из народа Моего...». «Как мало значат, человеческие законы!» — восклицал Тертуллиан.

Понятие международного преступления начало свое существование в русле естественно-правовых воззрений. Г. Гроций утверждал, что солидарному преследованию со стороны государств подлежит лицо; совершившее естественное преступление. С позиций, естественного права считалось само собою разумеющимся, что государство, признающее международный порядок, в случае совершения преступления вне его территории, может само наказать преступников, находящихся в его власти, или передать их для этой цели другой власти. Э. де Ваттель рассматривал серьезные общие преступления, к которым относил убийство, отравление, поджог, морской разбой, в качестве основания для выдачи, являющейся обязанностью, наложенной на государство международным правом. Лиц, совершивших подобные преступления, он называл врагами всего человечества. Такие индивиды подлежат суду всякого государства, захватившего их, однако преимущественное право суда и наказания признавалось за тем государством, которому непосредственно нанесен ущерб. Государство, не выдающее и само не наказывающее преступников, Ваттель называл соучастником преступления.

Г. Гроций и Э. де Ваттель обращали внимание на то, как опасно для общества, когда преступник легко находит себе место убежища, и делали вывод об обязанности государств поддерживать друг друга в применении правосудия, воплощенной в принципе «выдай или суди». С ними соглашались Хейнесиус (Heineccius), Бурламаки (Burlemaqui), Рутефорт (Rutherford), Шмелзинг (Schmelzing), Кент (Kent) и другие известные ученые, позиция которых базировалась на естественно-правовой трактовке международного преступления.

Школа Пуфендорфа (Pufendorf), отрицая концепцию Г. Гроция (в этой части), видела в примерах выдачи, имевших место в средние века и в древности, не проявление естественного права, а отдельные случаи, продиктованные принуждением. Пуфендорф в своей знаменитой книге «Элементы международного права» (1729) рассматривал выдачу как обязательство, вытекающее из специального соглашения, и акцентировал внимание на фактах выдачи лиц, обвиняемых в политических правонарушениях. Вслед за Пуфендорфом, Билльо и его сторонники — Виллефорт (Villefort), Кардаилак (Cardaillac), Фиоре (Fiore) — утверждали, что до XIX столетия выдачу влекли не уголовные преступления, а политические конфликты.

Если исходить из тезиса, что преступление — это деяние, являющееся основанием для применения мер уголовной репрессии, можно заключить, что международное преступление — это деяние, являющееся основанием для применения мер международной уголовной репрессии, то есть солидарного уголовного преследования со стороны государств.

Концепция международных преступлений, в широком смысле, охватывает все преступления, которые влекут за собой возникновение правового интереса международного значения. В этом контексте международное преступление — это запрещенное национальным и/или международным уголовным правом социально опасное деяние, подлежащее солидарному уголовному преследованию в рамках международной и/или национальной уголовной юрисдикции.

Степень солидарности государств в уголовном преследовании преступлений может быть различной. Следовательно, существуют различные градации понятия «международное преступление».

Н. А. Захаров (1917) справедливо отмечал, что «охрана личности и ее интересов в сфере международно-правовых отношений путем издания и действия известных карательных норм достигается тремя путями: 1) созданием специальных писаных и обычных норм международного права; 2) международными соглашениями, обязывающими национальный закон государства карать нарушителей условий этих соглашений;

3) организацией оказания международной помощи одним государством другому в деле осуществления наказания за совершенное преступление. Как видим, Н. А. Захаров обозначил три направления формирования понятия международного преступления:

1) преступление, «создаваемое» нормами международного права;

2) преступление, «создаваемое» национальным законом под воздействием международного права; 3) преступление, являющееся основанием для оказания государствами взаимной международно-право-вой помощи в осуществлении уголовной репрессии.

Что же следует понимать под международной уголовной репрессией? В узком значении — это наложение уголовного наказания между-народным уголовным судом; широкое значение охватывает все совместніе действия государств по применению мер уголовной репрессии в рамках национальной и международной уголовной юрисдикции,

выражающиеся; в частности, в экстрадиции правонарушителя. Без выдачи обвиняемого лица, то есть передачи его под юрисдикцию государства, возбудившего уголовное преследование, невозможно достижение цели уголовного правосудия (иные формы юридической взаимопомощи государств по уголовным делам отличаются от экстра-диции тем, что не ограничивают личную неприкосновенность предпо-лагаемого преступника). Таким образом, международными преступле-ниями — в широком контексте — являются, в первую очередь, национальные по источнику хго.ловно-правового запрета правонарушения, вызывающие коллизию юрисдикций и инициирующие экстрадиционную процедуру. Притом, что такие деяния не всегда представляют реальную опасность более чем для одного государства, они являются «международно-признанными» правонарушениями.

Л. Л. Камаровский подчеркивал, что выдача «покоится на общем интересе государств и на требованиях хорошего отправления правосудия, или, выражаясь иначе, выдача есть действие, которое одина-ково соответствует идее справедливости и интересу государств, со-стоящему в пресечении нарушений уголовного закона».

В приобретшей широкую известность статье Н. М. Коркунова «Опыт конструкции международного уголовного права» говорилось, что из отсутствия общего международного признания прав публичных вытекает нераспространение международной репрессии: 1) на преступления политические; 2) на преступления религиозные и 3) на полицейские правонарушения. «Международная уголовная репрессия, как частный вид охраны против нарушений, применима только к нарушениям таких прав, которые уже получили международное признание, констатировал Н. М. Коркунов. — Привлечение к следствию, предание суду, самый суд, а также выдача — все это есть также осуществление карательной власти».

«Без посторонней помощи отправлять свою судебную деятельность государство может только в тех пределах, в которых ему принадлежит принудительная власть. Вне этих пределов оно нуждается в содействии других государств. Международное право стремится именно дать возможность каждому государству преследовать уголовным путем каждое посягательство на охраняемые его правом интересы, где бы оно ни было совершено», — подчеркивал декан Новорост сийского университета П. Е. Казанский (1904).

Многие авторы XIX столетия признавали существование «нравственной обязанности» государств солидарно преследовать лиц, обвиняемых в совершении правонарушений которыеотличаются универсальной наказуемостью. В это время была популярна теория так называемого «этического минимума». «Право есть низший предел или некоторый минимум нравственности, равно для всех обязательный», — писал в 1897 году В. Соловьев. Этот подход имел своих сторон-ников даже в советской юриспрудции. Известный советский ученый профессор А. А. Герцензон в 1955 году выделял в качестве одного из самостоятельных признаков преступления его аморальность.

Однако существуют ли правонарушения, отличающиеся «универ-сальной безнравственностью и универсальной наказуемостью»? Можно ли выработать универсальное представление о преступлении, подлежащем солидарному уголовному преследованию со стороны различи ных по своему общественному и социальному строю, политическим интересам и идеологической направленности государств? Вряд ли можно найти убедительный и исчерпывающий ответ на этот вопрос, относящийся к категории «вечных».

Существует мнение о невозможности создания общей теории преступления, поскольку ни одно деяние не может всегда и везде считаться преступным. Широко распространена точка зрения, согласно которой не"существует вообще каких-либо форм деятельно-сти, девиантных по своей природе, sui generis. Даже такой осуж-даемый с библейских времен акт, как убийство, может получить в различных правовых системах различную юридическую оценку в зависимости от того, кто, кого, когда, почему и при каких обстоя-тельствах лишил жизни. Тем не менее, как писал Н. С. Таганцев, «жизнь всех народов свидетельствует нам, что всегда и везде совер- шались и совершаются деяния, по разным основаниям не только признаваемые недозволенными, но и вызывающие известные меры общества или государства, направленные против лиц, их учинивших, деяния, признаваемые преступными».

«Преступления совершаются не только в большинстве обществ какого-либо 'одного определенного типа, но во всех- обществах всех типов, —: утверждал Э. Дюркгейм. — Не существует общества, не сталкивающегося с проблемой преступности. Ее формы меняются; деяния, квалифицируемые в качестве преступных в одном месте, не являются: таковыми везде; однако всегда и повсюду есть люди, которые ведут себя таким образом, что это навлекает на них уголовное наказание».

Принимая во внимание «известную условность „и историческую изменчивость перечня преступлений», академик В. Н. Кудрявцеб замечает: «Не вызывает сомнения, что действия, объективно вредные, опасные для общества, зафиксированы в исторической ретроспективе достаточно давно. Можно полагать даже, что такого рода действия всегда совершались и будут совершаться, пока существует человеческое общество».

«Преступление относительно как с правовой, так и с социологиеской точек зрения. Оно имеет меняющееся содержание. Многие из ранних преступлений носили главным образом религиозный характер, и они занимали важное место вплоть до недавнего времени. Сегодня, же очень немногие религиозные преступления включаются в уголовный кодексы», - писал Э. X. Сатерленд.

Относительность определений преступности является одним из основных, постулатов так называемой «модели конфликтов». Согласно теории конфликта, ни одно действие или человек не являются внутренне моральными или аморальными, преступными или законопослушными. Если действие или человек признаются преступными, тому есть какая-то скрытая причина, поскольку подобное определение служит чьим-то интересам внутри общества. Если эти определения связаны с интересами, то, соответственно, изменение интересов неминуемо, приведет к смене определений. Таким образом, каждое определение действия как аморального, девиантного или преступного должно рассматриваться как пробное и всегда может подвергнуться пере-оценке. Сторонники теории конфликта объясняют всеобщую признан- ность определений таких преступлений, как, например, убийство, стечением обстоятельств. Вне зависимости от того, признано ли всеми определение некоторых действий как преступных, почти наверняка его корни лежат в защите интересов каких-то властных групп..История свидетельствует, что признание революционера и политического террориста героем или убийцей зависит от успеха революции, а не от действительной значимости террористического акта56.

Если сторонники теории согласия рассматривают закон как общественный институт, выражающий общие социальные ценности и контролируемый большинством, то приверженцы теории конфликта, напротив, придерживаются мнения, что закон является инструментом контроля, или, по словам А. Терка (Turk, 1976), «оружием социального конфликта». Тот, кто устанавливает закон, обладает властью. Те, кто желает контролировать закон, борются за него67. Возможность претворять свои интересы в общественную политику является наиглавнейшим показателем обладания властью. Соответственно, если закон

— это инструмент, которым заинтересованные лица стремятся обладать и который хотят использовать для усиления собственного положения в обществе, а уголовное право запрещает определенные действия, то преступность можно определить как действия, воспринимаемые находящимися у власти людьми как прямая или косвенная угроза их интересам.

Сторонники теории конфликта (R. Quinney, W. J. Chambiss, R. Seidman, C. R. Jeffery, J. Holl) отмечают, что современное опре-деление «преступного» зависит от того, воспринимается ли угроза людьми, обладающими достаточной властью, чтобы законодательно закрепить свои интересы. Некоторые из приверженцев этой теории утверждают, что правовой процесс контролирует не одна, а несколько групп с различными конфликтующими интересами, каждая из которых стремится добиться чего-то. своего (R. Troyer, G. Market, 1982). Причиной конфликта становятся не только экономические интересы, но и статусные соображения, моральные и идеологические установки. Плюралисты рассматривают общество как социальное образование, состоящее из групп, в различной степени осведом-ленных о собственных интересах, и групп, их не осознающих. Традиционные властные структуры постоянно подвергаются угрозе со стороны новых организаций, образованных группами, осознавшими свои интересы. Разнообразие групп, вовлеченных в правовой конфликт, отражает разнообразие затрагиваемых интересов. Идеологические соображения также влияют на принятие законов, так как законы и их применение зачастую служат средством выражения политических и нравственных ценностей (G. Fine, 1997)58.

В этой связи Дж. Ф. Шелли (Shelly) пишет: «Несмотря на то, что элементы инструменталистских, структуралистских и марксистских теорий подвергаются критике, нельзя игнорировать основной аргумент плюралистического подхода: законы не появляются по волшебству и не являются отражением «общечеловеческих» ценностей. Напротив, то, какие действия или каких людей мы в тот или иной момент называем преступными, зависит от деятельности групп, стремящихся обрести правовую поддержку своих экономических,

идеологических и статусных интересов»59. Если же и принятие закона, и его нарушение обусловлены определенными экономическими, идеоло-гическими и статусными интересами групп, идентификация «законного» и «преступного» зависит только от того, какая из групп находится у власти. Эта концепция имеет значительную степень сходства с мар-ксистско-ленинской концепцией преступления и преступности.

Разработанные К. Марксом и Ф. Энгельсом принципиальные по-ложения о социальной природе преступности, развитые в трудах В. И. Ленина, стали методологической основой„советской криминологии, для которой характерно крайне политизированное восприятие преступления и преступности. «По своему историческому проис-хождению преступность есть порождение определенных социальных условий: антагонистических общественных отношений классового общества, а также социальных противоречий, различий и диспропор-ций, которые сохраняются и после устранения классовых антагониз-мов. В юридическом смысле преступность в определенном случае — «детище закона», ибо именно закон объявляет определенные поступки преступлениями. Как писал Маркс, «право может не только наказывать за преступления, но и выдумывать их», — подчеркивалось в курсе советской криминологии.

«Социалистическое уголовное право исходит из классовой природы преступления и его исторически изменчивого содержания», — утверждал А. Н. Трайнин. По словам Н. Ф. Кузнецовой, советская юридическая наука исходила из того, что «преступление и преступ-ность как явления объективной социальной действительности, а равно их правовые понятия всегда были и остаются по своей природе классовыми»63; «преступность как исторически преходящее явление классового общества, рудимент классово-эксплуататорских форма-ций». Связь преступности с классовой борьбой усматривалась в борьбе идеологии, психологии и нравственных устоев «двух миров, двух формаций — социалистической и капиталистической».

«Никаких общечеловеческих интересов нет, есть лишь интересы господствующих классов. Так обстояло дело на протяжении всей мировой истории... С момента возникновения частной собственности и развития классовых противоречий об общечеловеческих интересах речи быть не может. Интересы угнетаемых, будь то рабы, крепостные, рабочие и т. д., противоположны интересам угнетателей. Но именно интересы угнетателей, а не угнетаемых классов, принято считать «высшими интересами общества», — так выглядит ответ на вопрос об общечеловеческих ценностях в трактовке приверженцев марксистско-ленинской теории.

В 1990-х годах в постсоветской юриспруденции были разрушены многие идеологические стереотипы. «Переход на позиции приоритета

общечеловеческих ценностей требует разрушения Такой искусственно возведенной в советской уголовно-правовой науке «берлинской стены», как постулат о противоположности и непримиримости1'йонятия преступления, даваемого в советской и буржуазной науке уголовного права в связи с их классовой природой и классовым содержанием» — так охарактеризовал эти изменения известный российский юрист профессор А. В. Наумов (1996).

Относительность определения преступности деяния ставит под Со-мнение возможность выработки универсального международного пред-ставления о преступности и уголовной наказуемости человеческого поведения. Однако эта относительность Тоже весьма «относительна». Во все времена и во всех обществах существовало некоторое единство в представлениях о том, какие деяния следует рассматривать как по-сягательство на универсальную общечеловеческую этику.

В работе украинского криминолога А. Н. Костенко «Криминаль- ныйгшроизвол (социопсихология воли и сознания преступника)», опуб-ликованной в 1990 году, криминология характеризуется как этическая наука. «Можно сделать вывод, что Зло, в том числе преступность, нельзя победить в отдельно взятой стране или регионе. Борьба с ним может быть успешной лишь при создании мировой (глобальной) системы предупреждения прояялений зла, в том числе и преступлений. Для создания такой системы и нужна новая этическая (криминологическая)' парадигма, приводящая к этическому (криминологическому) глобализму», — утверждает А. Н. Костенко. «Этический глобализм» проявляется в универсализации понятий «преступление» и «преступность». В. Н. Дремин в статье «Этическая природа преступности (к вопросу о криминализации социального пове-дения)» пишет: «Методологической посылкой при исследовании пре-ступности является понимание того, что преступность существует в течение многих веков, вплетена в ткань общественной жизни, является существенным правовым, экономическим, Политическим фактором и Элементом культуры современного общества... Возникает закономер-ный вопрос: можно ли вообще сформулировать всеобъемлющее поня-тие «преступность», которое в одинаковой степени отражало бы наци-ональные, культурные, правовые традиции, сложившиеся в разных частях света, в разных странах? Какие признаки, черты, свойства позволяют выделить из громадного массива актов человеческого пове-дения поступки, влекущие самую жесткую реакцию общества?...Пред-полагается, что правовые запреты, в том числе уголовно-правового характера, должны максимально полно отвечать нравственным ожида-ниям общества, другими словами, — право поощряет нравственные поступки и устанавливает санкции за деяния, безнравственные, исходя из ценностей данного общества. Но есть ли общепризнанные критерии нравственности и безнравственности? Каким должно быть соотношение безнравственного и преступного-или, иначе, каким должно быть «количество» безнравственного, чтобы стать преступным?»

В отношении международных преступлений этот вопрос, приобретает особую остроту. В условиях катастрофогенного роста масштабов I и опасности международной преступности возврат к концепции «этического минимума» применительно к пониманию международного f преступления, на наш взгляд, неизбежен. Этическая и правовая солидарность человечества стала условием его выживания.

Содержание понятия «международное преступление» предопреде- ляется, прежде всего,, международно-признанным характером ценностей, на которое оно посягает. Конечно, говорить о международном преступлении как о дёянии, преступность которого является «международно-признанной», можно лишь с большой степенью условности. Тем не менее признание существования общечеловечесгах ценностей предполагает общечеловеческое, универсальное, признание преступности серьезных посягательств на них. В этом смысле понятие «международное преступление» может быть интерпретировано как деяние, являющееся «международно-признанным»: преступлением.

Понятие «международное преступление» может трактоваться не только как.международно-призанное, но и как международно-опас-ное правонарушение. Истоки такого понимания международного преступления весьма глубоки. Исторически формирование понятия I «международное преступление» как преступления, общего для всех I государств, связывается, в первую очередь, с пиратством — классическим,.международным преступлением, выделившимся из массы правонарушений как преступление jure gentium, которое представляло опасность для мирового сообщества и подлежало универсальной; юрисдикции.

Пираты объявлялись врагами рода человеческого — hostis humani generis. Под пиратством, или морским разбоем, понималось вооруженное нападение на корабль, совершенное частными лицами; открытом море с целью захвата этого корабля, находящегося на нем груза или же лиц, плывущих, на нем. Другим международным преступлением называлась работорговля. Универсальная преступ-ность таких деяний связывалось с универсальной юрисдикцией: «Общность интересов всех культурных государств по отношению к некоторым сферам деятельности ведет к тому, что за некоторые деяния, направленные, против общих интересов, наказывают, не обращая внимания на место совершения деяния, по законам госу-дарства, задержавшего преступника, — утверждал Ф. Лист (1909).

Такими общими интересами являются: международный торговый оборот; безопасность великих путей сообщения; обеспечение монетного и денежного дела; защита от международных врагов — «hostes generis hutnani», каковы: морские разбойники, работорговцы или торговцы женщинами, мошенники, анархисты, пользующиеся для преступлений динамитом».

С постоянным увеличением мобильности преступников и развитием международного общения все более распространялись преступления, которые так или иначе затрагивали интересы нескольких или многих государств. Под влиянием этого процесса утвердилась идея, что совершаемые физическими лицами преступления наносят вред не только отдельным государствам, но и общей морали и мировому общественному сознанию. Тем не менее квалификация пиратства как международного преступления была обусловлена в большей мере политическими и экономическими интересами государств в открытом море, нежели «международной моралью».

Э. Цоллер в этой связи пишет: «Нельзя было себе представить такие посягательства на международное право, которые не угрожали ни его функционированию, ни его целям. Другими словами, как бы ни было серьезно совершенное физическим лицом преступление, оно не становилось посягательством на международное право, если у госу-даря сохранялась возможность вести свои обычные дела обычным и предсказуемым образом. Физические лица находились под установ-ленными международным правом обязательствами в тех пределах, в •которых нарушение этих обязательств угрожало фундаментальным ценностям сообщества государств, таким, как безопасность междуна-родных государственных коммуникаций (например, конвенцией 1884 года предусмотрено, что умышленная порча кабеля «является нака-зуемым преступлением») или сохранение государствами своих исклю-чительных: прав (например, конвенцией 1929 года предусмотрено, что некоторые действия, совершенные в связи с подделкой валюты, «под-лежат наказанию как обычные преступления)».

Уже в XIX столетии профессор JI. А. Камаровский подчеркивал: «Одна из черт, характеризующих наш век, состоит в усилений и быстром возрастании так называемого интернационализма, то есть сношений частных и государственных, которые, наподобие громадной сети, все крепче и более связывают народы между собой... Сношения между народами получили дотоле невиданные размеры, благодаря двум мировым открытиям: пара и электричества. Благодаря телегра-фам мы становимся до некоторой степени соучастниками во всех событиях, где бы то ни было совершающихся на нашей планете. Все это требует признания безопасности лиц и товаров на всех артериях передвижения».

Интернационализация преступности приводила к тому, что право-нарушения все чаще оказывались в сфере разных государственных

юрисдикций. Этот процесс сформировал понятие международного преступления как социально-опасного деяния, имеющего интернаци-ональную распространенность. Интернационализированные (транс-национальные) преступления стали основной "категорией междуна-родного уголовного права в его материально-правовой интерпрета-ции. С" появлением пиратства, работорговли, фальшивомонет- ничества, незаконного распространения наркотиков и других пре-ступлений* посягающих на интересы нескольких государств, появи-лась неизбежность сотрудничества между ними», —9подчеркивает В. Г1. Панов.

На развитие понятия «международное преступление» значитель-ное влияние оказало так называемое—«унификаиионное движение»— Впервые вопрос об унификации уголовного законодательства был сформулирован как актуальная политическая задача на Брюссель-ском конгрессе Международной ассоциации уголовного права в 1926 году. На этом конгрессе по предложению известного румынского юриста профессора В. Пеллы (Pella) была принята резолюция, в которой признавалась «весьма желательной» унификация основных начал применения репрессии. «Подлежит наказанию по законам данного: государства независимо от места совершения преступления и гражданства преступника всякий, кто совершит за границей одно из следующих преступлений: а) пиратство, б) подделка металлических денег, государственных ценных бумаг или банковых билетов, в) торговля рабами, г) торговля женщинами или детьми, д) умышленное употребление всякого рода средств, способных породить об-щественную опасность, е) торговля наркотиками, ж) торговля пор-нографической литературой, и) иные преступления, предусмотренные международными конвенциями, заключенными данным государ-ством» — говорится в резолюции о международных преступлениях. По обоснованному мнению М. В. Буроменского, в этот период международно-правовая доктрина значительно опередила практику. В действительности государства еще не были готовы к применению метода унификации уголовного законодательства.

В работах, посвященных проблеме унификации уголовного законо-дательства, выдвигалось учение о деликтах, международных в осо-бом, «квалифицированном» смысле. Профессор Пелла выделял в качестве объектов международной репрессии те- деяния, «которые посягают на основы существования всякого цивилизованного коллек-тива». Для обозначения таких деликтов использовалась римская формула «delicta juris gentium = délits des pens», означающая пре-ступления против международного права, «общечеловеческие» пре-ступления. Такие «ультрамеждународные» посягательства характер-ны тем, что обращены не против того или иного политического строя,

а против всякого культурного общения, против самого существования современного государства. Профессор Мадридского университета Сальдана (Saldana) предлагал «философское понятие интернационала ного деликта». Сальдана утверждал, что, с точки зрения философской, международный деликт;— это естественный и всеобщий деликт, посягающий на «естественное право» народов, и приводил определение естественного права народов, данное римским юристом Гаем: «Правом народа зовется тот всеми народами тщательно оберегаемый Порядок, который естественный разум устанавливает среди всех людей».

В 1930 году на Международном пенитенциарном конгрессе в Праге профессора Вебер, Гиппель, Наглер, Колер и Мендельсон-Бер- тольд представили коллективный доклад по вопросам унификаций уголовного законодательства. Профессор Вебер специально оста-новился на вопросе о характере «действий, порождающих коллективную опасность», и пришел к выводу, что дать отчетливое и сжатое' определение этих действий невозможно. В октябре 1933 Года на V Конференции по унификации международного уголовного права профессор Р. Лемкин предложил объявить «delicitio juris gentium» действия, направленные на уничтожение этнических, религиозных и социальных сообществ. Он разделил такие действия на две группы: агрессия против физических или социальных лиц как членов данного сообщества («варварство») и разрушение культурных ценностей («вандализм») и предложил проект международной конвенции об ответственности за эти преступления. Среди проблем, привлекавших внимание организаторов унификационного движения, заметное место занимала военная агрессия. На конференции в 1927 году в Варшаве профессор Раппопорт выступил от имени польской делегации с предложением о разработке проекта уголовной ответственности за пропаганду агрессивной войны. Через три года, на III конференции, по докладу профессора Сальдана была принята резолюция о наказуемости пропаганды агрессивной войны. Многие ученые рассматривали дей-ствия нападающей стороны как бесспорные международные преступ-ления, требующие специальных санкций в порядке интернациональ-ной юрисдикции. Так, профессор Политис выделял особую группу преступлений войны и преступлений, родственных им, совершение которых создает опасность для мира. В. Пелла составил детальный перечень подобных военных деликтов международного характера. В него входили: ведение агрессивной войны, нарушение демили-таризованных зон, отказ подчиниться решению авторитетной между-народной инстанции, объявление мобилизации, маневры, имеющие целью демонстрировать готовность к войне, угрозу агрессивными действиями, вмешательство одного государства в осуществление суверенных прав другим государством.

Очевидно, что понятие «международное преступление» складывалось как правовая категория под воздействием естественно-правовых воззрений. Тем не менее такие естественные, абсолютные преступления, как убийства, посягательства сексуального характера, хищения и т. п., не получили статуса «международно-запрещенных»: Они не отмечены унификаторами и не охватываются специальными международными конвенциями, потому что в этом нет явной необходимости: криминализация таких деяний осуществляется на национальном уровне без вмешательства международного права. Отсутствие междуна-родно-правового запрета на совершение этих преступлений не означает.однако, что они заключают в себе меньшую социальную опасность, чем деяния, нашедшие отражение в материальном международном уголовном праве. Эти деяния являются традиционными формами уголовных правонарушений, по поводу которых государства активно сотрудничают в применении мер уголовной репрессии, то есть являются «международно-признанными» преступлениями, которые, при наличии иностранного элемента, могут повлечь за собой возникновение международно-правового интереса.

Подчинение «интернационализированного» (транснационального) преступления международной юрисдикции могло привести к существенному изменению всей системы международного уголовного права. В середине 30-х годов прошлого века идея международного уголовного суда, под юрисдикцию которого подпадали бы «интернациот нализированные преступления», казалось, была близка к реализации. Первыми таким преступлением могли стать акты терроризма. 10 декабря 1934 года Совет Лиги Наций принял резолюцию, учредившую Комитет экспертов с целью выработки «предварительного проекта международной конвенции, способной гарантировать пресечение каких-либо происков или преступлений, преследующих цели политического терроризма». В комитет вошли представители 11 государств (СССР, Великобритании, Франции, Бельгии, Испании, Италии, Венгрии, Польши, Румынии, Швейцарии, Чили). Подготовленные в ходе сессии комитета (в 1935, 1936, 1937 годах) предварительные проекты документов легли в основу принятых на проведенной по инициативе Лиги Наций Международной конференции (Женева, 1 — 16 ноября 1937 года) Конвенции о предупреждении терроризма и наказании за него и Конвенции о создании международного уголовного суда. Уча- стникам Конвенции о создании международного уголовного суда предоставлялось право передать лицо, обвиняемое в преступлениях по Конвенции о предупреждении терроризма и наказании за него, в создаваемый для этой цели международный уголовный суд. Конвенции были ратифицированы только одним государством и не вступили в силу. Однако их принятие было максимальным приближением к созданию органа международной уголовной юстиций, обладающего юрисдикцией в отношении национального «по происхождению» пре-ступления, и трансформации такого преступления в «международно-наказуемое».

«Междцнародно-наказуемыми» являются правонарушения, служащие основанием индивидуальной туголовной ответственности индивида по международному праву. Они могут быть условно названы международно-правовыми («преступлениями по международному праву» или международными преступлениями в строгом значении этого термина — stricto sensu), поскольку являются таковыми по природе уголовно-правового запрета: ответственность за эти деяния возникает по международному праву независимо от того, отражен ли состав таких преступлений в законах государства, под юрисдикцию которых оно подпадает.

«Отличие международных преступлений от других преступных /действий, и в частности преступлений с международным элементом, именно в том и состоит, что вследствие их тяжкого для международного сообщества характера уголовная, ответстаеняасхь за такие преступления является международной и ей, в принципе, может сопутствовать международная уголовная юрисдикция в отношении этих лиц. Таким образом юридически значимым следствием установления международной преступности того или иного деяния является возникновение международной уголовной, ответственности физических лиц, его совершивших. Возникновение же этой ответственности имеет глубокое нормативное значение и существенно изменяет характер процессуальных норм и принципов осуществления судебной юрисдикции», — подчеркивает Ю. А. Решетов78.

Международное преступление в новом, ранее не использовавшемся в практике правосудия смысле, появилось как категория, связанная с международной юстицией. Нюрнбергским и токийским прецедентам^ Международное право реализЬвалосевою собственную конструкцию международного преступления, обнаружив способность криминализировать деяние, не являющееся преступлением по национальному праву. «После второй мировой войны, — писал Д. Б. Левин, — в международном праве сложилось понятие международного преступления как уголовного преступления отдельных лиц, совершивших посягательства на мир между народами, на свободу народов и на основные права человека». Таким образом, понятие «преступление» в его прямом уголовно-правовом смысле вышло за пределы национального права.

Международное преступление индивида как персонифицированное преступление государства и основание индивидуальной уголовной ответственности по международному праву — такое понятие международного преступления утвердилось в связи с созданием и деятельностью Междунщщдного военного трибунала для суда над главными военными преступниками второй мирово войны. Оно было принципиально отлично от «национального» преступления.

Концепция международно-правового преступления базируется на признании необходимости уголовно-правовой защиты основных обще-человеческих ценностей вне зависимости от того, отражён ли состав соответствующих преступлений в^аконах государства, на территории которого они совершены. Это положение, в частности, отражено в Уставе Нюрнбергского трибунала, где говорится о подлежащих его юрисдикции преступлениях «независимо от того, являлись ли эти действия нарушением внутреннего права страны, где они были совершены, или нет» (п. «с» ст. 6).

Утверждение понятия «преступление по международному праву» неразрывно связано с универсальной концепцией прав человека. «Движение за международное признание и защиту основных,прав человека в какой-то мере является случайным последствием Нюрнбергского судебного процесса в том смысле, что его, вероятно, не было бы, если бы не было необходимости нанести смертельный удар по нацистской идеологии»,пишет Э. Цоллер.

Характерно, что в статье 15 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 года, провозглашающей, что «никто не может быть признан виновным в совершении какого-либо уголовного преступления вследствие какого-либо действия или упущения, которое, согласно действовавшему в момент его совершения внутригосударственному законодательству или международному праву, не являлось уголовным преступлением», уговорено: «Ничто в настоящей статье не препятствует преданию суду и наказанию любого лица за любое деяние или упущение,-которые в момент совершения являлись уголовным преступлением согласно общим принципам права, признанным международным сообществом». Как видим, в Пакте подтверждается международная криминализация деяния «согласно общим принципам права, признанным международным сообществом»..ц»

«Международное право, с аксиологической точки зрения, функционирует как система общечеловеческих ценностей, закрепленных в общепризнанных нормах международного права», — подчеркивал В. И. Евинтов. А. А. Мережко называет решения Нюрнбергского и Токийского трибуналов «примерами действенности естественного права в XX веке», напоминая, что «исторически естественное право сыграло особую роль в развитии международного права: некоторые юристы даже отождествляли международное право с естественным правом»82.

Нужно сказать, что советская юридическая наука с большой на-стороженностью отнеслась к естественно-правовой трактовке международного преступления. «Некоторые буржуазные юристы говорят о применении Международными военными трибуналами в Нюрнберге и Токио международного права в динамическом смысле, то есть в виде Эволюционирующего естественно-правового мышления. При этом выражается сожаление в связи с тем, что судьи этих трибуналов якобы слишком осторожно и непоследовательно ссылались на принципы, стоящие над позитивным правом, что принципы естественного права не были полностью положены в основу судебных приговоров. Более того, буржуазные юристы Шейдер, Г. Радбух, Г. Вебер, Коинг, Лаутерпахт и многие другие считают, что без естественного права невозможно дать определение преступлений против человечества», —- писал Г. П. Жуков (1961)83. Отметив, что «Лаутерпахт указывал на «возрождение естественного права в современных условиях, на стремление естественного права «подорвать жесткий позитивизм XIX столетия» и напоминая, что, «по мнению Лаутерпахта, лишь в сфере универсального, надгосударственного «права человечества» интересы индивида могут быть надлежащим образом защищены», Г. П. Жуков давал современным концепциям естественного права традиционную для советской риторики характеристику «реакционных»84.

Понятие международного преступления как основания международно-правой ответственностилндивида неоднородно. Возникнув под влиянием нюрнбергского прецедента, в течение полувека своего существования оно подверглось значительной трансформации. Сегодня можно выделить несколько существенно различающихся между собой модификаций международно-правового преступления: 1) «нюрнбергская», сконструированная нюрнбергским и токийским прецедентами; 2) «постнюрнбергская»;, сформировавшееся в постнюрнберг- ский период под влиянием национальной судебной практики и развития международного права; 3) «гаагская», формирование которой связано с учреждением и деятельностью международных трибуналов в Гааге и Аруше; 4) «римская», заложенная в Римском Статуте Международного уголовного суда85.

Как видим, понятие «международное преступление» применительно к преступной деятельности индивида получило два относительно автономных направления развития, являвшихся следствием, с одной стороны, интернационализации преступности и соответственно — интернационализации уголовного права, а с-другой — появления уголовно- "правовых норм в системе международного права. Таким образом, эпитет «международное» получает, с одной стороны, преступление, имеющее международную распространенность и представляющее собой нарушение нщцднального уголовно-правового.запрета, и, с другой стороны, деяние, непосредственно нарушающее международный уголовно-правовой запрет и служащее основанием индивидуальной

уголовной ответственности по международному праву (международное преступление stricto sensu). Первая из названных категорий преступлений стала центральным понятием «транснационального уголовного права», вторая — международного уголовного права stricto sensu.

Дата добавления: 2015-10-31