Глава хххVIII 23 страница

ГЛАВА ХLVIII

Драматургия в "Гамлете". - Шекспир, Кемп и Тарлтон. Помимо всего прочего, "Гамлет" дает нам возможность неожиданноознакомишь со взглядами Шекспира на его собственное искусство, как поэта иактера, и с положением и условиями его театра в 1602 - 1603 гг. Если мы внимательно прочтем слова принца к актерам, то получим живоепредставление о том, почему современники Шекспира постоянно подчеркиваютсладкий, медоточивый характер его искусства. Нам он может казатьсяразмашистым, потрясающе патетическим, переступающим все пределы сравнительнос современными ему художниками, и не только такими стремительными инапыщенными, как Марло в начале своей карьеры, но и со всеми; он сдержан,умерен, исполнен прелести, эстетичен, как сам Рафаэль. Гамлет говоритактерам: Если ты будешь кричать, как многие из наших актеров, так это будет мнетак неприятно, как если бы мои стихи распевал разносчик. Не пили слишкомусердно воздух руками, вот так; будь умеренней. Среди потока, бури и, таксказать, водоворота твоей страсти должен ты сохранять умеренность: онапридаст тебе приятности. О, мне всегда ужасно досадно, если какой-нибудьдюжий, длинноволосый молодец разрывает страсть в клочки, чтобы греметь вушах райка, который не смыслит ничего, кроме неизъяснимой немой пантомимы икрика. Такого актера я в состоянии бы высечь за его крик и натяжку.Пожалуйста, избегай этого". 1-й актер. Ваше высочество можете на нас положиться. Гамлет. Не будь, однако же, и слишком вял; твоим учителем пусть будетсобственное суждение... Логически теперь должно бы следовать предостережение против опасностейчрезмерной мягкости. Однако, его нет. Вместо того, далее говорится. Мимика и слово должны соответствовать друг другу; особенно обращайвнимание на то, чтобы не переступать за границу естественного. Все, чтоизысканно, противоречит намерению театра, цель которого была, есть и будет -отражать в себе природу; добро, зло, время и люди должны видеть себя в нем,как в зеркале. Если представить их слишком сильно или слабо, - конечно,профана заставишь иногда смеяться, но знатоку досадно; а для вас суждениезнатока должно перевешивать мнение всех остальных. Я видел актеров, которыхпревозносили до небес, и что же? В словах и походке они не походили ни нахристиан, ни на жидов, ни вообще на людей; выступали и козлогласовали так,что я подумал, какой-нибудь поденщик природы наделал людей, да неудачно. Такужасно подражали они человечеству. 1-й актер. У нас это редко встретится, надеюсь. Гамлет. Уничтожьте вовсе! Таким образом, хотя Гамлет, по-видимому, хочет в равной степенипредостеречь против чрезмерной пылкости и чрезмерной вялости,предостережение против вялости тотчас же, однако, переходит снова в просьбуизбегать преувеличения "козлогласованием", - того, что в настоящее время мыназываем высокопарной трагической декламацией. Более всего заботят Шекспираопасности, сопряженные не с мягким, а с бурным исполнением. Как мы уже ставили на вид, Шекспир выражает здесь не только своистремления вообще, как драматурга, но дает формальное определение сущностидрамы и обозначает ее цель, и, что довольно знаменательно, это определениеточь-в-точь совпадает с тем, которое одновременно Сервантес в "Дон-Кихоте"вкладывает в уста священнику: "Комедия, - говорит этот последний, - должнабыть, по мнению Туллия, зеркалом для человеческой жизни, образцом длянравов, изображением истины". Шекспир и Сервантес, покрывшие блеском славы одну и ту же эпоху иумершие в один и тот же день, не знали о существовании друг друга, но,согласно с духом времени, заимствовали свое основное определениедраматического искусства у Цицерона. Сервантес прямо говорит это; Шекспир,не желавший заставлять своего Гамлета щеголять ученостью, намекает на этословами "цель которого была, есть и будет". И подобно тому, как устами Гамлета Шекспир высказался здесь онеизменной сущности и цели своего искусства, так, в виде исключения, онизлил здесь свои временные художнические огорчения, свое уныние по поводуположения, в котором как раз в этот момент находился его театр. Мы ужекасались выше сетований поэта на конкуренцию, в которую именно в это времявступила с шекспировским актерским товариществом детская труппа из хоровойшколы собора св. Павла, игравшая на сцене Блэкфрайрского театра. Этисетования нашли себе выражение в разговоре Гамлета с Розенкранцем. В нихслышится такая досада, как будто шекспировская труппа на некоторое времясовсем пришла в упадок. Много, наверное, способствовало этому тообстоятельство, что самый популярный ее талант, знаменитый комик Кемп, какраз в 1602 г. покинул ее и, как мы уже упоминали, перешел в труппу Генсло.Кемп с самого начала играл все крупные комические роли в пьесах Шекспира-Петра и Балтазара в "Ромео и Джульетте", Шалло в "Генрихе IV", Ланселота в"Венецианском купце", Клюкву в "Много шума из ничего", Оселка в комедии "Каквам угодно". Теперь, когда он перешел на сторону врага, его отсутствиегорько оплакивалось труппой. Его описание "Чуда девяти дней" и заносчивое посвящение книгипоказывают нам, каким самомнением он был заражен. Гамлет дает нам понять,что Кемп весьма часто раздражал Шекспира своей дерзостью, выражавшейся в егоприбавлениях и импровизациях. В прежние времена комики могли, как о томсвидетельствует текст пьес, так же свободно распоряжаться своими ролями, какитальянские актеры в импровизированной народной commedia delFarte. Богатое ибезукоризненное искусство Шекспира не оставляло места для подобногопроизвола. Теперь, когда Кемп ушел из труппы, поэт из уст Гамлета послал емувдогонку следующую стрелу: Да и шуты пусть не говорят, чего не написано в роли: чтобы заставитьсмеяться толпу глупцов, они хохочут иногда сами в то время, когда зрителямдолжно обдумать важный момент пьесы это стыдно и доказывает жалкоечестолюбие шута Как видит читатель, эта выходка имеет, в сущности, общий характер,поэтому она могла быть сохранена, когда Кемп вернулся. Зато в следующихизданиях (значит, и в пьесе) вычеркнута другая, гораздо более резкая инесравненно более личная выходка, находящаяся в издании 1603 г., нооказавшаяся уже неуместной после возвращ^яшя блудного сына. Она трактует окомике, выдумки которого так популярны, что записываются джентльменами,любящими посещать театр; приводится целый ряд крайне слабых образчиков егошутовских речей, чистого буффонства клоуна из цирка, и, наконец, Гамлетдобивает злополучного комика словами, что ему никогда в жизни не сказатьостроты, как не поймать зайца слепому. Известно, что артиста не так легко раздражить нападками на него самого,сколько горячими похвалами по адресу его товарищей по амплуа. Поэтому едвали можно сомневаться в том, что Шекспир, заставляя Гамлета восхвалятьумершего Йорика, имел в мыслях умершего Тарлтона, симпатичного и знаменитогопредшественника Кемпа. Если бы Шекспир не имел известного умысла, определяяпопавший ему в руки череп шута, то было бы так же натурально заставить этотчереп принадлежать какому-нибудь старому служителю Гамлета. Но если поэт впервые годы своей деятельности на театральном поприще знал лично Тарлтона, иесли грубое поведение Кемпа оживило в его памяти очаровательный юмор егопредшественника, то естественно было с выходкой против Кемпа соединитьгорячее восхваление великого комика. Тарлтон был похоронен 3 сентября 1588 г. Это вполне совпадает суказанием в первом издании in-quarto, что Йорик пролежал в земле околодвенадцати лет. И лишь благодаря этому нам становится вполне понятен сильныйвзрыв чувства у Гамлета: Я знал его, Горацио; это был человек с бесконечным юмором, с дивнойфантазией. Тысячу раз носил он меня на плечах, а теперь - как отталкиваютмое воображение эти останки! Мне почти дурно! Тут были уста, - я целовал ихтак часто! Где теперь твои шутки? Твои ужимки? Где песни, молнии острот, откоторых все пирующие хохотали до упаду? "Увы, бедный Йорик!" Сердечное восклицание, вырвавшееся по поводу его уГамлета, сохранит бессмертной его память и тогда, когда позабудутся егоизданные в свет фарсы. Он был народный шут, и шут придворный, и шут насцене, всюду одинаково любимый; о нем рассказывают, что он говорил Елизаветебольше истин, чем все ее капелланы, и лучше всех ее врачей умел лечить еемеланхолию. Таким образом, в "Гамлете" Шекспир не только высказался с полнойоткровенностью о театральных делах, но произнес похвальное словозамечательному актеру после его смерти и дал великий пример доброго идостойного обхождения с даровитыми актерами при их жизни. Его датский принцстоит выше вульгарного предубеждения против них. Наконец, Шекспир прославилздесь саму драматическую поэзию, служение которой было делом, наиболееблизким его сердцу, и наполняло собой всю его жизнь, прославил ее, сделавздесь драму радикальным средством, с помощью которого истина выходит наружу,так что справедливость может восторжествовать. Представление пьесы обубийстве Гонзаго есть та ось, вокруг которой вращается трагедия. С тойминуты, как король себя выдал, прекратив представление, Гамлет знает все,что хотел знать. Когда Иаков вступил на престол, "Гамлет" получил еще новый и живойинтерес вследствие того, что королева Анна была датская принцесса. Навеликолепном празднике, устроенном 15 марта 1604 г. в честь короля Иакова,королевы Анны и принца Генри-Фредерика по поводу их торжественного въезда изТауэра в Уайтхолл через Сити, с трибуны, воздвигнутой рядом с церковьюSt.-Mildred, был весьма оживленно и эффектно исполнен девятью трубами иодним барабаном датский марш "для того, чтобы угостить королеву музыкой ееродной страны". Что это был за марш, теперь неизвестно, но нет никакогосомнения, что с тех пор он стал играться во 2-й сцене 5-го акта "Гамлета",где введена трубная и барабанная музыка и где в наши дни в Theatre Francaisтак наивно играют "Kong Christian stod ved hojen Mast". {"Kong Christianstod ved hojen Mast" (король Христиан стоял у высокой мачты) - современныйдатский гимн, сочиненный Иоганнесом Эвальдом в 1744 г. (он вставлен поэтом вего пьесу "Рыбаки") и положенный на музыку еще позднее Гартманном.Следовательно, в "Гамлете" этот гимн является комическим анахронизмом.}

ГЛАВА XLIX

"Конец - делу венец". - Выходки против пуританства. Когда вследствие конкуренции дела труппы находились в том плачевномсостоянии, о котором Шекспир говорит в таких горьких словах в "Гамлете",тогда оказалось необходимым поставить несколько комедий, чтобы внестинекоторое разнообразие в репертуар мрачных трагедий, соответствовавших какнельзя лучше тогдашнему настроению поэта. Итак, пришлось поневоле писатькомедии. Но время, когда был создан "Сон в летнюю ночь" миновало давно;душевное состояние, в котором была написана пьеса "Как вам угодно" оказалосьдавно пережитым, хотя с тех пор прошло вовсе не так много лет. Однако небыло другого выбора. И вот Шекспир принимается за переделку старыхлитературных работ. Он обрабатывает пьесу "Вознагражденные усилия любви", окоторой мы говорили выше. Первоначальная редакция этой пьесы нам в точностинеизвестна. Мы можем теперь только выделить те рифмованные, юношескинепристойные отрывки, которые принадлежали, без сомнения, к первому очерку.В заключительной реплике пьесы содержится, по-видимому, намек на еепервоначальное заглавие: This is done. Will you be mine, now you are doubly won! (Дело сделано Вы будете моею; теперь Вы вдвойне добыты). Когда Шекспир приступил в молодые годы к разработке этого сюжета, онхотел сделать из него, без всякого сомнения, комедию. Теперь из этой темы невышло комедии. То время, когда главная сила Шекспира заключалась в егокомизме, прошло. Если нетрудно вообразить, что его последующие трагедиимогли быть написаны Гамлетом, если бы он остался в живых, то автором двухпьес "Конец - делу венец" и "Мера за меру" мог быть Жак. Во многих местах пьесы "Конец - делу венец", особенно в первых двухдействиях, чувствуется очень явственно, что Шекспир приступил к этой работетотчас после Гамлета. В первой сцене графиня упрекает Елену за то, что она слишком беззаветногорюет о покойном отце. Точно так же порицает король Гамлета за то упорство,с которым он предается тоскливым воспоминаниям об усопшем отце. Далее,наставления, которые дает графиня сыну, отправляющемуся путешествовать воФранцию, напоминают поучительные советы Полония, обращенные к уезжающемуЛаэрту. Графиня говорит: {Перевод Вейнберга.}...Пусть будут Твои дела достойны твоего Высокого рожденья. Всех на свете Люби, мой сын, немногим только верь. И никого не обижай; будь страшен Своим врагам, лишь силою своей, А не ее употребленьем; друга, Как жизнь свою, храни! Пускай тебя В молчанье упрекают, лишь бы только В болтливости ты не был обвинен. Вспомните наставления Полония: Не говори, что мыслишь, И мысль незрелую не исполняй. Будь ласков, но не будь приятель общий. Друзей, которых испытал, железом Прикуй к душе, но не марай руки, Со всяким встречным заключая братство. Остерегись, чтоб не попасться в ссору, Попал - так чтобы враг остерегался; Всех слушай, но не всем давай свой голос! Обратите также внимание на многочисленные выходки против царедворцев ипротив придворной жизни, сближающие эту драму с "Гамлетом". Труднопредставить себе лучший комментарий к известной сцене, где Полоний готов пожеланию Гамлета найти, что облако похоже на верблюда, или хорька, или кита,или где Озрик, "принимавшийся и за грудь матери не без комплиментов",произносит свои заученные, кудряво-витиеватые фразы, нежели то место в нашейкомедии (II, 2), где шут характеризует графине придворную жизнь такимисловами: Ну, да согласитесь, ваше сиятельство, что кого Бог наделил хорошимикачествами, тот при дворе их может отложить в сторону. Кто не умеет шаркнутьножкой, снять шляпу, поцеловать свою руку и сказать хоть какой-нибудь вздор- у того нет ни ног, ни рук, ни губ, ни шляпы и, говоря точнее, такоймолодец для двора не годится! Кое-где попадаются также обороты речи, напоминающие знаменитые репликиГамлета. Так, в словах, с которыми Елена обращается к первому дворянину: Thanks, sir, all the rest is mute. (Благодарю вас, сэр; все остальное немо) - невольно вспоминаются незабвенные предсмертные слова Гамлета: The rest is silence. (Остальное - молчание). К более внешним признакам, позволяющим также приурочить эту пьесу к1602 или 1603 г., относятся осторожные, тонкие нападки на пуритан,проходящие красной нитью через всю пьесу и показывающие, что в это время вдуше Шекспира бушевало негодование на модное, чисто показное благочестие.Трагедия "Гамлет" рисует нам портрет первоклассного ханжи. Обратите,например, внимание на следующий ядовитый намек (III, 2): Гамлет. Посмотрите, как весело смотрит матушка, а ведь и двух часовнет, как скончался отец мой. Офелия. Нет, принц, уже четыре месяца. Гамлет. Так давно уж! Так пусть же сам сатана ходит в трауре; я наденусоболью мантию. Боже! Уже два месяца как умер и еще не забыт. Так можнонадеяться, что память великого человека переживет его целым полугодом. Но,клянусь, он должен строить церкви, если не хочет, чтобы его забыли, какпрошлогодний снег! И здесь, в комедии "Конец - делу венец", Шекспир также имеет постояннов виду своих святошествующих врагов. Он смеется устами шута как надпротестантскими, так и над католическими фанатиками. Они исповедуют, правда,различную веру, однако в семейной жизни оба одинаково несчастны. Шутвосклицает (I, 3): Молодой пуританин Чарбон и старый папист Пойзам, как ни разнятся ихсердца в вопросе о религии, головами все-таки сходятся между собой; онимогут сшибиться рогами, как олени в стаде. Несколько дальше он говорит: Хотя честность не пуританка, но на этот раз она не сделает ничегодурного Она согласится надеть стихарь смирения на черную рясу своего гордогосердца! Когда Лафе рассказывает Паролю о чудесном исцелении французского короляблагодаря Елене, он смеется над теми, которые готовы увидеть в этом фактеблагодарный сюжет для религиозного трактата: Лафе. Нет сомнения, что для света это новость. Пароль. Непременно новость. Если хотите представить себе это наглядно,прочтите, как бишь это называется. Лафе. "Проявление небесной силы в земном актере!" Шекспир находил, по-видимому, большое наслаждение осмеивать вычурныезаглавия благочестивых пуританских трактатов. В этой политической тенденции, отмечающей одинаково "Гамлета", "Конец -делу венец" и "Меру за меру", и в этой резкой оппозиции против всевозраставшей религиозной строгости и религиозного ханжества многие видели,не без основания, красноречивое доказательство того, что Шекспир разделял вэтот период недовольство правительства пуританами и папистами. Хотя пьеса "Конец - делу венец" не дышит истинной веселостью, однакоона напоминает во многих отношениях настоящие комедии Шекспира. Некоторыеподробности сюжета похожи на "Венецианского купца". Подобно тому как Порция,переодетая адвокатом, выманивает у Бассанио перстень, который тот отдает гакнеохотно, так точно Елена, принимаемая в ночной темноте за другую, получаеткольцо, которое она уже отчаялась когда-нибудь получить. В заключительнойсцене как Бертрам, так и Бассанио должны признаться, что перстень - не уних. Оба одинаково негодуют на себя за эту потерю, и в обоих случаяхразвязка заключается в том, что кольца оказываются в руках их же собственныхжен. Однако еще более тесная связь существует между сюжетом этой пьесы исюжетом комедии "Укрощение строптивой", хотя отношения тут совершеннообратны. В "Укрощении строптивой" мы видим, как мужчина покоряет сердцеженщины качествами и свойствами своего пола, т. е. физической силой,грубостью, хладнокровием, бранью и ворчливостью. Напротив, в пьесе "Конец -делу венец" автор рисует нам картину, как женщина привлекает к себемало-помалу свойственными ее полу добродетелями и пороками, т. е. кротостью,добротою, хитростью, мужчину, избегающего ее так же искренно и решительно,как сопротивляется Катарина Петруччио. В обоих случаях молодые люди ужеобвенчаны, прежде чем собственно действие открывается. Но так как Шекспирвоспользовался для "Укрощения строптивой" старой комедией, а для пьесы"Конец - делу венец" - новеллой Боккаччо о "Джилетте из Нарбонны",переведенной в 1566 г. в сборнике Пентера "Дворец удовольствий", то неследует говорить о преднамеренном контрасте. Последний сюжет заинтересовалШекспира главным образом потому, что давал ему возможность воспроизвестиследующее редкое явление: молодая женщина сама ухаживает за мужчиной и темне менее не лишается прелести своего пола. Шекспир обрисовал фигуру Елены с какой-то нежной любовью. Словно перомего водило чувство сострадания, смешанного с удивлением. Глубокая искренняясимпатия веет в этой характеристике женщины, страдающей оттого, что еюпренебрегают. Шекспир знал по собственному опыту, как это больно. Всесущество Елены дышит рафаэлевской красотой. Она привлекает и очаровываетвсех при своем первом появлении. Все от нее в восторге, старики и молодежь,женщины и мужчины, все, исключая Бертрама, который ей дороже жизни. Король истарый Лафе самого высокого мнения о ней и о ее достоинствах. Мать Бертрамалюбит ее, как собственную дочь, даже больше, чем своего сына. Вдоваитальянка так очарована ею, что едет с ней на далекую чужбину, чтобы тольковернуть ей мужа. Елена предпринимает все, чтобы только сблизиться снова с возлюбленным.Она показывает при этом такую изобретательность, которую редко можно найти вженщине. Она чистосердечно признается, что поехала лечить короля больше радитого, чтобы повидаться с Бертрамом. Как и в новелле, она получает от короляпозволение выбрать, в случае удачного лечения, мужа среди придворных. Но уБоккаччо король наводит героиню на эту мысль, в пьесе - она сама выражаетэто желание. Так страстно любит она того, кто не уделяет ей ни одной мысли,не дарит ее ни одним взглядом. Когда он отрекается от нее, она не желает - впротивоположность Джилетте - достигнуть насилием своей цели. Просто,бескорыстно, благородно восклицает она: Исцелены вы, государь, и этим Я счастлива. Об остальном прошу Не хлопотать. Когда Бертрам объявляет ей после свадьбы, что должен ее покинуть, онане возражает, она не желает даже разоблачать его предлога; когда онотказывает ей перед разлукой в поцелуе, она страдает, но страдает безмолвно.Когда она впоследствии узнает всю истину, она так поражена, что можетпроизносить только отрывочные фразы и восклицания: "Мой супруг уехалнавсегда!" - "Страшный приговор". - "Это горько" (III, 2). Она покидаетродной очаг, чтобы не быть помехой, если ему вздумается вернуться. У неегордый и твердый характер; но трудно вообразить себе более искреннюю икроткую любовь. Лучшие реплики Едены написаны поэтом в более зрелые годы,что доказывается некоторыми особенностями метра и отсутствием рифм.Обратите, например, внимание на те стихи (I, 1), где Елена рассказывает отом, как образ Бертрама вытеснил из ее памяти образ покойного отца:...Фантазия моя Рисует мне одно лицо - Бертрама. Погибла я: с Бертрамом улетит Вся жизнь моя. Ах, точно то же было б Когда бы я влюбилася в звезду, Блестящую на небе, и мечтала О браке с ней. Да, так же высоко Он надо мной стоит. Сияньем ярким Его лучей могу издалека Я греть себя, но в сферу их проникнуть Мне не дано. И так моя любовь Терзается своим же честолюбьем. Когда ко льву пылает страстью лань, Исход ей - смерть. Как сладостно и вместе Мучительно мне было целый день Быть рядом с ним, сидеть и эти брови Высокие, и соколиный взгляд, И шелк кудрей чертить себе на сердце - Том сердце - ах! что каждую черту Прекрасного лица воспринимало; Так хорошо. Теперь уехал он И след его боготвореньем Я освящу. Если вы сравните стиль этого монолога с некоторыми рифмованнымирепликами Елены, изобилующими словами и антитезами в эвфуэстиче-ском духе,то вы сразу почувствуете различие и поймете, какой длинный путь прошелШекспир с того времени, когда писал этим юношеским стилем. Здесь нетпретензий на блеск и остроумие. Здесь говорит сердце, любящее просто иглубоко. В целом пьеса не принадлежала, по-видимому, к любимым произведениямШекспира. Сохранив такие подробности сюжета, которые делали хороший исходневозможным, он всю свою творческую силу устремил на характеристику Елены. Вот как она признается матери в своей любви к Бертраму (I, 3):...Графиня, не сердитесь Ведь этою любовью я вреда Не приношу тому, кого люблю я. Ни разу он не видел от меня Искательства и притязаний дерзких. Его женой хотела бы я стать Не ранее, как заслуживши это - А как могу я это заслужить, Решительно не знаю. Знаю только, Что я люблю бесплодно, что борюсь С надеждою напрасно - и однако Все лью и лью я в это решето Дырявое обильнейшие реки Моей любви, не истощая их. Подобно старому фанатику-индийцу Боготворю я солнце, а оно На своего поклонника взирает, Но ничего не ведает о нем. Многое в ее характере напоминает прелесть, сосредоточенность ибезграничную преданность созданной несколько позже Имоджены. Когда Бертрамуезжает в поход, чтобы не жить с ней и не признавать ее женой, онавосклицает (III, 2:...Ужели Я выгнала из родины тебя И нежные твои подвергла члены Случайностям безжалостной войны? Ужели я тебе велела кинуть Веселый двор, где ты сносил стрельбу Прекрасных глаз - чтоб сделаться мишенью Дымящихся мушкетов? О, молю Вас, вестники свинцовые, на крыльях Убийственных летящие в огне - Не трогайте его! Пронзайте воздух, Что с песенкой встречает ваш удар, Но моего владыки не касайтесь. В этих словах дышит такая искренность и такая страстность, которых мыне найдем в более ранних его комедиях. Читая эти стихи, вы соглашаетесьневольно с Кольриджем, который назвал Елену самым милым и привлекательным изженских характеров, созданных Шекспиром. Жаль только, что эта глубокая страсть вызвана в душе Елены такимнедостойным предметом. Так как Шекспир не наделил юного, мало рыцарственногоБертрама никакими положительными качествами, то интерес к пьесе быстроохлаждается. Видно, что поэт отделывает с любовью только некоторые частипьесы. Конечно, Бертрам имеет полное право отказаться от жены, которую корольему навязывает, чтобы сдержать свое обещание. Однако более темный мотивзаслоняет собою только что упомянутое решение - сословный предрассудок.Бертрам смотрит на Елену свысока, потому что она не такого знатногопроисхождения, как он, хотя король, и придворные, и даже мать героя всецелопризнают ее достойной его. Но в характере Бертрама есть далеко не рьщарские,даже прямо низкие черты, которые гораздо больше унижают его в глазахзрителя. Он приказывает, например, через Пароля Елене придумать какой-нибудьпредлог, который объяснил бы королю его внезапный отъезд. Он намеренпокинуть Елену навсегда, хотя уверяет ее, что вернется через два дня. Онлжет. А его готовность жениться на дочери Лафе, когда получается известие омнимой смерти Елены, является довольно неправдоподобным прологом кокончательному примирению парочки в конце пьесы. Это напоминает - в высшейстепени невыгодным образом - аналогичную черту в комедии "Много шума изничего". Но самый гнусный поступок с его стороны тот, что он накануне своегопримирения с Еленой немилосердно лжет перед той итальянской девушкой, закоторой ухаживал в Тоскане (это, кроме того, явная драматургическая ошибка).Подобно тому, как Шекспир придумал характер графини, чтобы устранить изсвоей пьесы все, напоминавшее роман с приключениями, и чтобы выставитьнагляднее достоинства Елены - материнским отношением к ней матери Бертрама,так точно он присоединил фигуру Пароля, чтобы снять часть вины с головыБертрама. Шекспир хотел дать понять, что герой находится под влиянием этогостарого шута, отъявленного лгуна и труса (как его характеризует Елена),который играет в пьесе роль его злого демона. Надо полагать, что в первой редакции "Вознагражденных усилий любви"Пароль исполнял роль забавной, комической персоны, был как бы робким эскизомФальстафа. Однако рядом с последним он производит впечатление лишь слабойкопии. Конечно, в этом не виноват поэт. Он был теперь слишком серьезен.Нравственное миросозерцание не позволяло ему больше увлекаться, как прежде,чисто комическими явлениями жизни. Пароль обладает всеми пороками Фальстафаи ни единой искрой его гениальности. Он не вызывает поэтому искреннегосмеха. Поэт то и дело указывает на то нравоучение, которое мы должны вывестииз его порочной жизни и позорною наказания. Когда Пароль дает с закрытымиглазами свои показания, обнаруживая при этом всю подлость своей натуры, одиниз придворных восклицает (IV, 3): "Теперь уж я никогда не буду веритьчеловеку только ради того, что он держит в блестящей чистоте свой меч, и небуду думать, что в нем соединены все достоинства только потому, что онщегольски носит свое платье!" Так точно сам Пароль, потерявший свое обычноенахальство, восклицает:...Если бы Я был гордец, все сердце у меня Разбилось бы. Теперь уж капитаном Не буду я; но стану пить и есть, И почивать так сладко и свободно, Как капитан. Мое простое я Мне даст чем жить. Кто ясно понимает, Что он хвастун - такого же конца Пусть ждет. Одна всегда развязка с хвастунами: В конце концов они являются ослами. И другая комическая фигура пьесы, шут, не отличается при всем своемостроумии прежней, брызжущей через край веселостью ранних комедий. Иногда онвыражается, правда, в юношески необузданном стиле первых комедий (мыговорили об этих местах по поводу первоначальной редакции), но какдоморощенный юморист, он не выдерживает сравнения ни с живущим на свежемвоздухе шутом Оселком, ни с придворным дураком в "Двенадцатой ночи",отличающимся музыкальными наклонностями. Одно место в пьесе "Конец - делу венец" производило на меня всегдавпечатление личной исповеди. Оно было, вероятно, включено во времяпереработки. Король говорит здесь о покойном отце Бертрама и приводит егособственные слова (I, 2): Он говорил "Я умереть желаю!" В таких словах грусть тихая его Высказываться часто начинала, Когда мы с ним прощались, проведя Веселый час, - "я умереть желаю, Когда в огне моем не станет масла, Чтоб не служить для молодых умов Насмешкою. Ведь в гордом легкомыслии Они на все не новое глядят С презрением; все мысли их к тому Направлены, чтоб сочинять наряды, А твердость их быстрее всяких мод Меняется". - Такие он желанья Высказывал и, вслед за ним идя, Того же я желаю. Один из придворных возражает королю на эту пессимистическую тираду:...Вы, государь, любимы, И даже тот, кто меньше всех других Привязан к вам, скорей, чем все другие, Почувствует разлуку с вами. На это король отвечает следующей скромной и вместе с тем гордой фразой: Я вижу сам, что место занимаю, Не более. Так может говорить только человек, уже находящийся в зрелом возрасте ииспытавший не раз критику этой молодежи, нетерпеливо спешащей занять егоместо. Здесь, в этом настроении, пробивается робко наружу мысль о людскойнеблагодарности, которая вскоре поработит собой и воображение, и умШекспира.

ГЛАВА L

Дата добавления: 2015-10-24