Глава хххVIII 15 страница

ГЛАВА XXX

Перемена в настроении Шекспира. - Возрастающие меланхолия, пессимизм и мизантропия. Неумолимо приближается время, когда веселость, даже самажизнерадостность гаснут в его душе. Тяжелые тучи нависли на его горизонте, -мы можем лишь догадываться, какие, - гложущие сердце печали и разочарованияскопились в глубине его существа. Мы видим, как грусть его растет ирасширяется; мы наблюдаем ее изменчивые проявления, не зная ее причин. Мычувствуем лишь одно, что арена, которую он видит очами своей души, как ивнешняя, на которой он действует, обтянута черным. Траурный флер спускаетсяна ту и на другую. Он больше не пишет комедий, а пишет целый ряд мрачных трагедий и ставитих на сцену, еще так недавно оглашавшуюся смехом его Беатриче и Розалинд. Все его впечатления от жизни и от людей становятся отныне все более иболее мрачными. В его сонетах можно проследить, как даже и в более ранниеего, счастливые годы не знающая покоя страстность постоянно боролась в егодуше с радостью жизни, и можно видеть, как он уже и в это время был волнуемтревогой порывистых и противоречивых чувств. Затем можно вычитать из егодраматических произведений, что не только то, что он испытал в общественной,политической жизни, но и все события его личного существования начинают сэтих пор внушать ему отчасти сострадание к людям, пламенное сочувствие,отчасти ужас перед людьми, как перед дикими, хищными зверями, отчасти,наконец, отвращение к людям, как глупым, лживым и низменным созданиям. Этичувства сгущаются постепенно в глубокое и грандиозное презрение к людям,пока, по истечении восьми длинных лет, в его основном настроении ненаступает перелом. Погасшее солнце снова озарило его жизнь, черное небовновь сделалось лазурным, и душа поэта вновь прониклась кротким участием ковсему человеческому. Под конец все успокаивается в величавой,меланхолической ясности. Возвращаются светлые настроения, легкие грезы егоюности, и на устах поэта появляется если не смех, то улыбка. Неудержимаявеселость исчезла навсегда, но его фантазия, чувствующая себя менеесвязанной, чем прежде, законами действительности, резвится легко и свободно,хотя много серьезного смысла и много житейского опыта скрывается теперь заэтой легкой игрой воображения. Но это внутреннее освобождение от тяготы жизни наступает, как сказано,лишь лет восемь спустя после момента, на котором мы здесь остановились. Мощная, гениальная жизнерадостность его тридцатилетнего возраста царитеще короткое время в его душе. Затем она начинает меркнуть, и после сумерек,коротких, как сумерки юга, во всей его душевной жизни и во всех егопроизведениях водворяется ночь. В трагедии "Юлий Цезарь" еще господствует только мужественнаясерьезность. Тема привлекла Шекспира вследствие аналогии между заговоромпротив Юлия Цезаря и заговором против Елизаветы. Так как главные участникипоследнего, Эссекс и его товарищ Саутгемптон, вопреки безрассудности своегопредприятия пользовались полной личной симпатией поэта, то некоторую долюэтой симпатии он перенес на Брута и Кассия. Он создал Брута под глубокимвпечатлением того непрактичного великодушия, какое обнаружили егодрузья-аристократы и которое оказалось бессильным изменить ход историческихсобытий. Вывод, вытекающий из пьесы - практические ошибки влекут за собойстоль же жестокую кару, как и моральные. В "Гамлете" господствуют все возрастающая меланхолия и всеусиливающаяся горечь Шекспира. Свойственное юности светлое миросозерцаниеразбилось в прах как для Шекспира, так и для его героя. Вера Гамлета в людейи доверие его к ним подорваны. Под формой кажущегося безумия здесь такгениально, как никогда прежде в северной Европе, выражена глубоко печальнаяжитейская мудрость, которую Шекспир выработал себе к сороковому году своейжизни. Одна из побочных причин меланхолии Шекспира, усматриваемых нами в этуэпоху, это все более резкое враждебное отношение, в которое он как актер итеатральный писатель становится к направленному в пользу свободной церквивсе более и более могучему религиозному движению века - пуританизму,являвшемуся в его глазах лишь ограниченностью и лицемерием. Пуританизм былсмертельным врагом его сословия; еще при жизни Шекспира он вызвал запрещениевсяких сценических представлений в провинции, а после его смерти и встолице. С самой "Двенадцатой ночи" неизменное ожесточение противпуританизма, понимаемого как лицемерие, простирается через "Гамлета", черезпереработку комедии "Конец - делу венец" до "Меры за меру", где этот гневподнимает бурю и создает образ, рядом с которым можно поставить лишьмольеровского Тартюфа. Что так глубоко потрясает его в эти годы, это бедствия земной жизни,несчастье, не как удел ниспосланный небом, а как нечто, осуществляемоеглупостью в союзе со злобой. В особенности злоба как сила теперь восстает перед ним во всем своеммогуществе. Это видно уже в "Гамлете", в изумлении героя по поводу того, чтоможно улыбаться и быть злодеем. Еще ярче выражено это в "Мере за меру":...Не называй То невозможным, что на этот раз Лишь кажется тебе невероятным! Презреннейший злодей из всех на свете Казаться может скромным, честным, строгим, Как граф Анджело. Эта-то строка и приводит к художественному воссозданию характеров Яго,Гонерильи и Реганы и к диким взрывам человеконенавистничества в "ТимонеАфинском". "Макбет" - первая попытка Шекспира объяснить трагедию жизни какрезультат грубости в союзе со злобой: грубости, усиленной, умноженнойзлобой. Леди Макбет отравляет душу своего супруга. Злоба вливает несколькокапель яда в грубость, могущую быть по самой внутренней своей сути слабостьюразличного рода, честной шероховатостью нрава, тупоумием многообразногосвойства. И эта грубость начинает затем неистовствовать, становится страшнойдля себя и для других. Совершенно то же самое видим мы в отношениях между Отелло и Яго. "Отелло" не более, как монография. "Лир" - мировая картина. Шекспирпереходит от "Отелло" к "Лиру" в силу потребности художника дополнять самогосебя, создавать вслед за каждым произведением его контраст. "Лир" - самая крупная задача, какую ставил себе до сих пор Шекспир:мука и ужасы вселенной, вставленные в рамку пяти недлинных актов.Впечатление, производимое "Лиром", - это кончина мира. Шекспир теперь не втом настроении, чтобы изображать что-либо иное. В ушах его раздается, душуего наполняет грохот мира, который разрушается. Этим объясняется его следующее произведение - "Антоний и Клеопатра". Вэтом сюжете он нашел новый текст к своей внутренней музыке. В жизнеописанииМарка Антония он прозрел глубокое падение древней мировой республики.Римское могущество, суровое и строгое, рушилось при столкновении сосладострастием Востока. К этому моменту, когда Шекспир написал трагедию "Антоний и Клеопатра",его меланхолия успела возрасти до пессимизма. Презрение становится у негонеизменным настроением, презрение к людям, обращающееся вместе с кровью вего жилах, но презрение плодотворное, могучее, выбрасывающее молнию замолнией. Такие произведения, как "Троил и Крессида" и "Кориолан", обрушиваютсято на отношения между обоими полами, то на политические условия, и, наконец,все, что Шекспир пережил и вынес в эти годы, все, что он передумал и чтовыстрадал, концентрируется в одном великом, полном отчаяния образе, образеТимона Афинского, человеконенавистника, дикая риторика которого подобнатемной эссенции из запекшейся крови и желчи, выделяющейся из раны дляоблегчения душевной муки.

ГЛАВА XXXI

Англия в эпоху Елизаветы. В эпоху молодости Шекспира вся Англия стояла в цвету. Он сознавал, чтопринадлежит к народу, богатому великими воспоминаниями и блестящими делами,к народу, который шел неудержимо и решительно вперед. Он сознавал, что живетв эпоху, когда вновь возродилась дивная культура древности, и когдавыдающиеся люди, работавшие во всех областях практической и духовной жизни,положили начало могуществу Англии, когда сердца всех граждан были исполненысамоуверенностью. Все эти чувства сливались в его груди с весенниминастроениями молодости. Шекспир видел, как вместе со звездой Англии восходити его собственная. Ему казалось, что современные ему мужчины и женщины былибогаче одарены, сильнее, энергичнее и счастливее своих предков. В их жилахтекла как будто более горячая кровь, их желания были ненасытнее, а жаждаприключений - неутолимее, чем в людях прошлых поколений. Они управлялимужественно и умно страной, как сама королева или лорд Борлей; они былиисполнены честолюбия, сражались храбро, любили страстно, слагалимечтательные стихи, подобно Филиппу Сиднею, идолу современной молодежи,герою, умершему славной смертью Ахиллеса. Они наслаждались при помощи всехчувств, цеплялись за жизнь всеми органами, любили блистать роскошью ибогатством, красотою и умом, они объезжали земной шар, любуясь его чудесамии добывая его сокровища; они давали имена вновь открытым странам и водружалианглийский флаг на неведомых морях. Эти люди, которые сокрушили Испанию, подняли благосостояние Голландии иобуздали Шотландию, были превосходными дипломатами и стратегами. Это быликрепкие, здоровые натуры. Все они, как истые представители Ренессанса,любили литературу, но они были прежде всего практическими деятелями,прекрасными наблюдателями современной действительности, осторожными итвердыми в несчастье, умеренными и благоразумными в счастье. Шекспир видел Вальтера Рэлея, после Бэкона и него самого интересного игениального англичанина того времени, верного друга Спенсера, известногосвоей солдатской храбростью, прославившегося в качестве викинга ипутешественника, снискавшего расположение Елизаветы в качестве царедворца,любовь народа как герой и поэт. Шекспир, вероятно, знал стихи из элегииРэлея, посвященной Сиднею. Да, Рэлей был не только оратором и историком, но также поэтом. Маколейпрекрасно заметил: "Мы воображаем себе его то устраивающим смотр королевскойгвардии, то преследующим испанскую галеру, то возражающим в нижней палатепротивной партии, то нашептывающим на ушко одной из придворных дам своилюбовные стихи, то размышляющим над Тадмудом и сравнивающим место из Полибияс отрывком из Ливия!" Шекспир был также свидетелем, как юный Роберт Девере, граф Эссекс,обративший еще десятилетним мальчиком на себя внимание придворных тем, чтоне снял своей шляпы перед королевой и воспротивился ее поцелую, отличился вНидерландах под начальством Лейстера, командуя кавалерией, и как он два годаспустя вытеснил Рэлея из сердца королевы. Она играла с ним в карты и другиеигры, "пока не раздавалась утренняя песнь пташек". Она запиралась с ним вкомнате, тогда как в приемной прогуливались венецианский и французский послы(прождавшие таким образом уже раз в эпоху фаворитства Лейстера) и острилинасчет того, как вернее назвать подобное положение "tener la mula" или"tenir la chandelle". {Обе эти пословицы, и испанская, и французская,употребляются в смысле: способствовать любовной интриге.} Эссекс потребовал,чтобы королева пожертвовала Рэлеем для его юной любви. И вот начальникгвардии Рэлей должен был стоять на часах перед кабинетом королевы с саблей вруках, в мундире коричневого и оранжевого цвета, в то самое время, каккрасавец-юноша нашептывал королеве слова, заставлявшие сильнее биться еесердце. Эссекс старался очернить Рэлея, где только мог и как только умел.Королева заметила ему, что он не имеет никакого права смотреть свысока натакого человека. Тогда Эссекс обратился к ней, как он сам рассказывал, свопросом: "разве он может достойно служить королеве, находящейся в вечномстрахе перед Рэлеем?" и прибавлял при этом: "я убежден, что он, стоявший задверью, мог прекрасно слышать все, что говорилось о нем в кабинете!" Так неосторожно поступал Эссекс и впоследствии. Но он вскоре развернулсвои блестящие способности, которых никто не подозревал. Когда Шекспирпознакомился с ним, вероятно в 1570 г., он был в высшей степени любезным иуслужливым лордом. Не лишенный некоторого поэтического таланта, он сумелоценить комедию "Сон в летнюю ночь" и ее творца. Шекспир нашел, вероятно ужетогда, в 23-летнем лорде доброго покровителя. Несколько лет спустя онпознакомился именно через него с его родственником Саутгемптоном, бывшим нашесть лет моложе Эссекса. В то время последний уже успел отличиться вкачестве блестящего воина. В мае 1589 г. он высадился впереди всех англичанна португальский берег, а под стенами Лиссабона он вызвал на поединок вчесть своей повелительницы любого смельчака из испанского войска. В июле1591 г. он привел Генриху Наваррскому вспомогательный отряд в 4.000 человек.Он разделял все трудности похода, вызвал при осаде Руана главнокомандующеговрагов на поединок и загубил потом все предприятие своей неспособностью:войско его таяло с каждым днем. Следующие годы Эссекс провел на родине. В это время Шекспир сошелся сним, вероятно, ближе. Его рыцарская доблесть и храбрость, талантливость, еголюбовь к поэзии и науке, наконец, его покровительственное отношение к такимлюдям, как Бэкон и др., произвели на него сильное впечатление. Вероятно,Шекспир следил также не только с интересом патриота за нападениеманглийского флота на Кадикс (1596). Тогда старым соперникам Рэлею и Эссексу пришлось сражаться бок о бок.Рэлей выиграл блестящее морское сражение и сжег все гигантские кораблииспанцев, исключая двух, взятых на абордаж. Однако на другой день Рэлей,тяжело раненый в ногу, не мог принять участие в военных действиях. ТогдаЭссекс штурмовал, взял и разграбил город. В своем докладе королеве Рэлейпрославлял Эссекса за этот подвиг, и имя молодого полководца сделалось самымпопулярным в Англии, было на устах у всех; ему читались панегирики даже вхраме св. Павла. Да, это была блестящая эпоха. На развалинах испанского могуществавыросло всемирное политическое значение Англии. Промышленность и торговляпроцветали. До восшествия на престол Елизаветы Амстердам был главнымторговым центром. В ее царствование первое место занял Лондон. В 1571. г.открылась лондонская биржа. Двадцать лет спустя английские купцы торговалиповсюду, как в былые годы ганзейские города. Лондонские уличные мальчишкилежали на берегу Темзы, внимая рассказам моряков, обогнувших мыс ДобройНадежды и побывавших в Индостане. А в тавернах можно было встретитьзагорелых, бородатых авантюристов, с лицами, испещренными шрамами; ониобъехали весь океан и побывали на Бермудских островах; они привозили с собойна родину негров, краснокожих и больших обезьян и рассказывали озолотоносной стране Эльдорадо, о действительных и вымышленных опасностях,которым они подвергались на далекой чужбине. Рука об руку с мирным развитием торговли и промышленности шли военныеуспехи и рост национального самосознания. Вместе с тем расцветали науки иискусства. В то время, как путешественники привозили с берегов неведомыхстран всевозможные новинки, ученые отыскивали греческих и римских классиков,которые не были раньше известны, переводили и прославляли их. А любителисловесности изучали испанских и итальянских поэтов в качестве образцовизящества и вкуса. Мир, доселе ограниченный, сделался вдруг необъятным. Горизонт, преждеузкий, вдруг расширился. Надежда на великую будущность наполняла все сердца.Да, это была весенняя пора, и во всех стихотворениях поэтов того временичувствуется весеннее настроение. В наше время, когда сотни миллионов людей говорят по-английски,современных английских поэтов можно пересчитать по пальцам. А тогда в Англиисуществовало около 300 лириков и драматургов, писавших для публики, равнойпо количеству нынешней датской, так как из пяти миллионов населения четыребыли безграмотны. Но тогда умение писать стихи было так же распространеносреди мужчин, как в наше время умение играть на рояле среди дам. Поэтическаядеятельность уживалась мирно рядом с энергической практическойдеятельностью. Но как все эпохи расцвета, и эта эпоха была кратковременна.

ГЛАВА ХХХII

Елизавета на склоне лет. Уже в 1600 г. общественное настроение было совершенно иное. Елизавета также изменилась. В ее характере было всегда много теневыхсторон, но они исчезали в том блеске, которым ее окружили успехи ееполитики, великие люди, служившие ей, громкие дела и счастливые события. Теперь все изменилось. Она всегда была тщеславна. Но когда ей исполнилось 60 лет, ее кокетстводостигло крайних пределов. Мы видели, что Рэлей, желавший вновь снискать ееблагорасположение, написал из темницы письмо на имя сэра Роберта Сесиля, гдесравнивал ее с Венерой и Дианой (ей тогда было уже 60 лет). Когда ей минуло67 лет, то сестра Эссекса, пытавшаяся спасти брата, подала королевепрошение, исполненное благоговения перед ее "чарующей красотой", ослепившейнесчастного, и ее "совершенствами и добродетелями, от которых можно было быожидать больше сострадания". В том же самом году королева в маске принималаучастие в танцах по случаю свадьбы лорда Герберта. Она любила, если всепоражались ее цветущим видом. Когда ей было 68 лет, лорд Монжой просилпозволения "утолить жажду своих взоров созерцанием единственного дорогогодля них предмета", т. е. ее "хорошеньких глазок". В этом тоне разговаривалис ней все, желавшие снискать или сохранить ее милость. В 1601 г. лордПемброк, которому был только 21 год, мечтал получить разрешение предстатьперед королевой и написал поэтому Сесилю (т. е. 68-летней Елизавете), что"ее несравненная красота является единственным солнцем, освещающим егомаленький мир". Когда сэр Роджер Астон привозил в эти годы Елизавете письма от короляИакова, то его не приводили к ней немедленно, а оставляли в зале, откудасквозь откинутую портьеру можно было видеть, как королева танцевала одна подзвуки небольшой скрипки. Эта картина должна была ему доказать наглядно, какеще молода королева и как мало, следовательно, надежды у Иакова унаследоватьв скором времени ее престол. Совершенно понятно, если Елизавета пришла вбешенство, когда в 1596 г. епископ Редди привел в одной из своих проповедейстихи Кохелета о безобразии старческого возраста, намекавшие довольнопрозрачно на нее. Она требовала постоянной лести и немедленного послушания. Наивысшим счастьем для ее деспотической натуры было видеть, как один изее фаворитов, защищавших несимпатичный ей план, переходил мало-помалу на еесторону. Лейстер сумел этим путем сохранить ее милость и передал этосредство по наследству своим преемникам. Чтобы чувствовать ежедневно своемогущество, королева сеяла раздор между своими фаворитами,покровительствовала то одной, то другой партии и подмечала с глубокимнаслаждением, как придворные разбиваются на группы. К концу ее жизни ее дворбыл одним из самых распущенных во всей Европе. Роджер Эшем был совершенноправ, говоря в одном стихотворении, что там можно было добиться значениятолько "ложью, лестью, обманом и лицемерием". Приверженцы Сесиля и Эссекса образовали две враждебные партии. Есликто-нибудь пользовался покровительством одного из этих могущественныхлордов, противная партия боролась с ним всеми средствами, как бы ни быливелики его личные заслуги. Впрочем, Елизавета изменилась в некоторых отношениях в последние годы клучшему. Ода прежде доверяла так мало своей стране и ее боевым силам, что ненашла даже нужным при своей скупости подготовить, как следует, войну сИспанией: она вооружила очень плохо своих храбрых моряков. Однако послепобеды над испанской армадой она щедро тратила деньги на войну, которую ейне суждено было пережить, и конец которой увидело только следующее столетие.Эта война вынудила Елизавету вмешаться в религиозную междоусобицу. Она былаубеждена, что церковные дела подлежат ее личному рассмотрению и никогда недопускала в нижней палате религиозных споров. Подобно Генриху IV, еесовременнику, она относилась в глубине души индифферентно к религиознымвопросам. Она верила в какого-то очень неопределенного и отвлеченного Бога;считала все догматы пустыми вымыслами, каждое вероисповедание одинаковохорошим и одинаково плохим. Она смотрела на религиозные вопросыисключительно с политической точки зрения. Генрих IV принял в конце концовкатолицизм, но дал своим единоверцам свободу исповедания. Елизавета перешлапо необходимости в протестантизм. Но веротерпимость была неизвестна вАнглии. Закон требовал, чтобы каждый подданный исповедовал государственнуюрелигию. Обладая самостоятельным характером, Елизавета чувствовала некоторуюсимпатию к католицизму. Политика навязала ей враждебное отношение к папе.Но, принимая иностранных послов, она любила выставлять себя ревностнойкатоличкой, не признающей только авторитета папы. Елизавета не скрываласвоего презрения к протестантизму, хотя она была его главой и никогда немогла обходиться без его поддержки. Если ее причисляли к французским,нидерландским и шотландским еретикам, она видела в этом унижение и смотреласвысока на англиканских епископов, которых сама назначала, и которые вполнезаслужили ее презрение своим светским образом жизни. Но она ненавиделаглубже всего всякое сектантство и всяких сектантов, особенно пуритан. Если вначале своего царствования она не преследовала их, то, вероятно, потому, чтоне могла обходиться без их поддержки. Но твердо укрепившись на престоле, оназащищала во всех вопросах церковной политики авторитет епископов вопрекиоппозиции парламента и присуждала неоднократно пуританских писателей заслишком откровенные, но совершенно невинные суждения об отношении светскойвласти к религии, к смерти или пожизненному заключению. Величие Елизаветы покоилось главным образом на том здравом смысле, скоторым она умела выбирать советников и назначать начальников. Однако впоследнее десятилетие XVI в. умерли один за другим лучшие люди, окружавшиеее престол ореолом блеска. Первым умер Уэлсингем, дипломат, оказавшийкоролеве так много услуг, спасший ей жизнь во время последнего заговора,имевшего своим последствием казнь Марии Стюарт, один из самых бескорыстныхслуг, которому она отплатила черной неблагодарностью. Потом она лишиласьтаких выдающихся людей, как лорд Гонсдон, сэр Фрэнсис Ноулз, лорд Борлей,бывший настоящим регентом Англии во время ее царствования, и, наконец,Френсис Дрейк, этот славный герой испанской войны. Елизавета чувствоваласебя покинутой и одинокой. Не радовало ее больше могущество, которого Англиядостигла под ее скипетром. Старость давала себя чувствовать, несмотря на всестарания скрыть ее от посторонних взоров. Она поняла, как мало, в сущности,любят ее те мужчины, которые по-прежнему преклонялись перед ней. Елизаветабыла последняя в своем роду. Мысль о наследнике так угнетала ее, что онаназначила его только на смертном одре. Ей было известно, что ее министры ипридворные поддерживают постоянно тайные сношения с королем Иаковом. Онипадали перед ней ниц, когда она проходила мимо, выражали свой восторг передее свежей, неувядающей красотой, а потом спокойно вставали, стряхивали пыльсо своей одежды и писали Иакову, что, вероятно, королева недолго проживет,потому что выглядит уж очень плохо. Они скрывали эти тайные сношения откоролевы; но, хотя она и не знала в точности, кто именно из ее министровсписывается с шотландским королем, она все-таки подозревала, что творится заее спиной. Она, например, нисколько не обманывалась насчет двойной игры,которую вел Роберт Сесиль в то время, как он старался вывести Эссекса изсебя и уничтожить его за непокорность, которая в глазах королевы быланисколько не предосудительнее его собственной подпольной интриги. Елизавета чувствовала себя одинокой среди людей, которые ожидали снетерпением ее смерти и рассвета нового времени. Она ясно поняла, чтомужчины, осыпавшие ее льстивыми комплиментами, никогда не любили в нейженщину, и она возмущалась той мыслью, что они, по-видимому, пересталиуважать в ней королеву. В этом мрачном настроении она стала все чаще подчиняться своимтираническим капризам и относиться все суровее к прежним фаворитам,провинившимся перед нею. Елизавета всегда негодовала на своих любимцев, если им приходила мысльжениться. Правда, они венчались тайно, но этим не спасались от ее гнева. Нотеперь ее деспотические инстинкты приняли такие чудовищные размеры, что онастала вмешиваться в семейную жизнь даже тех из своих придворных, которыеникогда не были ее любимцами. Вероятно, ни одно из событий, случившихся накануне XVII в., так неопечалило Шекспира, как печальная судьба его знатного и славного покровителялорда Саутгемптона. Он был влюблен в Елизавету Верной, кузину Эссекса.Королева запретила ему на ней жениться. Однако Саутгемптон не хотелотказаться от своей невесты. Он был упрям и вспыльчив. Он участвовал вэкспедиции Эссекса и взял один испанский корабль на абордаж. Он был тогдаеще очень молод. Однажды он играл во дворце с Рэлеем и другими придворными вprimero. Он громко шумел и смеялся. Начальник дворцовой стражи Уиллоубипопросил его вести себя потише, так как королева рано ложится спать. В ответСаутгемптон дал ему пощечину и вступил с ним в драку. Несмотря на запрещениекоролевы, он женился в августе 1598 г. Елизавета наказала его тем, что заставила сидеть медовый месяц вТауэре. Она с тех пор всегда косилась на него. Гнев королевы вспыхнул с новой силой, когда она узнала о дружбеСаутгемптона с Эссексом. Когда этот последний дал в 1599 г. своему другуместо начальника кавалерии, королева потребовала в наказание за своевольнуюженитьбу Саутгемптона его немедленного увольнения и заставила Эссексауступить. Никогда не следует упускать из вида суровое отношение королевы кпервому покровителю Шекспира, чтобы понять его холодное равнодушие к ней.Ведь Шекспир не присоединил своего голоса к траурным песням английскихпоэтов, оплакивавших кончину королевы. Вопреки просьбе Четтля он не написални одного слова в ее похвалу. Он оценивал Елизавету приблизительно так, какв наше время известный историк Фруд. Фруд признает мужество королевы, которую не устрашили никакиепокушения, и которая никогда не отказывалась из боязни за свою жизнь откаких бы то ни было предприятий. Он говорит с похвалой о ее расчетливости итрудолюбии. "Но, - продолжает он, - ее тщеславие было настолько жебезгранично, насколько и мелочно. Она была искренна только в те минуты,когда говорила неправду. Письма ее и речи были так же фантастичны, как еетуалеты. Все ее мысли были так же обманчивы, как ее политика. Даже когда онамолилась, она была неестественна и ее аффектация доходила до того, что онапредставала с ней перед лицом Всевышнего. Она не только игнорировалаобязательства чести в отдельных случаях, но, по-видимому, не имела никакогопредставления о чести". Мы дошли в биографии Шекспира до того момента, когда случилось однособытие, которое потрясло его больше всех остальных фактов, совершившихся вэто время, т. е. злополучный мятеж Эссекса и Саутгемптона, за которымпоследовала казнь первого и пожизненное заключение второго.

ГЛАВА ХХХIII

Дата добавления: 2015-10-24