Глава хххVIII 4 страница

ГЛАВА X

"Вознагражденные усилия любви" как первый эскиз комедии "Конец - делу венец". - "Комедия ошибок". - "Два веронца". Как контраст комедии "Love's Labours lost" ("Бесплодные усилия любви"),Шекспир тотчас же после того написал другую: "Love's Labours won"("Вознагражденные усилия любви"). Мы знаем это из знаменитого места в"Palladis Tamia" Френсиса Миреса, где он перечисляет произведения,написанные до этого времени (1598 г.) Шекспиром. Между тем в наши дни несуществует, как известно, никакой шекспировской пьесы с этим названием. Таккак немыслимо, чтобы какая-нибудь поставленная на сцену драма моглазатеряться, то вопрос заключается лишь в том, которая из пьес Шекспираносила первоначально это заглавие. Но в действительности насчет этого неможет быть никаких сомнений; Мирес подразумевает под нею пьесу "All's wellthat end well" ("Конец - делу венец"), не в том, конечно, виде, в каком этакомедия лежит теперь перед нами, со стилем и характером, принадлежащимисовершенно зрелому периоду в жизни поэта, а в каком она была, прежде чемподверглась коренной переработке, следы которой заметны на ней. Воспроизвести пьесу так, как она первоначально была созданавоображением юноши Шекспира, разумеется, невозможно. Однако, в ней естьместа, где, очевидно, сохранен первый набросок, целые рифмованные разговоры,или, по крайней мере, обрывки диалогов, вставленные рифмованные письма вформе сонетов, множество частностей, вполне соответствующих способувыражения в "Бесплодных усилиях любви". Эта пьеса представляет драматизацию рассказа Боккаччо о ДжилеттеНарбонской. Только комические места изобретены Шекспиром; он совершенно отсебя прибавил следующих лиц: Пароля, Лафе, шута и графиню; впрочем, оннесомненно уже в первом наброске углубил и наполнил жизнью лишь намеченные врассказе главные образы. Действие пьесы у Шекспира заключается, какизвестно, в истории молодой девушки, которая любит надменного рыцаряБертрама страстной любовью, встречающей с его стороны вместо взаимности однолишь презрение, которая исцеляет короля Франции от опасного недуга, внаграду за это получает позволение избрать себе жениха, избирает Бертрама и,отвергнутая им, добивается, наконец, чтобы он признал ее женою после того,как в чужой стране она имела с ним ночное свидание, явившись к нему вместодругой женщины, которую он ждал и за которую и принял ее. Шекспир еще совсем молодым человеком не только выказал свойственную емуи впоследствии бережность по отношению к данному сюжету, но перенес этотсюжет в свою драму со всеми его странностями и всем его неправдоподобием;даже психологические нелепости он проглотил в совсем сыром виде, как,например, то обстоятельство, что светская женщина в глухую ночь отправляетсяна свидание к своему мужу, покинувшему родной дом и отчизну для того только,чтобы не быть ее супругом. Шекспир нарисовал в Елене одно из видоизменений Гризельды, тип любящейи встречающей жестокий отпор женщины, тип, всплывающий вновь в немецкойпоэзии в образе Кэтхен фон-Гейльбронн Клейста, которая с бесконечнойнежностью и смирением претерпевает все на свете и ни на миг не ослабевает всвоей любви, пока, под самый конец, не покоряет сердце своего милого. Жаль только, что неподатливый сюжет принудил Шекспира заставить этуредкую женщину заявить в конце пьесы свои права, после того, как стольглубоко любимый ею муж не только отнесся с беспощадной грубостью кнавязанной ему жене, но, кроме того, выказал себя негодяем и лжецом впопытке обесчестить итальянскую девушку, ссылающуюся (для виду только) наего обещание жениться на ней, обещание, которого сам Бертрам не можетопровергнуть. Весьма характерно для грубости английского Ренессанса и, кроме того,для рассчитанной на театральную публику вольной речи Шекспира в егоюношеских произведениях, что он заставляет Пароля в первом акте начать ипродолжать с этой благородной героиней длинный юмористический разговор осущности целомудрия, разговор, крайне непристойный даже в смягченномпереводе и представляющий собою чуть ли не самую непристойную вещь,когда-либо написанную им. Этот диалог, несомненно, принадлежитпервоначальному наброску. Но, по всей вероятности, Елена не была еще здесь той женщиной сглубокой душой, какой она сделалась в позднейшей переработке. Она выражаласьв юношеском стиле Шекспира, в бойких рифмованных рассуждениях о любви исудьбе и об их взаимном соотношении: Мы часто небесам приписываем то, Что, кроме нас самих, не создает никто. Нам волю полную судьба предоставляет И наши замыслы тогда лишь разрушает, Когда лениво мы ведем свои дела. Какая сила так высоко вознесла Мою любовь, глазам моим тот лик рисуя, Которым жадный взгляд насытить не могу я? Предметы, что совсем разлучены судьбой, Природа часто вдруг сливает меж собой, Как части равные, сплетая их объятья, Как созданных на свет родными. Предприятья Необычайные являются для тех Неисполнимыми, кто трудный их успех Берется взвешивать и полагает ложно, Что беспримерному случиться невозможно. Какая женщина, пуская сильно в ход Достоинства свои, урон в любви несет? Или же он заставлял Елену в потоке слов и метафор, без перерывасменяющих друг друга, изображать эротические опасности, угрожающие Бертрамупри французском дворе: Ваш господин нашел бы в ней, наверно, И тысячу возлюбленных, и мать, И феникса, и верную подругу, Монархиню, начальника, врага, Советницу, изменницу, богиню, Надменное смирение свое И честолюбье скромное, согласье, Лишенное гармонии, раздор, Исполненный созвучия, и верность, И сладостную скорбь, и целый мир Малюток-христиан, прелестных, нежных Лелеемых Амуром. В этом-то довольно легком тоне был, очевидно, проведен весь первыйнабросок комедии "Конец - делу венец". По всей вероятности, здесь же был задуман и образ Пароля. Он весьмасоответствует тому, чем был Армадо в предыдущей пьесе. И в нем мы, безсомнения, имеем первый слабый очерк фигуры, делающейся спустя семь иливосемь лет бессмертным Фальстафом. Пароль - юмористический лжец, хвастун исовратитель молодежи, как и толстяк приятель принца Гарри. Его пристыжают,совсем как Фальстафа, при нападении, учиненном его товарищами, после чего,не зная, кто его противники, он совершенно открещивается от своегогосподина. Фальстаф зазубривает свой меч, чтобы сойти за храбреца. Но ужеПароль говорит: "Если бы я мог выпутаться из беды, изрезав в куски своеплатье и сломав свой испанский клинок!" Само собой разумеется, что в сравнении с Фальстафом этот образнезначителен и слаб. Но если его сопоставить с такой фигурой, как Армадо в"Бесплодных усилиях любви", то окажется, что он исполнен кипучей веселости.По всей вероятности, он был усовершенствован и наделен новым остроумием припереработке. Зато в репликах шута, особенно в первом действии, много чистоюношеского задора, какого естественно было ожидать от двадцатипятилетнегоШекспира. Песня, - которую поют здесь, принадлежит первому наброску, авместе с ней и вызываемые ею реплики: Графиня. Как одна на десять? Ты перевираешь песню. Шут. Нет, графиня; говоря, что на десять женщин приходится однахорошая, я только улучшаю песню. О, если бы Богу было угодно снабжать мир втакой пропорции каждый год, от меня - будь я пастором - никто не услышал быжалобы на мою женскую десятину. Одна на десять! Шутка! Да если бы у насрождалось по хорошей женщине хоть перед появлением каждой новой кометы илиперед каждым землетрясением, как бы поправилась брачная лотерея! А ведьтеперь в ней мужчина скорее выдернет себе сердце, чем вытянет удачный номер. Впрочем, относительно характера "Love's Labours won" мы понеобходимости должны оставаться в пределах более или менее основательныхдогадок. У нас есть другие комедии из этой юношеской поры Шекспира, дающиевозможность проследить его прогресс в драматической технике и художественнойзрелости. Во-первых, его "Комедия ошибок", которую должно отнести к этому самомураннему периоду Шекспира, хотя она возникла после двух комедий об усилияхлюбви. Она написана тщательным, поэтически-приподнятым стилем; из всехшекспировских комедий она имеет всего менее строк в прозе; но ее дикция ввысшей степени драматически подвижна, рифмы не препятствуют оживленному ходудиалога, в ней втрое больше белых, чем рифмованных стихов. Однако время издания этой комедии должно быть довольно близко к датетолько что рассмотренных нами пьес; особенно некоторые обороты речи внасмешках Дромио Сиракузского над преследующей его толстой кухаркой (III, 2)дают намек, помогающий нам определить время и дату этой комедии. КогдаДромио говорит, что Испания посылает целые армады, чтобы нагрузить ихбалластом рубинов и карбункулов, то эта шутка указывает на момент, недалекийот тревог, вызванных "Непобедимой Армадой". Еще более точное указаниевстречаем мы в ответе слуги на вопрос господина, на каком месте глобуса,напоминающего шаровидную фигуру кухарки, находится Франция. Острота репликипо необходимости сглаживается в переводе: Антифон Сирак. А Франция? (Where's France?) Дромио. На лбу, вооруженном и поднявшемся войною против волос. По-английски это выражено так: in her forehead; arm'd and reverted,making war against her hair, что значит в одно и то же время: ведущим войнус ее волосами (hair) и (о Франции) в войне со своим наследником. Но в 1589г. Генрих Наваррский, в сущности, перестал уже считаться наследникомфранцузского престола, хотя его борьба из-за обладания им продолжалась досамого его перехода в католичество в 1593 г. Таким образом, дату пьесы можноотнести к 1589-91 гг. Эта комедия, граничащая с фарсом, показывает, какими исполинскимишагами Шекспир подвигался в технике своего искусства. В ней есть театральнаяжилка; в уверенности, с какой запутывается и все крепче затягивается нитьинтриги, до той минуты, когда наступает несложная развязка, чувствуется ужеопытный актер. Между тем как "Бесплодные усилия любви" с трудом плетутся поподмосткам сцены, здесь видны быстрота и brio, изобличающие художника ипредвещающие мастера. Из древней комедии Плавта взяты лишь грубые контурыдействия, а сам мотив, возможность беспрестанного смешения двух господ идвух слуг, развит с изумительными для начинающего драматурга ловкостью иуверенностью, порою даже с задором, который нравится и увлекает. Нельзяотрицать, что в основе всей этой забавной пьесы лежит существеннаянесообразность. Как по внешности, так и по костюму близнецы в обеих парахдолжны быть до такой степени похожи друг на друга, что ни у кого решительнони на единый миг не возникает сомнение в их подлинности. Однако, междубратьями близнецами бывает же и на самом деле поразительное сходство, и разпредпосылка допущена, все последствия развиваются совершенно естественно, вовсяком случае так искусно, что в этой области, сделавшейся для него позднеенесколько чуждой и безразличной, Шекспира едва ли превзошли испанцышестнадцатого и семнадцатого века, обнаруживавшие такую замечательнуюсноровку в сплетении сети интриги. От времени до времени в действии происходит пауза для игры слов междугосподами и слугами, но обыкновенно она непродолжительна и забавна; пороюдействие делает небольшую передышку для того, чтобы дать случай ДромиоСиракузскому произнести какую-нибудь из его задорных острот, как, например,во второй сцене 3-го акта: Дромио....Несмотря на то, что тут предстоит женитьба страшно жирная. Антиф. Сир. Что ты понимаешь под жирной женитьбой? Дромио. Да извольте видеть, эта женщина - кухарка и вся заплыла жиром.Что из нее можно сделать, - я, право, не знаю; разве только ночник для того,чтобы при свете его удрать от нее же. Ручаюсь вам, что сало, которымпропитаны ее лохмотья, может гореть в течение всей польской зимы. Если онапроживет до дня страшного суда, то будет гореть неделей больше, чем всеостальные люди. Вообще же действие полно такого напряженного интереса, что зрительсмотрит пьесу с любопытством, поглощенный мыслью о том, каков будет исходее. В одном месте стиль возвышается до такой красоты и задушевности,которые дают понять, что если Шекспир углубляется здесь в игру легкойинтриги, то все же это нечто такое, до чего он нисходит лишь на минуту. Этоместо, полное нежной эротической поэзии, - разговор между Люцианой иАнтифоном Сиракузским (III, 2). Обратите внимание на следующие стихи: Прекрасная, не знаю, как вас звать, И не пойму, какими чудесами Вы угадать, как я зовусь, могли. - Любезностью и умными речами Вы превзошли все чудеса земли: Я вижу в вас небесное созданье. Скажите ж мне, что думать, говорить - И пусть мое земное пониманье, Мой грубый ум, умеющий ходить Лишь ощупью, погрязший в заблужденье, Беспомощный, поверхностный, поймет Всех ваших слов сокрытое значенье; В правдивости и чистоте живет Моя душа - к чему же вы хотите Ей новый путь насильно указать? Не бог ли вы? Иль, может быть, скажите, Стремитесь вы меня пересоздать? О, если так, идите к этой цели; Могучи вы - я буду побежден. Так как пьеса впервые была напечатана в издании in-folio 1623 г., то,конечно, нет ничего невозможного в том, что Шекспир впоследствии переработалэто прекрасное место. Но весь характер стихов с перекрещивающимся рифмами недает на это указания. Здесь слышим мы первые звуки той музыки, котораянаполнит вскоре своими мелодиями "Ромео и Джульетту". Следующая затем, по всей вероятности, в творчестве Шекспира пьеса "Дваверонца" равным образом во многих местах предрекает как бы проблесками егоболее совершенные произведения, да и сама по себе представляетмногообещающую работу. Она в двух отношениях превосходит более ранниекомедии: отчасти красотой и ясностью, с какими очерчены личности обеихмолодых девушек, отчасти же беспечной веселостью, победоносно прорывающейсяв ролях слуг. Спид и Лаунс, лишь по временам, в какой-нибудь отдельной сцененадоедающие своими эвфуистическими хитросплетениями, в общем препотешныемалые, и их характер провозглашает громкими трубными звуками, что в душеШекспира в противоположность как Лилли, так и Марло, была врожденнаявеселость, был комизм, брызжущий юмор, вследствие чего он мог, не насилуясвоей фантазии, давать волю смеху, позволять ему разражаться и раскатыватьсяпо всему театру, от галереи и до партера. Особенной способностииндивидуализировать фигуры своих клоунов он пока еще не обнаруживает. Тем неменее, нельзя не признать, что тогда как Спид действует прежде всего своейизумительной болтовней, с Лаунсом, ведущим на своей веревке собаку, нашекспировскую сцену торжественно вступает английский юмор. Пусть читательнасладится потоком красноречия в приводимой ниже реплике Спида, где онобъясняет, из чего он догадался, что его господин влюблен: "Во-первых, вы выучились ломать себе руки, будто вечно чем-тонедовольны, петь любовные песни, точно снегирь, искать уединения, какзачумленный, вздыхать, как школьник, потерявший азбуку, хныкать, какдевочка, схоронившая бабушку, поститься, как больной, посаженный на диету,бодрствовать, как бедняк, боящийся, что его обокрадут, клянчить, как нищий вПраздник всех святых. Прежде вы смеялись громче горластого петуха, выступали точно лев, постились только сейчас после обеда и грустили толькотогда, когда у вас не было денег". Все эти сравнения Спида метки и верны действительности; смехвозбуждается лишь тем, что они так нагромождены. Но когда Лаунс открываетрот, то задорная веселость переступает все границы корректности. Он входитна сцену с собакой, хныча о том, что расстался со своими домашними: Нет, я и в час не наплачусь вдоволь. Вся природа Лаунсов имеет этотпорок... Но Крабб, моя собака, я полагаю, самая жестокосерднейшая из всехсобак на земле. Матушка плачет, отец рьщает, сестра рюмит, работница ревет,кошка ломает руки, весь дом в страшном горе, а этот жестокосердый пес хотьбы слезинку выронил... Он просто камень - настоящий булыжник, и любви кближнему в нем меньше, чем в собаке. Жид бы расплакался, увидев нашерасставание; даже моя слепая бабушка, и та все глаза себе выплакала,отправляя меня в путь-дорогу. Да вот я сейчас вам представлю, как было дело.Этот башмак будет батюшка, нет, вот левый башмак пусть будет батюшка; нет,пусть матушка будет левый башмак; нет, не так; или так - да, так: у негоподошва похуже. Итак, этот башмак с дырою - моя матушка, а этот - батюшка.Теперь так, совершенно так... Здесь царит одна веселая чепуха, но чепуха весьма драматическогосвойства. Иными словами: здесь царит юношеский задор, смеющийся, какребенок, прелестным смехом, даже тогда, когда он нисходит до мелкого илинизменного, задор, свойственный тому, кто счастлив тем, что живет, ичувствует, как жизнь волнуется и кипит в его жилах, задор, в меньшей степении в менее крупном стиле могущий встретиться у всякого щедро одаренногочеловека, когда он находится в беспечной поре юности, насколько же более утого, кто пользуется двойной молодостью возраста и гениальности в поколении,которое молодо само и более, чем молодо, которое вырвалось на волю, напростор, освободилось, как молодой жеребенок, сбросивший с себя путы имчащийся во весь опор по высокой траве. Пьеса "Два веронца" - первое, прибавим в скобках, признание Шекспира влюбви к Италии, представляет собой хорошенькую, занимательную, слабопостроенную любовную комедию на тему верной и непостоянной любви, мужскоговероломства и женской преданности, драму, изображающую благородного,несправедливо изгнанного из отечества юношу, которому приходится вести жизньатамана разбойников, в том же роде, как впоследствии Шиллер рисовал себежизнь своих разбойников, хотя без малейшего проблеска в ней мятежного духа,- пьесу, развязка которой с моментальным и безусловным прощением негодяядрамы так наивна, так бессмысленно примирительна, что чувствуется, что онадолжна была возникнуть в душе жизнерадостной, не искушенной несчастьем и ещене ведающей внутреннего разлада. Некоторую часть материала Шекспир взял из рассказа португальского поэтаМонтемайора (1520-1562) "Диана", перевод которого, сделанный БартоломьюЯнгом, хотя был напечатан лишь в 1598 г., но, судя по приложенному к немупредисловию, пролежал в конечном виде целых шестнадцать лет и по обычаю тоговремени, наверно, ходил по рукам в списках. Если мы сравним важнейшую частьромана (The shepherdess Felismena в Harlitt Shakespeare's Library II vol.) сдействием и отдельными местами в "Двух веронцах", то увидим, что неверностьПротея и идея Юлии последовать в мужском костюме за уехавшим возлюбленным,со всеми результатами этого решения, ведут свое происхождение отМонтемайора. И в "Диане" Юлия, переодетая пажом, присутствует при серенаде,которую Протей поет Сильвии (в романе - Целии); и там она является кпоследней по поручению своего господина, чтобы ходатайствовать за него.Разница только в том, что в романе, как у Шекспира лишь много позднее, в"Двенадцатой ночи", прекрасная дама влюбляется в переряженную пажом девушку.Более того: в "Диане" уже намечена вторая сцена пьесы, между Юлией иЛючеттой, где госпожа ради приличия отказывается принять письмо, между темкак сгорает от нетерпения прочитать его. Некоторые штрихи здесь напоминают только что написанную тогда Шекспиромв первом наброске комедию "Love's Labours won": например, путешествие Еленыв мужском платье вслед за пренебрегающим ею возлюбленным. Многое другоеуказывает на будущие произведения Шекспира. Мужское непостоянство в любви вкомедии "Сон в летнюю ночь" является вариацией и пародией непостоянстваПротея в разбираемой пьесе. Начало второй сцены первого акта, где Юлияспрашивает у камеристки ее мнение насчет своих женихов, служит первым слабымконтуром превосходной сцены одинакового содержания между Порцией и Нериссойв "Венецианском купце". Разговор между Сильвией и Юлией, заканчивающийчетвертый акт, вполне соответствует диалогу между Оливией и Виолой в первомдействии "Двенадцатой ночи". Наконец, та черта, что Валентин, узнав всевероломство своего лживого друга, предлагает уступить ему свою прелестнуювозлюбленную, Сильвию, чтобы этой жертвой доказать ему всю силу своейдружбы, - эта черта, как ни безосновательна и нелепа она кажется в пьесе,предвосхищает униженное отречение от возлюбленной в пользу друга и дружбы,которое производит такое тягостное впечатление в сонетах Шекспира. Почти везде, где в этой пьесе говорят женщины, в выражении чувствуетсядушевное благородство, а в лирике какая-то дорафаэлевская прелесть. Такнапример, когда Юлия в конце второго акта говорит о своей любви: И тихий ручеек, когда преграду Себе найдет, неистово кипит; А если нет преград его теченью, Гармонией звучит по гладким камням И ласково лобзает он осоку, Которую встречает на пути... Я терпелива буду, как ручей, И каждый трудный шаг сочту отрадой, Пока с последним к милому приближусь; Там отдохну я после треволнений, Подобно праведной душе в раю. И хотя мужские характеры здесь менее интересны, чем женские, но и врепликах Валентина есть взрывы прекрасной, эротической лирики. Вспомните,например, эти строки (III, 1): Когда я ночью не был у нее, Нет музыки мне в пенье соловья, А если днем я Сильвию не вижу, То для меня дневного света нет. Она мне жизнь давала, я угасну, Когда ее влиянье перестанет Меня питать, живить и согревать. Кроме задорно-веселого и эротического основного тона, в этой легкойкомедии взят еще третий - любовь к природе. В ней чувствуется вольныйвоздух, первое веяние аромата из ландшафтных воспоминаний сына деревни,много раз говорившего себе вместе с Валентином пьесы (V, 4): Глухой, пустынный и безлюдный лес Мне лучше людных, пышных городов. Здесь, во многих местах, впервые встречаемся мы с непосредственнымчутьем природы, никогда не покидающим Шекспира, а в молодые его годыпридающим даже манерным произведениям среди его наиболее ранних попыток,например, его небольшим этическим поэмам, их главный интерес и наибольшуюценность.

ГЛАВА XI

Дата добавления: 2015-10-24