Вслед за войсками 1 страница

Вскоре окружающий нас пейзаж изменился. По-другому выглядели деревни. И не только архитектура домов была иная. Сами поселки стояли какие-то притихшие, настороженные. Да, мы вступили на вражескую землю.

Я наблюдал за настроением бойцов. У всех сосредоточенные, сумрачные лица. Их можно было понять. Много, ох как много горя принесли нашему народу гитлеровцы! Но ненависть к фашистам нельзя было распространять на все население Германии. Не должны из-за этих варваров XX века страдать старики, женщины, дети.

Перед вступлением наших войск на территорию фашистской Германии Военный совет армии издал директиву, в которой поздравил весь личный состав с этим долгожданным событием и указал, что воины страны социализма вступают в Германию как освободители, помогающие немецкому народу избавиться от ненавистного фашистского режима, гитлеризма. Военный совет призывал военнослужащих проявлять гуманность по отношению к мирному населению, высоко нести честь и славу советского человека.

Политотдел армии тоже поставил перед редакцией газеты задачу — неустанно разъяснять воинам, что за развязывание подлой войны, за зверства и грабежи на нашей земле отвечают фашистские главари и их приспешники, но отнюдь не мирное население немецких городов и сел.

А необходимость в подобных разъяснениях, повторяю, была. У многих, очень у многих наших бойцов и командиров еще кровоточили сердечные раны, вызванные потерей близких, надругательствами над родными, учиненными фашистами. У многих враг разорил и сжег дома. Все знали, что гитлеровцы убивали в наших городах и селах ни в чем не повинных стариков, женщин и детей. А тут были родители, жены и дети как раз тех самых солдат, что с огнем и мечом прошли по временно оккупированной территории советской земли. И притом живущих подчас в совершенно целехоньком, [352] неразрушенном городе. И слепое чувство мести — око за око, зуб за зуб — могло вырваться наружу.

Вот почему командиры всех степеней, и прежде всего конечно же политработники, партийные и комсомольские активисты, неустанно разъясняли воинам смысл обращения Военного совета армии. А наша газета стала чаще писать о взаимоотношениях с мирным населением Германии, о том, как наши бойцы, движимые чувством человечности, спасали немецких детей, кормили из своего походного котла стариков, женщин, ребятишек. Эти материалы, построенные на убедительных фактах, производили глубокое впечатление на читателей, вызывали у них чувство гордости за свою принадлежность к армии-освободительнице.

Находясь в составе войск 2-го Белорусского фронта, мы снова встретились с воинами 10-й гвардейской Краснознаменной дивизии, которая в начале войны отважно сражалась с врагом на мурманском направлении. Теперь это соединение, возглавляемое все тем же генералом X. А. Худаловым, действовало на главном направлении. Преодолевая упорное сопротивление гитлеровцев, ее полки безостановочно шли вперед.

В частях 10-й гвардейской как раз находились сейчас наши сотрудники майор Филипп Цабенко и ленинградский писатель Александр Смолян. Мы с нетерпением ждали от них первых вестей. Однако время шло, а ничего не поступало. Газета задерживалась. Печатники нервничали. Их волнение передавалось и мне. Подхожу к редактору, говорю:

— Александр Алексеевич, полосы готовы, может, не будем больше ждать? Подписывайте номер к печати. Ведь и так уже опаздываем.

Но редактор, подумав, не согласился, сказал:

— Повременим еще немножко. Ваши орлы наверстают упущенное.

Все же Мурашов снял трубку телефона и попытался выяснить, где же задержались Цабенко и Смолян.

Но вот наконец небольшая корреспонденция от них получена. В ней сообщается об успешном прорыве вражеской обороны и об отличившихся бойцах. Редактор доволен. Заметка быстро заверстывается в полосу, вычитывается, и газета подписывается к печати.

Прочитав свежую корреспонденцию, я сразу понял, почему редактор решил дождаться ее. Ведь это было сообщение о первой победе воинов нашей армии здесь, на западе. Да, до сих пор 19-я армия успешно дралась с противником [353] в условиях Заполярья. Здесь же обстановка была несколько иной. Больше простора для маневра, больше приданных войск. И нужно было, основываясь на свежих фактах, рассказать бойцам об особенностях театра военных действий, передать новичкам опыт бывалых воинов, показать, что и в здешних условиях можно успешно бить врага. Это-то и сделали своими материалами Цабенко и Смолян.

Вскоре начали поступать материалы от других корреспондентов.

Но что все-таки случилось с Цабенко и Смоляном? Почему они так долго молчали?

А с ними, оказывается, произошло несчастье. Возвращались они в редакцию на той же издательской полуторке, на которой и выехали. В кабине с водителем сидел Филипп Цабенко. А в кузове находились писатель Александр Смолян и одна белорусская женщина с ребенком, в свое время угнанная гитлеровцами из родных мест на работу в Германию. Женщина до этого шла на восток пешком, а вот теперь наши товарищи согласились подвезти ее.

В тот день погода резко ухудшилась, шел густой мокрый снег. Ехать ночью на полуторке было опасно. Однако майор Цабенко, памятуя об указании редактора доставить в газету материал не позже 24 часов, приказал водителю Яну Хомалайнену гнать машину в редакцию.

Мы знали Яна как опытного и дисциплинированного водителя. Ездил он всегда на средней скорости, со всеми предосторожностями. И все же сейчас его подстерегла беда. Отступая, гитлеровцы взорвали мост через небольшую речку. Шофер же из-за густого тумана этого не заметил, и грузовик свалился в речку. При этом он перевернулся. Писателя Александра Смоляна и женщину с мальчиком накрыло кузовом.

Когда первый испуг прошел, выяснилось, что все живы. Мальчик, правда, испугался, расплакался, но тем не менее крепко держался за мать, которая, как и Смолян, стояла по грудь в воде. Их накрывал кузов, борта которого, к счастью, попали на обломки взорванного моста.

Убедившись, что между этими обломками можно пролезть, если поднырнуть под борт, Смолян помог женщине выбраться. Потом передал ей мальчонку и вылез сам. Выбрались из кабины и Цабенко с водителем Хомалайненом. Они задержались в ней потому, что вначале долго не могли перевернуться. Потом еще оказалось, что дверцы заклинило, и пришлось вылезать через окно.

Хомалайнен остался с машиной, помог женщине добыть [354] из-под кузова ее узлы, а Смолян с Цабенко вылезли на берег. Огляделись. Вблизи никого не было. И тогда наши сотрудники, ориентируясь по дорожным указателям, побежали отыскивать ближайшую воинскую часть.

И им, надо сказать, повезло. Вскоре они попали в инженерно-саперную роту. Рассказали командиру о случившемся и сразу же передали по телефону информацию о наступлении наших войск. После этого их в роте переодели и на попутном транспорте отправили в редакцию. А саперы занялись извлечением из реки нашей полуторки.

В первые же дни боев войска нашей армии продвинулись вперед до 25 километров. Были заняты города Баркенфельде, Клаусфельде, Кристфельде, Буххольц, Моссин; захвачено много пленных, оружия и техники.

Как-то в конце апреля мы приняли по радио Указ Президиума Верховного Совета СССР, в котором говорилось, что за выполнение заданий командования в боях с немецко-фашистскими захватчиками при овладении городами Лауденбург, Картузы (Картхауз) и проявленные при этом доблесть и мужество 10-я гвардейская стрелковая дивизия награждается орденом Александра Невского. Части дивизии также награждались разными орденами.

Воодушевленные высокой наградой Родины, воины дивизии, ломая сопротивление гитлеровцев, с боями продвигались вперед, отбрасывая врага все дальше и дальше.

Наша славная 10-я во главе с ее испытанным командиром генерал-майором X. А. Худаловым успешно, как и в Заполярье, вела наступательные бои в Померании.

Чтобы не отстать от наступающих частей, редакция и типография переехали в Прайс-Фридланд.

Это был первый немецкий город, в котором довелось разместиться нашим корреспондентам и полиграфистам. Только вчера его с боем взяли войска 19-й армии. Город еще горел. Откуда-то изредка била по нему вражеская артиллерия.

Мы смотрели на этот ночной горящий немецкий город и вспоминали Мурманск. Вспоминали другую, июньскую ночь 1942 года. Вот этот город почти уцелел, хотя и горели отдельные дома, разрушенные, как нам сказали, самой же фашистской артиллерией. Мурманск же тогда гитлеровцы сожгли почти полностью, хотя так и не овладели им...

Наш, образно выражаясь, квартирьер капитан Вагин занял под типографию небольшой старинный особняк на окраине города. Дом принадлежал какому-то барону, удравшему на Запад. Был он трехэтажным, с небольшим, но [355] уютным двориком, металлической оградой, красивыми железными воротами, увенчанными двумя статуями, которые смотрели на мир мертвыми, ничего не выражающими глазами.

Наши девушки-корректоры — быстроногая, стройная, как молодая березка, Нина Лосева, улыбчивая, небольшого росточка Тоня Яблокова, высокая и серьезная Полина Есина — уже разместились в комнатушке на третьем этаже. Через час они навели там порядок: расставили кровати, принесли откуда-то зеркало, посреди комнаты установили стол для читки гранок и полос. Комнату украшал большой камин, отделанный мрамором и цветным изразцом. Можно было понять радость наших девушек: за столько дней и ночей войны, за все годы неудобств впервые разместились «по-барски». Надолго ли?

Наборщики расположились на первом этаже. Здесь был большой зал, очевидно служивший прежнему хозяину гостиной. Сюда-то и внесли кассы, реалы, тискальный станок, инвентарь и всевозможные инструменты и приспособления для набора и верстки полос. Большой раздвижной стол, за которым некогда сидели, видимо, гости барона, приспособили для верстки полос. Здесь же, у реалов и касс, оборудовали и места для отдыха.

Но спать некогда. Не прошло и часа, как из секретариата принесли в набор новые, только что полученные статьи о героях, отличившихся в последних боях. Все срочно в номер. Время не ждет, газета завтра выходит, Петр Дзюбак раздает материал наборщикам — Алексею Копысову, который что-то бурчит, идя к своей кассе, Алексею Мелехову, нервному, жилистому, высокому и гибкому, который с серьезным видом сразу же приступает к набору текста.

В это время наш завхоз Сергей Павлович Коротаев размещает офицеров редакции с их немудреным имуществом на втором этаже. Поставлены столы, внесены стулья. Кто-то уже примостился на краешке стола и пишет оперативную корреспонденцию в номер. Начинает стучать пишущая машинка, управляемая маленькой, толстенькой, с пухлыми пальчиками Клавой Кольцовой.

Ответственному редактору выделили отдельную небольшую комнатку. Связисты сразу же установили в ней полевой телефон.

Секретариат, как всегда, разместился рядом с кабинетом редактора.

Водитель автомашины, на которой стоит печатная машина, по команде печатников Петра Брацуна и Саши Акинфиева [356] подгоняет автобус задом к окну первого этажа дома, в котором разместился наборный цех. Это удобно — через окно прямо к печатной машине можно будет подавать сверстанные полосы.

Обхожу свои владения, проверяю, кто и как разместился, все ли удобно и готово для выпуска очередного номера. Кажется, все устроены хорошо. Думаю, что здесь мы постоим несколько дней.

Взяв из автомашины свои вещи, прошел в отведенную нам с Вагиным комнату и сел на кровать. Отдышался, закурил, потом решил с часок подремать. Но только закрыл глаза, как в комнату влетел ответственный секретарь редакции Аванес Чинарьян.

— Вставай! — кричит. — Мурашов срочно вызывает.

Вставать не хочется. И еще. Ведь я только что был у Мурашова, обо всем с ним на завтра договорился...

— Скорей иди, — тормошит меня Чинарьян. — Мурашову только что начальство звонило.

Что делать? Надо идти, хотя и трудно подняться с постели. Ведь целые сутки на ногах, устал чертовски, захотелось отдохнуть, а тут... Встаю, быстро одеваюсь и бегу к Мурашову.

— Что случилось, Александр Алексеевич?

А редактор в это время рассматривает развернутую на столе карту.

— Вот смотри сюда, — говорит он, показывая мне точку на карте. — Видишь этот город? Это место нашей передислокации. Понял? Я сейчас еду туда, возьму с собой Вагина. Он подберет место для нашей новой стоянки, а ты двигай следом за нами с наборным цехом. Захвати Чинарьяна. Мой заместитель Пузиков подождет здесь до окончания печатания тиража газеты. Приедет с печатниками.

Выйдя от редактора, думаю, что же сказать людям. Ведь всем так хотелось отдохнуть после долгой изнурительной дороги. Так старательно все устраивались. Но что делать?

Даю команду после сдачи полос в печать грузить в автомашины кассы, реалы, в общем, все наши пожитки, и — в путь, на новую стоянку. Где она и надолго ли наша походная типография на ней задержится, никто не знает. Мы идем за войсками. А те стремительно наступают.

* * *

Из номера в номер наша газета печатает материалы, зовущие воинов на полный разгром врага. Помнится, в конце [357] февраля старший наборщик Петр Дзюбак, получив макет с шапкой на всю полосу «Шире шаг, победа близка», удовлетворенно сказал:

— Приятно набирать такие слова! Вот пришел и на нашу улицу праздник!

Особо хочется сказать о выпуске номера газеты за 28 февраля 1945 года. В тот день в набор поступил свежий приказ Верховного Главнокомандующего. В нем отмечалось, что войска 2-го Белорусского фронта, продолжая наступление, сломили сопротивление противника западнее города Хойнице (Конитц) и за четыре дня боев продвинулись вперед до 70 километров. В ходе наступления они овладели на территории Померании городами Шлохау, Штегерс, Хаммерштайн, Бальденберг, Бублиц — важными узлами коммуникаций и сильными опорными пунктами обороны гитлеровцев. Среди военачальников, войска которых отличились в этих боях, был назван и командующий нашей 19-й армией генерал-лейтенант Г. К. Козлов. Газета вышла с призывом: «Новыми боевыми делами ответить на благодарность Родины!»

Кстати сказать, приказы Верховного Главнокомандующего, адресованные 2-му Белорусскому, печатались в тот период почти в каждом номере газеты. 4 марта, например, Родина салютовала войскам нашего фронта, вышедшим к Балтийскому морю. И наборщик Мелехов вновь с радостью набрал гротеском сорок восьмого кегля шапку на всю полосу: «Наши войска вышли в Померании к Балтийскому морю!» 7 марта газета сообщила: «Новая победа Белорусского фронта». А ниже указывалось: «Захвачено 7 немецких городов, до Берлина стало еще ближе!»

Особенно упорные бои разгорелись за Штольп — важный узел железных и шоссейных дорог и мощный опорный пункт обороны противника в Северной Померании. 9 марта город был взят. В Шпигель очередного номера мы вынесли такие слова: «Вчера Москва салютовала доблестным войскам маршала Рокоссовского, овладевшим городом Штольп». Всю вторую полосу посвятили подвигам коммунистов.

Но это — небольшое, хотя и приятное, отступление. И привязка к городу Штольпу. Ибо именно туда нам предстояло переехать.

На заре, когда отпечатали весь тираж газеты, наша небольшая колонна вышла на основную дорогу и влилась в поток других машин, которые тоже двигались, видимо, к новому месту дислокации. [358]

Несмотря на густой туман, которым заволокло все вокруг, мы все же кое-что видели и с любопытством рассматривали следы недавних боев — разбитую технику врага, полуразобранные завалы, деревья, к которым были подвязаны заряды тола, но так и не подорванные фашистами, убегавшими под ударами воинов 19-й армии...

Въезжаем в притихший после боев Штольп, быстро находим свой первый эшелон — автобус с наборщиками. Ими уже набрана и сверстана газета завтрашнего дня. Значит, пора снова запускать печатную машину.

Неожиданно лицом к лицу сталкиваюсь со знакомым корреспондентом фронтовой газеты «Фронтовая правда». Мы тепло здороваемся, и затем, естественно, начинаются расспросы. Расспрашиваю конечно же в основном я: как Рыскин, здоров ли Родионов?

Подполковник А. Б. Рыскин — мой коллега, начальник издательства фронтовой газеты. Когда и как мы с ним познакомились? Да едва ли не в первый день прибытия в состав 2-го Белорусского фронта. Как? Очень просто. Фронтовое-то издательство побогаче нашего, оно располагало почти всеми необходимыми материалами, да к тому же имело и большие возможности в их приобретении. Вот мне и пришлось чуть ли не сразу выступить в качестве просителя.

А однажды мы с начальником издательства фронтовой газеты разговорились о том, как они организуют выпуск своей газеты. И одно из новшеств, подсказанное им, показалось мне полезным и разумным. Заключалось оно в следующем. Как правило, при переезде на новое место полиграфистам приходилось затрачивать лишнее и в общем-то немалое время на установочную регулировку наборных машин — линотипов. А порой и вовсе разбирать их, а затем вновь собирать на новом месте. Специалисты же из фронтового издательства пошли по иному пути. Они находили в занятом нашими войсками немецком городе типографию, устанавливали магазины с русскими матрицами в немецкие наборные машины и сразу же приступали к набору материалов в газету.

Мне захотелось поподробнее ознакомиться с этим методом. И тогда Анисим Борисович Рыскин познакомил меня с линотипистом ефрейтором Родионовым.

— Дело это он знает в совершенстве, — сказал подполковник. — Пожалуй, даже лучше меня все тебе расскажет о перестановке магазинов и что это дает по времени для газеты. [359]

Так почти в конце войны мне пришлось познакомите я с Евгением Гавриловичем Родионовым, лучшим линотипистом фронтовой газеты.

* * *

Шестнадцатилетним пареньком пришел Родионов в наборный цех типографии «Красной звезды». И довольно быстро овладел сложной линотипной машиной.

Через три года началась война, и Родионов добровольцем ушел в армию. Рвался на передовую, однако командование сочло, что его место опять-таки за наборной машиной. Красноармеец Родионов был направлен в типографию фронтовой газеты «За Родину».

Вместе с ее коллективом пережил горечь первых неудач и отступления. Поезд с типографией под огнем отходил от Риги до Старой Руссы. Десятки пробоин — следов от осколков фашистских бомб — остались на стенах его вагонов. А когда в войне наступил перелом и советские войска начали громить захватчиков сначала на территории Белоруссии, а затем в Польше и Померании, поезд-типография пошел уже вперед, на запад, еле поспевая за стремительно наступающими частями фронта.

Менялись заголовки газеты. Из «За Родину» она была переименована во «Фронтовую правду», а затем даже в «Знамя Победы». Но неизменными оставались люди, делавшие газету.

— Живем большой и дружной семьей, — рассказывал мне при нашей первой встрече Евгений Гаврилович (правда, тогда его все звали просто Женей). — Набираем и печатаем газету не только на русском, но и на казахском, татарском, узбекском и молдавском языках. Выпускаем еще и листовки на немецком языке. Их сбрасывают наши самолеты в расположение противника.

За отличную работу, за оперативность красноармейцу Родионову присваивается звание ефрейтора, он награждается медалью «За боевые заслуги».

«Полиграфкомбинат» на колесах действовал круглосуточно. Работала ротация, исправно делали свое дело немецкие линотипы, приспособленные Родионовым для набора советской газеты. Да, ефрейтор творил буквально чудеса. Ответственный секретарь редакции фронтовой газеты подполковник С. А. Говберг вспоминал, что были случаи, когда, дорожа каждой минутой, чтобы как можно скорее выпустить и отправить на передний край газету, журналисты диктовали Жене только что принятые по телефону важные сообщения [360] прямо на линотип. И он мигом выставлял целый «уголок» набора. Причем без единой ошибки.

В конце войны Е. Г. Родионов был награжден орденом Красной Звезды.

В 1947 году, после демобилизации из армии, Евгений Гаврилович возвратился в Москву и поступил в типографию «Сталинский сокол» механиком наборных машин. Вскоре его назначают начальником наборно-газетного цеха. А в 1953 году, после того как эта типография объединяется с типографией газеты «Красная звезда», Е. Г. Родионов вновь попадает в свой родной коллектив краснозвездовцев. Не теперь он уже не линотипист, каковым был здесь перед войной, а заместитель начальника наборного цеха!

На этой должности по-настоящему раскрываются его организаторские способности. И в 1971 году он назначается уже начальником цеха.

Систематически работая над собой, Евгений Гаврилович успешно оканчивает курсы начальников цехов, затем экономические курсы. Как коммунист ведет большую общественную работу, неоднократно избирается членом парткома. Руководимый Е. Г. Родионовым коллектив вскоре завоевывает для своего цеха звание «Цех коммунистического труда». Наборщики почти всегда выходят победителями в социалистическом соревновании. Они равняются на Евгения Гавриловича — отличного специалиста, знающего досконально все процессы наборного производства.

В своем цехе Е. Г. Родионов организовывает техническую учебу, готовит молодые кадры наборщиков и линотипистов. Его труд и в мирные дни отмечается многочисленными наградами — грамотами и ценными подарками от министра обороны СССР, знаком «Победитель социалистического соревнования». Вот какой человек учил меня тогда, в последние месяцы войны, искусству заставлять работать трофейную полиграфическую технику на нужды советской военной печати! И я благодарен ему за это и по сей день!

* * *

Как-то из наступающих войск армии возвратился капитан Смолян, чем-то сильно взволнованный, а вернее, даже подавленный.

— Александр Семенович, что с тобой? — спросил я его. — Ведь такие радостные события, части идут вперед, мы еле успеваем за ними, а ты расстроен.

— Да, есть чему расстраиваться, — ответил Смолян и тут же поведал такую печальную историю. [361]

На обочине шоссе бойцы нашли и передали ему полуразорванную тетрадь, в которой какая-то девушка-украинка, угнанная фашистами в Германию, записывала свои стихи. Конечно, это были далеко не совершенные стихи, к тому же русские слова в них то и дело перемежались с украинскими, но вот горе, тоска по Родине, жгучая ненависть к фашистам были выражены с потрясающей силой.

Александр Семенович долго думал, как лучше поступить с этой находкой. И вот, посоветовавшись с секретарем, а затем и редактором, он решил написать очерк, дав ему заголовок «Плач сердца».

Очерк на добрую половину и состоял из этих стихов, которые автор приводил, нисколько их не приглаживая и не редактируя, только иногда объясняя в комментариях значения некоторых украинских слов.

Пожалуй, из всех материалов, опубликованных в ту весну в нашей газете, самый большой отклик, огромное число солдатских писем вызвал именно этот очерк. Стихи неизвестной девушки произвели такое впечатление на читателей, стали так популярны, что некоторые из них нам вскоре привелось услышать уже как песни — их пели бойцы, пели девушки-связистки, положив на подходящий мотив других, уже известных песен.

Но это — о материалах газеты. Нас же, полиграфистов, в ту пору волновало и многое другое. Ведь войска по-прежнему стремительно шли вперед, и надо было вовремя доставить им свежие газеты вот с таким, как стихи полонянки, зарядом ненависти к врагу. А у нас то и дело случались перебои с электроэнергией. Магнето движка Л-6 часто выходило из строя. Причем подчас это случалось в самые горячие моменты. Что делать?

Выручила находчивость старшего шофера-механика Якова Изюмцева. Однажды он предложил соединить печатную машину приводом... с мотором обычного автомобиля.

В успех этой затеи вначале мало кто поверил. Но иного выхода не было, и все взялись помогать Изюмцеву. Прорезали в дне кузова отверстие для приводного ремня, сняли шину с диска колеса. Поддомкратили задний мост и установили его на подставку. Потом, правда с большим трудом, удалось соединить приводом маховик печатной машины с диском колеса. От печатника в кабину водителя провели сигнализацию. Завели поддомкраченный автомобиль, включили скорость — и дело пошло!

Так был найден выход из сложного положения. Весь тираж газеты мы тогда отпечатали в срок. За инициативу [362] и находчивость подполковник А. А. Мурашов представил Изюмцева к награде, которую он и получил. Вскоре нам, правда, привезли новый движок Л-6, но и впоследствии мы не раз прибегали к способу печатания газеты, придуманному механиком.

Почти всю войну наборный цех у нас размещался в двух автомашинах. Это создавало массу неудобств, Но наши водители и тут нашли способ улучшить условия труда наборщиков. Однажды, например, к нему, где временно расположилась редакция, подкатил громадный трофейный автобус.

— Посмотрите, — сказал пригнавший его Изюмцев, — может быть, подойдет для наборного цеха?

Мы осмотрели машину. Все хорошо: автобус просторный, с новым дизельным мотором. Чудесные сиденья. Одно плохо: салон низковат и наборщикам стоять будет неудобно. Но умельцы сразу же взялись за дело и надстроили его. В нем-то и разместился наборный цех. Там же производилась теперь и верстка газеты.

Известно, что снимки, рисунки и плакаты не только украшают газетные полосы, но и несут в себе определенный идейный заряд. Но как сделать, чтобы они появлялись в печати чаще? Ведь в далеко не совершенной походной цинкографии изготовить хорошие клише очень трудно. К тому же частенько не хватало и химикатов, цинка.

На выручку пришел старший сержант Зырин. До армии он окончил архитектурный институт и некоторое время работал по своей специальности. В дни войны Зырин попал к нам в редакцию и стал художником. Он быстро освоил ретушь, неплохо рисовал. И вот он-то и предложил первым готовить клише не из цинка, а вырезать его на линолеуме! Уж не фантазия ли опять? И все же... А что, если и в самом деле попробовать? Может, и получится. Как с тем, например, делом, которое предложил Изюмцев. Ведь тогда тоже посчитали — фантазия! Но получилось же!

В это время нужно было как раз сделать клише с портрета одного героя-разведчика. Посовещавшись, решили поручить его изготовление старшему сержанту Зырину. Естественно, предложенным им самим способом.

Зырин тут же принялся за работу. Он отшлифовал кусок линолеума и через копирку нанес на него контуры портрета. Затем вырезал его обыкновенным пером, заточенным с тыльной стороны. И... Оттиски получались четкими, ясными. Снова победа! Ведь достать линолеум гораздо проще, чем цинк. [363]

Кстати, к этому методу изготовления клише газета потом прибегала довольно часто. Художник вырезал из линолеума не только портреты героев, но и плакаты, карикатуры, заставки. Читатели сразу же заметили и высоко оценили инициативу редакции.

19-я армия продолжала уверенно продвигаться вперед, а нашей типографии все чаще приходилось менять места расположения и работы. Иногда за одни только сутки мы делали переходы от 50 до 100 километров. Конечно, проехать такой путь на автомашине по знакомому и свободному шоссе не так-то уж сложно. А вот по разрушенной, забитой боевой техникой дороге сделать это было нелегко, и особенно ночью, в плохую погоду.

Очень затрудняли движение беженцы. Одни из них со своим скарбом брели на запад, другие — на восток. Вскоре, однако, все изменилось. Напуганные фашистской пропагандой о русских «зверствах», люди стали покидать насиженные места еще задолго до подхода к ним Красной Армии. Но далеко уйти им все же не удавалось, и вскоре они оказывались в зоне действия наших войск. И тут немцы на личном примере убеждались, что им нечего бояться, что наши войска очень гуманно относятся к гражданскому населению. Успокоенные, они поворачивали назад. Так что вскоре поток беженцев направился в одну сторону, на восток.

Среди разноплеменного этого потока встречались и наши соотечественники. Они часто останавливали типографские машины, обнимали нас, со слезами на глазах расспрашивали о Родине. Мы как могли утешали их, кормили, желали доброго пути.

Однажды ранним апрельским утром мы с редактором выехали в город Нейештеттин с целью подобрать подходящее место для размещения редакции и типографии. Но вскоре перед нашими глазами встала невероятная картина. Как оказалось, на этом небольшом участке дороги несколько дней назад скопились огромные колонны войск и боевой техники врага. Наше командование тут же бросило сюда авиацию и танки. Они-то и сокрушили все и вся. Повсюду громоздилась разбитая фашистская техника. Тысячи танков, самоходок, орудий, грузовиков! Радостно было сознавать, что это оружие жестокости и злодейства навсегда выбито из вражеских рук.

Но и дорога, по которой мы двигались, была сильно разбита снарядами и бомбами. Так что ехали мы буквально с черепашьей скоростью. Но приехали. Нашли подходящие [364] помещения, вызвали наши автобусы и успели не только набрать и отпечатать газету, но и вовремя доставить ее на полевые почты.

Да, высокий темп продвижения наших войск требовал и от работников редакции и типографии особой мобильности. Поэтому, чтобы не тратить много времени для размещения на новом месте, мы при каждом переезде высылали вперед квартирьеров. Они делали то, что сделали в Нейештеттине и мы с редактором. То есть находили подходящее место для размещения редакции и типографии, а также для ночлега людей.

Чаще всего в качестве квартирьера выезжал ответственный секретарь редакции. Объяснялось это прежде всего тем, что он больше других был заинтересован в том, чтобы работа на новом месте начиналась без малейшего промедления.

Такие поездки не всегда заканчивались благополучно. Ведь шла война. Однажды, например, автоколонна, в которой ехала и машина Чинарьяна, подверглась налету вражеской авиации. Одна из бомб разорвалась поблизости с их газиком. Машину разбило, водителя тяжело ранило. Ответственный секретарь был тяжело контужен. Но все же сумел на попутной полуторке добраться до того населенного пункта, где нам предстояло разместиться. Отправив водителя в госпиталь, он один успешно выполнил все обязанности квартирьера.

Дата добавления: 2015-07-08