|
Читайте также: |
Каждый, кто впервые приезжает в Ленинград, а тем более если это ветеран войны, не может не посетить легендарную Дорогу жизни. Здесь он увидит обелиск, установленный на Вагановском спуске к Ладоге. Прочитает и обращение героев ледовой трассы — живых и павших — к современнику:
Потомок, знай! В суровые года,Эти мужественные строки написал от их имени наш Бронислав Кежун.
Сразу отмечу, что все мы в редакции газеты «Часовой Севера» уважали Бронислава Кежуна за великое трудолюбие, за доброту и отзывчивость. Таким он остался и поныне в наших сердцах.
Мы внимательно следили и за изменениями обстановки на нашем фронте, не упускали случая, чтобы встретиться с бойцами и командирами, приезжающими с переднего края в Мурманск по служебным делам. Часто слушали рассказы и своих корреспондентов, вернувшихся из войск, с передовой.
Особенно интересовало нас тогда положение на полуостровах Рыбачий и Средний. Ведь мы хорошо помнили слова командующего Северным флотом адмирала А. Г. Головко, как-то сказавшего: «Нам нельзя терять Рыбачий. Кто владеет Рыбачьим и Средним, тот держит в своих руках Кольский залив. Без Кольского залива Северный флот существовать не может. Кольский залив нужен государству. Это наш океанский порт».
Конечно, мы и сами понимали значение Рыбачьего для всей обороны Мурманска. Но вот беда: вести-то с полуострова доходили до нас редко. Он, как говорится, не входил в нашу вотчину, так как его обороняли части, подчиненные командованию Северного флота.
Но однажды ко мне неожиданно заявился невысокий паренек в длиннополой солдатской шинели и флотской фуражке, лихо заломленной набекрень. Точнее, не заявился, а прямо-таки влетел в комнату. С ходу представился: [158]
— Заместитель политрука Николай Букин, с Рыбачьего.
Но я уже и сам узнал «поэта Рыбачьего полуострова». Пригласил сесть, начал расспрашивать о боях на полуострове.
— Об этом потом, — сказал Букин. — Все, все расскажу. Но сначала... Помогите нам укомплектовать типографию дивизионной газеты на полуострове. Дайте печатную машину, шрифты, подберите людей — наборщиков, печатников...
Должен признаться, эта его просьба меня буквально ошарашила. Легко сказать: укомплектовать типографию! Но в то же время...
— Мы согласились бы вам помочь, — подумав, ответил я. — Сделали бы все, что в наших силах. Но... ведь шрифты-то не мы изготовляем, их нам и самим частенько не хватает. Конечно, для героев Рыбачьего можно наскрести немного. Но печатную машину... О ней и говорить нечего. Людей... С ними тоже туго. И потом, ведь на все, что вы просите, нужно соответствующее распоряжение старших начальников, документы...
Подумалось, что от такого ответа Букин сразу сникнет, поймет бесперспективность своей просьбы. Но замполитрука, напротив вдруг повеселел, сказал удовлетворенно:
— Вот это хорошо, вот это ладно! Мне ж важно было, чтобы вы не возражали. А с начальством я как-нибудь договорюсь, разрешение и документы будут!
И действительно, не прошло и двух суток, как Букин снова появился у нас, но теперь уже со всеми необходимыми документами. Пробил-таки! Ну и молодчина!
Начали подбирать для отправки на Рыбачий оборудование и шрифты. Разумеется, отрывали все это от себя, но не жалели. Ведь мы в Мурманске, нам легче. А на Рыбачьем где подобное найдешь?
Подметил, что наборщики стараются подобрать для отправки кассы поновее, а себе оставляют старые, уже изношенные. На мой вопросительный взгляд один из них ответил смущенно: «Подлатаем, еще послужат...» Вот ведь люди!
* * *
Разбор шрифтов занял довольно много времени. Букин нервничал. Ведь ему предстояла еще одна, и не менее трудная, задача: доставить все это на Рыбачий. А туда один путь — по морю.
Я напомнил замполитрука о его обещании выступить [159] перед нашими людьми, рассказать об обстановке на полуострове.
— Но ведь на это сколько времени уйдет! — попытался было возразить он.
— А мы в перекуры беседы проведем, — настаивал я. — И вот увидите, люди будут потом трудиться еще лучше.
Николай согласился. Я немедленно собрал всех свободных от выпуска газеты и разбора шрифтов работников издательства и типографии.
Сразу скажу, Букин оказался превосходным рассказчиком! Говорил темпераментно, увлеченно. О некоторых героях он свои рассказы подкреплял и стихами.
— На Рыбачьем мы ни на шаг не отступили от нашей государственной границы! — сказал, в частности, замполитрука. — Я не раз сам был свидетелем стойкости и мужества защитников полуострова.
И он рассказал о комиссаре 104-го артиллерийского полка Д. И. Еремине. Рассказал со всеми подробностями, так как и сам до перевода в политотдел соединения долгое время служил в этой части. И даже воевать начал в ее рядах.
...Дмитрий Иванович Еремин был ветераном 104-го артполка. Службу в нем он начал задолго до Великой Отечественной войны, когда этот полк еще дислоцировался под Ленинградом. Но потом его перевели на Рыбачий.
Еремин многое сделал для благоустройства подразделений полка на новом месте. Ведь обжить и подготовить к обороне этот суровый клочок советской земли было не так-то просто. Например, артиллерийские орудия первоначально пришлось установить на совершенно голых местах — вокруг лишь скалы да ущелья. Но со временем вгрызлись и в камень, создали мощную оборону. И вдохновлял воинов в минуты трудностей их комиссар — Д. И. Еремин.
Когда начались боевые действия, Еремин не уходил с огневых позиций артиллеристов и минометчиков. Вместе с ними ел, спал, вел огонь по врагу, а в перерывах между боями разъяснял бойцам положение на огромном советско-германском фронте.
— Мы для фашистов — как нож в горле, — часто говорил артиллеристам комиссар. — Ведь на нашем участке они ни на шаг не переступили советской границы!
Фашистские стервятники то и дело бомбили огневые позиции артиллеристов. Но расчеты, воодушевляемые комиссаром полка, продолжали оставаться у орудий, метким огнем уничтожая транспорты врага, пытавшиеся пройти мимо Рыбачьего. А зенитчики сбивали и хваленые «юнкерсы». [160]
Запомнился нам и рассказ Букина об одном из командиров батарей — старшем лейтенанте Якове Скробове. Перед началом Великой Отечественной войны Скробов был помощником начальника штаба полка. Но штабная служба не очень-то прельщала старшего лейтенанта, и он обратился по команде с просьбой назначить его командиром артиллерийской батареи. Ему пошли навстречу. Вот тут-то со всей полнотой и раскрылся командирский талант Якова Скробова. Вверенная ему батарея отличилась в первом же бою с фашистами. А сейчас на ее счету несколько потопленных самоходных барж врага, буксир, уничтожено немало живой силы противника.
От Николая Букина мы узнали и о подвиге лейтенанта Ивана Лоскутова. Это он вместе с топографами Георгием Макаровым и Григорием Мехоношиным пробрался на одну из сопок в расположении врага и корректировал оттуда огонь наших батарей. Но гитлеровцы вскоре засекли местонахождение советских корректировщиков и решили взять их живьем. Тогда Лоскутов вызвал огонь батарей на себя. Обстрел сопки был настолько мощным и точным, что фашисты, потеряв несколько десятков своих солдат и офицеров, в панике отошли. Лейтенант же и его помощники каким-то чудом не только остались в живых, но и благополучно вышли к своим.
Как, наверное, догадался читатель, именно подвиг лейтенанта Лоскутова и был положен К. М. Симоновым в основу его поэмы «Сын артиллериста».
* * *
О многих других героях Рыбачьего рассказал нам замполитрука Букин. А затем мы попросили его почитать свои стихи. И он прочитал. Среди них были «Прощайте, скалистые горы», «Ой ты море, море». Последнее, кстати, уже публиковалось во флотской газете. Но вот прозвучало еще одно стихотворение — «Москва». Нашему ответственному секретарю И. М. Чистякову оно понравилось, и Иван Михайлович пообещал Букину:
— «Москву» мы обязательно напечатаем в нашей газете.
И действительно, в очередном номере «Часового Севера» это стихотворение было напечатано.
Следует сказать, что в это время мы как раз готовились выпустить сборник стихов армейских поэтов. Но именно — только готовились. Разговоров вокруг будущего сборника было много. Но вот дальше дело двигалось плохо. Многие [161] товарищи сомневались в возможностях нашей полиграфической базы. И вот тут-то... Вот тут-то Букин и преподнес нам «сюрприз», сказав, что они на Рыбачьем уже выпустили сборник стихов воинов-поэтов полуострова. Правда, очень небольшим тиражом, всего в двести экземпляров. Но ведь выпустили! И где?! На базе дивизионки, к тому же и плохо оборудованной! А мы...
Вскоре мне удалось достать один из экземпляров этого сборника. Назывался он «За честь Родины». В сборник вошли стихи пулеметчика А. Бордюговского, артиллеристов И. Свистунова и А. Черномыса, пограничника Г. Тиунова, связиста Д. Пегашова...
Сообщение Букина нас, образно выражаясь, подстегнуло. Скептики умолкли. Еще бы! Ведь если даже на базе дивизионки выпускают сборники стихов, то уж нам, армейским издателям, просто не к лицу сетовать на трудности.
И работа над сборником оживилась.
Вскоре Николай Букин получил от нас все, что требовалось для ритмичного выпуска газеты на полуострове Рыбачий, — печатную машину, шрифты, наборные кассы. Но все это имущество предстояло еще доставить к месту назначения. Проблема, прямо скажем, не из легких. Ведь в тот период никаких регулярных рейсов по морю не совершалось.
Но Николай не унывал. На нашей машине доставил все свое оборудование в порт. И — о счастье! — как раз готовился к отправке пароход «Шексна». Но согласится ли капитан взять на борт дополнительный груз? Вон ведь даже верхняя палуба парохода плотно уставлена какими-то ящиками, тюками...
Но я уже сам убедился, что для замполитрука Букина ничего невозможного нет. Вот и сейчас он легко взбежал по трапу, приблизился к стоявшему на мостике капитану, начал что-то ему доказывать, отчаянно жестикулируя. Капитан отрицательно качал головой, кивал на загруженную палубу. Но Букин не отступал, все что-то говорил, говорил... И капитан, почувствовалось, начал поддаваться на уговоры этого настырного замполитрука. Но в самый последний момент, когда вопрос, казалось бы, был уже утрясен, показал на какого-то морского командира, стоявшего у края причала.
И для Николая все началось сначала. Опять уговоры, отчаянная жестикуляция. И — победа! Мы догадались об этом по тому, как старший морской начальник энергично махнул рукой в сторону парохода и отвернулся. [162]
Букин, путаясь в длинных полах шинели, подбежал к нам и приказал бойцам из приданной ему команды немедленно грузить ящики на пароход.
И здесь добился своего! Ну что за пробивной парень!
Честно говоря, я даже завидовал таким его способностям.
Как мы вскоре узнали, Букин благополучно доставил свой груз на место и типография дивизионки начала работать в полную силу.
Ответственным секретарем «Часового Севера» в ту горячую пору был старший политрук И. М. Чистяков. Я, как сейчас, вижу его: среднего роста, подтянутый, всегда чисто выбритый, с белоснежным подворотничком.
Родился Иван Михайлович в селе Михайловское, что в Ярославской области. Учился в сельской школе, затем работал в сапожной мастерской. В 1928 году переехал в Ленинград. Здесь устроился на обувную фабрику, продолжил учебу в вечерней школе.
Затем — служба в армии, в кавалерийском полку. И опять учеба, но только теперь уже в школе младших командиров. По окончании стал командиром отделения, потом — помощником командира взвода.
Отслужив, вернулся в Ленинград. Поступил на завод. И одновременно — на курсы рабкоров. После их окончания был направлен в Мурманск, в областную газету «Полярная правда». Отсюда-то в 1939 году его вновь призвали в армию и назначили ответственным секретарем «Часового Севера».
Старшего политрука Чистякова отличали четкость и оперативность в работе, хотя внешне он мог показаться порой и медлительным. Объяснялось это тем, что Иван Михайлович, прежде чем принять какое-либо решение, тщательно обдумывал, всесторонне взвешивал его. И почти никогда не ошибался.
К материалам, поступавшим к нему из отделов, секретарь относился очень бережно. Сначала внимательно прочитывал их, а уже затем, если тот или иной материал действительно нуждался в доработке, карандашом редактировал первую страницу. И показывал ее корреспонденту, говоря:
— Вот так, мне думается, будет лучше. А вы как думаете? Согласны? Очень хорошо. Тогда дорабатывайте дальше сами. И помните: мысль нужно выражать короче, четче. Неуместные отступления, многословие распыляют внимание читателя. [163]
Иван Михайлович был, если так можно выразиться, поистине фанатично предан своему делу. И поскольку нам, полиграфистам, чаще всего приходилось сталкиваться именно с ним, мы едва ли не первые убедились, что старший политрук способный и довольно опытный журналист, в совершенстве знающий и полиграфическую базу, но самое главное — умеющий с уважением относиться к мнению других.
Чистяков обычно первым встречал корреспондентов, возвращавшихся с задания. И надо сказать, что те сами тянулись к нему, испытывали желание, прежде чем сесть отписываться, обязательно посоветоваться с секретарем.
А возвращались эти товарищи из войск возбужденные, с массой наиострейших впечатлений. Как же! Ведь они побывали на переднем крае, своими глазами наблюдали за героическими действиями бойцов и командиров, подчас и сами участвовали в боях. И получалось, что корреспонденты на первых порах буквально тонули в обилии собранного материала, горели желанием описать все и вся. Но, поговорив с Чистяковым, несколько охлаждали свой пыл: секретарь умело отбирал только то, что требовалось дать для газеты в первую очередь.
— На глобальность вы не очень-то замахивайтесь, — советовал он. — Людей, людей больше показывайте. Вот тут и эмоциональности не бойтесь, пишите так, как чувствуете, как хочется написать. Ошибетесь — поправим. — И, заканчивая разговор, обещал: — А я вот здесь отведу вам подвальчик строк на двести...
Да, старший политрук Чистяков любил во всем определенность. Он даже знал заранее, какие материалы следует напечатать как в очередном, так и в ближайших двух-трех» номерах газеты. Но никогда не спорил, если какую-либо статью требовалось заменить более свежей, отвечающей злобе дня.
Обычно, сдав в набор все материалы для текущего номера, Иван Михайлович заходил поочередно к начальникам отделов, интересовался, что они готовят назавтра. И, узнав, к примеру, что есть материал о героических действиях наших летчиков, сбивших в одном бою несколько самолетов противника, резонно замечал:
— Послушайте, а почему вы тянете с этим материалом? Срочно готовьте его в номер! А я уж постараюсь найти место. Кроме того, договорюсь с фотокорреспондентом, пусть сделает несколько портретных снимков отличившихся в бою. Что, корреспонденту требуется уточнить некоторые факты? [164]
Хорошо, машина будет, я договорюсь с начальником издательства...
И глядишь, под вечер очерк о героях-летчиках и даже снимки уже лежат у секретаря на столе. А назавтра этот умело поданный материал читают в войсках.
* * *
Как я уже говорил выше, в редакции «Часового Севера» не было недостатка в поэтах. И ответственный секретарь старший политрук И. М. Чистяков нередко просил кого-либо из них написать в номер стихи о снайперах, об отважных разведчиках, об отличившихся в боях стрелках или артиллеристах.
Чаще, чем к другим, Иван Михайлович обращался с подобными просьбами к Брониславу Кежуну. Потому что был уверен: этот поэт не подведет, сумеет дать для номера такие стихи, которые действительно украсят его.
Вполне понятно, что и мы, полиграфисты, старались каждую полосу, каждый номер оформить с выдумкой, как говорится, вложить в него всю душу. Хотя в этом вопросе встречалось и немало трудностей: не хватало шрифтов, очень ограничен был их выбор по кеглю и начертанию, мало имелось украшений и фигурных линеек. Но мы, несмотря ни на что, находили выход и из этого положения.
В разговорах с нами Иван Михайлович Чистяков не раз подчеркивал, что лицо газеты во многом зависит от труда полиграфистов, их добросовестного и нешаблонного отношения к порученному делу. Говорил, что полиграфист должен понимать и претворять в жизнь замысел журналиста. А однажды он предложил мне и Румбину:
— А давайте-ка будем проводить планерки с участием ваших работников. Как, согласны? Ведь нам, думается, есть о чем поговорить.
И такие планерки стали проводиться. Ответственный секретарь придавал им деловой, творческий характер, внимательно выслушивал и корреспондентов с начальниками отделов, и наборщиков, и печатников с верстальщиками.
На этих же планерках обсуждались и вышедшие за неделю номера. Обзор их делал обычно сам Чистяков, отмечая как хорошие по оформлению и качеству печати номера, так и те, которые можно было бы сделать гораздо лучше. После этого полиграфисты объясняли, почему названные номера получились серыми, невыразительными, высказывали свои претензии к секретариату, советовали, как ускорить выход газеты, улучшить ее оформление, качество клише. [165]
Помнится, на одной из таких планерок старший наборщик сержант Т. Седых вдруг заявил, что мы не в полной мере используем такой простой выделительный материал, как тонкие линейки.
— А ведь из них можно сделать немало интересного, — убежденно сказал он. — Например, из двух тонких получить оригинальную линейку новой конфигурации. Да и только ли! А если начать тонкую сочетать с фигурной? В общем, вариантов тут много.
Старший политрук Чистяков заинтересовался этим предложением. В тот же день пришел к нам в типографию. И втроем — он, я и старший наборщик сержант Седых — мы полдня корпели над верстаком, составляя различные сочетания линеек, намечая варианты их использования для украшения полос и выделения материала. И вскоре над рабочими столиками выпускающих, верстальщиков и самого ответственного секретаря редакции появились плакаты с образцами линеек, с описанием вариантов их использования при верстке.
И даже сейчас, по прошествии более четырех десятков лет, листая пожелтевшие страницы «Часового Севера», я снова и снова радуюсь и дивлюсь той поразительной смекалке, что помогала нам так броско оформлять полосы газеты.
Ох как много встреч на фронтовых путях-дорогах было у работников нашей редакции в ту лихую годину! И почти после каждой из них в частях и подразделениях оставались у нас добрые друзья. Многие потом заходили при случае в редакцию, начинали писать в газету. Об одной такой встрече мне хочется рассказать более подробно.
Ранней весной 1943 года разыгравшаяся совершенно неожиданно пурга застала меня в 92-м стрелковом полку 14-й дивизии, которая занимала оборону в районе, отстоящем от залива километров на пятьдесят. Хотя по календарю и была уже весна, но здесь, за Полярным кругом, о ней напоминало лишь появившееся после долгой ночи солнце. А так — зима зимой. Снегом переметены все тропы и дороги. Ни пройти ни проехать. А мне необходимо было вернуться в редакцию. Но как добраться до залива?
Долго думали, на чем же меня отправить. И решили — на оленьей упряжке. Тут же командир полка вызвал одного из своих бойцов — специалиста-проводника. Приказал готовить оленью упряжку.
Боец оказался совсем мальчишкой, лет восемнадцати, не старше. Но отрекомендовался мне солидно: [166]
— Кузьмин Егор...
И вот на упряжке (четыре оленя впереди, один, сменный, — сзади) мы едем с Егором меж заснеженных сопок в сторону залива.
Дорога всегда располагает к откровенности. И Егор тоже вскоре разговорился. Из его рассказа я узнал, что он местный, родом из поселка Воронье. Это небольшое саамское селение, расположенное в Ловозерском районе, на реке Воронья, почти у самого впадения в нее другой реки — Аунь. Знаменит поселок тем, что является одним из старейших саамских погостов. В нем имелись также начальная школа и акушерский пункт. Но это — до революции. А сейчас...
— Лишь при Советской власти наш народ и увидел настоящее счастье, — говорил мне Егор. — Взять хотя бы тот же поселок Воронье. До войны он похорошел, обзавелся своим кинотеатром, просторным и светлым клубом, библиотекой. А ведь до этого народ саами четыреста лет в глаза не видел печатной книги. А тут каждый день слышишь голос Москвы, вечерами ходишь в кино, библиотеку. В Вороньем у нас оленеводческий колхоз, «Доброволец» называется. Четыре тысячи оленей! И каких оленей! Красавцев!
Далее Егор рассказал, что пять лет он с отцом пас этих оленей. А также ловил рыбу, бил тюленей, пушного зверя...
За разговором время и километры летели быстро. И не заметили, как добрались до залива. Прощаясь, я посоветовал Егору написать в нашу газету заметку о том, как он защищает свою родную землю. Кузьмин пообещал. Правда, я не очень-то был уверен в том, что он выполнит свое обещание. Как-никак человек на войне, а тут бои, повседневный риск. До писанины ли?
Но Егор сдержал слово. Вскоре я с интересом читал в одном из номеров «Часового Севера» заметку «Нас три брата». И подписи под ней — ефрейторы Т. Яковлев, В. Антонов и Е. Кузьмин. И вспомнил: Егор называл эти первые две фамилии, Трифон Яковлев и Василий Антонов — его двоюродные братья.
Вот что сообщалось в той заметке: «Вместе со всем советским народом поднялись и саами на защиту своей жизни и свободы. Взяли в руки оружие и мы, трое двоюродных братьев.
В армию ушли в один и тот же день. Зачислили нас [167] автоматчиками опять же в одну роту. С тех пор и не разлучаемся.
В службе стараемся не отставать друг от друга. Присвоили, к примеру, Василию звание ефрейтора, стали добиваться этого же и мы с Трифоном. И теперь все трое — ефрейторы.
Трифон первым открыл свой личный боевой счет. Ну а разве гоже отставать от брата, да еще в таком деле! Вскоре и мы с Василием уничтожили по нескольку гитлеровцев...
Одновременно подали и заявления о вступлении в партию. Приняли нас кандидатами в члены ВКП(б) в один и тот же день.
Мы всюду вместе. Вместе трудились в колхозе, вместе защищаем плоды своего труда, свое родное село Воронье. Вместе дойдем и до логова фашистского зверя, добьем его, как, бывало, не раз добивали разъяренного медведя в его берлоге!»
Вот что это была за заметка. А потом... Потом я как-то потерял из виду Егора Кузьмина и его братьев. Но после войны решил узнать, как же сложилась дальнейшая судьба этих замечательных людей.
Обратился в Ловозерский районный военный комиссариат. И довольно быстро получил оттуда ответ, в котором сообщалось: «Действительно, до войны в селе Воронье проживали и работали в колхозе «Доброволец» три двоюродных брата: Василий Павлович Антонов, Трифон Александрович Яковлев и Егор Игнатьевич Кузьмин — все 1923 года рождения.
Первые двое, Антонов и Яковлев, 11 октября 1944 года погибли в районе реки Титовка, что на мурманском направлении. А третий брат, Егор Игнатьевич Кузьмин, жив. В настоящее время проживает в районном центре Ловозеро, улица Колхозная, дом 1, квартира 24. Работает бригадиром оленеводческой бригады в совхозе «Память Ленина».
По военно-учетным данным, ефрейтор запаса Е. И. Кузьмин имеет награды: медали «За отвагу», «За оборону советского Заполярья» и другие. 11 октября 1944 года был легко ранен в правую руку, а 23 марта 1945 года — в левую ногу. Ранение тяжелое.
По работе характеризуется только о положительной стороны. Является одним из опытнейших бригадиров. В 1973 году за достигнутые успехи в производстве награжден орденом Трудового Красного Знамени».
А вот что сообщил на мой другой запрос секретарь [168] парткома совхоза В. Н. Филиппов: «Более ста человек ушло из коллектива нашего совхоза на фронт в первые же дни Великой Отечественной войны. Хозяйство осталось на женщин и стариков. В транспортные отряды фронта совхоз также направил и большое количество оленей — главное свое богатство. С ними ушли и оленеводы.
Пришлось пережить немалые трудности. Не хватало рабочих рук. Но вот вернулись фронтовики — и сразу стало легче. До сих пор приходится удивляться их трудолюбию!
Небольшим оставалось наше хозяйство в годы войны. Всего лишь несколько тысяч оленей да 60 коров. Но когда на трудовой фронт вернулись фронтовики, дела пошли в гору. Настойчиво решая задачу увеличения оленьего поголовья, они своим личным примером ведут за собой остальных.
Одним из героев трудового фронта мы по праву считаем Кузьмина Егора Игнатьевича. Более двадцати лет он работает уже в оленеводстве. В настоящее время возглавляет 5-ю оленеводческую бригаду совхоза. Награжден за успехи орденом.
А успехи таковы. Поголовье оленей в совхозе увеличилось до 30 тысяч голов. Производство мяса составляет 5–6 тысяч центнеров в год. В хозяйстве имеется 500 голов крупного рогатого скота. Производство молока составляет 9,5 тысячи центнеров.
Большие задачи были поставлены перед коллективом совхоза и в десятой пятилетке. Это всемерное сохранение оленей, получение 75 телят на каждые 100 маток. Над решением этих задач и работает ваш однополчанин, член парткома совхоза, бригадир Кузьмин Егор Игнатьевич.
Мы глубоко благодарны ему за самоотверженный труд!»
Приятно слышать такие слова о человеке, с которым тебя породнила война.
* * *
Да, таковы были пути-дороги журналистов на войне. Завидные, я бы сказал, судьбы. [169]
Дата добавления: 2015-07-08; просмотров: 188 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Пути-дороги журналистов 3 страница | | | И оживают пожелтевшие страницы |