XIX века

Костюм буржуа — это надувательство, такое же, как надувательство идеализма.

Н. Зарудин

Необычайно сложную, многослой­ную и многоступенчатую систему образует общество XIX — начала XX века. Это определяется завершением великой ломки — сменой феодальной социально-экономической формации капиталистической. Эта ломка, значительно раньше начавшись в Европе, достигла России. Этой ломке предшествовали буржуазные революции в Голландии и Англии. Но главными были Французская буржуазная революция и наполеоновские войны, в результате которых феодализм в Европе был разгромлен, после чего наступило господство буржуазии.

В. И. Ленин писал, что французская революция «для буржуазии, для буржуазной демократии сделала столько, что все развитие всего цивилизованного человечества во всем XIX веке — все исходит от Великой французской революции, все ей обязано»*.

И хотя в этой главе речь пойдет преимущественно о России, о русских людях и их костюмах, игнорировать Францию невозможно, ибо не только модой, как это видно из слов Владимира Ильича, а и многим другим ей обязан весь XIX век.

В конце XVIII — начале XIX века, когда в Европе покончили с феодализмом, в России капиталистические отношения медленно проникали во все области хозяйства. Развивалась промышленность, развивались и крестьянские промыслы (особенно текстильные), такие, как павловский, ивановский, на базе которых формировались промышленное производство и промышленная буржуазия. Из крестьян вышли крупнейшие промышленники: Морозов, Прохоров, Гучков и другие. Уже в первой четверти XIX века значительное место занимает капиталистическая мануфактура. Важнейшим фактором, способствовавшим развитию капитализма, было расслоение крестьян, продолжавшееся по нарастающей до конца века. Рабочий класс до реформы состоял главным образом из оброчных крестьян. Развивалась торговля, развивались города, а с ними росло купечество. Городское управление (не столиц), как правило, находилось в руках купеческой верхушки, то есть той же буржуазии.

В пореформенный период много вчерашних крестьян уходили в города на заработки, становились рабочими и постепенно порывали связь с деревней, с ее бытом. При изучении костюма этого периода надо иметь в виду все эти обстоятельства. Тогда становится понятным, почему в России где, казалось бы, еще существует монархия, где так много помещиков, всевозможных титулованных «сиятельных» дворян, все большее место занимает костюм, который часто называют просто «городским». Но этот костюм, родившийся после Великой французской буржуазной революции, был и плодом ее идей, а в дальнейшем был окончательно приспособлен русской буржуазией к своим требованиям. Собственно об этом и повествует данная глава.

Конец XIX и начало XX века — это период важных поворотных событий в социально-экономическом и политическом развитии России. Он отмечен некоторой внешней стабильностью, а в конце века даже ростом промышленности, который казался «процветанием». Но В. И. Ленин, зная и постоянно анализируя состояние экономики, предсказал крах русскому империализму.

Если вспомнить лишь самые крупные события русской жизни XIX — начала XX века: Отечественную войну 1812 года, 14 декабря 1825 года, Крымскую (Восточную) войну 1853—1856 годов, крестьянскую реформу 1861 года и далее русско-японскую войну, буржуазно-демократическую революцию 1905—1907 годов и, наконец, первую мировую войну, станет ясно, что для нескольких поколений русских людей жизнь была насыщена чрезвычайно крупными и серьезным потрясениями.

В этих условиях складывалась и развивалась новая культура, новые стили в искусстве, которые не могли избежать общеевропейского влияния. Костюм же как существенна часть культуры отразил почти все процессы и катаклизм жизни.

По существу модам и костюмам XIX века надо посвятить специальную книгу. Здесь мы имеем возможность лишь обзорно, очень коротко перечислить наиболее характерные для каждого круга людей костюмы. Попробуем также по возможности раскрыть те линии их развития, которые обычно не выделялись в силу их вторичности, но реально существовавшие и которые могут представлять интерес для театра, для работы над театральным костюмом.

Хотя принято считать, что мужская мода XIX века развивалась очень медленно, на самом деле она изменялась, иногда заметно, иногда в мелочах, так же, как и женская, — через каждые 6—10 лет.

Выход буржуазии на господствующие позиции породил множество проблем. В России довольно долго дебатировался вопрос: одеваться по-русски или по-европейски? Отсюда увлечение по очереди (а иногда и одновременно) французскими костюмами, потом английскими, а на рубеже века кое-кто подражал богатым американцам. Тогда же очередная вспышка русофильства ввела в моду стилизацию под русский народный костюм.

Но все же, несмотря на сложности, постепенно определяются основные предметы одежды и костюм для каждого сословия. Все резче в костюме обозначается принадлежность к тому или иному классу. Но и внутри каждого класса в одежде острее проявляется деление на бедных и богатых.

Существенна разница между костюмами жителей двух столиц. Петербуржцы более сухие, официальные, строже соблюдают межсословные перегородки. Москвичи одеваются свободнее. Очевидна разница в костюмах жителей столичных и провинциальных городов. И все это несмотря на установившиеся международные формы одежды, несмотря на то, что к середине века, казалось бы, мужской костюм стандартизировался, несмотря на появление целой промышленности, производящей одежду, обувь, дополнения и украшения. Костюм, даже составленный из готовых модных вещей, продолжает оставаться внешней характеристикой человека, социальным знаком.

Праздничная и будничная, молодежная и стариковская, зимняя и летняя, богатая и бедная — это обычное разделение одежды. В нем не было непреодолимых жестких рамок. Есть же люди, которые кутаются летом, а другие, наоборот, зимой ходят в летней одежде. Есть молодящиеся старики и зеленые юнцы, старающиеся казаться зрелыми. Разные бывают метаморфозы с одеждой. Будучи новой, она часто считалась праздничной, поношенная становилась домашней. Конечно в любам состоянии, в любом составе костюм, одежда все равно несут в себе информацию. И чем больше трансформаций претерпит какая-нибудь шуба или брюки, переходя от одного владельца к другому, тем больше расскажут они любознательному зрителю. Это все естественная жизнь одежды.

Насильственная начинается тогда, когда люди, имеющие власть и средства, начинают искусственно обособляться, «возноситься над толпой».

Даже отдельные предметы одежды знатных людей, не только костюмы, отличались от одежды простого народа большим количеством и лучшим качеством, а, главное, они отличались вещами, просто не доступными другим, запрещенными законом. Запрещенными всему народу, кроме принадлежавших к привилегированным классам. В древние времена одним из сильнейших внешних проявлений исключительности было так называемое «видимое ничегонеделание». Вспомним, например, длинные до полу рукава древнерусских боярских одежд; футлярную одежду испанских грандов XVI века, огромные панье и парики в дореволюционной Франции XVIII века... и так до бесконечности.

Эта открытость художественного приема есть воплощение идеи правящего класса, родовой аристократии, что по самому своему происхождению она не должна заниматься грубым, с ее точки зрения, физическим трудом, а может буквально или фигурально жить и ходить «спустя рукава».

До Французской буржуазной революции 1789 года, а значит, почти до XIX века, социальная функция костюма проявлялась открыто: ее выражали через законы, в которых регламентировалось ношение тех или иных тканей, мехов или драгоценных камней и металлов для низших сословий. Как бы ни был богат русский ремесленник, он не смел надеть боярскую горлатную шапку.

Императрица Елизавета оставила нам яркие примеры подобных запрещений. Особым указом в 1745 году были введены правила, регламентирующие ношение тех или иных предметов.

Люди без чина вовсе не имели права носить ни шелка, ни бархат. Люди чиновные имели право покупать материю на платье для своих жен не дороже 2-х рублей за аршин. Только особам первых пяти классов разрешалось пользование шелковыми материалами по 4 рубля. Более дорогие материалы имела право носить одна Елизавета. Те, кто выписывал материи из-за границы, были обязаны заблаговременнозаявлять об этом начальнику царского гардероба, чтобы Елизавета могла отобрать для себя все те материалы, которые ей понравятся...

Только после того как императрица изменит прическу или покрой платья, придворные дамы имеют право пользоваться оставленной ею модой*.

А вот еще остатки таких порядков при Павле I:

«Поход против туалетов заполнил все годы царствования Павла... Ширина кружев, форма плерёз**, шляпы и чепцы — все это предписывалось царскими указами, и за отступление от норм виновных ждали суровые кары»*.

На этом в России узаконенная и широко объявляемая борьба за исключительность царского костюма и необычайность костюмов придворных кончилась**. Народу это было далеко не безразлично. Недаром в той же книге дальше читаем: «Утром 12 марта (11 марта убили Павла I. — К. Г.) все, как будто сговорились, появились на улицах именно в таких костюмах, таких прическах, какие строго воспрещались Павлом... Носи что хочешь. Свобода»!**.

Французы, которые, как известно, были законодателями мод, совершив революцию, также решили, что у них наступила свобода. И в самом деле: провозгласили Республику, самый популярный лозунг: «Свобода, равенство, братство!», о каких законах, ограничивающих свободу ношения тех или иных предметов, не было и речи, да и быть не могло. «Носи, что хочешь!» Какое-то время так и было, и об этом мы уже рассказывали. Но сравнительно быстро буржуазия осознает себя ведущей силой общества, захватывает власть и испытывает уже известную необходимость внешне обособиться, отмежеваться от толпы, как подобает правящему классу. Но старые методы не годятся. Качество ткани, количество драгоценностей или фасоны, демонстрирующие отвращение к работе, уже не могут теперь определять исключительность: им на смену пришли иные ценности, появился новый эстетический идеал. Деньги стали богом, но бог этот должен был оставаться невидимым. По крайней мере, на первых порах. Надо вспомнить, что буржуазия всегда — и тогда и те­перь — любит пропагандировать идею, что она класс трудящийся, что предприниматели сами работают. Именно из этого и родился идеал делового человека, или как позже его окрестили, «бизнесмена». Мужчина должен быть деятельным, собранным, физически крепким, очень мобильным, душевно ровным, оптимистом, с крепкой хваткой, без сантимен­тов. Еще не «акула капитализма», но уже ее эмбрион. Такому уже нельзя надеть кружевные манжеты и жабо. Он не хочет быть утонченным, он хочет быть энергичным (рис. 86 и далее). Это было положительным и прогрессивным явлением по сравнению с совершенно одряхлевшей и постепенно повсеместно угасавшей аристократической культурой.

Новые люди были способны задать и выдержать тот темп и ритм жизни, которые неумолимо диктовали законы развития общества, а темпы эти нарастали с головокружительной быстротой.

Мир жил в преддверии, в предчувствии потрясших его социальных и научно-технических перемен. За этими глобальными событиями на высоких красных каблуках, в пудовых париках не угонишься. Об этом говорил и Пушкин в «Евгении Онегине»:

Ловласов обветшала слава

Со славой красных каблуков

И величавых париков*.

Новое содержание жизни, новые идеи требовали своего внешнего выражения и, как всегда, костюму здесь принадлежало не последнее место.

Необходимо было отобрать из существующих и создать иные предметы одежды, которые отвечали бы динамике времени. Деловому человеку приходилось, особенно на первых порах, в любую погоду работать, ходить пешком, ездить верхом, в экипажах, плавать на самых разных судах. Это все предъявляло свои требования к одежде. Первое из них — рациональность. Костюм должен стать практичным, прочным, чтобы дольше служить; при всех превратностях оставаться пристойным, и обязательно должен быть дешевым. Но это значит — не из плохой, дешевой ткани, а, наоборот, из ткани лучших сортов. В конечном счете это окажется выгоднее. «Я не настолько богат, чтобы покупать дешевые вещи» — эта поговорка станет одной из самых популярных. Костюм должен нести идею самоутверждения, самоуважения, идею, что буржуа — хозяин жизни (рис. 88: 4, 5; рис. 93). И это было важнее всего. Но для этого было мало добротной крепкой ткани. Здесь очень важны были все элементы, составляющие костюм. Дорогой прочной тканью являлись и шелка, которые шли на камзолы и кафтаны отцов и дедов. Но они вызывали ненужные ассоциации и были, если так можно выразиться, слишком суетны.

К этому времени прославились своим отличным качеством английские шерстяные ткани и сукна, особенно окрашенные индиго**, таинственной краской, дающей глубокий благородный синий цвет. Да и привычку носить кожу и замшу тоже следовало позаимствовать у английской буржуазии. Английские хлопчатобумажные ткани и голландское льняное полотно шли на рубашки и другие части костюма. Металлические пуговицы без украшений, пряжки, на которые застегивались низки штанов, широкие кожаные пояса, — все это было строго, мужественно, ново. Все это должно было быть дорогим, очень дорогим, но в отличие от прежних времен дороговизна не должна была бросаться в глаза, оглушать. Она должна была исподволь постепенно проникать в сознание, как медленно действующий яд, и уже навсегда застревать в памяти окружающих как непременное качество буржуазного костюма.

Чем богаче был костюм, тем он был роскошнее, но роскошь эта едва уловима гла­зом — очень дорогие, темные гладкие ткани, изысканные линии кроя, высокое мастерство шитья. Но нет ли противоречия в утверждении, что новый костюм должен быть в первую очередь и главным образом рациональным, и описании его роскоши. Нет, все правильно. И даже слово «роскошь» упомянуто неслучайно. Ибо роскошь здесь как бы тайная. Ханжество, присущее всему образу жизни буржуазии, проявляется и здесь. И разве эта прячущаяся роскошь не есть социальный знак?

Если рассматривать главную, можно оказать, генеральную линию развития моды от Великой французской буржуазной революции до Великой Октябрьской революции, то совершенно четко прослеживается такая закономерность: мужская одежда развивается по линии все большей рациональности, деловитости, мобильности (рис. 86: 1—13). Это не исключает маленьких зигзагов моды, когда мелькают вещи непрактичные. Костюм же мужской, при всей рациональности предметов одежды, делается все изысканнее и дороже. И к концу XIX — началу XX века он вбирает в себя и отражает все главные изменения в социальной жизни, происшедшие за время его формирования, и уже не прячет роскошь. Напротив, изысканные вещи, огромный гардероб — предел мечтаний каждого, кто ищет путь в высшее общество. В первую очередь это видно из того количества предметов одежды, из их назначения и подбора их в костюмы, которые необходимо было иметь мужчине современному, активно участвующему во всех формах тогдашней общественной жизни.

В этом смысле представляет интерес даже простое перечисление тех групп костюмов, которые по существу были новыми*. Парадные — торжественные, торжественно-офи­циальные, ритуальные (рис. 87). Дневные — официальные, дорожные, визитные, прогулочные (рис. 88). Спортивные — автомобильные, для верховой езды, охоты, коньков, туризма, тенниса, плавания и других видов спорта (рис. 89). Домашние — интимные (пижамы, халаты, колпаки, мягкие туфли и т.п.) и полуинтимные (куртки, домашние брюки, шлафроки и т.п.) (рис. 90). Ведь это поистине гениальный выход — деление костюмов по назначению таким образом, что богатый человек по три-пять раз в день переодевается для того, чтобы «быть на уровне».

Как Барон из пьесы Горького «На дне». Он говорит, что всю жизнь только и делал, что переодевался и больше ничего даже не запомнил. Эта карикатура родилась на реальной основе. Костюм выполнял все противоречивые требования правящего класса — был одновременно удобным, дешевым, дорогим, элегантным, внешне простым и строгим и т.д. и т.п. А главное — он выполнял свою основную социальную функцию — показывал четко и ясно кто есть кто и ставил зримые неопровержимые разделительные межи между людьми разного общественного положения. А как великолепно срабатывало ханжество! Ни крестьянину, ни мелкому ремесленнику, ни рабочему, ни прислуге по закону не возбранялось надевать любой из этих костюмов. Пожалуйста, шейте себе фраки, спортивные костюмы, домашние и т.п. Более того, были специальные магазины готового платья, где все это можно было купить дешевле, и лавочки, где все это можно было взять напрокат. Но это было не по карману человеку даже со средним достатком. Чиновники, служащие средней руки брали фрак напрокат в самых крайних случаях. Часто один раз в жизни — на свадьбу.

Такая система «костюмировки» давала возможность практически безошибочно определять место человека в обществе. Отношение его к окружающим и окружающих к нему сразу определялось по той сигнальной системе, которую представлял собой костюм.

Костюм определял уровень и стиль общения. На первый взгляд наше утверждение однобоко. Конечно, не только костюм определял человека. Большую роль играло умение обращаться с предметами, в него входившими, манера поведения: как сесть во фраке, когда и как снять шляпу (и какую), когда, где, в каких перчатках появиться. Все имело значение, поскольку это касалось костюма — образа делового человека со средствами. Недаром тогда появилась поговорка: «Встречают по одежке, провожают по уму». Оказалось, что сословные перегородки стали значительно определеннее и прочнее, чем утвержденные законодательством в прошедших веках.

К сожалению, до нас не дошли в достаточном количестве какие-либо инструкции или подробные справочники на каждое десятилетие, в которых бы подробно перечислялись все предметы, входящие в «джентльменский набор» па все случаи жизни (остались, разумеется, подробные описания форменных одежд). Вся эта сложная и чрезвычайно важная для современников наука передавалась изустно от отца к сыну, отшлифовывалась в салонах.

Обучение культуре одежды в высших кругах начиналось «с младых ногтей», и все установленные в данном кругу правила ношения костюмов неукоснительно соблюдались как дома, так и в учебных заведениях и далее на протяжения всей жизни.

Все классики нашей литературы свидетельствуют об этом. Если к их авторитетным голосам присовокупить анализ портретов, модных и иных журналов, и не только художественных, то можно составить довольно точное представление о типичных для тех или иных обстоятельств или для той или иной среды костюмах.

Попробуем рассмотреть некоторые, наиболее интересные для современного театра крестьянские и городские костюмы.

Итак, настала пора свободы выбора костюмов для всех. Как это выглядело на самом деле? Рассматриваемый период не был однородным и в смысле костюма: некоторые изменения происходили, особенно заметные к концу века, после отмены крепостного права. Деревня, всегда цепко державшаяся за традицию, поначалу относилась к новым модам не только критически, но даже враждебно. Ограниченные средства, привычка сохранять лучшие костюмы на протяжении нескольких поколений, любовь к местным обычаям и особенностям костюмов (а слово «костюм» ведь в переводе и есть обычай!) — все это заставляло сторониться новшеств. Именно поэтому, возможно, XVIII век, а кое-где и начало XIX — это время формирования народных национальных костюмов. А народные национальные костюмы — это же праздничные костюмы, то есть самые дорогие, трудоемкие, наиболее полно отражавшие местные вкусы. Это костюмы, в которых как материальная, так и духовная ценность для крестьян слились. Крестьяне не могли эти прекрасные нарядные, рукотворные, действительно торжественные вещи заменить на во всех отношениях равноценные, модные. Не меньшую роль играло то обстоятельство, что привычный старинный повседневный крестьянский костюм до мелочей приспособлен был к работе, а праздничный — к отдыху и танцам. Он был удобен, гигиеничен, приспособлен для любой погоды (рис. 92). Если бы не горькая нужда, и у крестьянина было бы вдоволь традиционной одежды, очень может быть, что городской костюм даже в отдельных элементах не проник бы в деревню еще дольше.

Но с каждым годом развивалось и увеличивалось производство более доступных, чем домотканые, тканей и фурнитуры. Все больше появлялось конфекции — готовых вещей. Все больше односельчан приезжало из города в новых городских картузах, сорочках, жилетах или даже сюртуках и пальто (рис. 94; рис. 95: 2, 3). Возникало неизбежное любопытство, желание не отстать (социальная функция), показать себя «на уровне». Начинается медленное, но неуклонное внедрение в крестьянский костюм одного за другим предметов городского костюма. Но в деревне своя дифференциация, свои, социальные, если не законы, то правила. Деревенские мужчины, постоянно жившие в деревне и занимавшиеся крестьянским трудом, одевались иначе, чем те, которые уходили на отхожий промысел, или чем дворовые. Дворовые отличались от отпущенных на волю. Прислуга, жившая при господском доме в деревне, отличалась от таковой жившей при господах в городе. Начавшись в первой четверти XIX века, этот процесс продолжался до первой мировой войны.

Как и в древние времена — главная одежда крестьян — это рубаха навыпуск, штаны, кафтан нижний — поддевка и верхний — сибирка, чуйка, армяк и т.п. Пояс, шапка, лапти, валенки или сапоги. У деревенских хлеборобов эти предметы одежды внешне даже мало изменились за века. Единственно, что заметно изменилось — это обувь и с середины XVIII века — ткани. Об этом дошло до нас много бесценных свидетельств. Посмотрим, что говорят нам современники тех далеких лет и знатоки.

«У... Павлуши... тело приземистое... глядел он очень умно... Одеждой своей он щеголять не мог: вся она состояла из простой замашной рубахи да из заплатанных портов...»*.

Их товарищи из другой деревни тоже не могли похвастаться разнообразием одежд.

Мальчики из более крепких семей одеты получше.

«Его желтые... волосы торчали... из-под низенькой войлочной шапочки, которую он обеими руками... надвигал... на уши. На нем были новые лапти и онучи; толстая веревка, три раза перевитая вокруг стана, тщательно стягивала его опрятную черную свитку...»

«На нем была пестрая ситцевая рубаха с желтой каемкой. Небольшой новый армячок, надетый внакидку, чуть держался на его узеньких плечиках. На голубеньком поясе висел гребешок. Сапоги его с низкими голенищами были точно его сапоги — не отцовские...»* Чехов также неоднократно свидетельствовал, что их сверстники из бедных семей в городе одевались так же: например, кухаркин сын мог быть в ситцевой рубашке и с медным крестиком на груди. Такой же Ванька Жуков и другие мальчики.

Костюмы взрослых крестьян мало чем отличались от детских. Во взрослом костюме скорее могли встретиться вещи случайные — по случаю купленные или кем-нибудь подаренные.

«Я оглянулся и увидел мужика... запыленного, в рубашке, в лаптях, с плетеной котомкой и армяком за плечами»**. Такое описание можно встретить повсеместно. Но не надо думать, что этот костюм был однообразным. Рубахи из разных тканей могли быть разного цвета, порты тоже встречались гладкие или полосатые. Кафтаны по покрою также слегка варьировались. Они были всех цветов, как цвета натуральной шерсти, так и окрашенные, правда, окрашивались чаще в синий, но встречались черные, зеленые и даже красные. О разнообразии лаптей мы уже говорили в главе «Древнерусский костюм». К концу XIX — началу XX века начали встречаться жилеты и пиджаки, надетые на рубаху. А жилеты потому, вероятно, и были так любимы, что имели необыкновенно разнообразные покрои, фактуру и цвет, а также очень были удобны. Крестьяне, занимавшиеся отхожими промыслами, то есть бывавшие вне дома целыми сезонами, а то и годами, жившие в городах, усвоили этот костюм от мещан и купцов вместе с картузом, который очень пришелся по душе мужчинам города и деревни. Картузы постепенно почти вытеснили колпаки.

В деревне среди работающих мужчин мало была заметна возрастная разница в повседневных костюмах. Крестьянский мальчик начинал работать очень рано: уход за домашними животными, помощь взрослым в поле, сбор грибов, ягод, хвороста и т.д. приобщали ребят к жизни взрослых. Это вынуждало их одеваться по обстоятельствам и определяло их костюмы до старости. Человек в шестьдесят лет практически одевался как и тридцатилетний, если он еще работал. «...Стояли два мужика: один старик лет шестидесяти, другой — малый лет двадцати, оба в замашных заплатанных рубахах, на босу ногу и подпоясанные веревками»***.

Бедность не позволяла пренебрегать ни подаренными ношеными вещами, ни возможностью дешево купить что-либо на толкучке. Поэтому несколько неожиданные на первый взгляд сюртуки, пальто и другие «господские» вещи на самом деле закономерны. Отсюда же ношение летом старых зимних шапок и т.п.

В литературе почти постоянно при описании крестьянских одежд упоминается их изношенность. Иногда они «выцветшие», «полинявшие», иногда «заплатанные» и т.п. «Другой... в мухояровом заплатанном сюртучке и без шапки....»****.

«Мужичок в узкой изношенной свите, с огромной дырой на плече...»*****.

Но лучше всех у Некрасова:

Загорелые лица и руки,

Армячишка худой на плечах,

По котомке на спинах согнутых,

Крест па шее и кровь на ногах,

В самодельные лапти обутых...

В рассказе «Хорь и Калиныч» Тургенев объясняет, что не везде крестьяне одинаково сильно нуждались и плохо одевались. Были все же места, где одеты были несколько лучше: «Орловский мужик... ест плохо, носит лапти; калужский... по праздникам ходит в сапогах».*

Несмотря на бедность и малые возможности, социальная функция костюма просматривается очень четко. В том же рассказе приводится разговор, в котором зажиточный Хорь выражает свое пренебрежение бедному Калинычу.

«При этом слове Хорь подымал свою ногу и показывал... сапог, скроенный, вероятно, из мамонтовой кожи. «Эх, да ты разве наш брат!» — отвечал Калиныч»**. Один вид прочного сапога давал понять, что его владелец — человек обстоятельный, хозяйственный, особенно для Калиныча, у которого не было даже лаптей, но зато была артистическая душа. Как правило, крепостные, если они не были специалистами или барскими любимцами, представляли собой самую жалкую часть деревенских жителей.

В несколько лучшем положении повсеместно были вольноотпущенные.

«...На нем была... опрятная суконная чуйка... высокая остроконечная шапка...»***.

«Один... в темно-зеленом опрятном кафтане и пуховом картузе...»****.

Интересно, что в обоих случаях автор отмечает опрятность вольноотпущенных крестьян, которая, как правило, есть следствие чувства собственного достоинства, подавленного у крепостных.

Многие крестьяне занимались самыми разными промыслами, ремеслами и т.п. Среди них были люди, стремившиеся сделать карьеру или деньги, некоторые хотели и того и другого, но немало было и «свободных художников».

Тургенев и другие классики всегда подмечали их, любили и сохранили для нас не только все их человеческое обаяние, но и их костюмы. Очень живописны охотники, певцы, художники и другие яркие личности, встречавшиеся среди крепостных и вольноотпущенных. Часто они были одержимы страстью к своему делу до полного забвения своей наружности. Некоторые же, наоборот, очень о ней заботились, завоевывая уважение односельчан или клиентов.

«...выбежала... собака и вслед за ней появился человек... в синем сильно потертом сюртуке, желтоватом жилете, панталонах цвета гри-де-лень... наскоро засунутых в дырявые сапоги, с красным платком на шее и одноствольным ружьем за плечами»*****. «Этот человек ходил и зиму и лето в желтоватом нанковом кафтане немецкого покроя, но подпоясывался кушаком; носил синие шаровары и шапку со смушком подаренную ему в веселый час разорившимся помещиком. К кушаку привязывались два мешка, один спереди, искусно перекрученный на две половины для пороху и для дроби другой сзади для дичи»******.

К таким же свободным художникам и философам относились мельники, пасечники и другие, жившие в уединении, близко к природе. Мельники почти всегда принадлежали к зажиточным крестьянам. Их костюм не выходил за рамки традиционного. Пасечники, как и мельники, были людьми романтическими. Они часто ходили в светлой, а то и в белой опрятной одежде.

В дальний путь пешком (а в те времена пеший переход на целый день пути считался обыкновенным) одевались тщательно, сообразуясь со временем года и характером дороги. Брали с собой запасные онучи, лапти. Надевали, либо брали с собой, верхнюю одежду — армяк, зипун или другой кафтан, но чаще свободные балахоны. Все очень ладно пригоняли. Подпоясавшись, резко поднимали руки и вытягивали из-под кушака кафтан, образуя напуск для того, чтобы рукам, было свободно. Сзади на спину прилаживали котомку из мешковины, бересты или сурового полотна. К кушаку подвешивали все необходимое: нож, огниво, запасные лапти (сзади) и т.п.

В театре классическим образом крестьянина-странника стал Лука из пьесы А. М. Горь­кого «На дне».

Крестьянская интеллигенция — художники, артисты, поэты и т.п. одевались чаще всего на городской манер, особенно те, кто учился в городе, а тем более в Университете или Академии художеств.

Особую группу составляло крестьянское начальство — старосты, бурмистры и т.п. Они одевались по-крестьянски, но всячески качеством своего костюма, подбором предметов одежды подчеркивали свое положение. Яркий портрет деревенского старосты оставил нам поэт И. С. Никитин:

...Староста идет...

Борода-то черная...

Пузо перевязан

Красным кушаком,

Плечи позатянуты

Синим кафтаном,

Палкой подпирается,

Бровью не ведет;

В сапоги-то новые

Мера ржи войдет*.

А вот и деревня и должность другая, и пишет о ней Тургенев, а портрет очень похож: «Явился бурмистр. На нем был синий армяк, подпоясанный красным кушаком»**. В известном смысле такой костюм можно назвать официальным. Его носили многие должностные лица, прислуга и зажиточные крестьяне до и довольно долго после реформы 1861 года.

Очень яркий образ такого русского крестьянина рисует М. Е. Салтыков-Щедрин: «Входит высокий и статный мужик в синем суконном армяке, подпоясанном красным кушаком. Это в полном смысле слова, русский молодец, с веселыми глазами, румяным лицом, обрамленным русыми волосами и шелковистой бородой»***.

Костюмы прислуги зависели от барина — его фантазии и его отношения к людям. Более устойчивыми традиционными были парадные костюмы кучеров и лакеев, хотя и в них присутствовал порой элемент случайности. Иногда они носили шинели с галунами, но чаще синие армяки и низкие бараньи шапки, по талии подпоясывались ремнем. Речь идет о кучерах из не самых богатых домов, где нет парадной кучерской формы, и одеты они ближе к крестьянам с некоторым достатком.

Думается, что синий кафтан с красным поясом был принят повсеместно и считался признаком если не зажиточности, то хорошего хозяина. Армяки и другие верхние одежды, окрашенные в синий цвет, издревле были любимы крестьянами. Выцветая на солнце или будучи просто плохо прокрашенными, они иногда оказывались голубыми.

В городе среди прислуги кучер являлся заметным лицом. Всем нам с детства запомнились описания толстых кучеров, с важностью восседавших на козлах. Действительно, сытый, хорошо одетый кучер являлся, в некотором роде, вывеской дома. Обычно в костюм кучера входили: рубаха, порты цветные, гладкие или полосатые; шерстяной или суконный кафтан, чаще всего синий, но мог быть коричневый, зеленый, оливковый, красный. Длина кафтанов до икр. Полы цельнокроеные. Спина отрезная. По линии талии юбка заложена в глубокие складки. Воротник — чаще всего небольшая стойка, хотя его могло не быть совсем. Рукава прямые, по всей длине несколько расширенные. Окат немного присобран. Летний кафтан по вороту, полам и подолу мог обшиваться тесьмой или галуном. Зимний ставили на мех и обшивали меховой лентой. Кафтан высоко, почти под мышками подпоясывали широким тканым шерстяным, реже шелковым, кушаком. Самыми любимыми были красные кушаки, но встречались и других цветов, а также полосатые, клетчатые или с геометрическим орнаментом. За кушак затыкались кожаные рукавицы, подвешивался кисет, огниво, нож; на ногах — сапоги, зимою в мороз — валенки. На голове летом шляпа, отделанная по полям галуном или шнуром. Вокруг тульи лента или шнур с кистями. За ленту или шнур иногда затыкались павлиньи перья. Нередко встречался колпак, напоминающий польскую конфедератку своей четырехугольной тульей (рис. 91: 5; рис. 95: 1). По низу шла меховая опушка.

Не меньшее значение имел внешний вид той прислуги, которая в доме больше всего попадалась на глаза посторонним. Большую часть такой прислуги составляли лакеи. В провинции костюмы лакеев были часто случайными. Но и в столицах однообразия не было: от деревенских рубах и портов (рис. 92: 1а, 2), до фраков с белыми перчатками и специальных раззолоченных ливрей, сделанных по образцу костюмов XVIII века (рис. 91: 1, 2)*. Как правило, в деревне и городе лакейский костюм вызывал интерес постольку, поскольку мог поддержать или, напротив, подорвать господский престиж. Поэтому нередко в литературе мы встречаем описание того, как перед приездом гостей лакеям выдавались приличные костюмы, сапоги и белые перчатки. Иногда только одни перчатки. Бывали и такие курьезы, когда единственная пара сапог стояла у дверей в господские покои. Лакеи и другая мужская прислуга ходили босиком, когда же надо было показаться на глаза барину или барыне, а тем более гостю, влезали в эти безразмерные сапоги и, сделав все необходимое, снимали их и опять ставили у двери. Повседневный костюм лакеев представлял собой причудливую смесь своих собственных одежд и барских даров.

«Ходил он в деревне по будням в широком синем затрапезном сюртуке, в серых нанковых штанах и в туфлях на босу ногу. Но по праздникам надевал синюю суконную пару и выростковые сапоги...»**. «Мужская прислуга, в синих суконных сюртуках, с белыми платками на шеях... два лакея в ливреях стоят...»***. «Лакеи тоже... стояли молча... один из них... в длинном замасленном сюртуке и в белых воротничках...»**** «...Человек... завитый и намасленный, должно быть камердинер... он носил жилет с бронзовыми пуговицами, галстук лилового цвета...»*****. «Людей у Мардария Аполлоныча множество, и все они одеты по-старинному: в длинные синие кафтаны с высокими воротниками, панталоны мутного колорита и коротенькие желтоватые жилеты»*. Последний рассказ относится к середине века, но помещик одевает прислугу не по современной моде, а как это делали в хороших домах в начале века. Об этом говорят и высокие воротники, которые давно вышли из моды, и «желтоватые жилеты».

Тургенев, как всегда, точен. Жилеты в начале XIX века были модны сильно укороченные и белого цвета. Ясно, что желтоватыми они стали от времени, а величиной были очень малы. Всем нам хорошо знаком знаменитый чичиковский Петрушка — «малый лет тридцати, в просторном подержанном сюртуке, как видно с барского плеча». В хорошем доме о лакеях заботились больше: «Старый слуга, в сером фраке и башмаках, прошел... не стуча каблуками...»** По праздникам надевали белые перчатки. Не правда ли, эти лакеи очень напоминают старика Фирса из «Вишневого сада» А. П. Чехова? Многие богатые люди, и дворяне и, особенно, купцы одевали прислугу «по-русски». То есть в народный костюм, либо в придуманный, стилизованный под народный. Особенно модно это стало в конце XIX века и продержалось до первой мировой войны. Вероятно, это как-то перекликается с русофильством, охватившим тогда очень многих даже передовых людей. Их антиподами были западники. Одним из проявлений западничества была англомания. Она достигла своего апогея к началу нашего столетия. Поэтому многие дворяне, купцы и даже разбогатевшие мещане устраивали свои хозяйства и быт не только на французский и русский манер, но еще и на английский.

Пушкин не раз с юмором писал об этом. Да почти все классики не обошли этой темы.

Естественно, что костюм отразил это явление, начиная с костюмов прислуги (рис. 91:1, 2, 4).

«...Люди одеты по-английски... Когда появится перед вами завитой камердинер в голубой ливрее с гербовыми пуговицами... Два камердинера в чистых белых перчатках...»*** и т. д.

Такие ливреи, хотя и помещались в XIX веке в модных журналах, на самом деле представляли собой не что иное как реминисценцию английского буржуазного костюма рубежа XVIII—XIX веков. Они состояли из небольшого, по объему фрака, к которому в данном случае прибавлялся аксельбант****, белого жилета и штанов-кюлотов. На ногах светлые, чаще всего белые, чулки и туфли на небольших каблуках с пряжками на подъеме. На руках белые перчатки. Иногда фрак обшивался тесьмой или галуном. На кюлотах могли быть лампасы из тесьмы или галуна. Такими же раззолоченными были ливреи выездных лакеев в богатых домах: «На козлах, рядом с кучером, — выездной лакей с баками, в цилиндре с позументом и в ливрее с большими светлыми пуговицами. А сзади кареты, на запятках, стояли два бритых лакея в длинных ливреях, тоже в цилиндрах и с галунами»*****. Гиляровский описывал эту сцену в начале XX века, а в XIX к такому костюму на ноги надевали белые высокие гетры на пуговицах, плащ или пальто, тоже обшитое галунами. Количество галуна зависело от положения хозяев. На головах почти до конца века можно было встретить парики с косичками и шляпы дву- и треуголки (рис. 77 — 79). Ливреи шились обычно из сукна, реже из бархата. Цвет зависел от желания хозяев, и потому бывали любые цвета.

К концу века ливрея во многих случаях сменилась просто фрачным костюмом или представляла из себя модернизированный костюм из курц-фрака (фрак без фалд) и брюк навыпуск. На голове фуражка, напоминающая жокейку, или цилиндр.

Ливрею носили также швейцары. В швейцары брали красивых крупных людей, и в праздники, а иногда и в будни они встречали гостей в ливрее, треуголке, с портупеей через плечо и булавой в руках (рис. 91:6). К концу века костюм швейцара в частных домах стал проще. Обычно это был сюртук или куртка, обшитые узким галуном, с брюками навыпуск и с фуражкой на голове.

К прислуге, которая демонстрируется гостям, относились псари и егеря. Охота, если позволяли средства, обставлялась пышно. Это был красивый ритуал, где требовались яркие костюмы. «Соберутся псари на дворе в красных кафтанах с галунами и в трубы протрубят... а главный ловчий шапку с головы снимает и поводья в шапке подает»*.

Специальные куртки и традиционные высокие белые колпаки носили повара. Они могли выглядеть щеголями в белоснежной накрахмаленной одежде, священнодействуя в кухне или выходя к гостям по вызову. Однако встречается много описаний поваров в засаленном фартуке, рваной куртке или мятом колпаке.

К концу века прислуга, как впрочем и многие крестьяне, все больше приближаются по внешнему виду к городскому населению. В первую очередь к мещанам, а уже во вторую — к купцам. Некоторые это делали в силу обстоятельств, а другие хотели походить хоть внешне на стоявших повыше на социальной лестнице горожан, тем более, что в городе костюм и в самом деле был очень важен.

Мещане по своему быту с одной (беднейшей) стороны были близки к крестьянам, а с другой — примыкали к купцам или даже небогатым дворянам. Соответственно же разнообразен был и костюм: и крестьянский с элементами городского, и городской с элементами крестьянского.

Чтобы стать настоящим горожанином, нужен был костюм, который описывает великий знаток таких предметов Н. С. Лесков устами своей «Воительницы»: «В пальте, в фуражке, это в калошах, ну, одно слово, барин!»**. И несколько серьезнее подобное описание у А. П. Чехова: «На нем суконное пальто с желтыми костяными пуговицами, синие брюки навыпуск и солидные калоши...» (А. П. Чехов. «Панихида»). Первым и главным отличием называется пальто, затем брюки навыпуск и, наконец, новинка, роскошь, сначала доступная только городским, — калоши. Резиновые калоши очень долго оставались любимым предметом одежды мещан, мастеровых, рабочих. В костюм мещан в конце XIX — начале XX века влился и прочно удержался жилет, а затем пиджак. С пиджачным костюмом кое-кто носил косоворотки, а некоторые — городскую сорочку с галстуком.

Существовала еще такая социальная категория, как всевозможные барышники, перекупщики лошадей, ямщики, извозчики и т.д. Они также резко делились на зажиточных и бедных. Костюмы барышников, мелких коннозаводчиков и перекупщиков в провинции — в основном крестьянские, а в городе больше мещанские или даже купеческие. В отдельных случаях возможно подражание людям из высшего общества.

Специфическими были костюмы ямщиков и городских извозчиков, что было вызвано особенностями их труда.

«Ямщик сидит на облучке, в тулупе, в красном кушаке...». У ямщиков встречались цветные рубахи — синие, желтые, красные, ситцевые набивные с контрастными по цвету ластовицами: они были менее маркими, чем просто холщовые, а тем более отбеленные, и более веселыми. Во время работы ямщики не надевали стесняющих движения жилетов, не надевали и жестких куртузов (разве что в отдельных случаях). Обычно поверх рубахи летом ничего не надевалось, кроме кушака, иногда ночью — легкий кафтан. Зимой — полушубок белый, а чаще черный, туго подпоясанный кушаком или ремнем. В дальнюю дорогу в большие морозы поверх всего — тулуп. На голове летом — колпак, который можно при ветре натянуть на уши, зимой — тот же, но утепленный колпак или треух (рис. 92: 2, 5). Ямщики-щеголи, как, впрочем, и кучера, носили шляпы с павлиньими перьями. Многие крестьяне становились извозчиками. Ломовики или грузовые извозчики сами же часто были и грузчиками, поэтому костюм их, по существу рабочий, был наиболее простым. Но и те извозчики, которые возили пассажиров (легковой транспорт), делились на «оседлых» и «кочевников». Имеющие возможность заплатить налог за официальную стоянку, считались среди извозчиков аристократами. Но и они делились на лихачей и парных. У первых — самые лучшие лошади, экипажи на дутых шинах и, соответственно, самые добротные и нарядные костюмы, похожие несколько на костюмы кучеров. Они и родились от богатых кучерских дореформенных костюмов. «Сытые, всвоих нелепых воланах* дорогого сукна, подпоясанные шитымишелковыми поясами, лихачи смотрят гордо... Воланы явились в те забытые времена, когда сердитыйбарин бил кулаком и пинал ногами в спину своего крепостного кучера»**.

Тогда волан, до уродства набитый ватой, спасал кучера от увечья и уцелел теперь... Почти наравне с ними на социальной лестнице парные извозчики. Те и другие носят традиционные синие кафтаны-армяки или сибирки. Под них иногда поддевают кожаные жилеты, которые любили и зажиточные крестьяне. Кафтаны подпоясывают яркими, чаще все же красными кушаками. Высокие колпаки из обычного или лакированного войлока, а также из плиса с четырехугольной тульей и меховой оторочкой. Летом надевали шляпы с полями и расширяющейся кверху тульей. На спине с правой стороны прикреплялся номер.

Беднейшие крестьяне, отправлявшиеся в извоз, чтобы свести концы с концами, не были в состоянии платить налог и становились париями, которых гоняла полиция в самые невыгодные места на окраинах. Здесь одежда — старенькие рваные армяки да войлочные колпаки. Летом можно в лаптях или поношенных сапогах, а зимой — в валенках. Именно такого старика-извозчика описал Вл. Гиляровский в книге «Москва и москвичи»: «...Старик в армяке, подпоясанном обрывками вылинявшей вожжи, в рыжей овчинной шапке, из которой султаном торчит кусок пакли»***.

Русское купечество еще в XVI—XVII веках стало заметно богатеть и приобретать все большее влияние в обществе. Как уже было сказано выше, к XIXвеку, и особенно к концу века, его могущество достигло своего расцвета. В «Вишневом саде» Чехова отражен именно этот процесс вытеснения дворян с ключевых позиций в государстве, а образ купца Лопахина стал символом купечества рубежа веков. В нем слились предприимчивость без излишней щепетильности и в то же время интеллигентность. Уже с давних времен наиболее передовая часть этого нового класса обладала большим весом в государстве не только потому, что владела огромными денежными средствами, но и потому, что была умна, деловита и образованна. Многие богатые купцы по мировоззрению и быту были близки к дворянам. Среднее купечество было очень близко к мещанству. Бедные же или начинающие — в большинстве жили почти так же, как зажиточные крестьяне. Все это отразилось на их костюмах.

Нет сомнения, что купеческий костюм заслуживает подробного исследования, так как по нему можно было бы проследить интересные демографические процессы. Но тема и объем данной книги заставляют нас дать беглый обзор, который может лишь указать художникам и закройщикам направление, поиска.

Попадая на житье в город, купцы — выходцы из крестьян — на протяжении одного-двух поколений продолжали носить крестьянскую одежду. Но так как в их костюм одна за другой вклиниваются городские одежды и другие элементы городского костюма, их облик приобретает некоторую эклектичность. Прежде всего в их костюме (как, впрочем, и в костюмах некоторых зажиточных крестьян) появляются картузы, жилеты, калоши и часы карманные с золотой цепочкой, пересекающей поперек живот.

Следующим этапом было превращение крестьянского кафтана в сюртук. Именно не замена, а превращение, так как купеческий сюртук не случайно иногда именовался купеческим кафтаном. Крой его в таких случаях дополнялся на манер кафтана припуском на сборки к спинке юбки. Затем вместо полушубка появлялась шуба на хорьках с куньим, а то и бобровым воротникам. Но в следующем поколении нередко костюм становился полностью городским и даже весьма модным. Правда, вошедшие в моду к концу XIX века пиджаки пожилые купцы так в основном и не приняли. Молодые, напротив, стали охотно носить. Поэтому на рубеже веков пиджак и у купцов потеснил сюртук и кафтан.

Эта схема превращения деревенского костюма в городской, конечно, не была обязательной. Случалось, что молодой купец, начинающий дело, сразу же решался одеться как можно лучше и по последней моде, чтобы легче войти в нужные круги. Таким был Лазарь Елизарыч Подхалюзин из пьесы А. Н. Островского «Свои люди — сочтемся!». Обольщая Липочку, он обещал сшить себе фрак. «А там и русское именитое купечество, только что сменившее родительские сибирки и сапоги бутылками на смокинги и визитки...»—писал Гиляровский*. Молодые же сынки богатых купцов иногда одевались лучше сыновей иных сановников. Во всяком случае дороже и по самому последнему слову моды. Правда, часто, постарев и обретя прочное положение, купцы возвращались к дедовским обычаям и костюмам.

Многие купцы всю жизнь носили смесь крестьянских одежд с городскими и, как ни.странно, они довольно гармо­нично уживались рядом. Примером такого костюма может быть описание богатейшего купца и в то же время страстного библиофила, собирателя древних книг и рукописей А. И. Хлудова, данное В. Гиляровским: «Он ходил обыкновенно в высоких сапогах, длинном черном сюртуке и всегда в цилиндре»*.

Сюртук — типичная городская одежда, но к нему обычно не полагалось носить сапоги. Сапоги к сюртуку надевали только для верховой езды с рейтузами. Да и длина сюртука упоминается не случайно: купцы, не взирая на моду, носили длинные сюртуки до икр, как делались верхние крестьянские кафтаны. Кстати, кафтаны они могли подбить драгоценными мехами и сшить вместо овчинного котиковый полушубок.

Особую группу составляли купцы-интеллигенты или как их еще называли — купцы-аристократы. Таковы были известные меценаты — знатоки искусства — Павел Михайлович и Сергей Михайлович Третьяковы, Савва Иванович Мамонтов, Алексей Александрович Бахрушин и др. Они одевались по-европейски или по-дворянски, что в некоторых случаях было одно и то же (рис. 93: 6).

В конце века в среде купцов так же, как и в других сословиях, вспыхнула мода на все русское. И снова появились поддевки, армяки, косоворотки а т.п., только шились они теперь из самых дорогих тканей, часто привозных.

Но независимо от того, был богатый купец (это не отно­сится к купеческой аристократии) западником или поклонником всего русского, одевался ли он из соображений экономии в магазине готового платья или шил у лучшего портного, всегда в его костюме были черты излишеств. Золотая цепь с брелоками от часов, да и сами часы были самые массивные, какие только были допустимы, булавки для галстука и перстни усыпаны бриллиантами, изобилие дорогих мехов, бесценные шапки из соболей или серебристых бобров, трости из кипарисового, черного или других экзотических сортов дерева с очень дорогими набалдашниками из слоновой кости, рога, а иногда также с полудрагоценными или с драгоценными камнями,— все это выглядело более дорого, массивно, а поэтому и более заметно, чем было установлено правилами хорошего тона. Сказывалось отсутствие воспитания, характерное для нуворишей, жажда продемонстрировать свои возможности. Это и стало социальным знаком купечества даже в большей степени, чем несоответствие цилиндра сапогам. Но этому купеческому «знай наших!», выраженному языком костюма, почти всегда можно было отличить купца от представителей других сословий. В начале века среди купцов преобладали крестьянские прически — в кружок или с под­стриженными спереди челками. К началу XX века пожилые купцы сохраняли эту традицию, а молодые стриглись по новой моде. Бороду они носили и холили как признак муже­ственности.

К концу века постепенно сгладилась разница между, кос­тюмами петербургских и московских купцов. Да и провинциальное купечество меньше стало отличаться от столичного. Это объясняется широким распространением готовых изделий, растущей рекламой, в которую входили модные журналы, готовые выкройки и т.п. А главное — появление нового типа купца — купца-промышленника, нередко имевшего высшее образование, знающего иностранные языки и побывавшего не только во многих городах России, но и за границей. Такой купец с усилившимся его влиянием на все стороны государственной жизни собственно и становился тем идеальным «деловым человеком» XIX века, на которого во многих своих аспектах ориентировалась мода. Более того, именно это новое промышленное купечество, ставшее деловыми людьми, в Европе создавало моду, а в России существенно влияло на нее.

Дата добавления: 2015-07-08