Что Говорит человеконенавистник

Увидав, как Гуинплен скрылся за дверью Саутворкской тюрьмы, Урсус,

растерявшись, так и замер в закоулке, откуда он наблюдал за всем

происходившим. В ушах у него еще долго раздавались скрип замков и лязг

засовов, похожие на радостный визг тюрьмы, поглотившей еще одного

несчастного. Он ждал. Чего? Он высматривал. Что? Эти неумолимые двери,

однажды замкнувшись, распахиваются уже не скоро; они кажутся окаменевшими,

навсегда застывшими неподвижно во мраке и с трудом поворачиваются на своих

петлях, в особенности когда надо кого-нибудь выпустить; войти - можно,

выйти - дело другое. Урсус знал это. Но человек так устроен, что он ждет

иногда помимо своей воли, даже зная, что ждать уже нечего. Чувства,

толкающие нас на какие-нибудь действия, продолжают проявляться вовне, как

бы в силу инерции, даже тогда, когда предмета, на который они были

направлены, уже нет, и заставляют нас еще в течение какого-то времени

стремиться к исчезнувшей цели. Бесполезное ожидание, бессмысленное

стояние, потеря времени, когда внимание приковано к предмету, уже

скрывшемуся из виду, - все это каждому не раз приходилось переживать.

Продолжаешь чего-то выжидать с безотчетным упорством. Сам не знаешь

почему, но остаешься на том же месте. То, что было начато сознательно,

продолжаешь по какой-то инерции. Такое упорство истощает и приводит к

упадку сил. Хотя Урсус во многом отличался от других людей, однако и он

все еще стоял как вкопанный: он погрузился в состояние настороженного

раздумья, охватывающего нас перед лицом огромного события, перед которым

мы бессильны. Он смотрел на черные стены - то на низкую, то на высокую,

смотрел на калитку, на прибитую над нею виселичную лестницу, на ворота,

над которыми красовалось изображение черепа; он был как бы зажат в тиски

между тюрьмой и кладбищем. В этой пустынной улице, которую все старались

обойти, было так мало прохожих, что Урсуса никто не замечал.

Наконец он вышел из своего закоулка - из каменной ниши, где стоял на

карауле, и медленно поплелся назад. Уже вечерело, - так долго он пробыл

здесь. Он то и дело оборачивался и смотрел на страшную калитку, за которой

скрылся Гуинплен. Взгляд у него был тупой и застывший. Он добрел до конца

переулка, повернул за угол, прошел один переулок, потом другой, смутно

припоминая дорогу, которая несколько часов тому назад привела его сюда. Он

то и дело оглядывался, как будто мог увидать тюремную калитку, хотя улица,

где находилась тюрьма, осталась далеко позади. Мало-помалу он приближался

к Таринзофилду. Переулки, прилегавшие к ярмарочной площади, представляли

собой пустынные тропинки между оградами садов. Он шел, согнувшись, вдоль

изгородей и рвов. Но вдруг он остановился и воскликнул:

- Тем лучше!

Тут он дважды хлопнул себя по лбу и по бедрам - жест, свидетельствующий

о том, что человек понял, наконец, в чем дело.

Он продолжал идти, то бормоча себе под нос, то повышая голос:

- Отлично! Ах, негодяй! Разбойник! Шалопай! Бездельник! Бунтовщик!

Конечно, он мятежник! И я укрывал у себя мятежника. Ну, теперь я избавился

от него. Он осрамил нас. Его упекли на каторгу! И поделом! На то и законы.

Ах, неблагодарный! А я-то воспитывал его! Вот и старайся тут! Кто тянул

его за язык? Туда же, рассуждать! Совать нос в государственные дела!

Скажите пожалуйста! У самого в кармане ломаный грош, а он разглагольствует

о налогах, обо всем, что нисколько его не касается! Позволять себе

высказывать суждения о пенни! Глумиться над королевской медной монетой!

Оскорблять ее величество! Разве фартинг не то же самое, что королева? На

нем ее изображение, черт возьми, ее священное изображение! Есть у нас

королева или нет? Ну, так изволь уважать ее позеленевшие медяки. В

государстве все связано одно с другим. Это надо зарубить себе на носу.

Я-то пожил на свете. Я знаю жизнь. Мне, пожалуй, скажут: вы, значит,

отрекаетесь от политики? Ну, разумеется. Политика, друзья мои, интересует

меня, как прошлогодний снег. Однажды меня ударил тростью один баронет. Я

сказал себе: "Довольно с меня, теперь я понял, что такое политика".

Королева отбирает у народа последний грош, и народ ее благодарит. Нет

ничего проще. Остальное касается лордов. Их сиятельств, вельмож духовных и

светских. А Гуинплена под замок! А Гуинплена на галеры! Так и надо, это

справедливо. Это вполне резонно, великолепно, заслуженно и законно. Сам

виноват. Не болтай лишнего. Что ты - лорд, что ли, дурак этакий?

Жезлоносец арестовал его, судебный пристав увел, шериф держит в своих

руках. Теперь, должно быть, его, как петуха, ощипывает какой-нибудь

законовед. О, это молодцы! Они тебя выведут на чистую воду! Законопатили

тебя, голубчика! Тем хуже для тебя, тем лучше для меня. Ей-богу, я очень

рад. Скажу по совести, мне везет. Какую глупость я сделал, подобрав этого

мальчишку и девчонку! Нам с Гомо жилось так спокойно. И зачем только эти

негодяи приплелись ко мне в балаган? Мало я возился с ними, когда они были

еще малышами! Мало я таскал их за собою! Стоило спасать их! Его, такого

урода, ее - слепую на оба глаза! Вот и отказывай себе во всем! Сколько

пришлось голодать из-за них! И вот они вырастают, да еще и влюбляются друг

в дружку! Любовь двух калек! Вот до чего мы докатились! Жаба и крот -

идиллия, нечего сказать! И все это творилось у меня под носом. Это и

должно было кончиться вмешательством правосудия. Жаба заквакала о политике

- очень хорошо! Теперь у меня руки развязаны. Когда явился жезлоносец, я

сперва ошалел, сразу не поверил собственному счастью; мне казалось, что

это мне померещилось, что это невозможно, что это кошмар, что это мне во

сне приснилось. Но нет, это не игра воображения. Так оно и есть. Гуинплен

в самом деле сидит в тюрьме. Само провидение позаботилось об этом. Этот

урод наделал такого шуму, что обратил внимание властей на мое заведение и

на моего бедного волка. И вот Гуинплена больше нет. Я могу считать себя

избавленным от обоих сразу. Одним выстрелом двух зайцев убили. Ведь Дея

умрет от всего этого. Когда она больше не увидит Гуинплена - а она его

видит, идиотка! - она решит, что ей незачем жить, она скажет себе: "Что

мне делать на этом свете?" - и тоже уберется прочь. Счастливого пути! К

черту обоих! Я всегда терпеть их не мог! Подыхай же, Дея! Ах, как я

доволен!

Дата добавления: 2015-07-08