Lex, rex, fex - закон, король, чернь

Арест без объяснения причин, который сильно удивил бы нынешнего

англичанина, был приемом весьма частым в полицейской практике тогдашней

Великобритании. К нему прибегали еще в царствование Георга II, невзирая на

habeas corpus, особенно в тех щекотливых случаях, в каких во Франции

пускали в ход тайные повеления об арестах, так называемые lettres de

cachet; одно из обвинений, предъявленных Уолполу, заключалось в том, что

он допустил или даже сам распорядился задержать Нейгофа именно таким

образом. Обвинение это было, по всей вероятности, недостаточно обосновано,

ибо Нейгоф, корсиканский король, был посажен в тюрьму своими кредиторами.

Безмолвные аресты, нашедшие себе широкое применение в практике

фемгерихта, допускались германским обычаем, легшим в основу доброй

половины английских законов, и в некоторых случаях поощрялись обычаем

нормандским, дух которого сказывается в другой их половине. Начальник

дворцовой стражи Юстиниана именовался "императорским блюстителем молчания"

- silentiarius imperialis. Английская магистратура, прибегавшая к подобным

арестам, опиралась на многочисленные нормандские тексты: Canes latrant,

sergentes silent. - Sergenter agere, id est tacere [Собаки лают, служители

закона безмолвствуют. Служить закону - значит молчать (лат.)]. Она

ссылалась на параграф 16 статута Ландульфа Сагакса: Facit imperator

silentium [император водворяет безмолвие (лат.)]. Она цитировала хартию

короля Филиппа от 1307 года: Multos tenebimus bastonerios qui,

obmutescentes, sergentare valeant [мы будем содержать многих жезлоносцев,

которым надлежит молча исполнять свои обязанности (лат.)]. Она приводила

выдержки из главы LIII статута Генриха I, короля Англии: Surge signo

jussus. Taciturnior esto. Hoc est esse in captione regis [Встань по

приказу, данному знаком. Будь безмолвен. Так должно вести себя при

задержании по королевской воле (лат.)]. Особенно охотно пользовалась она

предписанием, которое рассматривалось ею как одна из наиболее старинных

феодальных привилегий Англии и которое гласило: "Под началом виконтов

состоят военные сержанты, каковые обязаны карать по всей строгости законов

всех вступивших в злонамеренные общества, всех обвиненных в каком-либо

тяжком преступлении, людей беглых и однажды присужденных к изгнанию...

обязаны применять столь внушительные меры тайного устрашения, чтобы мирное

население продолжало жить спокойно, а злоумышленники были обезврежены..."

Быть задержанным на основании этого постановления значило быть схваченным

вооруженной стражей (Vetus Consuetude Normanniae, MS. [древний нормандский

статут в рукописи (лат.)], часть I, раздел I, глава II). Юрисконсульты,

кроме того, приводили главу о servientes spathae из Charta Ludovici Hutini

pro normannis [служители меча - из хартии Людовика Восьмого о норманнах

(лат.)]. Servientes spathae по мере приближения вульгарной латыни к

современному разговорному языку превратились в sergentes spadae [сержанты

шпаги (лат.)].

Безмолвные аресты были противоположностью крику "Держи его" и указывали

на то, что надлежит соблюдать молчание, покуда не будут выяснены некоторые

обстоятельства.

Они были предупреждением: никаких вопросов!

Когда полиция производила такие аресты, это указывало, что они

производились по государственным соображениям.

К арестам этого рода прилагался правовой термин private, то есть "при

закрытых дверях".

Именно таким образом, по свидетельству некоторых историков, Эдуард III

подверг Мортимера задержанию в постели своей матери Изабеллы Французской.

Впрочем, этот факт отнюдь не бесспорен, ибо есть сведения, что Мортимер

выдержал в своем городе целую осаду, прежде чем его захватили.

Уорик, "делатель королей", охотно пользовался этим способом

"привлечения людей к суду".

Кромвель тоже применял его, особенно в Коннауте: именно так, соблюдая

молчание, был арестован в Кильмеко родственник графа Ормонда -

Трейли-Аркло.

Личное задержание по молчаливому знаку представителя правосудия

являлось скорее вызовом в суд, нежели арестом.

Иногда оно было всего-навсего способом производства дознания, и в самом

молчании, налагаемом на всех присутствующих, проявлялось стремление

оградить в какой-то мере интересы арестованного.

Однако народу, плохо разбиравшемуся в таких тонкостях, эти безмолвные

аресты представлялись особенно страшными.

Не следует забывать, что в 1705 году, и даже значительно позднее,

Англия была не та, что теперь. Весь ее внутренний уклад был крайне

сумбурен и порою чрезвычайно тягостен для населения. В одном из своих

произведений Даниэль Дефо, который на собственном опыте узнал, что такое

позорный столб, характеризует общественный строй Англии словами: "железные

руки закона". Страшен был не только закон, страшен был произвол. Вспомним

хотя бы Стиля, изгнанного из парламента; Локка, прогнанного с кафедры;

Гоббоа и Гиббона, вынужденных спасаться бегством, подвергшихся

преследованиям Чарльза Черчилля, Юма и Пристли; посаженного в Тауэр Джона

Уилкса. Если начать перечислять все жертвы статута seditious libel [о

крамольных пасквилях (англ.)], список окажется длинным. Инквизиция

проникла во все углы Европы; ее приемы сыска стали школой для многих. В

Англии было возможно самое чудовищное посягательство на основные права ее

обитателей; пусть вспомнят хотя бы о "газетчике в панцире". В середине

восемнадцатого века, по приказу Людовика XV, на Пикадилли хватали

неугодных ему писателей. Правда, и Георг III арестовал во Франции в зале

Оперы претендента на престол. Это были две чрезвычайно длинные руки: рука

французского короля дотягивалась до Лондона, а рука английского короля -

до Парижа. Такова была свобода.

Прибавим, что власть охотно прибегала к казням в стенах тюрьмы; к казни

примешивался обман. То был омерзительнейший способ действий, к которому

Англия возвращается в наши дни, являя тем самым всему миру чрезвычайно

странное зрелище: в поисках лучшего эта великая держава избирает худшее и,

стоя перед выбором между прошлым, с одной стороны, и прогрессом, с другой,

- допускает жестокую ошибку, принимая ночь за день.

Дата добавления: 2015-07-08