Мышь на допросе у котов

Урсусу пришлось пережить еще одну тревогу, и достаточно страшную. На

этот раз дело касалось непосредственно его. Он получил предложение явиться

в Бишопсгейт, в комиссию, состоящую из трех пренеприятных лиц. Это были

доктора, официальные блюстители порядка: один был доктор богословия,

представитель вестминстерского декана; другой - доктор медицины,

представитель Коллегии восьмидесяти, третий - доктор истории и

гражданского права, представитель Грешемской коллегии. На этих трех

экспертов in omni re scibili [во всех предметах, доступных познанию

(лат.)] был возложен надзор за всеми речами, произносимыми публично на

всей территории ста тридцати приходов Лондона, семидесяти трех приходов

Миддлсекского графства, а заодно уж и пяти саутворкских. Эти богословские

судилища существуют в Англии еще и поныне и беспощадно расправляются с

провинившимися. 23 декабря 1868 года решением Арчского суда, получившим

утверждение тайного совета лордов, преподобный Маконочи был приговорен к

порицанию и возмещению судебных издержек за то, что зажег свечи на простом

столе. Литургия шутить не любит.

Итак, в один прекрасный день Урсус получил от трех ученых докторов

письменный вызов в суд, который, к счастью, был вручен ему лично, так что

он мог сохранить дело в тайне. Не говоря никому ни слова, он отправился по

этому вызову, трепеща при мысли, что в его поведении что-то могло подать

повод заподозрить его, Урсуса, в какой-то дерзости. Для него, столько раз

советовавшего другим помалкивать, это было жестоким уроком. Garrule, sana

te ipsum [болтун, исцелись сам (лат.)].

Три доктора - три официальных блюстителя законов - заседали в

Бишопсгейте, в глубине зала первого этажа, в трех черных кожаных креслах.

Над их головами стояли бюсты Миноса, Эака и Радаманта, перед ними - стол,

в ногах - скамейка.

Войдя в зал в сопровождении степенного и строгого пристава и увидав

ученых мужей, Урсус сразу же мысленно окрестил каждого из них именем того

страшного судьи подземного царства, чье изображение красовалось у него над

головой.

Первый из трех, Минос, официальный представитель богословия, знаком

велел ему сесть на скамейку.

Урсус поклонился учтиво, то есть до земли, и, зная, что медведя можно

задобрить медом, а доктора - латынью, произнес, почти не разгибая спины -

из уважения к присутствующим:

- Tres faciunt capitulum [трое составляют капитул (лат.)].

И с опущенной головой (смирение обезоруживает) сел на скамейку.

Перед каждым из трех докторов лежала на столе папка с бумагами, которые

они перелистывали.

Допрос начал Минос:

- Вы выступаете публично?

- Да, - ответил Урсус.

- По какому праву?

- Я - философ.

- Это еще не дает вам права.

- Кроме того, я - скоморох, - сказал Урсус.

- Это другое дело.

Урсус вздохнул с облегчением, но еле слышно. Минос продолжал:

- Как скоморох вы можете говорить, но как философ вы должны молчать.

- Постараюсь, - сказал Урсус.

И подумал: "Я могу говорить, но должен молчать. Сложная задача".

Он был сильно напуган.

Представитель богословия продолжал:

- Вы высказываете неблагонамеренные суждения. Вы оскорбляете религию.

Вы отрицаете самые очевидные истины. Вы распространяете возмутительные

заблуждения. Например, вы говорили, что девственность исключает

материнство.

Урсус кротко поднял глаза.

- Я не говорил этого. Я только сказал, что материнство исключает

девственность.

Минос задумался и пробормотал:

- В самом деле, это нечто прямо противоположное.

Это было одно и то же. Но первый удар был отражен.

Размышляя над ответом Урсуса, Минос погрузился в бездну собственного

тупоумия, вследствие чего наступило молчание.

Официальный представитель истории, тот, которого Урсус мысленно назвал

Радамантом, постарался прикрыть поражение Миноса, обратившись к Урсусу со

следующими словами:

- Обвиняемый, всех ваших дерзостей и заблуждений не перечислить. Вы

отрицали тот факт, что Фарсальская битва была проиграна потому, что Брут и

Кассий встретили по дороге негра.

- Я говорил, - пролепетал Урсус, - что это объясняется также тем, что

Цезарь был более талантливым полководцем.

Представитель истории сразу перешел к мифологии:

- Вы оправдывали низости Актеона.

- Я полагаю, - осторожно возразил Урсус, - что увидеть обнаженную

женщину не позор для мужчины.

- И вы заблуждаетесь, - строго заметил судья.

Радамант опять вернулся к истории:

- В связи с несчастьями, постигшими конницу Митридата, вы оспаривали

всеми признанные свойства некоторых трав и растений. Вы утверждали, что от

травы securiduca у лошадей не могут отвалиться подковы.

- Простите, - ответил Урсус, - я только говорил, что подобным свойством

обладает лишь трава sferra-cavallo. Я не отрицаю достоинств ни в одном

растении.

И вполголоса прибавил:

- И ни в одной женщине.

Последними словами Урсус хотел доказать самому себе, что, невзирая на

свою тревогу, он не обезоружен. Несмотря на владевший им страх, Урсус не

терял присутствия духа.

- Я настаиваю на этом, - продолжал Радамант. - Вы заявили, что Сципион

поступил глупо, когда, желая отворить ворота Карфагена, он прибегнул к

траве Aethlopis, ибо, по вашему мнению, трава Aethlopis не обладает

способностью взламывать замки.

- Я просто сказал, что он поступил бы лучше, если бы воспользовался

травой Lunaria.

- Ну, это еще вопрос, - пробормотал Радамант, задетый в свою очередь.

И представитель истории умолк.

Представитель богословия Минос, придя в себя, снова стал допрашивать

Урсуса. За это время он успел просмотреть тетрадь с заметками.

- Вы отнесли аурипигмент к мышьяковым соединениям и говорили, что

аурипигмент может служить отравой. Библия отрицает это.

- Библия отрицает, - со вздохом возразил Урсус, - зато мышьяк

доказывает.

Особа, которую Урсус мысленно называл Эаком и которая в качестве

официального представителя медицины не проронила до сих пор ни слова,

теперь вмешалась в разговор и, надменно полузакрыв глаза, с высоты своего

величия поддержала Урсуса. Она изрекла:

- Ответ не глуп.

Урсус поблагодарил Эака самой льстивой улыбкой, на какую только был

способен.

Минос сделал страшную гримасу.

- Продолжаю, - сказал он. - Отвечайте. Вы говорили, что неправда, будто

василиск царствует над змеями под именем Кокатрикса.

- Ваше высокопреподобие, - промолвил Урсус, - я нисколько не хотел

умалить славы василиска и даже утверждал, как нечто, не подлежащее

сомнению, что у него человеческая голова.

- Допустим, - сурово возразил Минос, - но вы прибавили, что Пэрий видел

одного василиска с головою сокола. Можете вы доказать это?

- С трудом, - ответил Урсус.

Здесь он почувствовал, что теряет почву под ногами.

Минос, воспользовавшись его замешательством, продолжал:

- Вы говорили, что еврей, перешедший в христианство, дурно пахнет.

- Но я прибавил, что христианин, перешедший в иудейство, издает

зловоние.

Минос бросил взгляд на тетрадь с обличительными записями.

- Вы распространяете самые вздорные бредни. Вы говорили, будто Элиан

видел, как слон писал притчи.

- Нет, ваше высокопреподобие. Я просто сказал, что Оппиан слышал, как

гиппопотам обсуждал философскую проблему.

- Вы заявили, что на блюде из букового дерева не могут сами собой

появиться любые яства.

- Я сказал, что таким свойством может обладать лишь блюдо, подаренное

вам дьяволом.

- Подаренное мне?!

- Нет, мне, ваше преподобие! Нет, никому! Я хотел сказать: всем!

И про себя Урсус подумал: "Я и сам уж не знаю, что говорю". Но,

несмотря на то, что он сильно волновался, он почти ничем не выдавал своего

волнения. Он продолжал бороться.

- Все это, - возразил Минос, - отчасти предполагает веру в дьявола.

Урсус не смутился.

- Ваше высокопреподобие, я верю в дьявола. Вера в дьявола - оборотная

сторона веры в бога. Одна доказывает наличие другой. Кто хоть немного не

верит в черта, не слишком верит и в бога. Кто верит в солнце, должен

верить и в тень. Дьявол - это ночь господня. Что такое ночь?

Доказательство существования дня.

Урсус импровизировал, преподнося своим судьям непостижимую смесь

философии с религией. Минос снова задумался и еще раз погрузился в

молчание.

Урсус опять вздохнул с облегчением.

И вдруг он подвергся неожиданной атаке. Эак, официальный представитель

медицины, только что высокомерно защитивший его от богослова, внезапно из

союзника превратился в нападающего. Положив кулак на внушительный ворох

испещренных записями бумаг, он сразил Урсуса в упор:

- Доказано, что хрусталь - результат естественной возгонки льда, и

алмаз - результат такой же возгонки хрусталя; установлено, что лед

становится хрусталем через тысячу лет, а хрусталь становится алмазом через

тысячу веков. Вы это отрицали.

- Нет, - меланхолически возразил Урсус. - Я только говорил, что за

тысячу лет лед может растаять и что тысячу веков не так-то легко счесть.

Допрос продолжался; вопросы и ответы звучали как сабельные удары.

- Вы отрицали, что растения могут говорить.

- Ничуть. Но для этого нужно, чтобы они росли под виселицей.

- Признаете вы, что мандрагора кричит?

- Нет, но она поет.

- Вы отрицали, что безымянный палец левой руки обладает свойством

исцелять сердечные болезни?

- Я только сказал, что чихнуть налево - дурная примета.

- Вы дерзко и оскорбительно отзывались о фениксе.

- Ученейший судья, я всего-навсего говорил, что, утверждая, будто мозг

феникса - вкусное блюдо, вызывающее, однако, головную боль, Плутарх зашел

слишком далеко, так как феникса никогда не существовало.

- Возмутительные речи. Каннамалка, который вьет себе гнездо из палочек

корицы, дубоноса, из которого Паризатида изготовляла свои отравы,

манукодиату, которая не что иное, как райская птица, и семенду с тройным

клювом ошибочно принимали за феникса; но феникс существовал.

- Я не возражаю.

- Вы осел.

- Вполне этим удовлетворен.

- Вы признали, что бузина излечивает грудную жабу, но вы прибавили, что

это происходит вовсе не потому, что у нее на корне есть волшебный нарост.

- Я объяснял целебные свойства бузины тем, что на ней повесился Иуда.

- Суждение, близкое к истине, - пробормотал Минос, довольный тем, что

может в свою очередь подпустить шпильку медику Эаку.

Задетое высокомерие сразу переходит в гнев. Эак пришел в ярость:

- Бродяга, ваш ум блуждает так же, как и ваши ноги. У вас

подозрительные и странные наклонности. Вы занимаетесь чем-то близким к

чародейству. Вы состоите в сношениях с неведомыми зверями. Вы говорите

простонародью о вещах, существующих лишь в вашем воображении и природа

которых никому не известна, например, о гемороусе.

- Гемороус - гадюка, которую видел Тремеллий.

Этот ответ поверг свирепого доктора Эака в некоторое замешательство.

Урсус прибавил:

- В существовании гемороуса так же не может быть сомнений, как в

существовании пахучей гиены или циветты, описанной Кастеллом.

Эак вышел из затруднения, выпустив решительный заряд:

- Вот ваши подлинные, поистине дьявольские слова. Слушайте.

Заглянув в свои записи, Эак прочел:

- "Два растения, фалагсигль и аглафотис, светятся с наступлением

темноты. Днем они цветы, ночью - звезды".

Он пристально посмотрел на Урсуса.

- Что вы можете сказать в свое оправдание?

Урсус ответил:

- Каждое растение - лампада. Его благоухание - свет.

Эак перелистал несколько страниц.

- Вы отрицали, что железы выдры выделяют жидкость, тождественную

бобровой струе.

- Я ограничился замечанием, что, быть может, в этом вопросе не следует

доверять Аэцию.

Эак рассвирепел.

- Вы занимаетесь медицинской практикой?

- Я практикую в этой области, - робко вздохнул Урсус.

- На живых людях?

- Предпочитаю на живых, нежели на покойниках, - сказал Урсус.

Урсус отвечал серьезно и вместе с тем заискивающе; в этом удивительном

сочетании двух интонаций преобладала вкрадчивость. Он говорил с такой

кротостью, что Эак почувствовал потребность оскорбить его.

- Что вы там воркуете? - грубо сказал он.

Урсус растерялся и ограничился тем, что ответил:

- Воркуют молодые люди, старики же только кряхтят. Увы, я могу лишь

кряхтеть.

Эак продолжал:

- Предупреждаю вас: если вы возьметесь лечить больного и он умрет, вы

будете казнены.

Урсус отважился задать вопрос:

- А если он выздоровеет?

- В таком случае, - ответил доктор более мягким тоном, - вы также

будете казнены.

- Невелика разница, - заметил Урсус.

Доктор продолжал:

- В случае смерти больного карается невежество, в случае выздоровления

- дерзость. В обоих случаях вас ждет виселица.

- Я не знал этой подробности, - пролепетал Урсус. - Благодарю вас за

разъяснение. Ведь не всякому известны все тонкости нашего замечательного

законодательства.

- Берегитесь!

- Буду свято беречься, - промолвил Урсус.

- Мы знаем, чем вы занимаетесь.

"А я, - подумал Урсус, - знаю это не всегда".

- Мы могли бы отправить вас в тюрьму.

- Я вижу, милостивейшие государи.

- Вы не в состоянии отрицать ваши проступки и своевольные действия.

- Как философ, прошу прощения.

- Вам приписывают целый ряд дерзких суждений.

- Это страшная ошибка.

- Говорят, что вы излечиваете больных.

- Я - жертва клеветы.

Три пары бровей, устрашающе направленных на Урсуса, нахмурились; три

ученые физиономии наклонились одна к другой; послышался шепот. Урсусу

померещилось, будто над тремя головами трех официальных представителей

науки высится один дурацкий колпак; многозначительно-таинственное

бормотание этой троицы длилось несколько минут, в течение которых его от

ужаса бросало то в жар, то в холод; наконец Минос, председатель,

повернулся к нему и с бешенством прошипел:

- Убирайтесь вон!

Урсус почувствовал приблизительно то же, что чувствовал Иона, когда кит

извергнул его из своего чрева.

Минос продолжал:

- На этот раз вас отпускают.

Урсус подумал:

"Уж больше я им не попадусь! Прощай, медицина!"

И прибавил в глубине души:

"Отныне я предоставлю больным полную свободу околевать".

Согнувшись в три погибели, он отвесил поклоны во все стороны: докторам,

бюстам, столу, стенам, и, пятясь, отступил к дверям, чтобы исчезнуть,

подобно рассеявшейся тени.

Он вышел из зала медленно, как человек с чистой совестью, но очутившись

на улице, кинулся бежать опрометью, как преступник. При ближайшем

знакомстве представители правосудия производят столь страшное и непонятное

впечатление, что, даже будучи оправданным, человек норовит поскорее унести

ноги.

Убегая, Урсус ворчал себе под нос:

- Я дешево отделался. Я - ученый дикий, они - ученые ручные. Доктора

преследуют настоящих ученых. Ложная наука - отброс науки подлинной, и ею

пользуются для того, чтобы губить философов. Философы, создавая софистов,

сами роют себе яму. На помете певчего дрозда вырастает омела, выделяющая

клей, при помощи которого ловят дроздов. Turdus sibi malum cacat [дрозд

роняет помет себе на беду (лат.)].

Мы не хотим изобразить Урсуса чрезмерно щепетильным. Он имел дерзость

употреблять выражения, вполне передававшие его мысль. В этом отношении он

стеснялся не более, чем Вольтер.

Вернувшись в "Зеленый ящик", Урсус объяснил дядюшке Никлсу свое

опоздание тем, что ему попалась на улице какая-то хорошенькая женщина; ни

словом не обмолвился он о своем приключении.

Только вечером он шепнул на ухо Гомо:

- Знай: я одержал победу над трехголовым псом Цербером.

Дата добавления: 2015-07-08