Янка купала. Избранные произведения

Давно не читал более чистой книги. Все, что относится к дореволюционному времени, не имеет себе равного по кровной близости к мужику, возведенной на уровень самой подлинной поэзии.

Впервые ознакомился с поэмами Купалы, — они исключительно своеобразны по какому-то соединению приемов символизма с правдой жизни и кровной близостью к белорусскому мужику. («Извечная песня» — тяжкая и грустная до слез). «Она и я» — поэма исключительного своеобразия, земная, языческая и в то же время по-белорусски тихая, акварельная и опять и опять мужицкая.

«Сват» — поэма-шутка, полная народного юмора, тоже, очень своеобычная.

К. ОСИПОВ. «ЕКАТЕРИНИНСКИЕ НОВЕЛЛЫ»

Сборник включает четыре рассказа, относящиеся к предъекатерининскому и екатерининскому царствованиям рассказы — при некоторых стилистических погрешностях, легко устранимых — написаны хорошо (особенно «Безыменный колодник»), свидетельствуют о том, что автор свободно владеет историческим материалом, — читаются они с увлечением.

Но, при всем их познавательном значении, они показывают, главным образом, самые мрачные, уродливые стороны российского абсолютизма (единственный светлый образ Суворова дан в период его кончанской ссылки), в то время как сейчас, в дни войны, мы более заинтересованы в показе наиболее передового и прогрессивного в истории русского народа и русской государственности. Правда, этот показ должен быть не квазипатриотическим, он должен быть правдивым, лишенным сусальности и вовсе не должен скрывать те стороны старой русской действительности, которые так талантливо показаны Осиповым. Но у Осипова даны только (или главным образом) эти мрачные, уродливые стороны, а хотелось бы, чтобы сборник был исторически правдивым, объективным. 1943

ДМИТРИЙ ОСИН. «НОВЫЕ СУДЬБЫ»

Книга обнимает две повести. Первая повесть — «Добромина», вторая — «Белый омут». Обе повести обладают примерно одинаковыми достоинствами и недостатками. Они написаны, несомненно, человеком одаренным, с лирическим правдивым голосом, но человеком, который не знает, не видел (или не понял, если видел) события войны и как, в реальной жизни, они преломляются в народной душе.

В повести «Добромино» правдиво намечены два характера — людей, по разным причинам репрессированных и досрочно освобожденных по случаю войны, вернувшихся в родное село, как раз когда оно уже занято немцами. До этой поры все развивается естественно и художественно правдиво, Но с момента их возвращения в село чувствуется, что автор не знает ни немцев, ни того, как вели себя мужики, ни того, как организовывались и действовали отряды, — все делается поверхностным, условным, малозначительным, и повесть теряет художественную силу.

В повести «Белый омут» тоже все развертывается хотя и несколько растянуто, но правдиво и естественно до наступления событий собственно войны. Как только приходит война, чувствуется, что автор ее не знает, обходит стороной, и повесть разменивается на второстепенные (с точки зрения происходящих событий) любовные судьбы, случайные эпизоды, — сюжетная и идейная основа повести затеривается в песке, как река в пустыне. Как и в первой повести, читатель ждет другого и испытывает разочарование.

В обеих повестях есть немало тонкого в наблюдениях автора над людьми, есть наметки характеров, удачные эпизоды, лирические места, но обе повести не завершены, расплываются, даже трудно сказать, как их можно было бы поправить.

ЛЕВ УСПЕНСКИЙ. «1916 ГОД»

Это большая и незаурядная работа — эпопея, еще не законченная, но уже представляющая огромный интерес для читателя, особенно в наши дни.

В романе даны с подлинным талантом и великолепным знанием материала картины жизни России в год накануне февраля и Октября, жизнь и быт буржуазно-дворянского общества, крестьянства, рабочего класса, фронт и тыл, работа партии большевиков, иностранная разведка в России, происки иностранного капитала, солдаты и офицеры. В романе даны царский двор, дума, первые русские авиаторы, знаменитый Ютландский морской бой, намечены контуры брусиловской эпопеи, которая, очевидно, должна занять большое место в дальнейшем течении романа. Все это объединено сложным, многоплановым сюжетом, который в представленных частях еще далеко не завершен.

Надо было бы предоставить возможность автору роман доработать, и в цельном виде роман следовало бы издать.

Роман писался задолго до этой войны, но многие темы, поднятые автором, очень актуальны. Тем не менее ряд вещей нуждается в исправлении и переработке.

1. Нельзя в нынешних условиях давать Ютландский бой под тем углом зрения, под каким его дает автор.

2. Автор слишком прямолинейно показывает некоторые сексуальные моменты. В интересах читателя все это нужно сделать скромнее, а в иных случаях и вовсе обойти.

3. В изображении Вырубовой и ее окружения автор незаметно для себя впадает в бульварщину, — надо найти другой тон и другие слова.

4. Автор, стремясь возможно натуральнее передать речь его героев и персонажей, злоупотребляет натуралистическим изображением картавости, грассирования, национальных акцентов. Автор не замечает, что таких людей у него немало и что искаженную речь, как бы умело и тонко это ни было сделано, трудно читать.

5. Роман местами растянут и стилистически не везде отработан, — его во многих частях можно сократить и вообще надо построже отредактировать.

Все эти недостатки ни в коей мере не играют решающей роли в этом выдающемся произведении, легко поддаются исправлению; важно обеспечить автору возможность работать.

А. ЧЕРНЕНКО. «МУЖЕСТВО»

Рассказы принадлежат к тому типу рассказов, что были широко распространены в первый период войны. Они полны доброго, благородного намерения, и действительно говорят о мужестве простых советских людей в войне. Но самих людей в рассказе нет — это абстрактные, общие носители мужественных поступков, лишенные характера, индивидуальности. Рассказы написаны крайне однообразным, штампованным языком. Даже удивительно, что они принадлежат Черненко — автору самобытному, с оригинальной биографией и уже немалым литературным опытом.

А. АВДЕЕНКО. «ЧЕЛОВЕК, КОТОРОГО МЫ ЛЮБИМ»

Автор поставил целью дать обобщенный, символический образ русского человека в современной Отечественной войне, образ русского советского солдата — Хлебушкина. Несомненно, отдельные обаятельные черты этого образа автор чувствует сердцем своим, но найти художественные средства для полноценного, живого, правдивого воплощения этого образа ему не удалось. Образ задуман и намечен как условно-символический, а манера изображения — реалистически-бытовая, натуралистическая: художественного единства, гармонии нет. Символ не вырастает из естественного развития самого характера, а навязывается: то это живой человек, некоторыми чертами своими напоминающий Платона Каратаева (а иногда Василия Теркина), то — вдруг — неоправданная аллегория. Для живого человека он слишком сусален, для символа слишком натуралистичен. Образы товарищей Хлебушкина, данные в такой же манере, и вовсе не развернуты, — все действуют, говорят не по естественной логике событий и естественному развитию характеров, а по авторскому произволу, он расставляет их так, как ему хочется, как он считает в данной ситуации наиболее удобным для выражения своего частного или общего замысла. А в результате, при отдельных художественных удачах, нет доверия автору, замысел остается художественно неоправданным, насильно навязывается.

При такой манере изображения наиболее удачны те места, где автор сам эмоционально взволнован. Субъективная окраска людей и явлений внушает доверие, когда она по-настоящему лирична, эмоционально приподнята. Поэтому автору много прощаешь в первых, наиболее удачных главах «На перекрестке», «Триумфальная арка», «Ночь перед штурмом», «У костра», — прощаешь и сусальность Хлебушкина, и отдельные стилистические неряшливости, потому что ждешь еще большего эмоционального подъема в связи с назревающими событиями. Но дальше эмоционально-лирическая струя пропадает, — изредка только нет-нет да и выглянет на поверхность, — начинается нагромождение внешне-описательных моментов, таких подробностей боя, которые знакомы нам по многим газетным очеркам, и среди них совсем уже фальшиво, аллегорично выглядит все моменты условно-символические.

Повесть расползается, делается скучной, она не имеет в смысле эмоциональном — кульминационного пункта и не имеет конца. По тому, как она начата, она не может и не должна здесь кончаться, но продолжать ее тоже неизвестно зачем — повесть распалась.

Язык повести тоже не выдержан: иногда он очень прост, душевно окрашен (автор находит вдруг замечательные подробности в изображении наружности, в жесте, в диалоге), а иногда этот язык ложнопатриотичен, банален или вдруг спускается до натуралистической грубости, до физиологизма, или бесцветен, как в любом газетном очерке.

Чувствуется, что писал талантливый человек, который сам не осознал (художественно не осознал) до конца свой замысел, не выносил его. И я бы советовал Авдеенко в таком виде повесть свою не издавать.

А. КОПТЯЕВА. «ТОВАРИЩ АННА»

А. Коптяева, автор романа «Фарт», изданного перед войной издательством «Советский писатель», написала новый роман — «Товарищ Анна», — свидетельствующий о росте ее писательского дарования.

Место действия романа — золотые прииски в далекой сибирской тайге. События развертываются перед войной. Основная тема романа — личное и общественное в жизни советского человека. Коптяева убедительно показывает, насколько в нашей жизни и работе первое неотрывно от второго. Личное счастье возможно на основе труда на благо людей, оно возможно между людьми, для которых семья — трудовой союз, скрепленный общими интересами и цельной любовью без лжи и скидок и эгоистического самолюбования, — союз, в котором рождение детей, их воспитание — есть одновременно и естественное выражение, и продолжение любви, дело глубоко общественное.

В романе гармонически — я говорю сейчас о чисто художественной стороне дела — переплетена жизнь семейная, личная, любовная с жизнью и работой людей на производстве, в обществе, — одна входит в другую. Заслуга автора в том, что у него эта вторая жизнь — на производстве, в обществе — не является только фоном для первой, а фактически, сливаясь с первой, является главным содержанием жизни людей. Особенно удался автору образ главной героини — Анны, руководительницы крупного золотодобывающего предприятия, образ цельный, гармоничный и сильный, в котором многие современные женщины найдут свои черты.

Коптяева хорошо видит и чувствует природу и умеет ее изображать.

Роман местами несколько растянут. Следовало бы убрать некоторые — немногочисленные — резкие и претенциозные выражения, отмеченные мною в тексте.

История первого замужества Валентины, одной из героинь романа, вряд ли уместна в конце романа, она должна, быть рассказана где-то в начале или в середине: здесь она отяжеляет роман композиционно и как-то неуместна по эмоциональному восприятию. В этой истории тоже следовало бы убрать некоторые художественно неоправданные резкие выражения. 1944

П. ЗАМОРСКИЙ. «МОЛОДОСТЬ» (Первый вариант)

Это правдивая, хорошая книга, автобиографический роман, действие которого развертывается в последние месяцы: империалистической войны 1914-1918 годов и кончается, Октябрем.

Герой романа — крестьянин из бедной семьи, молодой парень, участник войны — из-за ранения, превратившего его в полуинвалида, возвращается к себе домой, в деревню, когда война еще в самом разгаре, но по всей атмосфере жизни деревни уже чувствуется назревающая революционная гроза. От его лица ведется повествование, и его глазами дана жизнь деревни, кристаллизация ее революционных элементов, борьба за народные права в первые месяцы после февраля, всевозможные дела и судьбы. При некоторой растянутости романа и отдельных, не столь многочисленных, стилистических неряшливостях, роман написан хорошо, просто, душевно. Духовный мир крестьянина, и передового, и отсталого, и ищущего правды, и уже очерствевшего от корысти, духовный мир женщины-крестьянки — все это дано с большой внутренней правдивостью и подлинной лирической силой. Я не знаю другого произведения, где бы с такой чистотой, отсутствием всякой грубой физиологии, которой так любят злоупотреблять многие авторы в изображении деревни, были даны любовь и любовные отношения в русской деревне. Все люди в изображении Замойского встают такими очеловеченными, что это не может не волновать. Замойский. как никто из современных авторов, видит эту сторону жизни деревни, которая была за семью печатями, скажем, даже для Бунина. И в этом большая заслуга Замойского.

Но роман его был написан задолго до этой войны. В нем подняты и заострены те вопросы и проблемы, которые волновали автора в 1917-1918 годах, без всякого учета, какие стороны жизни России того времени, какие вопросы и проблемы того времени нужно было бы предусмотреть, поднять и развить в условиях современной Отечественной войны.

Роман целиком и полностью заострен против всех мрачных, страшных, звериных сторон старого царского строя, и весь его, романа, внутренний пафос обрушивается на бессмысленность империалистической бойни, на ужас ее для народа; роман показывает страшную бесперспективность жизни для сотен тысяч калек, которых породила война, и справедливо видит выход для народа в революции, которая может родиться (и родилась) из поражения России в той войне. В силу этого в романе нет никакого заострения против немецких империалистов, которые ведь и тогда выступали тоже как злейшие империалисты.

Нельзя не видеть, что в наши дни без учета многих других сторон и вопросов жизни России того времени, без показа того, что и в той войне старый строй в корыстных целях помещиков и капиталистов эксплуатировал подлинные патриотические чувства нашего народа, благодаря которым и в той войне наш народ зачастую проявлял подлинные чудеса героизма, без очень развернутого и ясного объяснения (не публицистического, а исходя из народной жизни) всей огромной разницы между той войной и этой, — без учета и показа всех этих и многих других вопросов и обстоятельств роман будет звучать в наши дни очень странно и, вопреки воле автора, будет путать мозги молодому читателю неверными параллелями, основанными на чисто внешнем сходстве ряда обстоятельств, присущих войнам.

П. ЗАМОЙСКИЙ. «МОЛОДОСТЬ» (Второй вариант)

Замойский проделал большую работу над романом, убрав все, что было бы не ко времени в наши дни.

В целом роман — явление незаурядное. 1945

М. ЕФЕТОВ. «ДВА ПИСЬМА»

Ефетов пишет о простых, рядовых советских людях. Его тема — рождение человека-работника, рождение новых человеческих отношений в обществе, семье, труде, войне.

Ефетов стремится работать в хорошей литературной манере — Чехова и отчасти тех из писателей США, которые в общем идут за Чеховым.

Но, работая в этой школе, Ефетов не преодолел некоторых грехов ученичества. Часто, найдя правильное решение темы, хороший, верный сюжетный рисунок, автор не дает необходимой психологической мотивировки поступкам героев (рассказ «На путях»), или внезапным сюжетным трюком снижает поднятую им большую тему («Диспетчер»), или не доводит до конца, до психологической ясности, раскрытый им процесс становления личности и человеческих отношений («У самого синего моря»). Эти недостатки автором могут быть (и должны быть) исправлены, если он еще хорошенько поработает над своими рассказами.

У него есть подлинные удачи — рассказы «Папоротник», «Галя». Однако и в этих рассказах есть погрешности стиля, характерные для всего сборника, — погрешности легко исправимые, но все же довольно частые. Следовательно, автору необходимо поработать и над языком своих рассказов.

Тема, поднятая им, — нужная и большая тема. В манере автора есть простота, мягкость, а главное — чувствуется любовь автора к своим героям. Он вполне в силах довести свои рассказы до необходимого совершенства.

Н. ТОЛПЕГИН. «В СОПКАХ ПРИМОРЬЯ»

(Повесть в стихах)

Несомненно, автор вложил в эту поэму немалый труд. Но поэтически она сработана вяло, безындивидуально, — не чувствуется подлинного поэтического мастерства. По существу, она ничего не несет нового. Все факты из жизни Суханова и Лазо, эпизоды борьбы за советский Дальний Восток давно уже известны. Некоторые из них (смерть Суханова, смерть Лазо) изложены автором неточно. А главное — нет в поэме подводного поэтического хода, того «второго плана», который превращал бы поэму в произведение искусства.

АЛЕКСЕЙ ЮГОВ, «ДАНИИЛ»

Достоинство этого романа в том, что он, в сущности, впервые открывает русскому — и, конечно, не только русскому — читателю малоизвестный и такой примечательный период русской истории, отмеченный двумя выдающимися полководцами и государственными деятелями Даниилом Галицким и Александром Невским. Югов впервые открывает эту страницу истории перед многомиллионным читателем, открывает ее во всеоружии знания и с присущим ему свое обычным талантом.

Отдельные главы этого романа написаны с подлинным блеском: разгром венгров, Золотая Орда и особенно столица Золотой Орды, встреча Даниила с Невским, спор Даниила с Карпини — папским представителем.

Тем не менее роману присущи две особенности, которые поневоле ограничивают круг его читателей, во всяком случае, затрудняют восприятие романа для читателя непосредственного и не столь разносторонне образованного.

Первая особенность. Язык романа стилизован, и хотя мне трудно было бы сказать, что он стилизован исторически неверно (я вправе предполагать, что он стилизован безупречно), тем не менее для непосредственного, неискушенного сознания язык романа перегружен архаизмами (особенно в первой части) и труден для восприятия.

Вторая особенность. Автору дороги многие страницы истории малоизвестные, и поэтому он охотно восстанавливает и воспроизводит их в памяти. Сами по себе эти страницы истории важны, и примечательны, и прекрасно написаны, но зачастую они не включены в непосредственный сюжет романа или занимают в нем, в сюжете, слишком большое место. Поэтому историко-описательная часть занимает в романе непропорционально большое место, в ущерб живому, непосредственному сюжетному развитию, которое в художественном произведении, а особенно в историческом, играет исключительную роль. И даже такие интересные сами по себе главы, как встреча и спор Даниила и Карпини, покажутся массовому читателю скучными и лишними, поскольку они не на место поставлены, кажутся лишенными всякой связи с предыдущими и, неизвестно по какой связи и причине, завершают роман, оставляя читателя в недоумении.

При всей серьезности этих замечаний, роман Югова представляет собой своеобычное историко-литературное и художественное явление и заслуживает высокой оценки.

САБИТ МУКАНОВ. «СЫР-ДАРЬЯ»

Материал романа обнимает период, непосредственно предшествовавший Отечественной войне, и период Отечественной войны: постройка оросительного канала в районе Сыр-Дарьи и работа колхозников-казахов в дни Отечественной войны. Но тема романа значительнее и шире. Сабит Мукапов показывает новых людей — казахов старшего и младшего поколений, воспитанных советским строем.

Особенно удались автору фигуры старого колхозника Сырбая, инженера Анатолия Владимировича и образы молодежи — Айбарши и Даулета.

Роман можно считать большой удачей Муканова и всей казахской советской литературы. Роман — свидетельство перехода лучших писателей Казахстана к современной теме.

Роман написан в свободной манере, оригинален по форме. Есть отдельные длинноты. Иногда автор, безбоязненно; оперирующий публицистическими отступлениями, несколько злоупотребляет цифрами.

Есть некоторая неправдоподобность в том, что Айбарша остается ночевать у Калакая после душевной беседы с ним, все-таки она должна чувствовать презрение к нему. Калакай перед беседой с Айбаршой показан слишком подлым человеком для того, чтобы его можно было так быстро простить. 'Эти мелкие недостатки легко исправить.

Роман — незаурядное явление казахской литературы. 1947

Ф. ПАНФЕРОВ. «БОРЬБА ЗА МИР»

(Книга первая)

У нас слишком мало произведений о жизни советского тыла в дни войны. Первая книга романа Панферова неровна. Наиболее удачны главы о строительстве промышленности на востоке в дни войны. Хороши образы уральских рабочих; и образы двух старых московских рабочих. Неудачны главы, где автор стремится показать немецкую оккупацию в деревне. С моей точки зрения, там нехорошо даны не только немцы, но и наши колхозники, — я говорю о нехудожественном их изображении.

Редактору книги совместно с автором следовало бы хорошенько поработать над языком книги. 1948

В. АРДОВ. «ОЗОРНИК»

(Юмористические рассказы)

Подавляющее большинство рассказов сборника написаны с присущим Ардову мастерством в этом жанре. Они действительно смешны, язык рассказов простой, ясный, точный фабула неожиданна. В сборнике гармонично соединены вещи с глубоким содержанием, такие, как «Дурной обряд», или «Колхозный гость», или «Среди животных», с вещами сатирическими («Редкий экземпляр», «Ее права», «Мнимый незаменимый», «Утренняя стенограмма» и многие другие), и просто развлекательные, веселые рассказы («Лунатик», «Грандиозная комбинация» и др.), но и последние в большинстве своем имеют общественную «изюминку».

Мне кажется, не следовало бы включать в сборник следующие вещи: «Разведка с угощением», «Красивая пара», «Футбол», «На посту», «Любовное приключение», — как вещи неудачные, плохо написанные, где автор не соблюл чувства меры и впал в пошлость.

Скетч «Хорошая соседка» мог бы быть и оставлен, но он не украшает сборника.

Что же касается водевиля «Нижегородское сватовство», то я советовал бы автору исключить его из сборника, как вещь, абсолютно не гармонирующую со всем сборником, хотя сама по себе она вполне литературна.

Кое-где рассказы нуждаются в легкой стилистической правке. Более тщательно следовало бы поработать над рассказом «Изнурительный способ».

Печатается по изданию: А.А. Фадеев. Собр. соч. В 5 т. — Т. 5. — М., 1961. — С. 62 — 87.

А.А. Фадеев. Письмо И.Я. Васильеву

12 июня 1953 года

Уважаемый товарищ Васильев!

Разумеется, я не имею оснований возражать против того, чтобы «Молодая гвардия», на которую Ваше издательство имеет первое и преимущественное право, была выпущена в свет новым изданием в соответствии с «каноническим» текстом романа. Учитывая, что до самого последнего времени мною лично, иногда по подсказке редакторов и читателей, вносились те или иные частичные поправки и изменения в тексте, я озабочен тем, чтобы Ваше издательство имело именно самый последний, действительно «канонический» текст.

В связи с этим к Вам лично обратится на днях личный мой секретарь Валерия Осиповна Зарахани, и я попрошу Вас передать ей верстку — с тем чтобы она внесла в нее все необходимые поправки. Я эту верстку завизирую и верну Вам.

Пользуясь случаем, я хочу объяснить Вам, чем вызвана моя столь резкая и острая реакция на так называемые «стилистические поправки» редактора, которого Вы теперь отстранили от редактирования. Вовсе не потому, что я не ценю работы редактора и отношусь к этой работе без уважения. Наоборот: мне приходилось говорить об этом в печати — и я неоднократно доказывал это в практике собственной работы с редакторами — писатель не может обойтись без редактора, если это серьезный писатель. Очень много полезного подсказал мне Ю. Лукин, редактировавший в свое время все мои сочинения (которых, правда, не так много). Я был очень благодарен за многое, подсказанное мне т. Морозовой, когда-то работавшей в Вашем издательстве. Наконец, редактор Военгиза т. Козлов и редактор Гослитиздата т. Платонова могут подтвердить, как внимателен я был ко всем их замечаниям. (Я уже не говорю о том, что начиная с 1945 года, когда роман печатался в «Комсомольской правде» и в журнале «Знамя», и по сей день я получал и получаю различного рода ценные поправки от читателей, учитываю их, когда они справедливы).

Но тем не менее в практике издательств, и именно в вопросах редактирования, очень много губительного для литературы и антигосударственного с точки зрения расходования средств.

Надо добиваться того, чтобы все основные замечания и поправки автору были сделаны при первом издании. Только при первом издании нужен редактор. Причем все его предложения должны быть просмотрены тем или иным коллективом редакторов, а затем — обязательно — главной редакцией, чтобы все эти замечания — идеологического, художественного порядка, стилистические и пр. — в основном исчерпали все, что издательство имеет в этом отношении к автору и чтобы шли не от отдельного лица (редактора), а от издательства. Для всех последующих изданий вообще не нужно уже никакого редактора, а нужна опытная техническая редакция и корректура. Это не означает того, что тот или иной редактор издательства не обязан и не имеет права посмотреть в новое издание и внести автору (опять-таки согласовав с главной редакцией) те или иные новые предложения, почему-либо упущенные, не предусмотренные ранее, — если они эти предложения, действительно необходимы. Но это уже нельзя рассматривать, как новую редактуру. А что получается на деле? С самого начала, при первом же издании, рукопись фактически передоверяется одному лицу. Оно, это лицо, т. е. редактор, сделает ряд правильных замечаний, но очень многое нуждающееся в поправках упустит, а кроме того, внесет еще немало никому не нужной отсебятины. После мучительных споров с автором книга выходит в свет. При повторном издании новый редактор — особенно если книга выходит в другом издательстве или если в данном издательстве сменились редакторы или сменилось руководство — вносит новые поправки — опять-таки частично правильные, ибо прежним редактором многое было упущено, — опять кое-что прозевает (ибо он один!) и опять-таки внесет немало отсебятины, только раздражающей автора. Чем больше изданий, тем меньше редактору возможностей сделать правильных замечаний и тем больше он вносит отсебятины, потому что ему нужно оправдать свою заработную плату или полистную оплату, если он редактор внештатный. Что в этом деле антисоветского? Во всех издательствах при такой постановке дела либо раздуты штаты редакторов, либо редакторы фактически недогружены при видимости «перегрузки», либо широко используются внештатные редакторы. Ибо за каждое последующее издание внештатный редактор получает деньги, а для штатного редактора каждое последующее издание также засчитывается в норму листов, которые он обязан отредактировать. А так как фактически редактировать нечего, получается обман государства, кормушка для людей малограмотных, окололитературных, ищущих легкого и безответственного заработка. А что в этом деле губительного для литературы? При такой постановке дела, когда фактически одно лицо «редактирует» — одно издание, потом второе лицо — другое издание, третье издание, они, эти лица, волей-неволей вторгаются в сферу, им неподведомственную, поправляют стиль не потому, что в нем обнаружены неточности или литературная неграмотность, а потому, что им данное выражение «не нравится», стремятся подогнать индивидуальный стиль писателя под нечто среднее, «чистенькое» с точки зрения данного редактора. Каждый писатель с годами совершенствует свой стиль, но основа стиля — так же как походка человека, — формируется с молодых лет, каждого хорошего писателя можно сразу узнать по его индивидуальному стилю, и подогнать этот стиль под что-то заданное и среднее — это уродовать и калечить писателя (как уродовало бы и калечило человека, если бы ему говорили: «ты не так ставишь ноги при ходьбе, тебе нужно ставить носки сантиметра на три больше наружу, а руками ты размахиваешь, точно загребаешь, а тебе нужно ставить их ребром и поводить взад-вперед более чинно» и при этом — для памяти — бить его по ногам и по рукам).

Единственный выход из положения только в том, чтобы редактировать всерьез и до конца первое издание данной книги. Имея основного редактора книги, взять его редактуру, коллективно и окончательно довершить редактирование в главной редакции, предлагая поправки автору уже как более или менее окончательные и от имени издательства. А все остальные издания данной книги выпускать с хорошей технической редакцией и корректурой, чтобы не было опечаток. Вторичное прочтение книги тем же или другим редактором (при переиздании) и некоторые дополнительные поправки уже не могут рассматриваться как редактура, и не должны оплачиваться. Штат редакторов в издательстве и число внештатных редакторов не должно быть большим: их нужно столько, сколько необходимо для тщательного, честного, доведенного до конца редактирования первых изданий каждой книги. И это должны быть люди опытные, проверенные и хорошо грамотные.

Вы скажете, а как же выращивать новые кадры редакторов из людей молодых, еще неопытных? И Вы затронете один из самых важных вопросов редакторского дела. Да, необходимо привлекать к редакторскому делу грамотную в литературно-художественном отношении молодежь с призванием к этому делу. Надо учить, воспитывать ее. При настоящем контроле и коллективной проверке в недрах самого издательства молодежь будет расти быстро. А кроме того, надо поставить перед Главполиграфиздатом остро вопрос о необходимости создания постоянных курсов редакторов, не очень долгосрочных, но таких, где редакторы разных издательств могли бы периодически повышать свою квалификацию.

Возможно, что редактор нового издания моего романа, которому сейчас так попало от меня и от Вас, способный и растущий молодой редактор. Тогда Вам не стоит применять к нему сразу строгие организационные меры, а надо его учить, и надо поставить его в условия коллективной проверки и контроля.

С приветом

А. Фадеев.

Печатается по изданию: А.А. Фадеев. Собр. соч. В 5 т. — Т. 5. — М., 1961. — С. 453 — 456.

Дата добавления: 2015-07-08