Глава 4. Дмитрий Сидоров, 25-летний уличный волк, проснулся в отвратительном настроении

Дмитрий Сидоров, 25-летний уличный волк, проснулся в отвратительном настроении. Накануне вечером, во дворе неподалеку, он три часа разводил одну соску на интересное. Хихикала, выламывалась, а в итоге - "Отвали, у меня есть парень!" - и стремительное бегство. Воспоминание об этом обломе сопровождалось мерзостной головной болью. "Еще раз увижу сучку - зажму в кустах и выдеру. Посмотрим потом, что там у нее за парень", - решил Дима. От заманчивой фантазии немедленно напрягся член, от чего головная боль только усилилась.

Дима негромко застонал.

Хотелось блевать. Или сдохнуть. Или сунуть бошку под кран с холодной водой и стоять так час. Еще хотелось в туалет.

Дима собрался с силами и встал. В левую ступню немедленно впилось что-то острое. Матюгнувшись, Дима отдернул ногу и склонился над загадочной помехой. Оказалось, палас поплавился - видимо, от упавшего с сигареты уголька. Дима поморщился и вышел из комнаты. Он ненавидел свою комнату. Ненавидел письменный стол, впитавший в себя столько его бессильной злобы и материнских слез за долгие десять лет учебы в школе. Ненавидел отчаянно скрипевшую кровать, которая немедленно выдавала спавшей в соседней комнате матери каждую его попытку онанировать. Он ненавидел всю эту квартиру - сраная, рассыпающаяся "сталинка" с облупленными деревянными полами и почерневшими от плесени высоченными потолками.

Из ванны доносился энергичный плеск воды. Дима чуть не взвыл - мать с утра затеяла стирку. Вот не спится человеку! Да, еще Дима ненавидел совмещенный санузел.

- Мам! - пробасил он, стучась в дверь.

Нет ответа.

- Мам, пусти в туалет!

Плеск прекратился. Открылась дверь. Вышла мать - немолодая женщина, чуть полноватая, с тяжелым взглядом. На ней был затертый халат неопределенного цвета, такие же древние тапочки, а на голове - платок. Лицо ее было мокро от воды и пота, руки раскраснелись от горячей воды. Не глядя на сына, она прошла на кухню.

- Мам, - нерешительно мыркнул Дима, чувствуя, что им недовольны. В ответ звонко брякнуло что-то из посуды.

Дима вздохнул и вошел в дверь. Закрылся на щеколду. Влажный горячий воздух чуть не вырубил его. Он покачнулся, к горлу подступило содержимое желудка. Но несколько быстрых и глубоких вдохов исправили положение. Справляя малую нужду, Дима скосил взгляд на ванну. Там в пене от стирального порошка плавала гора простыней, наволочек, пододеяльников. Опираясь на бортик ванны, стояла стиральная доска. Дима с детства знал эту нудную процедуру. Хватаешь простынь, и - вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз, пока пальцы не начинают болеть от ребер доски. Руки у матери были красными, загрубевшими - не только от стирки, много от чего.

Справив нужду, Дима умылся прохладной водой и с минуту смотрел на свое отражение в запотевшем зеркале. Смутный образ человека. Жалкое подобие...

***

Он сидел на кухне в одних трусах и пил горячий, крепко заваренный черный чай, когда мать с огромным тазом, полным белья, в руках вышла из ванной. Нашарив ногами шлепки, она молча обула их, открыла одной рукой дверь и вышла из квартиры. Через минуту Дима увидел ее в окно - она шла к натянутым между столбами веревкам. Дима отрешенно наблюдал, как она достает простыни из таза, встряхивает их, расправляя, и, набросив на веревку, закрепляет прищепками.

Вдруг мысль, яркая, как прожектор, вспыхнула в голове у Димы. Деньги! Денег у него не было, а значит - не было и сигарет, и пива на опохмелку. Он, кинув беглый взгляд в сторону матери, убедился, что у нее осталось еще более половины таза белья, и опрометью бросился в ее комнату. Открыл секретер и в первый миг чуть не вскрикнул от ярости. Кошелька не было! Горы старинных фотоальбомов, пожелтевшие от времени журналы "Смена" и "Роман-газета", а кошелька - нет. Замешательство продолжалось только миг, потом взгляд Димы зафиксировал непривычный предмет - большеформатную цветную открытку. С нетерпением отбросив ее в сторону, он наконец обнаружил вожделенный кошелек. Старый, кожаный, очень прочный кошелек, которым мама пользовалась столько, сколько он ее помнил. В кошельке была одна тысячная купюра, пятисотка, три сотенных и четыре десятки. Поразмыслив несколько секунд, Дима доверился интуиции и взял одну сотку и одну десятку. Сжал их в кулаке, бросил на место кошелек и взял открытку, чтобы положить ее на место. Но не положил. "Любимому сыночку в день рождения" - гласила надпись на открытке. Дима стоял и смотрел на открытку бессмысленным взглядом. Хотел открыть, но вдруг отбросил, словно обжегшись.

- Детский садик, блин, - пробормотал он, закрывая секретер. - Лучше бы денег подогнала...

Он прошел в свою комнату, спрятал добытые деньги в карман джинсов и вернулся на кухню допивать чай. Хлопнула дверь, громыхнул, ударившись о что-то, металлический пустой таз. Через минуту мама вошла в кухню. Мельком глянув на сына, она повернулась к плите, включила ее и поставила сковородку.

- Яичницу будешь? - грубым голосом спросила она.

- Ага, - отозвался Дима.

Мама открыла холодильник, достала шесть штук яиц и начала их тщательно мыть под краном.

- Витька, соседкин сын, на работу устроился, - вдруг сказала она, как бы между прочим.

Дима поморщился. С Витькой они были почти ровесники - Дима на полгода младше. Росли на виду друг у друга, но близко не общались. Витя был спокойным, рассудительным педантом, любил читать энциклопедии и не часто выходил на улицу, с которой Дима не вылезал. После школы Витя, окончивший 11 классов, поступил в медицинский, но не рассчитал сил и одну из сессий завалил. Так никто и не узнал, почему. Ходили слухи про какую-то любовную историю, но это были только слухи. На платное обучение средств в семье не нашлось, и пришлось Вите уйти служить в армию. Недавно, где-то с месяц назад, он вернулся. За два года он возмужал, стал как будто выше и пошире в плечах. Характером же остался таким же спокойным и твердым. Не курил, ни разу не согласился выпить с Димой вечером по пивку, и даже не проставился за дембель. Дима быстро потерял к нему интерес и забыл уже о его существовании, но вот мать напомнила.

- Куда? - спросил Дима.

- Автобус водить. Он в армии права получил. Повезло парню.

Дима фыркнул:

- Вообще повезло. За шестнадцать тысяч по полсуток баранку крутить. Говно, а не работа.

- А у тебя и такой нет! - словно этого и ждала, повернулась к нему мама.

- Мам, не начинай, а, - нахмурился Дима.

- А я и не заканчивала, я продолжаю! Долго ты у меня на шее будешь сиднем сидеть? Лоботряс, оболдуй! Двадцать пять лет дубине скоро, а он... Сидит! У других в твоем возрасте уже семья, дети!

- На хрен мне эта семья...

- Да тебе ничего на хрен не надо! - уже в голос кричала мать. - Говорила, говорила - учись, твою мать, учись! Хоть техникум этот сраный закончи! Хрен!

- Мам, ну чего ты опять начинаешь-то! - взвился Дима.

- Не опять, а снова!

Мать налила масла на сковородку и стала бить яйца в чашку.

- Или забыл, как я по больнице на коленях ползала, справку тебе вымаливала, чтобы сыночку в армию не забрали? - продолжала она. - Не забрали сыночку - на тебе, мать, радуйся! На других посмотришь - пришел с армии человек человеком! Месяц с друзьями попьет, потом работать устроится, или учиться пойдет. А у этого - каждый день праздник!

Дима медленно наливался багрянцем, глядя в стол. Как же он ненавидел эти разговоры!

Зашипели вылитые на сковороду яйца. Мать быстрыми, порывистыми движениями посолила их и накрыла сковороду крышкой. Дима отхлебнул почти остывший чай и украдкой вздохнул. Надо было срочно валить.

***

Через полчаса он уже ехал в автобусе, попивая "Абаканское". В кармане кожаной куртки лежала пачка "Винстон" и пятьдесят рублей с копейками. Жизнь налаживалась. В голове Димы потихоньку вырисовывался план сегодняшнего дня. Сейчас он доедет до Взлетки, где стрелканется с Коляном. Они дойдут до Сопли и, хорошенько вломив ему, заберут должок. Деньги у него есть, по-любому есть. А потом... Ну, потом можно будет вернуться на район, вызвонить Тошу и Саню, зацепить девок и хорошенько оттянуться. Чтобы все черные мысли вылетели прочь из головы.

Дима, опираясь на поручень, глядел в окно. Автобус стоял в пробке и прямо под окном стояли то одна машина, то другая. Водители и пассажиры курили, лениво подгазовывая, чтобы продвинуться на пару сантиметров вперед. Некоторые болтали по телефонам. Все мучились от скуки, все опаздывали куда-то...

Друзья часто удивлялись, почему он всегда, даже в переполненном автобусе, стремится встать у окна. Почему он теряет нить разговора, отвечает невпопад и всегда смотрит туда, в окно. Дима лениво отшучивался на такие вопросы. Правды он не мог рассказать никому.

Однажды, давным давно, когда ему было восемнадцать лет, и мир не был еще таким безысходным, с ним случилось невероятное происшествие. Он тогда временно устроился сторожем на какой-то зачуханный склад, и как раз ехал на работу в ночь. Впереди была скучная смена, тонна сигарет, изредка - прогулки по территории склада. Дима стоял в автобусе и смотрел в окно, разглядывая ряды машин. Пробка была капитальная, Дима даже начал волноваться, что не успеет на смену - тогда его еще волновали такие вещи. В тот летний вечер еще стояла жара. Окна всех машин были открыты. Мужчины и женщины в салонах раздевались чуть ли не догола - никого это уже не смущало. Адская жара. Духота. Длинная пробка. Мысли у всех будто задеревенели.

Вдруг прямо напротив Димы оказался золотистого цвета "Пежо" с поднятыми стеклами. Сначала Дима лишь бегло скользнул по нему взглядом и отвернулся, но поскольку "Пежо" стоял около окна, он очень быстро снова попал в его поле зрения. Поднятые стекла заставили Диму вспомнить старый анекдот: "Гиви, закрой окно, дарагой, пусть все думают, что у нас кандицыанэр!" Он усмехнулся и, прищурившись, вгляделся в салон автомобиля. От стекол сильно отсвечивало, но Дима смог разглядеть, что за рулем была девушка. Она была в коротких джинсовых шортах и белом топике, на лице - огромные солнцезащитные очки. Одна рука девушки покоилась на рулевом колесе, вторую Дима не разглядел из-за солнечных бликов. Отметил лишь цвет волос девушки - ярко рыжие, крашеные, наверное. Он снова отвернулся. Посмотрел на часы. Автобус дернулся и проехал, наверное, около десяти метров, после чего снова стал. "Пежо" не отставал, он снова стоял напротив окна, в которое смотрел Дима. Все было по-прежнему, если не считать падающей на этот участок дороги тени от виадука. Теперь Дима мог рассмотреть девушку получше, ведь солнце совсем ему не мешало. Он взглянул, и в следующий миг у него пересохло во рту, а сердце зашлось в бешеном ритме. Девушка сильно отклонила назад сиденье, и полулежала на нем, едва касаясь руля пальцами левой руки. Ее глаза - это было видно даже через очки, - были чуть прищурены, губы словно шептали что-то. Обнаженный загорелый живот ее то напрягался, то расслаблялся, словно она тренировала мышцы пресса. Пуговка на шортах была расстегнута, как и молния, и ладонь правой руки уходила туда, внутрь, скрывалась из поля зрения. Девушка мастурбировала. Она страстно изгибалась на сиденье и, судя по приоткрытым губам, постанывала. И при этом умудрялась следить за дорогой: поток машин двинулся вперед, и девушка, на миг прервав свое занятие, приподнялась, нажала на педаль (Дима ясно представил ее маленькую босую ножку. Почему-то ему хотелось, чтобы она была именно босой) и, почти упершись в стоящий спереди "Ланд Крузер", продолжила ласкать себя. Дело, очевидно, близилось к финалу. Она покусывала нижнюю губу, ее бедра сжимались, а рука двигалась все быстрей и быстрей. И вот - момент сильнейшего напряжения. Все ее тело замерло, содрогнулось раз, другой, третий и обессилено обмякло. Правая рука медленно переместилась на живот. Дима увидел, как блестят ее влажные пальцы - средний и безымянный. Девушка глубоко дышала, на губах ее блуждала рассеянная улыбка.

Дима словно очнулся от забытья. Он закрутил головой по сторонам, думая, что все вокруг тоже, разинув рты, смотрят на золотистый "Пежо", но нет. Окружающие его лица были спокойны, вялы, потны. Никто ничего не видел. Девушка в нескольких метрах испытываят бешеный оргазм, а никому невдомек. Дима снова повернулся к ней и поймал ее взгляд. Она, наверное, все поняла по его выпученным глазам и приоткрытому рту, но даже не поменяла позы. Улыбнувшись Диме, она неторопливо, одной рукой застегнула шорты, потом подняла кресло и, послав Диме воздушный поцелуйчик (господи, она коснулась губами тех пальцев, которыми только что...), нажала на педаль газа. Пробка вдруг исчезла. Машины рванули вперед, а автобус с трудом набирая обороты, пополз следом за ними. Остаток пути Дима провел как на иголках, надеясь, что на каком-нибудь светофоре рядом с ним снова остановится тот золотистый "Пежо". Но нет, больше он не увидел той девушки.

Он никому не рассказал об этом случае. Сам не знал, почему. Казалось таким естественным рассказать пацанам: "Прикиньте, стою вчера в пробке на Свободном, смотрю в окно, а там в машине девка мастурбирует!" Но что-то не давало ему этого сделать. Какое-то странное чувство привязало его к этой девушке. Он хотел ее, вожделел с яростным отчаянием. Никогда, ни до, ни после того случая, не испытывал он такого сексуального возбуждения, как в тот жаркий вечер. Он не признавался себе в том, что любил ее. Иначе зачем бы он вот уже почти восемь лет упорно высматривал на дороге золотистый "Пежо"? За эти годы она могла поменять машину. Она могла измениться до неузнаваемости. Могла выйти замуж и стать примерной женой и матерью, или умереть от передоза в каком-нибудь подвале. Но Дима верил, не отдавая себе отчета, верил, что однажды он вновь увидит золотистый "Пежо", и в нем будет сидеть та же самая девушка, в таком же белом топе и джинсовых шортах, и в таких же огромных, как у черепахи из советского мультика, очках. Он даже дал ей имя: почему-то казалось, что ее должны звать Ириной. Ирина, Ирочка, Иришка... Что бы он сделал, вновь встретив ее? Он не знал. Возможно, вышел бы из автобуса, подбежал бы к ее машине, упал на колени и попросил бы ее руки и сердца. Или просто улыбнулся бы и помахал ей рукой. Чтобы потом еще восемь лет ждать...

Дима, не отворачиваясь от окна, отхлебнул пива. Автобус уже ехал по Дубенского, и скоро нужно было выходить.

***

С Соплей проблем не возникло. Увидев Коляна и Димона, он сразу же скис и безоговорочно отдал деньги. Дима, настроившийся на долгий содержательный разговор, даже погрустнел.

- Че за фигня? - спросил вдруг Колян, считавший деньги. - Сотки не хватает.

Они стояли в подъезде, у квартиры Сопли, и говорили негромко, чтобы голоса не разносились по площадке. Дима краем уха услышал шорох и усмехнулся: соседи уже липнут к глазкам.

- Пацаны, сукой буду, больше нету! - зашептал Сопля, прижав руку к левой стороне груди. - Могу плану накинуть на сотку.

Пацаны переглянулись и пожали плечами.

- Давай, - сказал Димон. - На пятишку.

- Пацаны! - задохнулся Сопля, приседая и делая страшные глаза. - Давайте нормально...

- А че, по твоему - не нормально? Мы почему должны к тебе через весь город ехать? Ты когда отдать должен был? Давай на пятихатку, Сопля, и все ровно.

Сопля вздохнул и повернулся к двери.

- Че, мы зайдем, может? - предложил Колян.

- Не, пацаны, мамка дома, - буркнул Сопля и скрылся за дверью.

- Мамка у него! - негромко повторил Колян. - Слышь, а сколько ему лет?

- Восемнадцать вроде, - пожал плечами Димон.

- Сопля и есть сопля. Че, сегодня - ураган?

- Ну да! - Димон улыбнулся. - Слушай, надо эту козу выцепить!

- Какую?

- Ну, помнишь, со мной вчера терлась?

- А, Нинку, что ли? – Колян вдруг нахмурился. – Че, запала?

- Ну так... А что у нее, реально парень есть, что ли?

- Да хрен ее знает. Если и есть, то чмо какое-нибудь. Она вон, в "Июне", на кассе сидит.

- Да я знаю...

Коля немного помолчал, потом медленно произнес:

- Димон, ты к ней не лезь.

- В смысле? – удивился Дима.

- В прямом. Она хорошая девчонка, без дураков. Тогда на нее нашло что-то, я не знаю… Ну, в общем, чтобы с ней все было в порядке, усек?

Дима пожал плечами:

- Как скажешь, брат.

Дверь открылась, и Сопля протянул Диме пачку сигарет.

- Че, "ЛМ", что ли? - нарочито громко сказал тот.

- Других нет, - подыграл Сопля. - Ну ладно, пацаны, звоните, если че...

- Ага, давай. Сам не теряйся.

Дверь закрылась. Димон осторожно потрогал ногтем темно-коричневую "плюху", засунутую под целофанку.

- Нормуль? - спросил Колян.

- Сотки на три.

- Хрен с ним, пошли.

И они вышли из подъезда.

Димону нравилась улица. Он чувствовал себя свободным, сильным, крутым. На улице все проблемы решались, таяли все ненужные мысли... А дома он был тем, кем его считала мать - ничего не умеющим ленивым дармоедом, спускающим под откос свою жизнь.

Они шли по направлению к остановке. Навстречу попался паренек лет шестнадцати, в белой рубашке и в очках. Он чуть дольше, чем можно себе позволить задержал взгляд на фигуре Коляна - благо, она к этому располагала. Бритый наголо, широкий в плечах, руки в наколках.

- Че пялишься? - рыкнул на паренька Колян.

Тот вздрогнул и, сделав вид, что ничего не слышал, ускорил шаг.

- Э, ты, а ну стоять! - заорал Колян. - Стой, я сказал! Сюда иди!

И парень остановился. Повернулся. Дима всегда недоумевал - почему они слушаются? Зачем? Несколько раз ему приходилось встречать таких, которые игнорировали окрики. За ними редко гнались - лень было тратить силы на бесполезного лоха, у которого, может, десять рублей только и есть, а бегает он быстро. Так и расходились - не уронив достоинства. Но большинство останавливались. Оглядывались, как этот паренек, в надежде, что звали не его.

- Я? - жалобно проблеял он.

- Сюда иди!

Парень поплелся, одна нога цеплялась за другую, все тело била крупная дрожь.

- Колян, ты не гони, ладно? - тихо сказал Димон, оглядываясь. Кругом были люди.

Парень подошел.

- Почему на меня посмотрел? - грозно спросил Колян.

- Я... так... просто...

- Просто так даже мухи не сношаются, понял?

Паренек был готов потерять сознание.

Колян сплюнул под ноги, огляделся и, приблизившись вплотную к парню, взял его рукой за подбородок.

- Ты лошара, понял?

Парень обескураженно смотрел в глаза своей смерти.

- Понял, я тебя спрашиваю?

- Д-д-да! - выдавил он.

- Повтори!

- Я лошара.

- Громче!

Парень мучительно покраснел и, набрав воздуху в грудь, выдавил из себя, чуть погромче:

- Я лошара!

- Молодец. Пошел отсюда.

Колян с силой толкнул его в грудь, и парень упал на землю. Подняться сразу он не мог - дрожали ноги.

Дима с Колей не спеша продолжили свой путь. Закурили. Дима вдруг вспомнил о недавнем инциденте. Они тогда как раз брали в дело Соплю - чтобы долг отработал. Ему всего-то и надо было - вырвать у какой-нибудь девки сумочку, да бежать. Но Сопле никогда не везло. Рядом оказались друзья этой чиксы, и Димону с парнями пришлось вписываться. Димон вспомнил, как повел себя тогда и решил, что был убедителен. Дело было на районе у Сопли, на Взлетке. Кошмарить тут, конечно, не стоило, но ситуация сложилась аховая. Если бы они не вписались за Соплю, Сопля перестал бы их уважать, и нашел бы другую подписку. А из Сопли можно выжать еще очень много пользы. Парень был настоящим барыгой, мог раздобыть все, что угодно, кроме денег - с деньгами ему не везло.

В общем, тогда все казалось, несмотря на возникшую сложность, вполне разрешимым. Парней было всего двое, один - задрот, на которого хватило бы и одного удара. Поэтому все они и сконцентрировались на здоровяке. Это было ошибкой. Димону неоднократно давали отпор, причем самыми разными способами - от открытой драки до стремительного бегства. Многие кричали, звали на помощь (Колян как-то показал Димону, куда бить, чтобы крикуны моментально затыкались и в ближайшие полчаса могли только хрипеть). Но вот такого не было ни разу. Стремительно брошенный камень, звон разбитого стекла, рев сигнализации, крики людей и - паника. Да, тогда им пришлось отступить. Но Дима не терял надежды на новую встречу. И тогда уже не будет долгих прелюдий. Будет просто беспощадное избиение.

- Задротина, блин! - сказал Колян, отвлекая Димона от воспоминаний.

- А?

- Да этот! - Колян махнул головой назад, туда, где они оставили несчастного парнишку. - На хрен такие вообще живут? Знаешь, в древней Спарте задротов сбрасывали с обрыва, пока они были еще младенцами. А сейчас - все живут, суки. Иногда так руки чешутся...

Дима знал, как у Коляна иногда чесались руки. За это он и срок получил.

- А мы-то с тобой на хрена живем? - вдруг спросил он.

- Ты чего? - нахмурился Колян.

- Да ничего... Так, мыслишки...

- Говори, не ссы, все свои.

- Знаешь, этот задрот - он-то по жизни пристроится. Будет где-нибудь в офисе жопу протирать, бабла заколачивать неплохо. И девку себе нормальную найдет. А мы? Чего дальше делать? Как жить?

- Слышь, не гони, а? Чего бы ты ни думал - ты ничего не изменишь. Ты или сядешь, или тебя убьют.

Дима сбился с шага и удивленно посмотрел на Коляна. "А ведь он прав, - подумал он. - И я всегда знал, к чему иду. Только получится ли остановиться?" В голове возник светлый образ Ирины. Полюбила бы она его таким, какой он есть сейчас?

Дата добавления: 2015-07-07