ГЛАВА VIII. . Продолжение описания Глаббдобдриба

Продолжение описания Глаббдобдриба. Поправки к древней и новой истории Желая увидеть мужей древности, наиболее прославившихся умом ипознаниями, я посвятил этому особый день. Мне пришло на мысль вызвать Гомераи Аристотеля во главе всех их комментаторов; но последних оказалось такмного, что несколько сот их принуждены были подождать на дворе и в другихкомнатах дворца. С первого же взгляда я узнал этих двух героев и не толькоотличил их от толпы, но и друг от друга. Гомер был красивее и вышеАристотеля, держался очень прямо для своего возраста, и глаза у него былинеобыкновенно живые и проницательные. Аристотель был сильно сгорблен иопирался на палку; у него были худощавое лицо, прямые редкие волосы и глухойголос. Я скоро заметил, что оба великих мужа совершенно чужды остальнойкомпании, никогда этих людей не видали и ничего о них не слышали. Один изпризраков, имени которого я не назову, шепнул мне на ухо, что на том светевсе эти комментаторы держатся на весьма почтительном расстоянии от своихпринципалов благодаря чувству стыда и сознанию своей виновности в чудовищномискажении для потомства смысла произведений этих авторов. Я познакомилДидима и Евстафия с Гомером и убедил его отнестись к ним лучше, чем, можетбыть, они заслужили, ибо он скоро обнаружил, что оба комментатора слишкомбездарны и не способны проникнуть в дух поэта. Но Аристотель потерял всякоетерпение, когда я представил ему Скотта и Рамуса и стал излагать ему ихвзгляды; он спросил их, неужели и все остальное племя комментаторов состоитиз таких же олухов, как они[122]. Затем я попросил правителя вызвать Декарта и Гассенди, которымпредложил изложить Аристотелю их системы[123]. Этот великий философоткровенно признал свои ошибки в естественной философии, потому что вомногих случаях его рассуждения были основаны на догадках, как это приходитсяделать всем людям; и он высказал предположение, что Гассенди, подновивший помере сил учение Эпикура, и Декарт с его теорией вихрей будут одинаковоотвергнуты потомством. Он предсказал ту же участь теории тяготения, которуюс таким рвением отстаивают современные ученые. При этом он заметил, чтоновые системы природы, подобно новой моде, меняются с каждым поколением ичто даже философы, которые пытаются доказать их математическим методом,успевают в этом ненадолго и выходят из моды в назначенные судьбой сроки. В продолжение пяти дней я вел беседы также и со многими другими ученымидревнего мира. Я видел большинство римских императоров. Я стал упрашиватьправителя вызвать поваров Гелиогабала[124], чтобы они приготовили для насобед, но за недостатком материалов они не могли показать нам как следуетсвое искусство. Один илот Агесилая[125] сварил нам спартанскую похлебку, но,отведав ее, я не мог проглотить второй ложки. Сопровождавшие меня на остров два джентльмена принуждены были вернутьсяпо делам домой на три дня. Это время я употребил на свидания с великимилюдьми, умершими в течение двух или трех последних столетий, славными в моемотечестве или в других европейских странах. Будучи всегда большимпоклонником древних знаменитых родов, я попросил правителя вызвать дюжинуили две королей с их предками, в количестве восьми или девяти поколений. Номеня постигло мучительное и неожиданное разочарование. Вместовеличественного ряда венценосных особ я увидел в одной династии двухскрипачей, трех ловких царедворцев и одного итальянского прелата; в другой -цирюльника, аббата и двух кардиналов. Но я питаю слишком глубокое почтение ккоронованным головам, чтобы останавливаться дольше на этом щекотливомпредмете. Что же касается графов, маркизов, герцогов и тому подобных людей,то с ними я не был так щепетилен и, признаюсь, не без удовольствияпрослеживал до первоисточника своеобразные черточки, которыми отличаютсянекоторые знатные роды. Я без труда мог открыть, откуда в одном родупроисходит длинный подбородок; почему другой род в двух поколениях изобилуетмошенниками, а в двух следующих дураками; почему третий состоит изпомешанных, а четвертый из плутов; чем объясняются слова, сказанныеПолидором Вергилием[126] по поводу одного знатного рода: "Nec vir fortis,nec foemina casta" [Не было ни мужа доблестного, ни жены целомудренной(лат.).], каким образом жестокость, лживость и трусость стали характернымичертами некоторых родов отличающими их так же ясно, как фамильные гербы; ктопервый занес в тот или другой благородный род сифилис, перешедший вследующие поколения в форме золотушных опухолей. Все это перестало меняпоражать, когда я увидел столько нарушений родословных линий пажами, лакеямикучерами, игроками, скрипачами, комедиантами, военными и карманнымиворишками. Особенно сильное отвращение почувствовал я к новой истории. И в самомделе, тщательно рассмотрев людей, которые в течение прошедшего столетияпользовались громкой славой при дворах королей, я понял, в каком заблуждениидержат мир продажные писаки, приписывая величайшие военные подвиги трусам,мудрые советы дуракам, искренность льстецам, римскую доблесть изменникамотечеству, набожность безбожникам, целомудрие содомитам, правдивостьдоносчикам. Я узнал, сколько невинных превосходных людей было приговорено ксмерти или изгнанию благодаря проискам могущественных министров, подкупавшихсудей, и партийной злобе; сколько подлецов возводилось на высокие должности,облекалось доверием, властью, почетом и осыпалось материальными благами;какое огромное участие принимали в решениях дворов, государственных советови сенатов сводники, проститутки, паразиты и шуты. Какое невысокоесоставилось у меня мнение о человеческой мудрости и честности, когда яполучил правильные сведения о пружинах и мотивах великих мировых событий иреволюций и о тех ничтожных случайностях, которым они обязаны своим успехом. Там я открыл недобросовестность и невежество тех, кто берется писатьанекдоты или секретную историю; кто отправляет стольких королей в могилу,поднося им кубок с ядом; кто пересказывает происходившие без свидетелейразговоры государя с первым министром; кто открывает мысли и ящикипосланников и государственных секретарей, но, к несчастью, постоянно приэтом ошибается. Там узнал я истинные причины многих великих событий,поразивших мир; увидел, как непотребная женщина может управлять заднейлестницей, задняя лестница советом министров, а совет министров сенатом.Один генерал сознался в моем присутствии, что он одержал победу единственноблагодаря своей трусости и дурному командованию, а один адмирал открыл, чтоон победил неприятеля вследствие плохой осведомленности, тогда как собиралсясдать ему свой флот[127]. Три короля объявили мне, что за все ихцарствование они ни разу не назначили на государственные должности ни одногодостойного человека[128], разве что по ошибке или вследствие предательствакакого-нибудь министра, которому они доверились, но они ручались, чтоподобная ошибка не повторилась бы, если бы им пришлось царствовать снова; ис большой убедительностью они доказали мне, что без развращенности нравовневозможно удержать королевский трон, потому что положительный, смелый,настойчивый характер, который создается у человека добродетелью, являетсяпостоянной помехой в государственной деятельности. Я любопытствовал получить точные сведения, каким способом масса людейдобыла знатные титулы и огромные богатства. Я ограничил свои исследованиясамой недавней эпохой, не касаясь, впрочем, настоящего времени, из страхапричинить обиду хотя бы иноземцам (ибо, я надеюсь, читателю нет надобностиговорить, что все сказанное мной по этому поводу не имеет ни малейшегокасательства к моей родине). По моей просьбе вызвано было множествоинтересовавших меня лиц, и после самых поверхностных расспросов передо мнойраскрылась такая картина бесчестья, что я не могу спокойно вспоминать обэтом. Вероломство, угнетение, подкуп, обман, сводничество и тому подобныенемощи были еще самыми простительными средствами из упомянутых ими, ипотому, как требовало того благоразумие, я отнесся к ним весьмаснисходительно. Но когда одни из них сознались, что своим величием ибогатством они обязаны содомии и кровосмешению, другие - торговле своимиженами и дочерьми; третьи - измене своему отечеству или государю,четвертые - отраве, а большая часть - нарушению правосудия с целью погубитьневинного, - то эти открытия, - я надеюсь, мне простят это, - побудили менянесколько умерить чувство глубокого почтения, которым я от природы проникнутк высокопоставленным особам, как и подобает маленькому человеку по отношениюк лицам, наделенным высокими достоинствами. Часто мне приходилось читать о великих услугах, оказанных монархам иотечеству, и я исполнился желанием увидеть людей, которыми эти услуги былиоказаны. Однако мне ответили, что имена их невозможно найти в архивах, заисключением немногих, которых история изобразила отъявленнейшими мошенникамии предателями. Об остальных мне никогда не приходилось слышать ни слова. Всеони появились передо мной с удрученным видом и в очень худом платье, заявляяв большинстве случаев, что умерли от нищеты и немилости, иногда даже наэшафоте или на виселице. Среди них находился человек, судьба которого показалась мнеисключительной. Подле него стоял восемнадцатилетний юноша. Человек этотсказал мне, что много лет он командовал кораблем, и в морском сражении приАкциуме[129] счастливая судьба помогла ему пробиться сквозь рядынеприятельского флота и потопить три первоклассных неприятельских корабля, ачетвертый захватить в плен, что было единственной причиной бегства Антония ипоследовавшей затем победы; юноша же, стоявший подле него, был егоединственный сын, убитый в этом сражении. Он прибавил, что в сознании своихзаслуг он явился по окончании войны в Рим ко двору Августа с просьбойназначить его командиром большого корабля, капитан которого был убит; ноходатайство его было оставлено без внимания, и командование кораблем былопоручено юноше, никогда не видевшему моря, сыну либертины[130], служанкиодной из любовниц императора. По возвращении на свой корабль достойныйчеловек был обвинен в нерадивом исполнении служебных обязанностей, и егосудно передано одному пажу, фавориту вице-адмирала Публиколы[131]; послеэтого он удалился на бедную ферму, вдали от Рима, где и окончил свою жизнь.Мне так хотелось узнать, насколько справедлива эта история, что я попросилвызвать Агриппу[132], который командовал римским флотом в сражении приАкциуме. Явившийся Агриппа подтвердил справедливость рассказа и добавил кнему много подробностей в пользу капитана, из скромности преуменьшившего илиутаившего большую часть своих заслуг в этом деле. Я был поражен глубиной и быстротой роста развращенности этой империи,обусловленными поздно проникшей в нее роскошью. Вследствие этого на меня непроизвели уже такого впечатления подобные явления в других странах, гдевсевозможные пороки царили гораздо дольше и где вся слава и вся добычаиздавна присвоены главнокомандующими, которые, быть может, меньше всегоимеют право и на то и на другое. Так как все вызываемые с того света люди сохранили в мельчайшихподробностях внешность, которую они имели при жизни, то я наполнилсямрачными мыслями при виде вырождения человечества за последнее столетие;насколько венерические болезни со всеми их последствиями и наименованиямиизменили черты лица англичанина, уменьшили рост, расслабили нервы,размягчили сухожилия и мускулы, прогнали румянец, сделали все тело дряблым ипротухшим. Я опустился до того, что попросил вызвать английских поселян старогозакала[133], некогда столь славных простото нравов, пищи и одежды,справедливостью своих поступков, подлинным свободолюбием, храбростью илюбовью к отечеству. Сравнив живых с покойниками, я не мог остатьсяравнодушным при виде того, как все эти чистые отечественные добродетелиопозорены из-за мелких денежных подачек их внуками, которые, продавая своиголоса и орудуя на выборах в парламент, приобрели все пороки иразвращенность, каким только можно научиться при дворе. ГЛАВА IX Автор возвращается в Мальдонаду и отплывает в королевство Лаггнегг. Егоарестовывают и отправляют во дворец. Прием, оказанный ему во дворце.Милостливое отношение короля к своим подданным Когда наступил день нашего отъезда, я простился с его высочествомправителем Глаббдобдриба и возвратился с двумя моими спутниками вМальдонаду, где после двухнедельного ожидания один корабль приготовился котплытию в Лаггнегг. Два моих друга и еще несколько лиц были настольколюбезны, что снабдили меня провизией и проводили на корабль. Я провел вдороге месяц. Мы перенесли сильную бурю и вынуждены были взять курс назапад, чтобы достигнуть области пассатных ветров, дующих здесь напространстве около шестидесяти лиг. 21 апреля 1708 года[134] мы вошли в рекуКлюмегниг, устье которой служит морским портом, расположенным наюго-восточной оконечности Лаггнегга. Мы бросили якорь на расстоянии однойлиги от города и потребовали сигналом лоцмана. Менее чем через полчаса к намна борт взошли два лоцмана и провели нас между рифами и скалами по оченьопасному проходу в большую бухту, где корабли могли стоять в совершеннойбезопасности на расстоянии одного кабельтова от городской стены. Некоторые из наших матросов, со злым ли умыслом или по оплошности,рассказали лоцманам, что у них на корабле есть иностранец, знаменитыйпутешественник. Последние сообщили об этом таможенному чиновнику, которыйподверг меня тщательному досмотру, когда я вышел на берег. Он говорил сомной на языке бальнибарби, который благодаря оживленной торговле хорошоизвестен в этом городе, особенно между моряками и служащими в таможне. Явкратце рассказал ему некоторые из моих приключений, стараясь придатьрассказу возможно больше правдоподобия и связности. Однако я счелнеобходимым скрыть мою национальность и назвался голландцем, так как у менябыло намерение отправиться в Японию, куда, как известно, из всех европейцевоткрыт доступ только голландцам[135]. Поэтому я сказал таможенномучиновнику, что, потерпев кораблекрушение у берегов Бальнибарби и будучивыброшен на скалу, я был поднят на Лапуту, или Летучий Остров (о которомтаможеннику часто приходилось слышать), а теперь пытаюсь добраться доЯпонии, откуда мне может представиться случай возвратиться на родину.Чиновник ответил мне, что он должен меня арестовать до полученияраспоряжений от двора, куда он напишет немедленно, и надеется получить ответв течение двух недель. Мне отвели удобное помещение, у входа в которое былпоставлен часовой. Однако я мог свободно гулять по большому саду; обращалисьсо мною довольно хорошо, и содержался я все время на счет короля. Множестволюдей посещали меня, главным образом из любопытства, ибо разнесся слух, чтоя прибыл из весьма отдаленных стран, о существовании которых здесь никто неслышал. Я пригласил переводчиком одного молодого человека, прибывшего вместе сомною на корабле; он был уроженец Лаггнегга, но несколько лет прожил вМальдонаде и в совершенстве владел обоими языками. При его помощи я могразговаривать с посетителями, но разговор этот состоял лишь из их вопросов имоих ответов. Письмо из дворца было получено к ожидаемому сроку. В нем содержалсяприказ привезти меня со свитой, под конвоем десяти человек, в Тральдрегдаб,или Трильдрогдриб (насколько я помню, это слово произносится двояко). Всямоя свита состояла их упомянутого бедного юноши-переводчика, которого яуговорил поступить ко мне на службу; по моей почтительной просьбе каждому изнас дали по мулу. За полдня до нашего отъезда был послан гонец с донесениемкоролю о моем скором прибытии и просьбой, чтобы его величество назначилдень и час, когда он милостиво соизволит удостоить меня чести лизать пыль уподножия его трона. Таков стиль здешнего двора, и я убедился на опыте, чтоэто не иносказание. В самом деле, когда через два дня по моем прибытии яполучил аудиенцию, то мне приказали ползти на брюхе и лизать пол по дороге ктрону; впрочем, из уважения ко мне, как иностранцу, пол был так чистовыметен, что пыли на нем осталось немного. Это была исключительная милость,оказываемая лишь самым высоким сановникам, когда они испрашивают аудиенцию.Больше того: пол иногда нарочно посыпают пылью, если лицо, удостоившеесявысочайшей аудиенции, имеет много могущественных врагов при дворе. Мнесамому случилось раз видеть одного важного сановника, у которого рот дотакой степени был набит пылью, что, подползя к трону на надлежащеерасстояние, он неспособен был вымолвить ни слова. И ничем от этого неизбавиться, так как плевать и вытирать рот во время аудиенции в присутствииего величества считается тяжким преступлением. При этом дворе существует ещеодин обычай, к которому я отношусь с крайним неодобрением. Когда корольжелает мягким и милостивым образом казнить кого-нибудь из сановников, онповелевает посыпать пол особым ядовитым коричневым порошком, полизавкоторый, приговоренный умирает в течение двадцати четырех часов. Впрочем,следует отдать должное великому милосердию этого монарха и его попечению ожизни подданных (в этом отношении европейским монархам не мешало быподражать ему) и к чести его сказать, что после каждой такой казни отдаетстрогий приказ начисто вымыть пол в аудиенц-зале, и в случае небрежногоисполнения этого приказа слугам угрожает опасность навлечь на себя немилостьмонарха. Я сам слышал, как его величество давал распоряжение отстегатьплетьми одного пажа за то, что тот, несмотря на свою очередь, злонамереннопренебрег своей обязанностью и не позаботился об очистке пола после казни;благодаря этой небрежности был отравлен явившийся на аудиенцию молодой,подававший большие надежды вельможа, хотя король в то время вовсе не имелнамерения лишить его жизни. Однако добрый монарх был настолько милостив, чтоосвободил пажа от порки, после того как тот пообещал, что больше не будеттак поступать без специального распоряжения короля. Возвратимся, однако, к нашему повествованию: когда я дополз ярда начетыре до трона, я осторожно стал на колени и, стукнув семь раз лбом о пол,произнес следующие слова, заученные мною накануне: "Икплинг глоффзсробсквутсеромм блиоп мляшнальт звин тнодбокеф слиофед гардлеб ашт!" Этоприветствие установлено законами страны для всех лиц, допущенных ккоролевской аудиенции. Перевести его можно так: "Да переживет ваше небесноевеличество солнце на одиннадцать с половиною лун!" Выслушав приветствие,король задал мне вопрос, которого я хотя и не понял, но ответил ему, какменя научили: "Флофт дрин клерик дуольдам прастред мирпуш", что означает:"Язык мой во рту моего друга". Этими словами я давал понять, что прошуобратиться к услугам моего переводчика. Тогда был введен уже упомянутый мноймолодой человек, и с его помощью я отвечал на все вопросы, которые еговеличеству было угодно задавать мне в течение более часа. Я говорил набальнибарбийском языке, а переводчик передавал все сказанное мноюпо-лаггнежски. Я очень понравился королю, и он приказал своему блиффмарклубу, то естьобер-гофмейстеру, отвести во дворце помещение для меня и моего переводчика,назначив мне довольствие и предоставив кошелек с золотом на прочие расходы. Я прожил в этой стране три месяца, повинуясь желанию его величества,который изволил осыпать меня высокими милостями и делал мне очень лестныепредложения. Но я счел более благоразумным и справедливым провести остатокдней моих с женою и детьми.

Дата добавления: 2015-07-10