ГЛАВА V. . Различные приключения автора

Различные приключения автора. Казнь преступника. Автор показывает своеискусство в мореплавании Жизнь моя была бы довольно счастливой в этой стране, если бы маленькийрост не подвергал меня разным смешным и досадным случайностям, о которых япозволю себе рассказать читателям. Глюмдальклич часто выносила меня вменьшем ящике в дворцовый сад и иногда вынимала оттуда и держала на руке илиспускала на землю прогуляться. Я вспоминаю, как однажды, еще в то время,когда карлик жил при дворе, он пошел в сад следом за нами. Моя нянюшкаспустила меня - землю возле карликовых яблонь, где остановился также и он. Итут меня дернуло блеснуть своим остроумием и сделать глупый намек на то, чтодеревья являются такими же карликами, как и он (тамошний язык выражал этотак же хорошо, как и наш). В отместку злой шут, улучив момент, когда япроходил под одной из яблонь, встряхнул ее прямо над моей головой,вследствие чего с десяток яблок, величиной в бристольский бочонок каждое,посыпалось вокруг меня, причем одно из них угодило мне в спину, когда янагнулся, сшибло меня с ног, и я плашмя растянулся на земле, но не ушибся,и по моей просьбе карлик был прощен, тем более что я сам вызвал его нашалость. В другой раз Глюмдальклич, оставив меня одного на зеленой лужайке,отлучилась куда-то со своей гувернанткой. Тем временем внезапно разразилсятакой страшный град, что я немедленно был повален им на землю, и, когда яупал, градины стали пребольно стегать меня по всему телу, точно теннисныемячи. Кое-как на четвереньках мне удалось доползти до края грядки стимьяном и найти там убежище, уткнувшись лицом в землю, но я был такисколочен, что пролежал в постели десять дней. В этом нет ничегоудивительного, потому что природа соблюдает здесь точное соответствие вовсех своих явлениях, и каждая градина почти в тысячу восемьсот раз больше,чем у нас в Европе; я могу утверждать это на основании опыта, потому что излюбопытства взвешивал тамошние градины и измерял их. В том же саду со мной случилось другое, более опасное приключение.Однажды моя нянюшка, оставив меня в безопасном, по ее предположению, месте(о чем я часто просил ее, чтобы иметь возможность на свободе предаться своимразмышлениям) и не взяв с собой моего ящика, чтобы не утруждать себя егопереноской, ушла с гувернанткой и другими знакомыми дамами в другую частьсада, откуда не могла слышать моего голоса. Во время ее отсутствия небольшойбелый спаниель, принадлежавший одному из садовников, забравшись случайно всад, пробегал недалеко от места, где я лежал. Почуяв меня, собакаустремилась ко мне, схватила меня в пасть и принесла к хозяину, подлекоторого осторожно положила меня на землю, виляя хвостом. По счастливойслучайности, она была так хорошо выдрессирована, что принесла меня взубах, не только не повредив моего тела, но даже не порвав платья. Бедныйсадовник, хорошо знавший меня и чувствовавший ко мне большое расположение,страшно перепугался. Он осторожно поднял меня обеими руками и спросил, как ясебя чувствую; но от неожиданности у меня захватило дух, и я не могвыговорить ни слова. Спустя несколько минут я пришел в себя, и садовникотнес меня невредимым к моей нянюшке, которая в это время возвратилась, и,не найдя меня на прежнем месте, а также не получая ответа на зов, была всмертельном испуге. Она сильно выбранила садовника за собаку. Но мы умолчалиоб этом случае - она из боязни гнева королевы, а я, по правде говоря, изнежелания разглашать при дворе историю, в которой я играл не очень завиднуюроль. После этого случая Глюмдальклич твердо решила ни на минуту не выпускатьменя из виду, когда мы выходили из дому. Я давно боялся такого решения ипотому скрывал от нее некоторые незначительные приключения, случавшиеся сомной в ее отсутствие. Раз коршун, паривший над садом, ринулся на меня, иесли бы я не вытащил храбро тесак и, обороняясь им, не убежал под густойшпалерник, он, наверное, унес бы меня в своих когтях. В другой раз,взобравшись на вершину кротовины, я провалился по шею в нору, через которуюкрот выбрасывал землю; чтобы объяснить, почему у меня испорчено платье, явыдумал какую-то небылицу, которую не стоит повторять. Точно так же, гуляяраз в одиночестве и вспоминая мою бедную Англию, я споткнулся о раковинуулитки и сломал себе голень правой ноги. Не могу определить, удовольствие или унижение испытывал я во время этиходиноких прогулок, когда даже самые маленькие птицы не выказывали никакогостраха в моем присутствии, но прыгали на расстоянии ярда от меня, отыскиваячервяков и букашек с таким равнодушием и спокойствием, точно вблизи никогоне было. Помню, раз дрозд настолько обнаглел, что клювом выхватил у меня изрук кусок пирога, который Глюмдальклич дала мне на завтрак. Когда я пыталсяпоймать какую-нибудь птицу, она смело поворачивалась ко мне и норовилаклюнуть в пальцы, а затем как ни в чем не бывало продолжала охотиться зачервяками или улитками. Но однажды я взял толстую дубинку и так ловкозапустил ею изо всей силы в коноплянку, что она повалилась замертво; тогда,схватив ее за шею обеими руками, я с торжеством побежал с ней к нянюшке.Между тем птица, которая была только оглушена, оправилась и начала наноситьмне крыльями такие удары по голове и телу (хотя я держал ее вытянутымируками и она не могла достать меня своими когтями), что раз двадцать я едване выпустил ее. Но на выручку подоспел слуга, который свернул птице шею. Наследующий день, по приказанию королевы, мне подали эту коноплянку на обед.Насколько могу припомнить, она показалась мне более крупной, чем наш лебедь. Часто фрейлины приглашали Глюмдальклич в свои комнаты и просили еепринести меня с собой ради удовольствия посмотреть и потрогать меня. Частоони раздевали меня донага и голого клали себе на грудь, что мне было оченьпротивно, потому что, говоря правду, их кожа издавала весьма неприятныйзапах. Я упоминаю здесь об этом обстоятельстве вовсе не с намерениемопорочить этих прелестных дам, к которым я питаю всяческое почтение; простомне кажется, что мои чувства, в соответствии с моим маленьким ростом, былиболее изощренны и нет никаких оснований думать, чтобы эти достопочтенныеособы были менее приятны своим поклонникам или друг другу, чем особы того жеранга у нас в Англии. Наконец, я нахожу, что их природный запах гораздосноснее тех духов, которые они обыкновенно употребляют и от которых мневсегда бывало дурно. Я никогда не забуду, как однажды в жаркую погоду, послетого как я долго занимался физической работой, один мой близкий друг лилипутпозволил себе пожаловаться на исходящий от меня резкий запах, хотя я так жемало страдаю этим недостатком, как и большинство представителей моего пола,и полагаю, что чувствительность лилипута была столь же тонкой по отношениюко мне, как моя по отношению к этим великанам. Но я не могу при этом неотдать должного моей повелительнице королеве и Глюмдальклич, моей нянюшке,тело которых было так же душисто, как тело самой деликатной английской леди. Неприятнее всего у этих фрейлин (когда моя нянюшка приносила меня кним) было слишком уж бесцеремонное их обращение со мной, словно я былсуществом, не имеющим никакого значения. Они раздевались донага, менялисорочки в моем присутствии, когда я находился на туалетном столе перед ихобнаженными телами; но я уверяю, что это зрелище совсем не соблазняло меня ине вызывало во мне никаких других чувств, кроме отвращения и гадливости;когда я смотрел с близкого расстояния, кожа их казалась страшно грубой инеровной, разноцветной и покрытой родимыми пятнами величиной с тарелку, аволоски, которыми она была усеяна, имели вид толстых бечевок; обойдумолчанием остальные части их тела. Точно так же они нисколько нестеснялись выливать при мне то, что было ими выпито в количестве, по крайнеймере, двух бочек, в сосуд, вмещавший не менее трех тонн. Самая красивая изэтих фрейлин, веселая шаловливая девушка шестнадцати лет, иногда сажала меняверхом на один из своих сосков и заставляла совершать по своему телу другиеэкскурсии, но читатель разрешит мне не входить в дальнейшие подробности. Этодо такой степени было неприятно мне, что я попросил Глюмдальклич придуматькакое-нибудь извинение, чтобы не видеться больше с этой девицей. Однажды молодой джентльмен, племянник гувернантки моей нянюшки,пригласил дам посмотреть смертную казнь[67]. Приговоренный был убийцаблизкого друга этого джентльмена. Глюмдальклич от природы была оченьсострадательна, и ее едва убедили принять участие в компании; что касаетсяменя, то хотя я питал отвращение к такого рода зрелищам, но любопытствособлазнило меня посмотреть вещь, которая, по моим предположениям, должнабыла быть необыкновенной. Преступник был привязан к стулу на специальновоздвигнутом эшафоте; он был обезглавлен ударом меча длиною в сорок футов.Кровь брызнула из вен и артерий такой обильной и высокой струей, что с нейне мог бы сравняться большой версальский фонтан, и голова, падая на помостэшафота, так стукнула, что я привскочил, несмотря на то что находился нарасстоянии, по крайней мере, английской полумили от места казни. Королева, часто слышавшая мои рассказы о морских путешествиях ипользовавшаяся каждым удобным случаем, чтобы доставить мне развлечение,когда видела меня печальным, спросила однажды, умею ли я обращаться спарусами или с веслами и не будет ли полезно для моего здоровьяпозаниматься немного греблей. Я отвечал, что то и другое я умею всовершенстве, потому что хотя по профессии своей я хирург, или корабельныйврач, но в критические минуты мне приходилось исполнять обязанности простогоматроса. Правда, я не видел, каким образом желание королевы могло бытьисполнено в этой стране, где самая маленькая лодка по своим размерамравнялась нашему первоклассному военному кораблю; с другой стороны, судно,которым я был бы в силах управлять, не выдержало бы напора воды ни однойздешней реки. Тогда ее величество сказала, что ее столяр сделает лодку, еслия буду руководить его работой, и что она прикажет устроить бассейн длякатания в этой лодке. Столяр, весьма искусный мастер, в десять дней соорудилпо моим указаниям игрушечную лодку со всеми снастями, которая могласвободно выдержать восемь европейцев. Когда лодка была окончена, королевапришла " такой восторг, что тотчас же понесла показать ее королю. Последнийприказал пустить ее для испытания в лохань с водой, но по недостатку места яне мог действовать там веслами. Однако королева еще раньше составила другойпроект. Она приказала столяру сделать деревянное корыто в триста футовдлины, пятьдесят ширины и восемь глубины. Это корыто, хорошо просмоленноедля предохранения от течи, было поставлено на полу у стены одной из комнатдворца. На дне его находился кран для спуска воды, когда она начиналазастаиваться, и двое слуг легко могли в полчаса снова наполнить его водой. Внем я часто занимался греблей как для собственного развлечения, так и дляудовольствия королевы и ее фрейлин, которых очень забавляли мое искусство иловкость. Иногда я ставил парус, и тогда моя работа ограничиваласьуправлением им, дамы же производили ветер своими веерами, когда же ониуставали, то на мой парус дули пажи, между тем как я с настоящимискусством моряка держал лодку то на штирборте, то на бакборте. Послекатания Глюмдальклич уносила лодку в свою комнату и вешала ее на гвоздь дляпросушки. Раз во время этих упражнений случилось происшествие, которое едва нестоило мне жизни. Когда паж опустил лодку в корыто, гувернантка Глюмдалькличлюбезно подняла меня, чтобы посадить в лодку. Но я проскользнул у нее междупальцами и непременно упал бы на пол с высоты сорока футов, если бы, посчастливой случайности, меня не задержала большая булавка в корсаже этойлюбезной дамы. Головка булавки прошла между рубашкой и поясом моих штанов,и, таким образом, я повис в воздухе, пока Глюмдальклич не прибежала ко мнена помощь. В другой раз слуга, на обязанности которого лежало наполнять мое корытокаждые три дня свежей водой, по небрежности не доглядел, как вылил из ведравместе с водой громадную лягушку. Когда меня сажали в лодку, лягушкапритаилась; но едва увидев место, на которое можно было сесть, онавскарабкалась в лодку и так сильно накренила ее на одну сторону, что ядолжен был налечь всею тяжестью тела на противоположный борт, чтобы не датьлодке опрокинуться. Очутившись в лодке, лягушка стала прыгать взад и впереднад моей головой, обдавая мое лицо и платье своей вонючей слизью. Благодаряогромным своим размерам и нескладности она казалась мне самым безобразнымживотным, какое можно себе представить. Тем не менее я просил Глюмдалькличпредоставить мне самому разделаться с ней. После нескольких тумаков веслом янаконец заставил ее выскочить из лодки. Но величайшая опасность, какой только я подвергался в этом королевстве,исходила от обезьяны, принадлежавшей одному из служащих королевской кухни.Ушедши куда-то по делу или в гости, Глюмдальклич заперла меня в своейкомнате. Погода стояла жаркая, и потому окно комнаты было открыто, точно также как окна и дверь моего большого ящика, в котором я любил проводить время,так как он был обширен и удобен. Я сидел спокойно за столом и предавалсяразмышлениям, как вдруг услышал, что кто-то проник через окно в комнатуГлюмдальклич и стал прыгать по ней из конца в конец. Несмотря на сильныйиспуг, я все же рискнул, не трогаясь с места, взглянуть, что там происходит. Я увидел обезьяну: она резвилась и скакала взад и вперед, пока ненаткнулась на мой ящик, который стала рассматривать с большим любопытством иудовольствием, заглядывая во все окна и в дверь. Я забился в дальний уголсвоей комнаты, то есть ящика, но взор обезьяны, исследовавший егосодержимое, привел меня в такой ужас, что я потерял способность соображать ине догадался спрятаться под кровать, хотя легко мог это сделать. Между темобезьяна, с гримасами и дикими воплями осматривавшая мою комнату, взаключение обнаружила меня; тогда, просунув в дверь лапу, как кошка,играющая с мышью, она, - хотя я часто перебегал с места на место, чтобыускользнуть от чудовища, - изловчилась, схватила меня за полу кафтана(сшитого из местного шелка, очень толстого и прочного) и вытащила наружу.Она взяла меня в верхнюю правую лапу и стала держать так, как кормилицадержит ребенка, которому собирается дать грудь; у нас в Европе я самнаблюдал, как обезьяны берут таким образом котят. Когда я попыталсясопротивляться, она так сильно сжала меня, что я счел более благоразумнымпокориться. По всей вероятности, она приняла меня за детеныша своей породы,потому что часто нежно гладила меня по лицу свободной лапой. Шум отворяемойдвери прервал эти нежности; обезьяна мгновенно бросилась в окно, черезкоторое она проникла в комнату, а оттуда на трех лапах, держа меня вчетвертой, полезла по водосточным трубам на крышу соседней постройки. Яуслышал крик Глюмдальклич в ту минуту, когда обезьяна уносила меня. Беднаядевочка едва не помешалась; весь дворец был поднят на ноги, слуги побежализа лестницами; сотни людей видели со двора, как обезьяна уселась на самомконьке крыши: одной лапой она держала меня, как ребенка, а другой набиваламой рот яствами, которые вынимала из защечных мешков, и угощала тумаками,когда я отказывался от этой пищи. Стоявшая внизу челядь покатывалась сосмеху, глядя на эту картину; и мне кажется, что людей этих нельзя строгоосуждать, так как зрелище бесспорно было очень забавно для всех, кроме меня.Некоторые стали швырять камнями, надеясь прогнать таким образом обезьяну скрыши, но дворцовая полиция строго запретила это, так как иначе мне,вероятно, размозжили бы голову. Были приставлены лестницы, и по ним поднялось несколько человек; увидясебя окруженной и сообразив, что на трех лапах ей не удрать, обезьянабросила меня на конек крыши и дала тягу. Я остался на высоте трехсот ярдовот земли, ожидая каждую минуту, что меня сдует ветер или что вследствиеголовокружения я сам упаду и кубарем скачусь с конька до края крыши; но тутодин бравый парень, слуга моей нянюшки, взобрался на крышу, положил меня вкарман своих штанов и благополучно спустился вниз. Я почти задыхался от дряни, которой обезьяна набила мой рот; но моямилая нянюшка извлекла ее оттуда небольшой иголкой, после чего меня вырвало,и я почувствовал большое облегчение. Однако я так ослабел и так был помятобъятиями этого мерзкого животного, что пятнадцать дней пролежал в постели.Король, королева и все придворные каждый день осведомлялись о моем здоровье,и ее величество несколько раз навещала меня во время болезни. Обезьянуубили, и был отдан приказ не держать во дворце подобных животных. Когда, по выздоровлении, я явился к королю благодарить его за оказанныемне милости, его величество изволил много шутить над моим приключением испрашивал, какие мысли мне приходили в голову, когда я был в лапах обезьяны,как мне понравились ее кушанье и ее способ угощенья; подействовал ли свежийвоздух на мой аппетит. Его величеству угодно было также знать, что я стал быделать при подобной оказии у себя на родине. На эти вопросы я отвечал еговеличеству, что в Европе нет обезьян, кроме тех, которые как диковинкипривозятся из чужих стран и которые так малы, что я бы справился с целойдюжиной их, если бы они осмелились на меня напасть. Что же касаетсячудовища, с которым мне недавно пришлось иметь дело (обезьяна в самом делевеличиной была со слона), то, не отними у меня страх способности владетьтесаком (произнося эти слова, я стал в воинственную позу и ухватился зарукоятку своего тесака), я, может быть, нанес бы этому страшилищу, когда онопросунуло лапу в мою комнату, такую рану, что оно радо было бы как можноскорее убраться от меня. Все это я сказал твердым тоном, как человек,ревниво заботящийся о том, чтобы не возникло никаких сомнений насчет егохрабрости. И все же речь моя вызвала лишь громкий смех придворных, откоторого они не могли удержаться, несмотря на все почтение к его величеству.Это навело меня на грустные мысли о тщете попыток добиться уважения к себесо стороны людей, стоящих неизмеримо выше нас. Однако поведение, подобноемоему, я очень часто наблюдал по приезде в Англию, где какой-нибудьничтожный и презренный плут, не имея за собой ни благородного происхождения,ни личных заслуг, ни ума, ни здравого смысла, осмеливается иногда напускатьна себя важный вид и ставить себя на одну ногу с величайшими людьми вгосударстве. Каждый день я давал при дворе повод для веселого смеха; и дажеГлюмдальклич, несмотря на свою нежную привязанность ко мне, не упускаласлучая рассказать королеве о моих выходках, когда считала, что они способныбудут позабавить ее величество. Однажды девочке нездоровилось, и она былавзята гувернанткой на загородную прогулку, миль за тридцать от дворца,подышать чистым воздухом. Карета остановилась у тропинки, пересекавшей поле;Глюмдальклич поставила мой дорожный ящик на землю, и я отправилсяпрогуляться. На пути лежала куча коровьего помета, и мне вздумалось испытатьсвою ловкость и попробовать перескочить через эту кучу. Я разбежался, но, кнесчастью, сделал слишком короткий прыжок и оказался в самой середине кучи,по колени в помете. Немало труда стоило мне выбраться оттуда, после чегоодин из лакеев тщательно вытер своим носовым платком мое перепачканноеплатье, а Глюмдальклич больше не выпускала меня из ящика до возвращениядомой. Королева немедленно была извещена об этом приключении, а лакеиразнесли его по всему дворцу, так что в течение нескольких дней я былпредметом общих насмешек.

Дата добавления: 2015-07-10