Личное назидание

И православные, и представители харизматических общин знают, что «каждому дается проявление Духа на пользу» (1Кор. 12,7). Дар языков не исключение. Больше того, если в современной глоссолалии не обнаружится духовной пользы, то она окажется проявлением не Божьего Духа.

Харизматические богословы, особенно те, которые считают, что языкоглаголец может не понимать своих молитвенных излияний, пытаются обосновать возможность личного духовного назидания без участия в этом собственного ума.

Они пишут о таких состояниях, когда не хватает слов для молитвы к Богу. И тогда, мол, молитва на языках сможет помочь донести до Бога то, что не в силах сформулировать твой разум. Но в чем назидание для молящегося? Ведь он так и не узнает, о чем просил Бога, или как прославлял Его. А Бог и без шевеления уст верующего знает все глубины его сердца, и все его нужды (Мф.6, 8, 31 –32). Если Творец направляет такую молитву, а не дух человека, то получается, что не человек молиться Господу, но Тот Сам молится Себе. Какой же в этом смысл?!

Молитва нужна самому верующему, чтобы он мог в ней засвидетельствовать об устремлениях своей души к Творцу и Его воле. В этом ее назидательное значение. Молитва – это разговор с Богом и проявление благой воли молящегося.

Единственное назидательное для самого верующего, что можно найти в глоссолалии без понимания, то, что пользоваться ею он может произвольно, когда захочет. Сам акт начала молитвы – свидетельство желания установить связь с Богом. Но тут назидательно не само неясное звукопроизводство, а акт его начала. С тем же успехом, и с большей назидательностью можно произвольно выразить свою внутреннюю молитву к Господу без лепета «языков».

Когда не хватает слов, на помощь приходит невербальное проявление состояний души и чувств. Можно в безмолвном умилении воздеть руки, в покаянном плаче повергнуться ниц… Эти, направляемые сознательной волей поступки, действительно созидают жизнь духа, поскольку выражают свободное осознанное устремление человека к Богу, и содержание этого устремления.

Можно, если уж так хочется высказаться, но не хватает красноречия, произнести простые молитвенные формулы: покаянную – «Боже, милостив буди мне грешному!»; славословия – «Слава Тебе, Господи, слава Тебе!»; просительную – «Господи, благослови/помоги!»… и т. д., и т. п. Можно повторять их столько раз, сколько того потребует невысказанность души.

Вообще странно слышать от человека, знающего Псалтирь, о том, что он не может найти слова, достойно выражающие его молитвенное состояние. (Православным и того легче – в любом молитвослове столько готовых вдохновенных молитвенных воздыханий, передающих весь возможный спектр настроев и потребностей молящегося!)

Наконец, можно доверить Самому Богу распорядиться молитвенным состоянием, как Ему угодно: «Господи, Ты видишь мое состояние, Ты знаешь, что я не могу подобрать слова молитвы, не знаю чего просить, как восхвалить Тебя, как каяться пред Тобою… Так пусть будет со мной по Твоей всеблагой воле! Ты Сам знаешь, о чем безмолвно воздыхает сердце мое, и какой Твой ответ будет наиболее полезен мне! Да будет на мне святая Твоя воля!»

А какой назидательный прок в молитве Бога Самому Себе посредством уст человека, непонятной произносящему?!! И почему молитва на языках, должна быть непременно вслух, если нет истолкователя и желания и/или возможности назидать церковь?! Полагаю и у харизматиков есть внутренняя речь…

Непонятно мне и то, как может молиться дух без участия ума?! Кто изобрел тезис, что ум отделен от духа?! Вспомните: апостол увещевает «обновиться духом ума» (Еф. 4, 23)! Значит, дух как раз и принадлежит уму. А в свете сказанного несколько выше 1Кор. 14, 14 – 15 тоже не составляет проблемы:

14-й стих – «да, дух мой молиться, и хотя ум мой эту молитву понимает, но не может дать плода в виде истолкования для церкви»;

ст. 15 – «что же делать? стану молиться духом, когда ум только сам внутри себя (в духе) понимает молитву, а устами движет дух мой, вдохновленный Святым Духом; стану молиться и умом, т.е. задействую и ум во внешней молитве, заставлю его принести плод внешней истолковательной молитвы».

В заключение важно напомнить: мы не нашли ни одного свидетельства Библии в пользу того, что подлинный глоссолал не понимает своих молитв, и что непонятая молитва может назидать. Всякий раз, когда Писание говорит об употреблении молитвы на языках, тут же идет настояние, чтобы эта молитва была назидательна для церкви, т. е. была с истолкованием.

«Знамение не для верующих»

Нигде в Священном Писании мы не нашли аргументов в пользу назидательности языкоглаголания для самого глоссолала помимо осознания им смысла произносимого. Но и в таком случае личное назидание не может быть специальной целью, для которой дан этот дар. Ведь с тем же успехом могла бы назидать и молитва на родном языке.

Тайну специального назначения подлинной глоссолалии, открывает апостол Павел:

«21 В законе написано: иными языками и иными устами буду говорить народу сему; но и тогда не послушают Меня, говорит Господь.

22 Итак языки суть знамение не для верующих, а для неверующих; пророчество же не для неверующих, а для верующих.

23 Если вся церковь сойдется вместе, и все станут говорить незнакомыми языками, и войдут к вам незнающие или неверующие, то не скажут ли, что вы беснуетесь?»

Глоссолалия – это знамение. Причем, знамение не для верующих, но для неверов.

Обосновывает апостол свой тезис ссылкой на Ис. 28, 11 –12. Слово «итак» в начале 22 стиха синодального перевода несколько ослабляет смысловую связь с предыдущим текстом. Однако термин оригинала – oste = так что, потому – делает 22 стих именно выводом, следствием из предыдущего.

О чем речь в пророчестве Исайи? Израиль потерял веру и перестал слышать пророков (Ис.28, 12). За это Господь посылает ему вразумляющее наказание в виде порабощения от язычников. Теперь через «лепечущие уста» иностранных захватчиков пытается Бог разбудить веру и благочестие своего народа. «Так по причине неверия своего Израиль лишился способности понимать ясные пророческие речи и за это Иегова заговорил с неверным народом на другом малопонятном языке исторической символики и грозных событий»[31]. Теперь, в Новом Завете, в качестве новых «лепечущих уст и чужого языка» апостол Павел называет дар языков. А в качестве поучаемых, тех, к кому обращено это знамение – две категории людей: «незнающие»[32] и «неверующие». Пророчество, наоборот, апостол объявляет знамением для верующих.

Но дело в том, что «приводимые апостолом примеры, при общепринятом переводе текста и обычном [для православных – О.Н.] толковании дара языков, представляются не совсем ясными. Христианин начинает говорить, положим, на монгольском языке, коего не понимает ни сам он, ни присутствующие на собрании христиане и неверующие. Но оказывается среди христиан кто-либо знающий этот язык и начинает толковать, что это – такой-то язык и речь глоссолала означает то-то. Для верующих такия речи глоссолалов и их толкователей конечно могли свидетельствовать о наитии Святого Духа на говоривших, но для неверующего тут не было никакого знамения, ибо от него тут уже наперед требуется вера в то, что глоссолал говорит именно на таком-то языке и его речь имеет такое-то значение. А если он не имеет такой веры, если он… – невер, то какое же тут для него могло быть знамение?»[33] Тот же вопрос можно адресовать тем глоссолалам, кто настаивает на неосмысленном языкоглаголании: как невер должен убедиться, что это неясное для него бормотание – наитие Святого Духа? А если появиться и истолкователь, то как неверующему убедиться, что это истолкование именно этой речи, и что речь эта произнесена под водительством именно Святого Духа?!

«С другой стороны и общепринятый перевод слова maineste русско-славянским: «беснуетесь» или, как другие переводы: «безумствуете, сумасшествуете» – не соответствует мысли апостола о том, что языкоговорение должно было служить знамением для неверов. В самом деле: если присутствовавшие на собрании Коринфских христиан язычник и невер, слыша глоссолалов, скажут, что это – безумные или беснующиеся, то какое же тут знамение для этих неверов и язычников? Напротив, если эти, присутствовавшие на собрании христиане, язычники и неверы, под неотразимым действием речей пророков, признают присутствие Истинного Бога среди христиан, то не будут эти пророчества знамением именно для неверов и язычников? Получается таким образом обратный вывод: языкоговорение Коринфских христиан могло скорее служить знамением для верующих, а пророчества – для неверующих. А это в свою очередь могло бы вести к подозрению, что в 22-м стихе термины: верующие и неверы переставлены и текст испорчен, если бы непререкаемая правильность его не была удостоверена ветхозаветными цитатами, где иноговорение является знамением именно неверия и тех, кто не слушают Господа»[34].

Вопреки прочтению многих, 23-й стих 1Кор. 14 – это не пример того, как быть не должно. С 22-м стихом смысловую связь обеспечивает ean ouv – если таким образом, следовательно; если действительно, – вместо одинокого если синодального перевода^[35]. Поэтому 23-й стих – это пояснение предыдущего. Значит, в нем мы должны искать описание того, как языкоглаголание становиться знамением для неверов.

И чтобы найти, нужно сделать пояснения. Во-первых, maineste, мы переведем как «находитесь под божественным вдохновением», а не как «беснуетесь» или «безумствуете». На это есть три основания: 1) для беснования и одержимости Новый Завет использует другую терминологию (ср.: «tous katadunasteuomenous upo tou diabolou» [угнетаемых диаволом] в Деян. 10, 38; daimonizomenou [одержимого демоном]); 2) негативный отзыв неверов на глоссолалию не может соответствовать смысловому назначению стиха – показать языкоглаголание как знамение; 3) апостол пишет о мании в религиозном контексте, а в таких случаях в древнегреческой культуре было принято понимать под манией религиозную вдохновленность, наподобие той, что заставляла дельфийских жриц произносит нечто на неведомых языках. «Ведь если бы речь шла о встрече коринфских язычников с христианскими глоссолалами где-либо на улице… – то название этих глоссолалов сумасшедшими… было бы вполне естественно и такое значение термина maineste совершенно подходило бы к данному положению. Но апостол дает совсем другое положение: все коринфские христиане сошлись в одно место для религиозных упражнений и богослужения… И вот на такое собрание являются посетители из язычников и неверов… – они слышат здесь… глоссолалов, и это языкоговорение должно служить знамением именно для них, неверов-язычников, а не для самих христиан. Если при таких условиях апостол влагает в уста неверов-язычников термин maineste, то очевидно этот термин употреблен в его специально-религиозном и особенном, соответствующем данному положению, техническом смысле… – религиозного вдохновения, воодушевления, богодухновенности, божественного наития, религиозного восторга, экстаза и под. … Такое значение термин имеет всегда, когда речь идет о религиозных предметах, поэзии, науках, геройстве, любви и под.»[36]

Во-вторых, грамматическая структура 1Кор. 14, 23б позволяет два возможных перевода. И два возможных прочтения.

«Если переводить «не скажут».., то очевидно апостол запрещает или, по крайней мере не одобряет, чтобы «все говорили языками», так как это может послужить препятствием для языкоговорения быть «знамением не для верующих, а для неверов». Каким образом? А так, что если все многочисленные коринфские глоссолалы станут говорить свои, даже для верующих бывшия непонятными без толкования, речи, то на присутствовавших язычников, непосвященных в тайны христианской веры, такия речи должны были оставаться без всякого действия… Вот почему апостол не дозволяет говорить более двух и, самое большее, трех глоссолалов порознь, но под условием истолкования… (ст. 27 – 28)… Напротив краткия, но таинственныя изречения двух-трех глоссолалов, произнесенныя восторженными звуками, с вдохновенными взорами и жестами, и понятно разъясненныя толкователями, захватывали и присутствующих язычников, сообщая и им восторг глоссолала и его толкователя. Под влиянием этого, даже невольного, восторга язычник должен был видеть в языкоговорении христиан знамение их богодухновенности или той «божественной мании», что сообщается, по языческим воззрениям, от богов, «ниспосылающих» в ней людям своих «духов» и свои «светы». При дальнейшем знакомстве с христианством это знамение могло перерасти в первую ступень его веры и бросить в его сердце первый луч Христова света»[37]. Это для простецов – idioths. Но даже невер, шедший, увериться в нелепых слухах о христианах, собрать материал для глумления, должен был признать в кратких вдохновенных речах и их толкованиях по крайней мере туже «божественную манию», какую знал у своих оракулов. И это сознание присутствия у христиан таинственной мистической силы должно было вызвать в нем, вместо прежнего глумления, невольные уважение и страх. «Это – такое же, устрашавшее язычников-«неверов», знание, как «шум наводняющего землю бича Божия» для неверовавшего Израиля, или таинственность учения Христа о Своем лице – для неверовавших иудеев и их вождей»[38].

И, разумеется, для верующих, которые имели высшие дары и откровения, носили Бога в своих сердцах и вместо невнятного страха имели к Небесному Отцу сыновью любовь, языкоговорение не могло быть знамением. «Языкоговорение для них было тем же, чем символический язык истории для верующего Израиля, имевшаго и понимавшего ясныя пророчества, – или притчи и таинственно-символические речи Господа для Его учеников, слышавших прямое учение Христа»[39].

«Смысл не изменится существенно и при переводе вопросом: «не скажут ли?» Так как форма вопроса предполагает утвердительный ответ, то… получаем мысль: «должны сказать»… Другой оттенок мысли будет только в условии «если все станут говорить языками», т. е. все коринфские глоссолалы, как и все пророки, под указанными ниже условиями – пророки, двое или трое, но могут и все поочередно пророчевствовать, а глоссолалы могут говорить только двое и самое большое – трое, и то только при наличности истолкования глоссолалической речи»[40].

Итак, языки в церкви апостол Павел велит употреблять только в качестве знамения для нехристиан. Чтобы «языки» могли служить этой цели, нами выяснен ряд условий:

1) неверующий (не последователь Христа) должен уже имеет религиозный опыт, в котором существует феномен, внешне схожий с глоссолалией;

2) невер должен доверять этому феномену, т. е. воспринимать его как сверхъестественное наитие;

3) глоссолалы должны говорить порознь, а не одновременно, причем, не больше трех человек;

4) при этом обязательно должен быть истолкователь.

Если хотя бы один пункт нарушен, дар языков не реализует свое специальное назначение. Теперь легко эти условия сопоставить с практикой современной глоссолалии:

1) и 2) в Беларуси едва ли отыщется и 1 % населения, встречавшегося с глоссолалией в личном религиозном опыте за пределами прохристианских собраний;

2) и 4) я не знаю ни одного харизматического собрания, где, случись общественная молитва на языках, говорили порознь меньше четырех человек, и все молитвы бы при этом истолковывались.

Очевидно, что если привести пункты 3 и 4 в соответствие с настояниями Библии (1Кор. 14, 27 – 28), то придется отказаться от практики церковного языкоглаголания вовсе. Поскольку неверы нашего общества, слава Богу, пока не соответствуют условиям 1 и 2 пунктов.

Мы – православные – знаем, что назначение молитвы на языках – быть знамением для неверующих. Мы понимаем, что даже при соблюдении всех условий использования дара, указанных в Библии, языкоглаголание не может служить знамением сегодняшним неверам. Это же можно сформулировать короче: сегодня глоссолалия дар без смысла, без пользы.

Но мы помним, что дары Духа Божия даются только для пользы (1Кор. 12, 7). Что в мире духовном возможны подделки (2Кор. 1, 14). Разве это не достаточное основание усомниться, что именно Божий Дух раздает бесполезные дары?!

Дата добавления: 2015-07-10