выполняют, отражается в самой физиологической характеристике корковых процессов
и их динамики. Смена основных процессов - возбуждения и торможения - подчинена
задаче, в разрешение которой они включены, - осуществлять взаимоотношения
индивида с условиями его жизни. Это наиболее ярко сказывается в том, что физически
один и тот же раздражитель может из возбудителя определенной реакции превра-
титься в ее тормоз, если эта реакция не получила <подкрепления>. Значит, самое
свойство раздражителя быть возбудителем или тормозом определенных реакций зави-
сит от поведенческого эффекта реакции на него. Этим совсем отчетливо и заостренно
выражается то важнейшее положение, что нельзя понять деятельность мозга вне
взаимодействия индивида с окружающим миром, не учитывая как воздействия мира на
мозг, так и ответного действия индивида.
Вместе с тем все павловские законы нервных процессов суть внутренние, т.е.
специфические физиологические законы. Законы иррадиации, концентрации и
взаимной индукции определяют внутренние взаимоотношения нервных процессов друг
к другу. Этими внутренними соотношениями нервных процессов друг к другу и внут-
ренними законами, их выражающими, опосредствованы все ответы индивида на
внешние воздействия. Именно благодаря открытию этих внутренних законов деятель-
ности мозга, опосредствующих эффект всех внешних воздействий, детерминизм
павловской рефлекторной теории приобретает не механистический, а диалектико-
материалистический характер. Не будь таких внутренних законов, определяющих
внутренние взаимоотношения нервных корковых процессов друг с другом, не было бы
и физиологии головного мозга как науки.
Анализ учения И.П. Павлова о высшей нервной деятельности позволяет, как
и анализ работ И.М. Сеченова, вычленить из их специального естественнонаучного
содержания общепринципиальный философский остов рефлекторной теории, которая
^' "Мы... выйдя из физиологии, все время строго придерживаемся физиологической точки зрения и весь
предмет исследуем и систематизируем только физиологически" (Павлов И.П. Поли. соб. соч. Т. IV. 1951.
С. 22).
(независимо от личных взглядов И.М. Сеченова и И.П. Павлова в их исторической
обусловленности) закономерно связывается с теорией отражения и детерминизмом в
их диалектико-материалистическом понимании. Именно в силу этого рефлекторная
теория, реализующая эти общие принципы в конкретном естественнонаучном
содержании учения о деятельности мозга, приобрела такое фундаментальное значение
для советской психологии. Подчеркивая значение учения И.П. Павлова о высшей
нервной деятельности, нельзя не отдать себе отчета и в той проблематике, которая
раскрылась в процессе его развития. Только так можно, правильно -оценивая и
используя достижения прошлого, идти вперед.
Павловское учение наполнило понятие о рефлекторной деятельности, введенное
первоначально в науку для характеристики реакций низших этажей нервной системы,
физиологическим содержанием, относящимся к самому высокому этажу. Открытие
условных рефлексов (<выученных> рефлексов головного мозга) и изучение законо-
мерностей высшей нервной деятельности создало реальную возможность распростра-
нить физиологический анализ и на высшие формы деятельности мозга, подчинить и их
физиологическим закономерностям. Вместе с тем заполнение понятия рефлекторной
деятельности содержанием, относящимся к высшим формам деятельности мозга,
лишило этот термин прежде им выполняемой функции служить средством различения
разных уровней, дифференциации низших и высших уровней человеческой деятель-
ности.
В результате в павловской школе выступила тенденция свести или подтянуть всю
физиологию к учению о деятельности коры (и к тому, что в нижележащих этажах
нервной системы доступно ее контролю). Из поля зрения физиологии начало уходить
все многообразие физиологических функций организма и изучение специфических
закономерностей низших уровней нервной системы. В связи с таким подтягиванием
всей физиологии к изучению деятельности собственно одной только коры стоит, с
другой стороны, тенденция на слитие психологии с физиологией путем полного све-
дения психологии к физиологическому учению о высшей нервной деятельности.
Наметившийся отрыв учения о высшей нервной деятельности от общей физиологии
и стремление слиться с психологией, вобрать ее целиком в себя - это два взаимо-
связанных аспекта одной тенденции: некоторая <дефизиологизация> учения о высшей
нервной деятельности облегчала слитие с ним психологии. (Сторонники поглощения
психологии учением о высшей нервной деятельности не случайно, конечно, всемерно
уклоняются от того, чтобы квалифицировать учение о высшей нервной деятельности
как учение физиологическое). Морфологически отрыв от общей физиологии нашел
себе выражение в абсолютизации ведущей роли коры и недооценке мозга в целом,
во взаимной связи всех его этажей. В вышеуказанной линии, выступившей особенно
заостренно на павловской сессии, - источник ряда трудностей, с которыми в
последующие годы столкнулась павловская школа. С нею связан большой проблем-
ный узел, который науке придется еще в дальнейшем развязать.
Учение о высшей нервной деятельности выдвинуло вопрос о нейродинамике и ее
закономерностях. Это очень важный и плодотворный шаг. Но нельзя при этом
забывать следующее: во-первых, установление закономерностей динамики нервных
процессов не снимает вопроса об их анатомо-физиологических механизмах; и, во-
вторых, установление закономерностей основных нервных процессов - возбуждения и
торможения - не снимает, а, наоборот, необходимо поднимает вопросы о природе этих
процессов; решение же этого вопроса о природе возбуждения и торможения может
быть, очевидно, достигнуто лишь физико-химическими методами, а не условно-реф-
лекторной методикой. Таким образом проблематика, заключенная в учении о высшей
нервной деятельности, необходимо выводит за пределы самого учения о высшей
нервной деятельности, связывая его прежде всего с общей физиологией и далее с
биофизикой и биохимией. Так обстоит дело с отношением к лежащим <ниже>,
<базисным> наукам. Аналогично стоит вопрос и в отношении лежащих <выше>,
<надстроечных> дисциплин. Присваивая себе функции психологии, учение высшей
нервной деятельности принимает на себя задачи, для разрешения которых оно не
располагает достаточными, адекватными для их решения методическими средст-
вами. Этой претензией учение о высшей нервной деятельности само создает себе
непомерные трудности, само ставит себя в ложное положение науки, не справляю-
щейся со своими задачами. Для того чтобы вывести учение о высшей нервной
деятельности из этого состояния, надо, в частности, соотнеся его с психологией,
правильно понять его подлинные собственные задачи, ограничив их тем, что в них
действительно входит. Пока задачей учения о высшей нервной деятельности
объявляется монопольное - без участия психологии - объяснение психических
явлений, неизбежно встает и будет вставать вопрос о неспособности представителей
этого учения справиться со стоящими перед ними задачами. Как только задачи эти
ограничиваются признанием роли психологии в объяснении психических явлений,
психической или высшей нервной деятельности, так сразу же становится очевидной,
хотя и, ограниченная, но совершенно необходимая и чрезвычайно важная роль
физиологического учения о высшей нервной деятельности в объяснении психических
явлений, психической деятельности, психических свойств человека^. Для объяснения
высшей нервной или психической деятельности человека необходимо не ограничи-
ваться физиологическим учением о высшей нервной деятельности, игнорируя или
<отменяя> психологию, и не утверждать психологию, всячески отграничивая или
обособляя ее от физиологического учения о высшей нервной деятельности, а уста-
новить теснейшую взаимосвязь между ними, более того - использовать взаимодейст-
вие целой системы научных дисциплин с многочисленными и многосторонними перехо-
дами между ними.
Так вообще работает современная наука: такими путями идет она сейчас к
объяснению изучаемых ею явлений. Физика и химия многообразно переплетаются,
переходя друг в друга. Их невозможно уже обособить друг от друга, но вместе с тем
ни одна из них не сводится механически к другой, каждая из них сохраняет свой
специфический аспект, а именно поэтому их сотрудничество оказывается плодот-
ворным. При всем качественном своеобразии биологических явлений к их объяснению
необходимым оказывается привлекать химию и физику; это привлечение химии и
физики к объяснению биологических явлений необходимо привело к возникновению
переходных пограничных дисциплин, промежуточных между биологией и химией,
биологией и физикой, - биохимии и биофизики. (С этим распространением физики и
химии на биологические явления связано и распространение сферы применения
математических методов.) Не иначе должно в перспективе развиваться и изучение
психических явлений. Их объяснение не может быть ограничено ни психологией, ни
одним только физиологическим учением о высшей нервной деятельности; помимо
участия обеих этих дисциплин, взятых в теснейшей взаимосвязи, к изучению и
объяснению психических явлений необходимо должны быть привлечены и другие
науки (такие, как биохимия); при углубленном и всестороннем изучении их обуслов-
ленности не обойтись без многообразных, с одной стороны, собственно психоло-
гических, а с другой - биофизических методик, а не только условно-рефлекторных.
Отмечая необходимость для объяснения психических явлений выйти за пределы как
психологии, так и учения о высшей нервной деятельности, нужно вместе с тем
"^ Очень показательна роль учения о высшей нервной деятельности в объяснении психических явлений
могла бы быть показана на соотношении свойств высшей нервной деятельности, определяющих типы
в. н. д. и психических свойств человека. Свойства в. и. д. и ее типы, играющие очень большую роль в
определении поведения животных, на которых Павлов их и изучал, представляют собой - как легко
показало бы исследование - лишь необходимые, но совсем неоднозначные условия формирования
психических свойств человека: на базе одних и тех же свойств высшей нервной деятельности у людей
формируются существенно различные характеры, и практически однородный характер может сфор-
мироваться на базе более или менее различных свойств нервной системы.
подчеркнуть, что данные всех <нижележащих>, <базисных> наук с их более общими
закономерностями определяют не непосредственные, а лишь более или менее
отдаленные условия психических явлений; причинные же закономерности психи-
ческих явлений, как и всяких других, это всегда <высшие> закономерности, специ-
фические для данного круга явлений, т.е. закономерности психологические.
Обращаясь в заключение к рефлекторной теории Сеченова-Павлова в целом и
учению Павлова о высшей нервной деятельности, надо сказать: рефлекторная теория
и учение о высшей нервной деятельности остаются необходимой основой научной
психологии. Без них психическая деятельность не может получить объяснения, хотя
ими одними ее объяснение не может быть исчерпано - как потому, что существуют к
ним не сводимые психологические закономерности, выражающие специфические осо-
бенности психической деятельности как таковой, так и в силу того, что аппарат тех
понятий и закономерностей, которыми пока располагает учение о высшей нервной
деятельности, недостаточен для раскрытия всех механизмов всех явлений челове-
ческого сознания.
В более общем плане рефлекторная теория в основном своем философском
содержании обозначает: 1) распространение принципа детерминизма в его диалектико-
материалистическом понимании на отражательную деятельность мозга и 2) реализа-
цию в понимании отражательной деятельности мозга принципа материалистического
монизма - две идеи, без которых построение научной психологии невозможно.
ИЗ ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ПСИХОЛОГИИ
Борьба вокруг рефлекторной теории И.М. Сеченова
в истории русской психологии
В русской психологии в период, предшествовавший Великой Октябрьской рево-
люции, существенное значение, чреватое глубокими последствиями для будущего,
имел один как будто парадоксальный и вместе с тем фундаментальный факт. Он
заключается в следующем. Если взглянуть на историю официальной университетской
науки, то легко может создаваться впечатление, что в истории русской психологии
конца XIX и начала XX столетия единственно значимыми фигурами были Троицкий,
Введенский, Грот, Челпанов, Бехтерев и др. Можно подумать, что, нашумев своей
знаменитой книгой <Рефлексы головного мозга> в широких общественных кругах,
Сеченов не занял никакого места в истории психологической науки. Это и так и не
так. Это совсем не так, если глубже исследовать идейное развитие психологи-
ческой мысли. Исследование показывает, что сеченовская рефлекторная теория
психической деятельности была центральной осью, вокруг которой вращалась вся
идейная борьба - борьба между материализмом и идеализмом на всем протяжении
истории русской психологии с того момента, как выступил Сеченов, и до кануна
Октябрьской революции. Об этом свидетельствует вся история психологии этого
периода'.
Сразу же по выходе сеченовских <Рефлексов головного мозга> в свет они получили
огромный общественный резонанс. В острой доходчивой форме Сеченов пропагандиро-
вал материализм, передовое естественнонаучное мировоззрение, а это последнее со
времен Радищева и его продолжателей было связано у нас в России с революционно-
' Это конкретно показывает посвященное этому периоду исследование Е.А. Будиловой, подготовленное
к печати в секторе психологии Института философии АН СССР (в этой статье мы использовали ее
исследование).
демократическими идеями; отсюда общественная актуальность <Рефлексов головного
мозга>. Но И.М. Сеченов вызвал не только этот широкий общественный резонанс,
его идеи всколыхнули также, что в известном смысле еще труднее, замкнутые акаде-
мические круги. Научный мир разделился на два лагеря -за и против Сеченова.
В лагере его сторонников оказались самые передовые естествоиспытатели того вре-
мени - К.А. Тимирязев, И.И. Мечников, С.П. Боткин, А.О. и В.О. Ковалевские,
Д.И. Менделеев, Н.А. Умов; из физиологов - И.О. Тарханов, К.Н. Устимович, Н.О.
Ковалевский, впоследствии Н.Е. Введенский, затем представители психиатрических
клиник и психологических лабораторий при них (С.С. Корсаков, прямой сторонник и за-
щитник рефлекторной теории И.М. Сеченова, А.А. Токарский и др.); в лагере более
или менее активных противников И.М. Сеченова - большинство официальных
университетских представителей идеалистической психологии. По мере того как все
более обнаруживалась сила сеченовских идей, в бой на стороне противников Сеченова
включались богословы и церковники (Остроумов, архиеписков Никанор, архимандрит
Борис, иеромонах Антоний и др.). Одна дискуссия следовала за другой; дискуссии
сопутствовали научной деятельности И.М. Сеченова на всем ее протяжении.
Предвестником будущих больших боев явился диспут в Московском университете
на защите диссертации Г. Струве^, своим критическим острием направленной против
рефлекторной теории Сеченова. На диспуте с опровержением <естественнонаучных>
аргументов Струве против материализма выступили зоолог С.А. Усов, математик
Н.В. Бугаев. Ввиду явной несостоятельности позиции Струве от него вынуждены
были отмежеваться и Н. Страхов (см.: <Из споров о душе>. М., 1870) и Н. Аксаков
(см. его <Подспудный материализм. По поводу диссертации-брошюры г-на Струве>.
М., 1870). За этой дискуссией последовала дискуссия Сеченова с Кавелиным, опубли-
ковавшим в 1872 г. в <Вестнике Европы> статью <Задачи психологии>. Нет нужды
здесь останавливаться на этой дискуссии. Ход ее хорошо известен. Обнаруживавшая-
ся под ударами Сеченова слабость позиции Кавелина вызвала разлад в самом идеалис-
тическом лагере: от Кавелина отмежевались и Страхов и Самарин, тоже стоявшие на
идеалистических позициях. За дискуссией с Кавелиным в 80-90-х годах последовала
еще одна, развернувшаяся вокруг сеченовского понимания ощущений и познаватель-
ных процессов вообще. Здесь Сеченову противопоставляли Гельмгольца, пытаясь ис-
пользовать его для защиты идеализма: <физиологии мозга> (Сеченова) была противо-
поставлена <физиология органов чувств> Гельмгольца (харьковский богослов Остроу-
мов). Таким образом с 60-х годов по конец столетия шум боев вокруг Сеченова не
затихал.
Наиболее значительной из этих на десятилетия растянувшихся дискуссий была
дискуссия между Сеченовым и Кавелиным, из которой победителем вышел Сеченов.
Это с раздражением констатировал и ярый противник Сеченова Страхов. Дискуссия
Сеченова с Кавелиным в течение длительного времени оставалась в центре внимания.
И представители университетской науки откликнулись на нее - пройти вовсе мимо нее
они не могли. Так, М.М. Троицкий посвятил этой дискуссии доклад в Московском
психологическом обществе, затем опубликованный в виде статьи (<Русская мысль>,
1885, кн. II). Отмечая силу критических замечаний Сеченова против Кавелина, Троиц-
кий стремился использовать эту дискуссию, которую он старается изобразить как
борьбу идеалистической и материалистической <метафизики>, для того чтобы в
качестве решения этого спора предложить свой позитивизм.
Значительное влияние И.М. Сеченов и его спор с Кавелиным оказали на одного из
наиболее крупных представителей идеалистической психологии в России второй
половины XIX столетия - Н.Я. Грота. По свидетельству одного из университетских
товарищей и биографа Грота В.И. Шенрока, Грот был <захвачен и увлечен> дис-
куссией между Сеченовым и Кавелиным: именно <турнир> между ними способствовал
^ Струве Г. Самостоятельное начало душевных явлений. М. 1870.
увлечению Грота философией^. Из этого спора Грот сделал для себя прежде всего тот
общий вывод, что для развития психологии необходимо освоение идей современного
ему естествознания^. Но влияние Сеченова на Грота этим не ограничилось. Собствен-
ная теоретическая концепция Грота, которую он назвал теорией <психического обо-
рота>^ носит на себе совершенно явные следы влияния Сеченова; она представляет
собой идеалистическую транспозицию общей схемы сеченовской рефлекторной
теории. Всякий психический процесс, согласно Гроту, состоит из ряда <психических
оборотов>, переходящих друг в друга. <Психический оборот> есть один из видов
взаимодействия организма со средой.
Внешне, как и Сеченов, Грот исходит в своих построениях из взаимодействия
организма и среды. Грот различает два вида взаимодействия: один приспособляет
материю организма к материи среды, другой - силы организма к силам окружающей
среды. Второй вид взаимодействия и проявляется, по Гроту, в <психическом сущест-
вовании> организма; это тот вид взаимодействия с окружающей средой ради приспо-
собления внутренних отношений к внешним и внешних к внутренним, который состоит
в обмене между ними движений (или впечатлений) в противоположность обмену
веществ^. Этот обмен движений или впечатлений осуществляется посредством <психи-
ческих оборотов>. Каждый из этих <оборотов> состоит, по Гроту, из следующих
звеньев: он начинается внешними впечатлениями, которые переходят в чувства или
внутренние впечатления, осложняются в <сфере ума> и, пройдя через стадию волевых
стремлений, разрешаются во внешних движениях. Следы, остающиеся в сознании от
каждого <психического оборота>, входят по законам ассоциации в соприкосновение с
элементами новых <оборотов>, которые таким образом все усложняются. Процесс
познания, который формируется из <психических оборотов>, сохраняет таким образом
как будто связь с внешним миром и представляется как результат взаимодействия
организма со средой. Однако, отделив внутренние, центральные или умственные
ощущения от внешних, признав, что второе звено психического оборота чувствования
или <вторичного ощущения>, <ощущения ощущений> представляет собой субъектив-
ную оценку впечатлений, зависящую от гармонии внутренних отношений, Грот пере-
носит детерминацию психических процессов в эти последние. В результате, в конце
концов, оказывается, что среду, с которой организм взаимодействует, он воспри-
нимает и познает в чувственном опыте только символически в явлениях или <формах>
своих же состояний^. Душевная энергия воспринимает в своих ощущениях свои
собственные <перетерпевания>.
В конечном счете все построения Грота оказываются нацеленными на то, чтобы,
отправляясь от теории <психических оборотов>, произвести в психологии <коперни-
канский переворот>. Этот <коперниканский переворот> заключается, по Гроту, в том,
чтобы признать <наш дух со всеми неизменными формами и законами его бытия и
отношениями к действительности материального тем неподвижным солнцем, которое
создает и освещает вращающуюся вокруг него и являющуюся ему в пространстве и
во времени действительность>^. Таким образом, конечная концепция - заостренно
идеалистическая по своему общему смыслу - прямо противоположна материалисти-
ческой концепции Сеченова, но <обосновать> свою концепцию, связать ее с совре-
^ Шенрок В.И. К биографии Н.Я. Грота // Николай Яковлевич Грот в очерках, воспоминаниях и письмах.
СПб., 1911. С. 18.
* Там же. С. 22.
^Теория эта была развита им в двух основных трудах: "Психология чувствования в ее истории и
главных основах" (СПб., 1879-1880) и "К вопросу о реформе логики" (Лейпциг, 1882).
^ Грот Н.Я. К вопросу о реформе логики. С. 490.
" Грот Н.Я. О времени // Вопр. философии и психологии. 1894. Кн. 23. С. 389.
* Грот Н.Я. Там же. С. 393. В этой же работе Н.Я. Грот писал: <Предметы и явления внешнего мира,
организм и его органы, органы чувств, нервы, мозг - все это комплексы моих ощущений, моих психических
состояний, которые я по требованию природы и организации своего сознания объективирую, т.е. выношу из
сознания и превращаю во внешнюю, независимую от моего духа и сознания, действительность>.
менным ему естествознанием и придать ей видимость научности Грот смог, только
оттолкнувшись от сеченовских идей о взаимодействии организма со средой и исполь-
зовав сеченовскую схему рефлекторного акта (исказив ее притом); сеченовская
модель рефлекторного процесса совершенно явно просвечивает в гротовской схеме
<психического оборота> и его звеньев.
Сменивший Грота на кафедре психологии Московского Университета организатор
Института психологии Г.И. Челпанов в своих публичных лекциях и статьях уделил
немало внимания борьбе с И.М. Сеченовым^. Ему не пришлось, как Гроту, заимст-
вовать у Сеченова научные средства для построения своей теории, потому что
никакой собственной психологической теории у него вообще не было. Но это не
значит, что влияние Сеченова, силу которого он и сам отмечал (см. его <О совре-
менных философских направлениях>. Киев, 1902. С. 17), не сказалось и на нем при
всей его враждебности к сеченовскому материализму и чуждости его научной
концепции.
В ходе дискуссии о методе психологии Челпанов выступал то против экспери-
ментального метода (когда этот последний трактовался - особенно у сторонников
Сеченова - объективно-материалистически в связи с физиологическим исследованием
деятельности нервной системы), то за него (когда он выступал в виде не только
вундтовского эксперимента, сочетавшего физиологическое изучение реакций с само-
наблюдением, но особенно в виде экспериментального самонаблюдения представи-
телей Вюрцбургской школы). Но при этом всегда, по-видимому, перед ним стоял один
и тот же сеченовский вопрос: кому и как разрабатывать психо-
логию? Физиологу или <чистому психологу>, при помощи самонаблюдения или
строго объективно; и показательно, что именно так - пользуясь этой сеченовской
формулой - он сам его и ставил'^. В этом тоже - пусть внешне - сказалась сила,
с которой Сеченов довлел над умами даже тех, кто был душою против него.
Стоит отметить, что крупнейший представитель экспериментальной психологии в
России Н.Н. Ланге проводил ббльшую часть своих экспериментальных исследований
(вошедших в его <Психологические исследования>) в лаборатории непосредственного
ученика Сеченова Спиро. И хотя Ланге очень редко ссылался на Сеченова, его экспе-
риментальные исследования в ряде пунктов приводили к выводам, приближавшимся к
сеченовским (в учении о роли моторного компонента в психических актах; в понимании
ассоциаций, в которых на передний план выдвигалась ассоциация не между сенсор-
ными элементами, а между сенсорными и моторными; в теории воли и т.д.)".
Совсем тесной была, как теперь оказывается, связь В.М. Бехтерева с И.М. Сече-
новым. Уже в первом выпуске своей <Объективной психологии> Бехтерев ссылается
на Сеченова как на создателя рефлекторной теории. Но во всем ее значении вскры-
вает эту связь документ, обнаруженный З.П. Исаевой в личном архиве В.М. Бехте-
рева'^. <Первый и существенный просвет в изучении человеческой личности был
положен, - пишет в этом документе В.М. Бехтерев, - нашим физиологом и общест-
венным деятелем И.М. Сеченовым, книга которого, изданная в 60-х годах под
заглавием <Рефлексы головного мозга>, давала общую схему так называемых психи-
* Челпанов Г.И. Мозг и мысль (критика материализма) // Мир Божий. 1896. №№ 1-2; О современных
философских направлениях. Киев, 1902; Указатель новейшей литературы по вопросу о материализме //
Универс. изв. Киев, 1896. № 9.
'"Труды Первого Всероссийского съезда по педагогической психологии. СПб., 1906. С, 39. См. также:
Об отношении психологии к философии. Вступительная лекция, читанная в Моск. ун-те 19 сент. 1907 г. //
Г. Челпанов. Сборник статей (Психология и школа). М" 1912. С. 82.
' ' О Н.Н. Ланге см.: Теплое Б.М. Основные идеи в психологических трудах Н.Н. Ланге (К столетию
со дня рождения) // Вопр. психологии. 1958. № 6. С. 44-65.
^Личный архив В.М. Бехтерева, хранящийся в Ленинградском психоневрологическом институте имени
В.М. Бехтерева. Папка XXII, лист. 4. Документ этот был воспроизведен в выполненной под нашим
руководством диссертации З.П. Исаевой <Психологические взгляды В.М. Бехтерева в дорефлексо-
логической период его деятельности> (1952), откуда мы его и заимствуем.
ческих процессов, ставя их в связь с внешним воздействием и сводя их в оконча-
тельном итоге к движению> (курсив наш - С.P.).
В.М. Бехтерев цитирует далее известное место из <Рефлексов головного мозга>:
<Все бесконечное разнообразие внешних проявлений мозговой деятельности сводится
к одному лишь явлению, к мышечному движению. Смеется ли ребенок... и т.д.>
Далее Бехтерев продолжает: <Подведение всех высших проявлений человеческой
личности под понятие рефлексов головного мозга, сводящихся к движению (курсив
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |