32 страница. - У нас была копия

- И что Мёллер? – Тонкий запах тела Ксаны, которая обняла меня за шею и прижалась к моему плечу, вынуждал меня торопить события…

- У нас была копия. Ну, в те времена у каждого, кто интересовался криптографией, была копия рукописи Войнича, и конечно в Анэнэрбе не могли пройти мимо такой вещи. Мёллер её увидел, мы поболтали немного, он покрутил её в руках, что-то выписал себе, и сказал, что подумает. Ну, подумает, так подумает, люди столетиями «думали» над нею… В Берлине он почти что не работал, так как предстоящий переезд не давал ему возможности спокойно разложить своих дрозофил и экспериментировать с ними, а вот нашими экспериментами он очень заинтересовался и даже участвовал в некоторых, хотя к секретам его не подпускали, конечно. Нес увлеченную чушь про то, как он там, в СССР, будет бороздить просторы науки вместе с Вавиловым. Ну у меня-то иллюзий не было, но переубедить его было нереально, замкнуло человека… Потом, как ты понимаешь, мне было не до него, и когда весной шестьдесят седьмого я случайно встретился с ним в США, он отреагировал очень… эмоционально, я бы сказал, ведь он был совершенно уверен, что я погиб, что все мы погибли, он даже искал какое-то время нас, но никого не нашел, а как же нас найдешь, если мы формально «нацистские преступники» и прячемся тут в Чили… И мы с ним долго разговаривали, вспоминали, он рассказывал о себе, как он поругался с этим, какой глупец тот, как у него украли такое-то открытие…

- Это был уже старческий бред, или…

- Нет, какой еще бред! Он был совершенно нормален, с ясной головой, а ругался-то он всегда и со всеми, очень был неуживчивый человек, и открытия у него в самом деле воровали, потому что идей у него всегда было полно, а доводить каждую идею до ума, значило бы застопориться, топтаться какое-то время на месте, а он так не мог, без прилива свежего воздуха… ну вот, и посидели мы с ним так несколько часов, и когда уже расставались, он вдруг говорит: «а знаешь, я ведь разгадал загадку». Я ему – «какую еще загадку»? А он: «рукопись Войнича, я ведь расшифровал её»! Я чуть под стол не рухнул. «Когда??», кричу. «В Эдинбурге ещё», говорит, «я ведь жил там с тридцать седьмого по сороковой, я кое-как продолжал свои исследования, пытался найти работу в США и заодно писал свой «Генетический манифест», и последняя зима была чертовски холодная, война чертова, ну и какая нахрен работа, когда в лаборатории приходится в перчатках ходить… и я по вечерам иногда сидел и разгадывал эту рукопись, благо в Шотландии было немало криптографов, интересующихся этой темой… и разгадал. Даже не то, чтобы разгадал, а скорее угадал, по наитию какому-то, где лежит ключ к расшифровке.»

«И что же ты молчал!», удивляюсь я. «Ты же решил загадку, над которой бьются лучшие умы!».

«Молчал, потому что прочел», - отвечает. «Прочел и решил, что лучше бы мне помолчать», и смотрит на меня так странно. «То, что там написано, лучше было бы прочесть именно тебе, так как там описаны вот эти ваши погружения в прошлое, насколько я могу судить, а также то, что и как оттуда можно добывать, и все эти странные растения – они не странные, просто они оттуда, из того мира, в который путешествовали авторы книги, и галактики эти, они на самом деле галактики, и вообще…», - он замолчал и как-то жалобно на меня посмотрел, «лучше бы никто никогда до секрета этой рукописи и не добирался бы». Потом подумал и добавил: «ну может быть, кроме тебя».

- То есть кто-то уже в начале пятнадцатого века изучал глубокие воспоминания? – Удивилась Маша.

- Получается так. Я не знаю. Я уговаривал, требовал, чтобы он раскрыл мне тайну, говорил о том, сколько это сэкономит мне времени, сил, как это важно для нас, работающих на переднем крае этой странной науки, но всё впустую. Я же говорил, характер у Германа тот ещё, и упёртость у него феноменальная, как тогда со Сталиным – если упрется, хрен сдвинешь. И в конце концов я плюнул и даже решил, что он всё это выдумал.

- И…

- И спустя несколько месяцев я получаю от него письмо, в котором он пишет, что все его бумаги, все записи по этой теме должны лежать у одной его близкой подруги, которой он переслал все свои личные архивы перед отъездом в штаты, потому что не доверял он американцам, потому что те не доверяли ему, ведь он в их глазах был сильно замаран коммунистическими пристрастиями, хотя на самом деле он всегда был довольно открытым антисталинистом, даже когда жил в СССР. И конечно американцы перевернули бы все его бумаги, залезли бы в каждую щель, а отдавать им свои секреты он не хотел.

- И подруга жила в Мюнхене…

- Да.

- То есть к Гитлеру всё это отношения не имеет?

- Ни малейшего.

- И ты попросил Клэр…

- Я? Нет, Макс, я не просил её ни о чём. Я рассказал ей эту историю, вот и весь мой грех.

- Я решила сделать сюрприз Фрицу, - виноватым голосом произнесла Клэр. – Я была так близко к тому, что было для него важно, и я придумала, как пересечь стену и понимала, что он не согласится на такой риск…

- Он дал тебе и имя, и адрес? – Продолжал я допрашивать Фрица.

- И имя, и адрес. Он написал, что ему не хотелось бы снова тратить неделю на то, чтобы восстановить утраченное, если мне повезет и я найду эту женщину или хотя бы её документы, то это сэкономит ему массу труда.

- Но ты ведь не нашел?

- Нет. После войны там всё было перевернуто с ног на голову… десятки тысяч беженцев из восточной Германии, голод, разруха, всё перемешалось, я ничего не нашел.

- Но почему ты тогда не попросил его…

- Просить было уже некого. В апреле шестьдесят седьмого он умер, и я понял, что сделал идиотскую вещь, что сразу не полетел к нему, а потратил пару месяцев на то, чтобы попытаться что-то самому раскопать.

- Довольно странно, что он умер сразу после того, как написал тебе… - заметил я.

- Мне тоже приходило это в голову. Но… - он пожал плечами, - мне не за что зацепиться, умер и умер, и всё тут. И тайна умерла вместе с ним.

- И это всё, что он тебе сказал? Только то, что описанное в книге относится к глубоким воспоминаниям, и что речь в ней идет о мирах, которые те люди посещали во время своих путешествий, и каким-то образом сюда примешались схемы Солнечной системы и спиральных галактик?

- Это всё. Так что очень может быть, что эти исследователи ещё шестьсот лет назад случайно или неслучайно нашли, открыли то, что мы пока не видим. Они нашли какую-то лазейку, которая открывает путь кое-куда подальше, нежели в наше прошлое.

Несколько минут мы молчали, каждый думая о своем. Я перебирал разные варианты того, где же можно было бы искать эту неожиданную лазейку, Ксана перебирала мои яички, Маша напряженно о чем-то думала, а Клэр… Я сделал вид, что смотрю куда-то в окно, но краем глаза стал наблюдать за ней, потому что она-то как раз, очевидно, ни о чем напряженно не думала, и это показалось мне странным.

- Послушай, Клэр, - обратился я к ней с нарочито безразличной интонацией так, словно просто хотел уточнить что-то неважное, - значит ты впрыгнула в стену, застряла там, по инерции старалась пробиться вперед, а потом, в редкие моменты проблеска сознания, поняла, что надо спасаться и двигаться назад, и я наткнулся на тебя уже тогда, когда ты почти вплотную подобралась к стене. Так что за пределы этой вязкой субстанции ты не выходила? Правильно?

Я взглянул на неё, и понял, что моя игра мне не удалась. В её взгляде возникло напряжение, но с другой стороны, может у меня уже началась шпиономания? Вполне естественно, что у человека, который только что выбрался из такой жопы, будет возникать напряжение, если возвращать её к этим воспоминаниям.

- Я уверена, что рано или поздно сумела бы сама оттуда вылезти, Макс. Но это заняло бы еще какое-то время… может даже две-три недели в этом времени.

- Да… наверное вылезла бы, ведь я наткнулся на тебя уже у самой границы.

Что-то было не так. Я взглянул на Фрица и увидел, что он эдак спокойненько рассматривает меня тихо изучающим взглядом, и моя шпиономания снова взыграла.

- И до площади ты не дошла? – Как бы небрежно, между делом спросил я Клэр, даже не глядя на неё, и лишь в самый последний миг, как только последний звук моего вопроса растаял в воздухе, бросив на неё короткий взгляд.

- Нет, какая площадь, Макс, - улыбнулась она. – Честно говоря, я бы не хотела повторять этот опыт даже вместе с тобой. Судя по твоему рассказу, кристалл сыграл большую роль в том, что ты мог так быстро продвигаться в вязкой стене, у меня это не получится, и рисковать я больше не хочу.

- Хорошо, тогда я пойду сам…

- Что??

Фриц и Клэр воскликнули одновременно. Фриц покачал головой и хмыкнул, а Клэр повернулась ко мне всем своим телом.

- Макс, я против! Я понимаю, что ты сильный, что ты уже пробивался туда и вернулся обратно, но судя по твоему описанию, даже у тебя было очень немного шансов на это. И кто знает, как всё пойдёт во второй раз?

Меня удивило не то, как отреагировали Клэр и Фриц, а то, как отреагировал Тэу. А именно – никак. Он даже не повел бровью, услышав, что я собираюсь обратно. Значит он понимал, что я на самом деле идти туда не собираюсь, что это игра. Это понимание его не удивило. Это возможно только в том случае, если он раскусил смысл этой игры. Значит и ему что-то показалось, какое-то предчувствие или что-то вроде того. И если это понял Тэу, то должен был понять и Фриц. И еще мне стало понятно, что я не хочу дальше играть, не хочу поддерживать статус-кво, при котором Клэр где-то далеко от меня, возможно даже в одной компании с Фрицем, особенно учитывая, что и с Машей у нас сейчас отношения свернули в странную сторону. И особенно учитывая то, какой опыт разных игр есть у Фрица. Человек, который работал в секретной лаборатории Анэнэрбе, который бежал крысиными тропами, общался с матерыми разведчиками, такого человека мне не переиграть на этом поле. Тут он всегда будет лучше меня просчитывать, лучше чувствовать, поэтому мне надо было уходить с этой зыбкой территории мягкого прощупывания. Возможно, у меня не получится пробить Фрица, но что касается Клэр, тут дело другое, тут есть шансы.

- Ну хорошо, - я кивнул, встал, прошелся туда-сюда и встал рядом со столом так, чтобы, смотря на Фрица, боковым зрением улавливать лицо Клэр.

- Фриц, я был бы тебе чертовски признателен, если бы теперь ты мне сказал правду – что на самом деле ты искал в бумагах Мёллера, и что именно ты попросил сделать Клэр.

Как я и предполагал, Фриц лишь удивленно поднял бровь, не выказав ни малейшего признака смущения, неуверенности в себе, и как я и предполагал, Клэр этого сделать не смогла. Она опустила глаза. Это длилось всего мгновенье, но этого было достаточно, и я видел, что Тэу тоже это уловил.

Значит я прав.

- Она врёт, - неожиданно из-за моего плеча отчетливо произнесла Ксана. – Клэр, ты врёшь.

- Устами младенца… - пробормотал Фриц и затих.

- Фриц, ты же не всерьез рассчитывал, что Клэр сможет нас всех провести? – Добивал я её, обращаясь к нему. – Всё-таки это было бы странно, мы же не дети…

- А чё «дети»? – Наехала на меня Ксана. – Дети дураки что ли?

- Нет, нет, - я повернулся и взял её за руку. - Это я фигурально. Я на самом деле не имел это в виду, но язык оперирует привычными штампами, не обижайся.

Скорчив удовлетворенную мордочку, она снова обняла меня и прильнула к моему плечу. На Клэр было жалко смотреть, её явно разрывало между каким-то обещанием, которое она дала Фрицу, и нежеланием ему следовать.

- Фриц, я думаю всем понятно, что Клэр связала себя каким-то обещанием, но если ты на неё посмотришь, то поймёшь, что она не горит желанием продолжать эту игру. Почему бы тебе самому не…

- Есть причины, Макс, - устало произнес он. – Было бы лучше, если бы мы оставили эту тему, правда. Давайте просто договоримся, что ни ты, ни Клэр не сунутся больше туда, мы просто оставим это в стороне, потому что слишком рискованно, слишком непредсказуемо.

- Ну… конечно, твои секреты принадлежат тебе, Фриц, с этим никто не спорит, но ведь и я – свободный человек…

- На что ты намекаешь? – С тревогой в голосе спросила Маша. – Я тоже против того, чтобы ты туда совался. Тем более, что ты даже не знаешь, что и где искать.

- Макс, они правы, - вставил Тэу.

- Правы в чем, собственно? В том, что я не знаю – что и где искать? Так я и не собираюсь искать. Я говорю о том, что мы можем попросту продолжать исследовать то, что происходит внутри стены и за ней. Разве не ясно, что мы нащупали совершенно новую область с совершенно новыми, непредсказуемыми возможностями? Вдруг я смогу таким образом войти в более тесный контакт со Странниками? Это касается уже меня лично. Это, прошу прощения, мой долг в каком-то смысле, начать эти исследования, довести эту информацию до своих сотрудников, Фриц тут совершенно не при чем.

Фриц откинулся на спинку кресла и выглядел озадаченным и надутым, что ли.

- И если Фриц или Клэр что-то знают, они могут либо рассказать мне об этом, что, вероятно, минимизирует наши риски, или оставить при себе свои секреты, что полностью в их праве.

- И если я просто попрошу тебя не лезть туда, то ты не прислушаешься? – Как-то обреченно спросила Клэр.

- Ну… Клэр, как ты себе это представляешь? Я отставлю в сторону свои исследования, я забуду про те удивительные явления, с которыми столкнулся, и всё это просто потому, что ты меня об этом попросила?? Это похоже на меня?

Она поджала губы и вздохнула.

- И я хочу сказать еще раз, - добавил я, - что мне все-таки очень неприятно, что я оказался… - я запнулся, стараясь подобрать не очень жесткие слова, - мы с Клэр и Машей оказались как бы по разные стороны чего-то.

Я смотрел на них, переводя взгляд с одной на другую.

- Сначала Маша, теперь ты. Это… как-то грустно. Мне казалось, что мы любим друг друга, и мне… грустно, что получилось так, что логика… ну я так понимаю, что есть же какая-то логика во всем этом, ну вот жаль, что эта неведомая мне логика событий привела нас к некоторому отдалению друг от друга. Я не хочу давить на вас ни прямо, ни косвенно, но выразить свои отношение, свои эмоции хочу. Я уверен, что у вас хватит ума отделить одно от другого.

Фриц задумчиво постукивал пальцами по столу с лицом человека, который точно знает, что делает, и который вряд ли отступит от своего плана. Маша тоже выглядела довольно уверенной, а вот Клэр, пожалуй, была самым слабым элементом в их компании. Хотелось ли мне надавить на это слабое звено, чтобы цепь разорвалась? Трудно сказать. Я не мог даже сам себе сказать что-то определенное на этот счет. С одной стороны и любопытство и грусть, и даже некоторая обида, а с другой – доверие, всё-таки, ну и уважение к их праву иметь свою жизнь, свои секреты и даже объединяться в чём-то против меня. Как бы далеко я ни заходил в своих обидах, но заподозрить кого-то из них в том, что их секреты обусловлены чем-то негативным ко мне, я в любом случае не мог. «У всего этого есть какая-то своя логика», твердил я себе, и эта мысль успокаивала. «Они не просто марионетки в руках Фрица, у всего этого есть логика», развил я свою мысль и понял, что попал в яблочко: именно это больше всего обижало, задевал меня – предположение, что Фриц манипулирует ими в какой-то игре против меня, а они поддаются, вроде как немного предают меня. Выявив это предположение в явном виде, я его повертел, рассмотрел и выкинул. Нет, ни Маша, ни Клэр – не собачки, которых может кто-то дергать за поводок, даже такой сильный, умный и властный человек, как Фриц. «У всего этого есть логика», повторил я и мне окончательно полегчало.

- Хорошо, я так полагаю, что вы сами должны это решить, - неожиданно произнес Фриц. – В конце концов, вы не можете вечно присматриваться и прислушиваться даже к умным советчикам. Давайте вы решите сами, - закончил он, глядя куда-то в стол, но было понятно, что обращается он к Клэр и Маше.

Ксана тоже поняла, что назревает интрига, уселась ко мне между ног и стала пристально всматриваться в лица девчонок. В её повадках была та непосредственность, которая может бесить неискренних людей, и которая приятна тем, у кого нет камня за пазухой и скелетов в шкафу.

Тэу встрепенулся, но взял себя в руки и не издал ни звука, демонстрируя завидную невозмутимость, достойную какого-нибудь индейского касика.

Клэр уперла локти в стол и, положив голову на ладони, вцепилась в свои волосы, то отпуская их, то снова захватывая в горсть. Маша выглядела гораздо более спокойной, держащей себя в руках, что было прикольно, учитывая их разницу в возрасте.

- Я за то, чтобы он знал, - наконец не очень твердым голосом произнесла Маша. – Я исхожу из того, что… а в общем и так понятно, из чего я исхожу. Мы все это уже обсасывали. Просто сейчас я думаю, что вес аргументов, положенных на эту чашу весов, всё таки больше того, что лежит на противоположной. Выключая Макса из игры, мы, может быть, и сохраняем в определенной мере его душевное спокойствие, но с другой стороны мы лишаемся его как партнера, как игрока. Я предпочитаю его включить в игру, ввести его в курс дела. Мне не нравится, что мы выключили его из вопроса, который касается его в несравнимо большей степени, чем каждого из нас.

- Прекрасно, - развел руками Фриц. – Клэр?

Клэр продолжала таскать себя за волосы, пока я не положил свою ладонь на её руки. Она подняла голову и, довольно нерешительно, но кивнула.

- Прекрасно, молодые леди, - торжественно произнес Фриц. – Я думаю, вы позволите мне изложить суть дела? Думаю, позволите, хорошо. Итак, Макс, ты хочешь знать всё?

- Определенно, - кивнул я.

- Что бы это ни было?

- Что бы это ни было.

- Ты уверен в том, что при любых обстоятельствах следует знать как можно больше?

- Для меня… то, что касается меня и очень важно для меня, да, конечно.

- То есть если бы врачи обнаружили, что у тебя на длинном плече четвертой хромосомы в гене хантингтина имеется сорок два триплета CAG, то ты предпочел бы знать об этом?

- Думаю, что сорок повторов этой хрени, это что-то не очень здоровое?

- Сорок два!

- О… это тоже важно?:)

- Введу вас в курс дела…

- Господи, Фриц, может быть ты хотя бы сейчас удержишься от лирических отступлений и познавательных лекций? – Чуть ли не крикнула на него Клэр.

Этот неожиданный выкрик дал понять, что мне, похоже, предстоит узнать о себе что-то весьма малоприятное, но какая бы угроза ни нависала надо мною, я все равно совершенно убежден, что лучше знать, чем не знать. Для меня лучше. Для других – не знаю, а для меня – лучше. Меня угрозы мобилизуют, это я знаю о себе точно. Я не раз представлял – что будет, если у меня вдруг будет СПИД, и, как ни странно, испытывал только всплеск энтузиазма, предвкушения борьбы. Даже понимая, что в такой борьбе вполне могу и проиграть. Все равно – меня мобилизует и наполняет предвкушением борьбы тот факт, что я смогу, вероятно, не только победить эту болезнь, но и твердо доказать другим, что победа возможна, что если до самого последнего момента не сдаваться, то всегда есть шанс на победу. Так что если что-то подобное со мною случится – СПИД или генетический сбой, я буду бороться, и вполне вероятно, что та часть жизни, которую я проведу в этой борьбе, будет одной из самых насыщенных и плодотворных.

Возможно, у меня такая уверенность в своих силах образовалась еще с раннего детства. То есть нет. Образовалась-то она именно тогда, это бесспорно. Вероятно она возникла тогда, когда я победил рак печени. Когда мне было три или четыре года, с моей печенью стало что-то происходить. Она стала увеличиваться, болеть, все больше и больше. Врачи разводили руками, и ничего не помогало. В конце концов боли стали такими, что я не то, что не мог бегать или ходить, но даже лежать мог только в определенной позе, свернувшись как кошка – в этой позе боль была минимальна. Кто-то говорил, что это цирроз, кто-то называл это тяжелой формой гепатохолецистита и прочими очень злоебучими названиями, но один факт оставался неизменным – никто не знал, как меня вылечить, и в конце концов меня выписали из последней больницы, чтобы, как я потом понял, не портить статистику смертности, ну и вообще, умирать, как они полагали, приятнее дома. Я был согласен – мне в больнице вообще было пиздец как отвратительно.

Как-то раз, когда боль отпустила, я встал с кровати, чтобы дойти до туалета. Идти приходилось медленно, прижимая руки к правой части низа живота, чтобы поддерживать печень – она достигла таких размеров, что могла попросту оторваться от резкого движения. Подойдя к туалету, я услышал за закрытой дверью кухни, как родители тихо обсуждают мою ситуацию, последние прогнозы и советы врачей. Я подкрался поближе и узнал пару удивительных вещей. Первое – жить мне осталось три месяца. Второе – врачи уверены, что спасти меня нельзя, но один из них предложил кастрировать меня, мол хуже все равно уже не будет, а лучше может и будет, а может и нет. При мысли о кастрации меня почему-то охватил смех, и я едва сдержался, чтобы не заржать – настолько абсурдным мне показалось это предложение, и я поржал над отцом, который возмущенно говорил, что ни за что не пойдет на это, пусть лучше умирает.

Но сходив в туалет и вернувшись в комнату, я понял, тем не менее, что надеяться больше не на что. Раньше я как бы это понимал или почти понимал, а сейчас ясность в этом стала окончательной. Я умру. И шансов нет. Это звучало как-то удивительно холодно, удивительно космически. Через три месяца меня не будет. Не будет ничего! Я лежал под одеялом и плакал, не будучи в силах вообразить себе это – «меня не будет». Я то засыпал, то просыпался и снова плакал, а утром проснулся в странном состоянии абсолютного покоя. Как ни парадоксально, именно отняв у меня последнюю надежду, врачи наделили меня жизнью, желанием бороться. «Я в любом случае умру», повторял я про себя, «так чего мне бояться»? Бояться в самом деле больше было нечего, поэтому я, преодолевая боль, встал с кровати и начал ходить по коридору. Вперед-назад, вперед-назад. Поддерживая руками печень и вытирая с щек слезы, выступающие из-за боли. Я решил просто «перегулять» свою печень. Я буду ходить либо до тех пор, пока не умру, либо до тех пор, пока она не смирится с тем, что ей больше нельзя меня мучить. Я испытывал твердую и холодную решимость, и, что странно, уверенность в том, что я выйду победителем.

Когда мать, выйдя на звуки шагов, с причитаниями бросилась ко мне, чтобы донести до кровати, я окрысился на неё так, что она отшатнулась, и продолжал ходить. Отец, выйдя из спальни, мрачно так смотрел на меня, потом увел истерящую мать и молча ушел сам.

А я продолжал ходить. Я ходил так неделю или две, потом я вышел на улицу – я ведь уже и забыл – что такое гулять по улице, а спустя год я пошел в школу, и спустя еще один побежал. Впервые за много лет я бежал и испытывал это потрясающее чувство. Я продолжал строить свое тело, занялся легкой атлетикой, беговыми лыжами, стайерским бегом, и в тринадцать лет, когда мать привела меня на плановый осмотр, новый врач долго вертел в руках мою карту и сравнивал написанное там с моими текущими анализами, после чего сказал, что тут, видимо, или какая-то ошибка, или что похуже, потому что мальчик совершенно здоров и абсолютно ясно, что у него всегда была здоровая печень.

С тех пор я и испытывал уверенность в своих силах. Не фатализм, не беспечность, а уверенность в том, что если что, то буду бороться до конца, поэтому когда Фриц стал пугать меня генными мутациями, он немножко ошибся, потому что пугать меня именно этим было бессмысленно. Я, разумеется, не стал прерывать его поток красноречия, тем более что рассказывал он интересные вещи.

-… и вот если у человека в четвертой хромосоме около тридцати, тридцати пяти повторов триплета CAG, который кодирует глутамин, то все отлично, а вот если их, скажем, тридцать девять, то как бы ты хорошо ни питался, какой бы здоровый образ жизни не вел, ну в общем что бы ты ни делал, а к первые симптомы болезни Хантингтона у тебя наступят в шестьдесят шесть лет, а в семьдесят пять ты с вероятностью в девяносто процентов станешь сумасшедшим. Если повторов сорок, а не тридцать девять, то в растение ты превратишься в шестьдесят лет, а если сорок одно – в пятьдесят пять. Сорок два – тридцать семь и так далее. И этот прогноз ни обойти, ни объехать. Он точен, как вращение Земли вокруг Солнца, и вся наша медицина бессильна. Ну пока что бессильна. В мозгу сто триллионов нервных клеток, и нет такого способа, чтобы мы могли залезть в них и вырезать лишние триплеты.

Фриц явно любовался тем впечатлением, которое он планировал произвести, но мне хотелось поскорее перейти к сути вопроса.

- Фриц, чудесный рассказ, замечательный, спасибо, но пора бы вернуться к делу.

- Значит, правду?

- Да, правду.

- Прекрасно. – Фриц медленно наклонился, положив руки на стол, и я заметил, как напряглись и Клэр, и Маша. – Присесть не хочешь?

- Нет, спасибо, Фриц, мне так удобно. И?...

- Видишь ли, Макс, дело обстоит таким образом, что ты, как бы это так помягче сказать… уже мёртв.

Воцарилось молчание. Я предполагал, что он расскажет мне о чем-то, что мне всерьез угрожает, но констатации вот такого странного факта я, конечно, не ожидал.

- Что?... – я улыбнулся и почесал ухо.

- Мёртв, - повторил он, и мне стало понятно, что это не шутка.

- Для мертвеца я неплохо себя чувствую, Фриц…

- Конечно, - кивнул он. – Я уверен, что ты отлично себя чувствуешь.

- И?...

- И это только потому, что наша команда сегодня хорошо сработала, как и вчера, как и позавчера, как и позапозавчера.

- Команда?

- Ага, команда. Над этим работают четыре свидетеля и четверо же фридайверов. Каждый день.

- Каждый день, - повторил я, и до меня постепенно стало доходить.

- Каждый день я умираю, и они возвращаются в ближайшее прошлое, чтобы… вернуть меня к жизни??

- Совершенно верно. Каждый божий день, точнее, вечер, ровно в девятнадцать двадцать две, ты умираешь. Ну, говоря точнее, умирало твое тело, пока ты выбирался из стены, но сегодня уже умрешь ты сам. Поэтому, Макс, будь так добр, если тебя не затруднит, к семи часам каждый день приходи к нам в лабораторию, ладно? Тебе надо будет сесть в комнате, в которой больше не будет никого, и когда ты умрешь, это некому будет зафиксировать, а мы к этому моменту уже будет готовы, мы вернемся в прошлое и исправим его, и ты продолжишь жить дальше. С твоей точки зрения ничего не произойдет. Ну может легкое головокружение там, не знаю… не знаю.

- И так… каждый день, - как бы не вполне осознавая всё это, повторил я.

- И так каждый день, - кивнул он. – Пожалуйста, не пропускай. Нам не хочется, чтобы ты умер.

- Но…

- Мы работаем над этим, Макс. Конечно работаем. Мы изучаем проблему. Проблема в стене. Это ясно. Есть кое-какие мысли, но пока ни одна мысль не привела к тому, чтобы ситуация, при которой ты бы не умирал в девятнадцать двадцать две, смогла бы произойти. Это… проблема, Макс. Конечно, наша команда чувствует себя вполне уверенно. Запас прочности очень большой. Целых четыре фридайвера контролируют тебя, и если ошибется один, второй тут же подстрахует, а если ошибется и он, подстрахует третий.

- А если…

- Проблема не в этом, Макс. Мы готовы вытаскивать тебя и месяц, и год… не в этом проблема. Проблема в том, что мы совершенно не понимаем, что происходит, а это значит, что мы не застрахованы от других негативных вариантов развития ситуации. Поэтому я бы посоветовал тебе, ну хотя бы в первое время, не слишком много времени проводить среди людей, чтобы в случае твоей внезапной и внеплановой смерти, не получилось так, что вернуть уже ничего нельзя.

- Плановая смерть:)… круто.

- И еще я хочу, чтобы ты никогда не снимал это… - он вынул из кармана небольшой ремешок с датчиком. – Если ты неожиданно умрешь, мы узнаем об этом и ребята нырнут.

- Таааак… - протянул я, беря в руки датчик. – Весело… но что именно происходит? Вы вообще без понятия, почему я умираю?

- Абсолютно, - Фриц помотал головой. – Просто умираешь.

- Ну а что происходит-то? Останавливается сердце, или что? Ведь сердце можно запускать обычным путем.

- Конечно. Именно так мы тебя чуть и не потеряли в первый раз. Ты лежал такой значит теплый и симпатичный, и бац – умер. Сердце остановилось, да. Но вряд ли это причина, это скорее следствие. Наш дежурный врач пробовал запустить его, и даже запустил… ненадолго, в общем, с таким же успехом мы могли бы запустить в космос ржавую телегу.

- Но если он уже зафиксировал мою смерть, как же вы…

- Как мы изменили ход истории? Ну… тебе следовало бы побольше читать наш журнал, в котором мы описываем добытые знания… есть один метод… не очень приятный, конечно… очень неприятный, я бы сказал…

- Они вырубают память, Макс, - произнесла Маша. – Твою смерть видела дежурный врач и я. У нас была пара минут, чтобы принять решение, и мы его приняли. Нам по мозгам хорошенько долбанули током, так что кратковременная память вырубилась.

- Блять… - я непроизвольно сжал кулаки.

- Это не так ужасно, как кажется… участок мозга, который подвергают удару, точно определен, и ущерба никакого нет. Просто это очень и очень неприятно, вот и все. Не думаешь же ты, что я могла отказаться от этого и позволить тебе умереть??

- Не думаю… Значит, стена все-таки достала меня.

- Достала, Макс, - кивнул Фриц.

- А Клэр?

- А Клэр нет, вот тоже интересно… Клэр в порядке. Ты что-то там такое сделал, Макс. Что-то такое ты там сотворил, что изменило что-то, что подвело итог твоей жизни, и она теперь заканчивается каждый день. Вот в этом нам и предстоит разобраться.

Дата добавления: 2015-10-28