25 страница. В качестве затравки я сунул свой собственный отчет, в котором сначала описал суть

В качестве затравки я сунул свой собственный отчет, в котором сначала описал суть своей идеи, а затем перечислил первые результаты.

«1. Термин «проникновение» обозначает озаренное восприятие из кластера «близости» и является «всеохватным качеством близости интенсивности 5 по 10-бальной шкале». Говоря иначе, если я испытываю проникновение к человеку, то я переживаю это как особенно всеобъемлющую, всепронизывающую близость к нему. Описать проникновение к чему-либо, не являющемуся человеком, довольно сложно, но в любом случае мы можем говорить об этом только тогда, когда порождена и длится уверенность, согласно которой это «что-то» является существом сознающим.

2. Проникновение к горе порождается легко, когда я представляю себе, что она – вот такая красивая и огромная, пялится на меня и испытывает ко мне симпатию. Результатом того, что существует такая уверенность, и при этом возникает ответная симпатия (зачастую в сопровождении других озаренных восприятий (ОзВ)), является возникновение уникального восприятия – озаренного ощущения «твердость».

3. В отличие от горы, испытать уверенность, что лес испытывает ко мне симпатию, мне не удается – возможно просто потому, что лес не является чем-то огромным, столь зримо выделяющимся из остальных объектов. Я использовал следующий подход: летая на спортивном самолете над широким лесным массивом на высоте около 700-1000 метров я порождал уверенность в том, что лес – это шкурка огромного нежного игривого животного, валяющегося на земле. Я представлял себе, как глажу его по шкуре и как ему приятно, добивался испытывания нежности к нему. Мне удалось добиться переживания «проникновения», и сразу вслед за этим возникло совершенно новое озаренное физическое ощущение, которому я дал рабочее название «распахнутость». Восприятие длилось всего несколько секунд, поэтому мне не удалось его запомнить слишком отчетливо, но всё же этого было достаточно, чтобы:

а) точно быть уверенным, что это совершенно новое восприятие, которое не сводится ни к какому другому

б) дать ему наименование, исходя из его наиболее ярко выраженного проявления.

Резонирующее описание: как будто что-то прямо внутри моего тела широко распахнулось и охватило собою пространство, которое я мог охватить взглядом из самолета.

4. Кажется, есть простой способ испытать проникновение к ручью: необходимо испытывать средней интенсивности жажду, и тогда легко и приятно представлять, как он протекает сквозь тебя, пропитывает, приносит наслаждение.

5. Пока что моя гипотеза о том, что проникновение, испытываемое к той или иной стихии, может позволить интегрировать новые восприятия, показывает себя рабочей. Даже если впоследствии окажется, что сама по себе интерпретация неверна, тем не менее сама идея уже в любом случае показалась себя плодотворной, так как, руководствуясь ею, мне удалось открыть в себе новое озаренное физическое ощущение (ОФО).»

Этот краткий отчет я разослал всем сотрудникам Института, и Маша сказала, что сделает то же самое в Школе – просто чтобы люди понимали, что существует некая группа которая занимается вот такая вот работой, и что работа уже началась, и к ней можно присоединиться, но сам я пока не был уверен, что работа именно началась, поскольку под «работой» я все-таки понимаю достаточно структурированную деятельность, которой пока что не пахло даже в моем собственном огороде.

Поселившись в комнате в апартаментах Эмили, я практически не пересекался ни с ней, ни с Гансом и Ло, хотя они тоже жили тут же. Согласно некоему негласному соглашению, мы попросту не замечали друг друга, если кто-то не оказывался внутри «социального квадрата», как мы назвали группу диванов, стоящих по периметру прямоугольника в общей гостиной у огромного окна, между которыми был постелен пушистый ковер. Оказаться внутри этого пространства означало сообщить остальным, что ты открыт для обращений. Сегодня на ковре валялась сама Эмили – довольно редкий случай, причем валялась с голой попкой, что было еще более редким. Несмотря на свой далеко не девушковый возраст, её тело было упругим и загорелым, так что со стороны можно было бы предположить, что это сорокалетняя женщина в отличной спортивной форме. Подойдя к ней, я завалился рядом и положил руку на её попку. Ощущения были очень приятными, и я потерся о попку мордой, покусал её, лизнул и почувствовал, что меня очень возбуждает фантазия вот так потрахать её сзади, пока она валяется и что-то читает.

- Хочешь мой хуй в письку или в попку?

- В письку, - кивнула она.

- Ок, тогда ты просто валяйся, на меня не обращай внимания.

Стащив плавки, я уселся на неё сверху, немного раздвинул попку и прикоснулся хуем к письке. Я поигрался чуть-чуть, немного раздвигая её губки головкой и отстраняясь обратно.

- Давай я сверху? – Эмили стала дышать поглубже, и губки её письки стали заметно влажными.

- Давай.

Я прислонился к дивану, она стащила с себя топик и села на меня сверху так, что мой хуй прикасался к её письке, клитору, но не входил внутрь. Теперь уже она игралась с моим хуем, то похлопывая ладошкой по головке, то как бы упираясь писькой в мой хуй, но под таким углом, что он в итоге не входил внутрь, а соскальзывал в сторону.

Немного наклонившись, она схватила меня за плечи и, пристально глядя в мои глаза, очень медленно стала садиться на мой хуй, с каждым движением опускаясь все ниже и ниже. Взяв её за попку, я придвинул её к себе так, чтобы хуй в письке был под боковым напряжением, что придавало ощущениям дополнительную пронзительность.

Мне нравилось лапать её довольно большие грудки, иногда таская за набухшие плотные сосочки, и смотреть ей в глаза. Несколько раз она подошла к оргазму и остановилась – это легко чувствовалось по тому, как вдруг её писька становилась очень горячей и немного более влажной и плотно охватывала хуй. Немного склонившись на бок, я рассматривал её тело чуть сбоку, испытывая чувство красоты от её попки, лапок, грудок, как вдруг чувство красоты неожиданно стало необычно пронзительным и в сердце возникло яркое наслаждение. Снова возник уже знакомый образ накладывающихся на кристалл слоев-лепестков, и вдруг произошло нечто такое, что я не забуду никогда в жизни. Кристалл вспыхнул. Я словно видел, как он засветился изнутри. Конечно, это нельзя называть «видением», потому что своими физическими глазами я не видел ничего такого, чего бы не видел кто-то другой, и тем не менее этот… образ был настолько ярким и отчетливым, что никакое другое слово, кроме как «вижу», не казалось уместным. Это было какое-то переливающееся сияние, сопровождаемое особенно пронзительным, особенно невыносимо приятным блаженством, которому вскоре стало словно тесно в кристалле, и оно стало выбираться наружу в виде тончайших золотистых нитей, которые тончайшей паутиной пронзили мое тело и вырвались наружу, вплетаясь в тело Эмили. Опасаясь спугнуть всё это, я просто продолжал неподвижно сидеть. Затем, повинуясь некоему наитию, я взял её за голову и притянул к себе. Её глаза были полузакрыты от наслаждения, но мне отчетливо хотелось смотреть на них.

- Открой глаза! – Приказал ей я.

Спустя пару секунд она приоткрыла глаза и я стал смотреть прямо в них, удерживая руками её голову, и тут мне снова отчетливо захотелось как-то встряхнуть её, и я дал ей несильную пощечину, потом еще раз. Её глаза широко открылись, но я, схватив её за попку, стал с силой притягивать её к себе и отпускать обратно, чтобы хуй с силой упирался в стенки её письки. Её дыхание снова стало глубоким, и мне показалось, что мои золотистые нити на этот раз проникли в неё, и я снова «видел», как они, вспыхивая и затухая в её теле, словно оживляли его, привносили в него наслаждение, свежесть, и у меня было очень четкое чувство, что я чувствую всё это – чувствую прямо в её теле.

Я настолько увлекся своими переживаниями, что только сейчас заметил, что её взгляд изменился. Это слишком слабо сказано – её глаза стали словно невидящими, они смотрели куда-то сквозь меня, не видя меня, широко открытые и выражающие то ли изумление, то ли восхищение.

Так продолжалось около минуты, после чего возбуждение в моем хуе уменьшилось и захотелось немного отдохнуть. Взгляд Эмили приобрел снова осмысленность и она, продолжая сидеть на хуе, расслабилась и прильнула ко мне, положив голову на плечо. Я гладил её по попке и спине, и её тело немного вздрагивало. Спустя пару минут она соскользнула с моего хуя и легла рядом, прижавшись мордой к моей ляжке.

- Это был не трах… - медленно произнесла она наконец. – Это язык не поворачивается назвать «трахом»:)

- Было что-то необычное? У меня было.

Я рассказал ей о своих переживаниях, и она слушала очень внимательно, словно это значило для неё даже больше, чем для меня.

- У меня было совсем другое… - наконец начала она. – Сначала это было просто приятно, потом стало очень приятно, и наслаждение стало… плотным, что ли. И когда ты приказал мне смотреть тебе в глаза, оно стало еще более плотным, и потом ты дал мне пощечину, и в этот момент… всё изменилось, разом, одним прыжком. Твои глаза стали черными, без зрачков, абсолютно черными, понимаешь? Как будто я смотрю в бездну, в черную дыру. Ещё возникло отчетливое чувство, что внутри этой черной дыры есть мощный магнит, который непреодолимо притягивал мой взгляд. Сначала мне стало немного страшно, а затем – спокойно и насыщенно, и я отдалась этому притяжению, и в какой-то момент часть меня была утянута в тебя, и я была в тебе, и мне стало очень радостно. Ты держал меня за голову, потом одну руку положил на горло, потом другую – на шею, потом снова на голову, потом на бедро, как-то так, кажется, но в моем сознании это неожиданно слилось в одномоментное, и возникла устойчивая уверенность, что у тебя четыре руки, и что эти руки меня тискают со всех сторон. Мне не стало страшно, и я просто отдавалась тому, что со мной происходит. Потом я продолжала ерзать на твоем хуе и по-прежнему смотрела в твои глаза и по-прежнему была в тебе, ты немного придушивал меня, так, что я могла дышать, и при этом у меня резко подскакивало возбуждение и я начинала более активно ерзать на хуе, и потом ты еще раз сильно шлепнул меня по щеке, ну, мне показалось что сильно... В этот момент я совершенно выскочила из обычного состояния, и пересекла за долю секунды «черную полосу». Я не могу объяснить, что означают эти слова – просто я это переживала – черную, тонкую, яркую полосу справа от меня, и потом я перепрыгнула через нее. Это был… именно прыжок, хотя я понимала, что продолжаю сидеть на твоем хуе. Я чувствовала себя совершенно по-другому, как никогда раньше. Это была я, у меня не было деперсонализации или потери самоидентификации, но это была не та я, какой я была когда-либо. Это было сильно измененное сознание, очень сильно. Я всё отлично видела, как обычно… ну почти, как обычно – было такое впечатление, что всё, что я вижу, немного сузилось, как будто я смотрю в туннель, и что вне этого туннеля ничего нет, пустота. Словно я существую в мире, относительно которого двигаюсь со скоростью, близкой к скорости света, и всё сжалось, сузилось. Всё вокруг сильно вибрировало, это я тоже отчетливо помню. Я видела вибрирующие молекулы, атомы. Я понимаю, как дико это звучит, но я просто описываю то, что «видела». Я смотрела на твоё лицо, и мне оно казалось незнакомым, при этом я понимала, что это ты, и что это именно твоё обычное лицо. Потом что-то стало совсем… трудноописуемым, и сейчас то, что я скажу, будет, скорее всего, слабоадекватным… Я себя ощущала совсем не такой, как обычно…. как будто я растянулась в пространстве, и вот еще что - я была сильной, как будто я, это и есть сила, и когда я смотрела в твои глаза, это состояние усиливалось.

Она перевела дыхание и помолчала с минуту.

- Мне кажется, ты далеко продвинулся, Макс. Хорошо бы, чтобы ты на этом не остановился.

- Честно говоря, я совсем не чувствую себя далеко продвинувшимся, - возразил я, - хотя, конечно, те редкие моменты, когда я испытываю что-то вот такое новое, необычное, они, конечно, очень для меня ценны и они внушают мне уверенность в том, что впереди что-то настоящее, в самом деле поразительное, ошеломляющее.

Я хотел еще что-то добавить, но на моем компе вякнул скайп, и это могла бы быть только Маша или Клэр. На меня неожиданно напала игривость и я, схватив за плечи Эмили и потрепав её, как собаку, помчался к компу.

Да, это было сообщение от Маши!

- Наверное, Маша уже прочла мой отчет и уже потискала шёрстку леса, сидя на Скале, и теперь пытается меня обскакать в своих открытиях:), - проорал я Эмили, нацеливаясь мышкой на сообщение Маши. После такого секса руки у меня немного дрожали, и только третьим кликом я попал в нужную точку.

Предчувствуя что-то интересное, я наклонился и впился глазами в монитор. Чёрт! Неловким движением большого пальца, задевшего в тачпэд, я переключился на книжку Пауля Хауссера – после общения с Фрицем я решил узнать побольше на тему, которая так тесно связана с его прошлым, и чем больше читал, тем больше хотелось более и более плотно влезать в детали всей этой удивительной страницы в жизни нашей цивилизации, кончившейся такой катастрофой и обросшей таким нереальным количеством лжи и замалчиваний. Я успел лишь заметить, что сообщение от Маши было кратким.

- Что пишет? – Донесся голос Эмили.

- Сейчас… сейчас… наверное пишет что [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ], или что соскучилась, о чем еще может написать такому парню как я такая пупса? Кстати, когда я её видел в последний приезд в Школу… она стала такой длинноногой!

Я, наконец, окончательно убрал нервное возбуждение, которое незаметно для меня возникло и тихой сапой осталось после всего только что пережитого. Оно в целом было даже приятно, но не настолько, чтобы сохранять его ещё дольше. Убрав Хауссера, я снова открыл скайп и, теперь уже в полностью спокойном состоянии, прочёл: «SOS».

Глава 17.

У некоторых гималайских деревьев удивительная шкура. Я так и не спросил, как называется эта порода с толстенными стволами и шкурой, похожей на шкуру какого-то огромного динозавра или на известняковую скалу. Или даже нет – это скорее похоже на каньон, когда смотришь на него с высоты птичьего полета – ущелья, скалы. Такая шкура – целый мир. Ее можно рассматривать, проводить по ней пальцами, прижиматься щекой, обхватывать ладонью крупные выросты. Она не просто «шероховатая». Она глубоко рельефная, и этот рельеф почему-то вызывает очень теплые, близкие чувства. Может быть даже… да, это как будто лицо дерева, его морда, и у каждого своя, особенная. Какая необычная идея – запоминать деревья по их «мордам»! Сейчас это совсем не кажется странным. Сейчас я совершенно без труда отличу другое дерево той же породы от этого, просто прижавшись к стволу, проведя по шкуре рукой.

Я стоял как раз рядом с таким деревом и пялился на него. Его шкуру я уже хорошо помню, я рассматривал и трогал её десятки раз – каждый раз, когда я сюда прихожу, я подхожу к этому дереву и смотрю на него, трогаю его, и каждый раз в груди начинает разливаться мягкое, словно вылизывающее наслаждение, так что хочется замереть. И я замираю и отдаюсь этому переживанию. К этому невозможно привыкнуть, кажется. Нет, не к дереву, хотя к дереву тоже:) Невозможно привыкнуть к тому, что может ничего не происходить, а при этом жизнь наполнена до краев. В обычном мире человеческих примитивных восприятий такое невозможно, исключено, и даже вообразить не получится. «Ничего не делать» - это вызывает страх, даже ужас перед лицом той невыносимой пустоты и скуки, которую каждый предчувствует, которая неминуемо навалится и раздавит, принесет с собой и отчаяние, и депрессию и прочую мерзость. А когда испытываешь наслаждение, или нежность или любое другое озаренное восприятие, когда испытываешь его глубоко, устойчиво, то происходит удивительное – ведь ничего не меняется, совершенно ничего. Я стою и смотрю на шкуру дерева. Я не двигаюсь, не разговариваю. Всё совершенно статично, и даже само переживание статично, ну, если точнее, плавно текуче, очень плавно – на протяжении нескольких минут в нем может не появляются совсем никаких новых оттенков, и в то же самое время насыщенность – через край. Для рассудка это кажется невозможным, поразительным. Но когда привыкаешь к этому, когда уже знаешь, что оно бывает вот так, то все равно не возникает такого привыкания, которое заключается в потере чувства новизны и восхищения, и это в свою очередь восхищает.

Рядом с деревом высокой горкой набросаны крупные камни. Выбрав удобное местечко, на них сидит, ловко примостившись, паренек. Его я уже хорошо знаю. Знаю, что [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ], что он мечтает переехать в столицу, когда вырастет. Камни прохладные, и под ветками дерева не так жарко, так что сидеть тут приятно, это я уже тоже пробовал. И еще я знаю, что у этого паренька красивые и нежные задние лапки. Я их уже и тискал и целовал, но он этого сейчас не знает. Трудно удержаться… да и зачем? И в этот раз я, как обычно, подошел и, задав незначащий вопрос, словно случайно прикоснулся рукой к его голой ножке, стиснул его пальчики и провел пальцами по ладошке. Он ответил, я еще что-то спросил, продолжая уже более откровенно трогать и ласкать его ножки. Он замолчал и сидел, замерев, я тоже перестал делать вид, что хочу у него что-то спросить и просто игрался с его пальчиками, потискивая их, аккуратно просовывал свой палец между ними, словно потрахивая его между пальчиков, и краем глаза наблюдая, как медленно, но неотвратимо набухает бугорок в его просторных шортах. Еще несколько минут, и можно будет уже погладить этот бугорок, прямо через шортики, и тогда я почувствую под своей ладонью упругость и тепло, и взгляд его станет одновременно призывающим и неуверенным. Я думаю, что именно эта неуверенность и является причиной того, что я могу сейчас к нему подойти и поласкать его ножки, погладить спинку и животик, положить руку на шорты и почувствовать его возбуждение. Неуверенность, готовая перерасти в любой момент в настороженность – это значит, что ничего большего с ним сделать не получится. Если предложить ему что-то большее, он попросту испугается и убежит. Я как-то пробовал продвинуться немного дальше, чем просто положить руку на его шорты и почувствовать ладонью его стоящий упругий хуй – как-то я немножко обхватил его хуй пальцами и слегка подрочил его, и, как я и предполагал, его смятение усилилось и показалось, что он готов был даже убежать. Так что я не смогу повлиять на его жизнь, не смогу его соблазнить, не смогу оставить в его жизни настолько значимый след, чтобы он не затерялся среди других мелких событий его жизни. Поэтому этот мальчик тут, по эту сторону, и я могу ласкать и целовать его ножки, ну и отлично.

Когда я подношу его лапку к губам и начинаю целовать сверху его пальчики, проводить по ним языком, он непроизвольно закрывает глаза и начинает глубоко дышать. Я поднимаю лапку повыше и провожу языком под пальчиками, вдыхая офигенский пацанский запах. Надо быть совершеннейшим трупом или совершеннейшей ханжой, чтобы не испытывать от всего этого наслаждение.

А вдруг он все-таки не убежит? Что, собственно, я теряю? Ведь завтра все равно я снова буду целовать ему ножки. Держа одной рукой его лапку на весу, чтобы он не мог быстро соскочить с камня, другую я, как бы невзначай, положил у его бедра, незаметно взявшись двумя пальцами за край шорт. Затем резко оттянул их и проскользнул прямо к его хую. Он резко выдохнул, выпрямился и… и остался неподвижен. Мои пальцы уже обхватили его хуй, и он уже попросту не смог противостоять нахлынувшим ощущениям. Было удивительно, что все это время я точно знал – что он испытывает, и сейчас я точно знал, будто бы чувствовал сам, что по его телу разливается тягучее, интенсивное, но не острое наслаждение. Его голубые глазки смотрели в упор на меня, и я спокойно смотрел в ответ, словно пытаясь успокоить его. Я начал поддрачивать ладошкой его хуй, и словно чувствовал, как в его животе возникают спазмы излучающего наслаждения. Потом его губы приоткрылись и, не отрывая от меня своего взгляда, он стал кончать, и я почувствовал это за пару секунд до того, как его хуй запульсировал в моей руке. Я прикрыл его хуй ладонью, продолжая поддрачивать пальцами, и горячие фонтанчики один за другим выплескивались прямо в мою руку. Три, четыре… пять… всё.

Сзади послышались голоса. Я вытащил руку из его шорт, подмигнул, улыбнувшись, и пошел дальше. Ну значит в его жизни будет вот такой вот эпизод. Раз он по эту сторону, то это означает, что ни на его судьбу, ни тем более на судьбы окружающего мира эта история значимо не повлияет. Да и с чего бы…

Впереди открылся угол грязно-желтого здания, за который мне надо будет завернуть, и то, что меня там ожидало, навевало отнюдь не приятные мысли и чувства. Я лизнул свою ладонь. Очень возбуждающий вкус спермы мальчика. У подавляющего большинства людей это вызвало бы отвращение, брезгливую гримасу, но какое мне дело до их извращенной, больной психики? У мелких пацанов очень приятный, возбуждающий, я бы даже сказал – будоражащий вкус спермы, который как-то особенно отзывается во мне на чисто телесном уровне, даже безотносительно к сексуальным восприятиям. Завтра я снова буду держать его кончающий хуй в своей руке, снова буду видеть этот невыразимо восхитительный взгляд кончающего нежного мальчика, и снова мои губы и язык будут в его сперме.

Вспомнился сегодняшний разговор с Кауа, когда я вдруг почувствовал неопределенное и сильное влечение куда-то… куда? Это было даже не «куда», а «откуда» - что-то притягивало меня с томительной, надрывной силой, и я чисто инстинктивно схватил её за руку и почувствовал, как её тело отозвалось во мне. Раньше не было такого, это что-то новое, когда тело человека отражается в моих чувствах и ощущениях, как будто тело стало обладать собственным… умом, что ли, собственным сознанием, которое воспринимает мир независимо от интеллекта, независимо от глаз, и ушей, независимо от кожи, что кажется особенно странным когда думаешь об этом, но совершенно естественно, когда это переживаешь.

То ли из-за этого странного прилива, то ли из-за того, что вдруг стало ясным, что ни Кауа, ни Тэу и никто другой не смогут мне помочь и надо рассчитывать только на себя, возникло чувство холодной отрешенности. Я помню это чувство с тех пор, когда впервые испытал его, мучаясь от осознания того, что сколько я ни корячусь, я по сути остаюсь топтаться на месте. Тогда до меня дошло с пронзительной ясностью, что человек может по-настоящему начать изменяться лишь тогда, когда он принимает на себя ответственность за свои восприятия, а я этого делать как раз и не хотел, постоянно находя себе оправдания, спихивая ответственность на соседей, родителей, окружение. Не испытывать чувство вины, а именно принять на себя всю полноту ответственности, то есть просто отдать себе отчет, просто ясно и холодно понять - это мои восприятия, и только я могу изменить что-то в этом. Когда-то я принял их, это был мой выбор. Не кто-то там виноват, а это мой выбор. Я мог принять, я мог и отвергнуть, что я и делал на самом деле с кучей вещей, которые в меня пытались впихивать. Это мой выбор, и никто кроме меня не сможет этот выбор изменить, и бессмысленно уподобляться страусу – герою легенды о «упрятывании головы в песок», и перекладывать ответственность на других: «это не я, это они, они меня сделали, они меня то, они меня это…». И что стало мне ясным – вдруг и бесповоротно – что чтобы принять на себя ответственность, надо стать сильным человеком, а став сильным, я и получу возможность менять себя необратимо. Бесконечно бессмысленно себя осуждать. Это не суд, тут нет приговоров. Это инженерия. Можно рыдать, что живешь в говне, а можно встать, навести порядок, построить что-то и снести что-то. Для этого нужна энергия, сила, и чтобы в среднем энергии становилось больше, необходимо начать внедрять в свою жизнь одну за другой мелкие привычки. Привычки, которые позволяют экономить энергию, вызывать её прилив. Привычка хотя бы по десять минут в день читать интересную книгу. Привычка подрочить хотя бы пять минут и получит немного удовольствия. Привычка говорить «не хочу» когда не хочешь и так далее. Множество мелких привычек, которые постепенно превращаются в армию, которая завоевывает для тебя силу.

Мне стало это ясным, и тогда я и испытал вот эту холодную отрешенность, которая и сама была силой.

Я смотрел на Кауа и переживал это, и она, видимо, почувствовала что-то, замолчала и стала рассматривать меня своими вдумчивыми глазками.

Захотелось отложить все дела и сосредоточиться на вопросе: что мне нужно? Чего хочется? Не прямо сейчас, а вообще, больше всего в жизни. Казалось, что неуместно и даже постыдно задаваться таким вопросом именно сейчас, когда нужно любой ценой найти решение задачи, занявшей сейчас всю мою жизнь. Но не связанные ли это вопросы?..

Было такое впечатление, что мне давно уже чего-то хочется, а я в упор этого не вижу и не понимаю. И ещё и бегаю от этого вопроса. Где-то есть гнойник неискренности, и мне нужно его найти, обязательно нужно. Вот оно что.

Я остановился, не дойдя нескольких метров до угла здания. Кажется тут что-то есть. Здесь есть что-то… Я обнаружил, что мучительно тискаю себя рукой за подбородок, словно стараясь этим жестом собрать мысли в кучу. Тут что-то есть. Есть связь между зовом, стоящей передо мной мучительной задачей, холодной отрешенностью и гнойником неискренности.

Есть связь.

Я не мог сейчас вытащить из этого что-то большее, но по крайней мере появилось направление, куда я мог бы сунуться. В моем положении любой шанс – это подарок.

Что, что мне хочется? Что так настоятельно требует моего внимания во мне самом? Когда я спрашиваю себя об этом, возникает впечатление, как будто что-то глубокое, сильное вдруг толкает меня в грудь и размывает серость, мелкость моей жизни. В присутствии этого серость существовать не может. Блин, я не знаю что это, но это так приятно. И мне кажется, что в этот момент я делаю что-то настоящее, то, что мне необходимо, хотя вроде ничего конкретного и не делаю. Когда я позволяю этому проявиться полнее, то кажется, что оно меня сейчас переполнит, перетрясет всего, и я стану кем-то совершенно другим. От этого даже немного страшно становится. Ну так, приятно страшно… и возникает восприятие этого как чего-то живого, как существа какого-то... захотелось с ним разговаривать, просить его остаться подольше. Существо во мне? Я в самом себе? Другой я? Звучит совершенно по-кретински, но ведь откликается, резонирует…

Нужна энергия, чтобы понять это, чтобы стать этим, чтобы новая жизнь развернулась во мне, чтобы проснуться к ясности и к новому. Нужна энергия, чтобы эволюция шла дальше. Я ведь часто чувствую эти мелкие изменения, знаю, что я меняюсь, но при этом часто кажется, что всё слишком медленно, что энергия почти не накапливается… Нет, конечно это не так. Энергия обязательно накапливается, я это знаю. Просто её нужно накопить побольше, и тогда количества переходит в качество, я ведь это отлично знаю, сколько раз уже все это было пережито… так что надо успокоиться и работать дальше…

Ладно… Я встряхнулся и пошел дальше. Собственно говоря, «пошел дальше» - это громко сказано: я завернул за угол и уперся в своё проклятье – в мощную, плотную, полностью перегораживающую весь переулок серую стену.

Прилетев на остров, я не заметил особенных перемен. Да в общем… никаких перемен я не заметил. Жизнь шла своим чередом, и я даже почувствовал… обиду что ли, или осуждение. Как они могут по-прежнему спокойно жрать в своем ресторане, гулять по дорожкам, валяться в траве? Типа ничего не случилось что ли? Все нормально??

- Ну что тебе сказать…, - развел руками Фриц, когда я выразил ему свое удивление, - мы привыкли терять… Это было с самого начала, с этого ведь и началась история Школы – с потери, с огромной потери, которую надо как-то пережить, а как?

Мы шли с ним по узкой, густо усыпанной сухими рыжими сосновыми иголками тропе. С ним и с Тэу, который шел чуть сзади, слушая наш разговор, но не вставляя ни слова. И хотя я и считал Тэу главным виновником случившегося, к нему у меня как раз и не возникало отторжения или осуждения, наверное именно потому, что по нему было слишком отчетливо видно, насколько тяжело ему всё это дается.

- Ты представляешь себе, сколького и скольких мы лишились? – Интонация Фрица приобрела некоторую болезненность, и я почувствовал, что задел болезненную тему. – Я не имею в виду чисто материальный или чисто научный аспект. Деньги, оборудование… война есть война, понятно, что многое разрушено, многое придется восстанавливать. Но люди! За нами охотились, как за бешеными собаками, как за ядовитыми крысами, не разбирая ничего. Служил в СС – всё, никаких разборок, ты преступник и садист. Если бы знал, что нам пришлось увидеть своими глазами… своими собственными глазами, Макс…

Он взглянул на меня, и меня поразил этот взгляд. Никогда я еще не видел его таким. Добродушный бюргер, умный ученый-экспериментатор, энергичный и пробивной администратор и руководитель ушел в тень, и передо мной был просто человек, которому просто было очень больно.

- Мы уходили крысиными тропами. Мы… мы не понимали еще, что СС – это приговор, причем это не всегда означало смерть, ты понимаешь?..

- Нет… не понимаю вообще-то. Что ты имеешь в виду?

Он покачал головой, вздохнул и пнул попавшую под ноги шишку.

- Я никогда не стал бы говорить тебе об этом… но сейчас… когда и ты теперь…

- Когда я тоже потерял? Ты это имеешь в виду? Я пока ничего не потерял, Фриц. Я приехал сюда не оплакивать потерю.

Дата добавления: 2015-10-28