27 страница. - И я столько времени

- И я столько времени…

- Упускал эту возможность? – Снова рассмеялась она. – Теперь ты и вылезать отсюда не будешь, я думаю. И хорошо – тем большему они смогут у тебя поучиться.

- И они… [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ].

- Ты выросла тут, на острове?

- Да. Я попала сюда в два года. Первый год ушел на то, чтобы как-то оттаять и привыкнуть к тому, что здесь совсем другая жизнь, другой мир, другие законы, бесконечно отличающиеся от всего того, что я видела там, откуда меня взяли. Я дичилась, обижалась и была очень настороженной. А потом это прошло само собой. И в пять лет я [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ]. И это было а-ху-енно… Это было такое… яркое, пронзительное предвосхищение, такой восторг от того, что здесь так много парней, мальчиков, мужчин, девочек, девушек, женщин, и что я могу перепробовать бесчисленное множество всего-всего [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ] … это было настолько ярко, настолько мощно… это делало меня открытой, искренней, счастливой, энергичной, это стало для меня мощным источником энергии и насыщенности на многие годы вперед, пока постепенно не возникли еще и другие. Лишить человека секса в детстве – это все равно, что… все равно, что ввести его в кому, а потом много лет поддерживать в нем искру жизни с помощью искусственного кровообращения, искусственного дыхания, искусственных почек и сердца и надеяться, что рано или поздно он придет в себя. Ну, некоторые приходят в себя, вот как ты например, а подавляющее большинство, конечно, нет.

- В пять лет твое тело было готово к сексу? – Почти непроизвольно вырвался у меня вопрос, и я снова почувствовал себя идиотом.

- А судьи кто, Макс?:) Готово ли тело к тому, чтобы побежать, пожрать яблоко, поднять гантели? Кто это будет решать, как не наше тело? Если человек дозрел до того, чтобы хотеть секса, то он дозрел и до того, чтобы заниматься им. Вокруг много людей, которые покажут, подскажут, проинформируют, объяснят все, что связано с вопросами безопасности. Наши дети в два года о сексе знают больше, чем среднестатистический взрослый в обычной стране – ну просто потому, что секс тут везде и повсюду, это естественная и неотъемлемая часть нашей жизни, и когда ребенок варится в некой языковой среде, он быстро научается говорить, это никого не удивляет же. И точно так же он быстро перенимает не только язык, но и «язык культуры». Обычный ребенок в три года уже изо всех сил прикрывает свою пипиську и вспыхивает от нестерпимого стыда, если его кто-то увидел голого – он уже перенял «культурный код». С нашими происходит то же самое. Они к двум-трем годам отлично знают, как играть в шахматы или кататься на велике, как приготовить себе еду и как не ебнуться в пропасть, как поступать, если у него болит живот и что делать, если порезался. И точно так же он знает, что нельзя кончать в письку девушке, если трахаешься с ней без презика, да и трахаться без презика можно только в том случае, если ты не пропустил ежегодный медосмотр. Он знает, что [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ]. Наши дети все это знают еще до того, как начинают на своем опыте в точности понимать, что все это значит! И не потому, что в них это вдолбили, а потому, что это окружает их со всех сторон, они варятся в нашей культуре и впитывают её. Моему первому парню, который потрахал меня, было лет сорок или сорок пять! И хуй у него был такой же, как у тебя примерно. [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ] это было охуенно, охуенно, и [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ]! Любая обычная девушка имеет дикий недотрах в части такого траха, когда парень кончает в нее, и она, конечно, при любой возможности хочет это компенсировать, а как? Как это ей сделать, когда у тому моменту, когда ее мораль и обстоятельства позволяют ей трахаться, у нее уже начинаются месячные? Отсюда и бесчисленные «залёты» и все вытекающие отсюда прелести…

- Он кончал в тебя?

- Он? Почему именно он:) Много кто кончал в меня. И это пиздец как классно – смотреть в глаза, на морду кончающего в тебя парня, чувствовать всем своим телом, как он подходит к оргазму, как начинает кончать, как кончает… и когда потом носишься, сперма вытекает из письки и стекает по ляжкам, по попе… и ты чувствуешь себя мелкой живой бестией, в которой только что пульсировал хуй, и в которой непрерывно пульсирует жизнь. Для меня сперма вообще была фетишем, да это и для многих так… я вообще, как сейчас кажется, постоянно была в сперме:) Если какой-то парень тут, на острове, хочет кончить, за ним будет охотиться целая стая любого [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ] пола:), потому что это все-таки не такая уж частая возможность. Ну как часто парни у нас кончают… ну раз в месяц, раз в два-три месяца, раз в две недели… а сколько девчонок и парней, которых сильно возбуждает, когда в них или на них кончают? Дофига и больше, вот…

- Данте был прав… - пробормотал я, с некоторой грустью понимая что мои исследования уж точно отложатся на неделю, потому что ничто на свете не заставит меня добровольно вылезти из этого места, где я могу натискаться, налапаться, нализаться и натрахаться с такими разными, открытыми и незабитыми [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ].

- Что?..

- Данте был прав. Рай есть. Но совсем не такой, каким он его себе представлял… у вас нет преподавателей… а кто же преподает??

- Я, ты, все кто хочет, они сами друг другу.

- Но…

- Но это не все. У нас есть учебники. Это наша великая ценность и гордость. Ну-ка пошли…

Она втащила меня внутрь здания. Тут было приятно прохладно. Со стены задумчиво каскадами стекал водопад и разбивался на брызги среди больших диких кристаллов кварца. Поднявшись по лестнице на второй этаж мы попали сразу в библиотеку.

- Вот. – Она обвела рукой большой зал, по стенам и по всей площади которого стояли стеллажи с книгами. – Это основной зал. Дальше – другие. Здесь книги, которые можно читать только тут и нельзя таскать с собой в ванну, в лес, в трек, для этого есть другие в другом месте – их можно брать оттуда и хоть класть на них бутерброды, хоть гулять под дождем, если тебе нравится читать под дождем… фанатично-бережное отношение к книгам, это патология, паранойя. Книгу надо читать, а не беречь! Тем более сейчас, при современных технологиях.

- Это клево, что есть именно бумажные книги… Мне нравится.

- Большинство книг у нас только в электронном варианте, но самые клевые, самые интересные – их тысяч двадцать-тридцать – есть и на бумаге. Вот смотри…

Она подвела меня к стеллажу, на котором под табличкой «физика» расположились однообразные томики, отличающиеся только порядковым номером.

- Здесь около семисот томов. Они написаны нами, нашими людьми, и не только ими. На нас постоянно удаленно работают по контракту сотни людей в разных странах, которые продолжают дописывать все эти серии – по математике, по физике, химии, истории, микробиологии, генетике… всё-всё, я даже не знаю точно, сколько тут наук. И если ты ни хрена не понимаешь в физике, ты просто открываешь первый том и начинаешь читать. Главный принцип при создании таких учебников – они должны читаться почти так же легко, как Агата Кристи, как Майн Рид или Жюль Верн…

- Но семьсот томов, Наоки! Кто их прочтет, как…

- Макс, тебе следовало бы послушать, что я говорю и что только что сказала. Как Агата Кристи, я сказала. Как Жюль Верн, внятно артикулирую я специально для тебя:) Ты в детстве читал Жюль Верна? Джека Лондона?

- Еще как.

- Сколько книг ты обычно прочитывал за неделю?

- Иногда и по книге в день, когда было очень интересно.

- Значит семьсот томов, это два года.

- Но в реальности-то…

- В реальности конечно невозможно их читать с такой скоростью, да и незачем, но одна книга в неделю прочитывается элементарно, и так как вопросы там излагаются предельно понятно и интересно, то все откладывается в голове очень легко. Кроме того, если в первой сотне томов всё разжевано до предела, ну натурально чтобы читалось как Жюль Верн, то потом, конечно, все уплотняется, а потом сильно уплотняется, а потом очень сильно уплотняется, но так как ты уже очень глубоко все понимаешь, то легко читаешь тексты, которые с трудом с наскока поймет и профессионал. И если на каком-то этапе тебе понадобится математика, тебя отошлют к такому же курсу математики и укажут… ну на самом деле физику и математику целесообразно изучать параллельно, поэтому и учебник по физике строится с самого начала так, чтобы пробуждать интерес и к математике и стимулировать читателя таким образом, чтобы он пошел к соседнему стеллажу и положил рядом с собой еще и книжку по математике. Главное – все очень медленно, никуда не торопясь и ничего не впихивая. Главное – чтобы было интересно, чтобы читать хотелось взахлеб. Так что вот… учебники плюс люди, которые могут что-то дополнительно рассказать, которые могут просто выразить какой-то свой индивидуальный взгляд – вот и всё, что нам надо.

- И нет учебных планов и уроков??

- А кому они нахуй нужны?? – в свою очередь удивилась она. – Какие могут быть «планы», когда речь идет об интересах?

- Я с этим согласен, я-то понимаю… просто никогда не видел такого в реальности.

- В реальности этого нигде и нет. Саммерхилл есть, конечно, но разве они там могут позволить себе то, что можем позволить себе мы… во всех смыслах этого слова – в финансовом, в кадровом, в смысле свободы от ханжества и прочее и прочее. Тут целый мир, и школа органично вписывается в него, а Саммерхилл – в вечной войне с окружающими его тупицами, как берег, подмываемый прибоем… стой, иди сюда! Ксана!

Наоки поманила [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ], которая высунулась в окно в противоположном конце зала и обменивалась какими-то знаками с кем-то, кто был, видимо, на поляне. Та обернулась и вприпрыжку понеслась к Наоми. Подбежав, она уткнулась в нее и обхватила своими руками, [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ] игриво-влюбленно пялясь в глаза Наоки.

- Ксана, это Макс. Он друг Маши… и Клэр…

- Ты будешь у нас жить? – Ксана тут же отцепилась от Наоки и так же обхватила меня.

Я обнял ее за обнаженные плечи, едва прикасаясь к ним, но потом, чувствуя, что она не отстраняется, обнял посильнее. Взгляд Ксаны немного изменился, и из игриво щенячьей области немного переехал в задумчиво-чувственную…

- Сейчас… погоди, Макс, - Наоки отцепила меня от плеч Ксаны, улыбаясь. – Успеешь полапать девочку… Ксана… покажем?..

Ксана наклонила голову, потом в другую сторону, потом скользнула взглядом по моему телу…

- Покажем… - согласилась она, отступая на шаг.

Наоки подошла к ней и, приспустив молнию на ее ветровке, раздвинула края в стороны. Это были охуенные, припухшие девчачьи грудки. Они не торчали холмиками по центру, как это бывает, а были широкими, и это было… это было пиздец как красиво.

- А теперь давай посмотрим тут… - произнесли Наоки и расстегнула пуговицу на шортиках Ксаны. Затем она расстегнула молнию и так же неторопливо приспустила шортики – сначала немного спустив их с бедер, потом с попки, потом она немного придержала их, так что я мог видеть только верхний край розовых трусиков, а потом отпустила, и шортики упали к ногам Ксаны. Инстинктивно я проследил за ними своим взглядом, испытав всплеск нежности и возбуждения от того, как красиво смотрелись ее обнаженные лапки под валяющимися шортами, а потом снова поднял взгляд и… и охуел уже по-настоящему. Обалденно красивые, нежные и припухшие, но все-таки стройные ляжки. Розовые тончайшие трусики. И именно сюда был прикован мой взгляд и я почувствовал, что мне надо с собой что-то сделать, чтобы не кончить прямо сейчас. Это может показаться патетичным или надуманным, но это была правда – возбуждение неожиданной волной захватило меня, в животе стало очень горячо, и несмотря на то, что мой хуй был всего лишь наполовину тверд, я почувствовал, что могу сейчас кончить, если буду неосторожен. Я не замечал ни Наоки, посмеивавшуюся надо мной, я не обращал внимания на то, что Ксана высунула немного свой язычок, явно наслаждаясь произведенным эффектом – я смотрел на трусики. Точнее – на то, что было под ними, а под ними… а под ними, под тонкой нежной тканью, выпирал самый настоящий хуй - отчетливо и даже как-то дерзко:)

- Ксана – трансик. Несколько лет назад она совершенно твердо решила, что не хочет оставаться парнем, и начала пить гормоны. Она и так была больше похожа на девушку, так что это было вполне естественно. И вот теперь у нее есть клевые грудки, ее тело и мордочка абсолютно девочковые, и еще у нее есть хуй…

Наоки приспустила трусики, и хуй выскочил на свободу, оказавшись даже еще большим, чем мне это показалось сначала.

- Да он же… он же почти как мой, - вырвалось у меня непроизвольно, и девчонки рассмеялись.

- Думаю да…, - задумчиво проговорила Наоки, после чего подошла ко мне и достала уже мой хуй, по прежнему наполовину стоящий, что не мешало мне по прежнему балансировать где-то рядом с гранью оргазма. – Да, почти одинаковые, ты прав.

Она подвела меня ближе к Ксане и взяла двумя руками наши хуи так, что головки соприкасались друг с другом.

- [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ] с большим хуем, Макс.

Я просто не мог ничего выговорить. Я никогда ничего подобного не видел и, по сути, даже и не мечтал увидеть, а тут я не просто «видел» - тут эта девочка, этот трансик был прямо передо мной, мой хуй касался его хуя, его нежные грудки были в полуметре от меня, и я мог её везде потрогать и… кто знает, на что еще она может согласиться. И оказалось, что преодолеть себя было не так-то просто. Откуда-то взялась неуверенность, неловкость, в голову полезли мысли типа «я же слишком старый для нее», и мне пришлось взять себя в руки и вынырнуть из этого засасывающего болота.

- Я очень хочу… всё, - проговорил я, и Ксана захихикала, и снова болото надвинулось на меня, и я снова его отодвинул. – Нет, серьезно:), я всего хочу, бессмысленно даже описывать и перечислять. Ты придешь ко мне в гости? Я живу внизу, у ручья…

- Да знаю я, где ты живешь, - улыбаясь, перебила меня Ксана, и обхватила ладошкой мой хуй. – Мне Маша о тебе рассказывала, что ты думаешь… думаешь, кто-то не знает о том, что ты – любимый её парень?

- Да, понятно… ты придешь ко мне?

- Ну, - она нарочито хитро прищурилась и осмотрела меня словно бы оценивающим взглядом. – Ладно уж… приду… ладно…

Придирчиво и деловито осмотрев мой хуй и проведя ладошкой по моему лицу, она подошла ко мне вплотную, так что я почувствовал прикосновение ее груди. Её лицо стало серьезным, и взгляд уже не был похож [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ].

- Я приду, конечно. Я тоже хочу с тобой… разного…

Несколько секунд она молчала, продолжая смотреть в мои глаза, а потом отошла, натянула шортики и быстро смылась, шлепая босыми лапками по полу.

В библиотеке я завис. Я ходил от стеллажа к стеллажу, брал в руки книги и охуевал от того, какие они классные. Читая их, складывалось впечатление, что кто-то спокойно, не спеша рассказывает тебе что-то – очень подробно, с рисунками, с примерами, с интересными отступлениями. Тут было, кажется, всё, что может вообще заинтересовать человека, и если бы в детстве мне было доступно всё это… я был бы не таким глупым, как сейчас, но это даже не самое главное. Я получил бы огромное количество наслаждения от познания мира, я был бы попросту другим ребенком – более счастливым, переполненным идеями, знаниями, фантазиями и планами.

Наоки примостилась на диване у входа и ждала меня, читая что-то.

Наконец, спустя полчаса я приложил усилие и оторвал себя от книг. Захлопнув томик по мирмекологии, я подошел к Наоки и уселся рядом с ней. Интересно, что мой первоначальный ажиотаж по поводу того, что тут можно реализовать огромное количество самых возбуждающих сексуальных фантазий, немного поубавился. Нет, хотеться не стало меньше - просто лихорадочный ажиотаж улёгся утихомирился. Наверное это от того, что стало ясно, что и Ксана придет ко мне, и другие пацаны и девочки никуда не денутся, они тут, они в самом деле раскованы, они существуют, я смогу испытывать огромное количество всего приятного столько, сколько смогу переварить. И от этой мысли стало спокойно и приятно.

- Здесь клево… В детстве мне не хватало этого, пиздец как не хватало…

- [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ] трансиков?:) – поддела Наоки.

- Их тоже, кстати:), хотя в моем детстве трансики не существовали даже в моем воображении… Книги. Книг таких не хватало. Только мудацкие, мертвые, тупые учебники, это же какой-то пиздец… и каждая книга, написанная живым человеком, а не трупом, была на вес золота. Эбботт «Флатландия»… Трехтомник физики Роджерса… потом этот… ты все равно не знаешь… Данин «Неизбежность странного мира», ну можно наверное перечислить десять, двадцать книг, и это все. А все остальное – мертвечина…

- У нас есть огромная коллекция и научно-популярных книг, в зале напротив. Это очень клево, совмещать наши учебники с чтением клевых научно-популярных книг, и еще живое общение. Это наши «три кита». Но еще есть четвертый кит – игры.

- Игры… в смысле…

- В смысле не только футбол, хотя и футбол тоже:) Игра – основной метод преподавания, который у нас принят. Конечно, есть и лекции… ну например если ты сейчас возьмешь компьютер и вставишь в учебный план на завтра свою лекцию по исследованию чувства тайны, то человек пятьдесят, я думаю, соберется, а может и сто, так как люди тебя еще тут плохо знают, но неплохо наслышаны… и они посидят, послушают тебя, поговорят с тобой, и это будет и взрослые, и дети, и во это и есть наш способ составления «учебного плана» - во-первых ты сам читаешь, что хочешь и когда хочешь, и во-вторых ты посещаешь любые лекции.

- То есть со стороны вы не приглашаете преподавателей?

- Конечно приглашаем, а как же. Тут на острове их обычно живет человек двадцать-тридцать единовременно – смотря сколько из наших чего хотят именно сейчас… ну например если окажется, что несколько человек хотят пройти углубленный курс по какой-то дисциплине, то мы приглашаем специалиста, и платим хорошо, так что желающих сколько угодно.

- А как же…, - я сделал руками неопределенный жест, но она поняла.

- Нет, сюда они не допускаются, конечно. На противоположной стороне острова есть специальный мелкий поселок, там они и живут, а наши туда приезжают или тоже на время переселяются, обычно переселяются, чтобы интенсивно окучивать преподавателей…

- А игры?

- А игры, это игры. В них мы играем:) И их много. Игры развивают человека сами по себе. Например, у нас есть паззлы – не только электронные на большом мониторе, но и самые обычные, вещественные – берешь, рассыпаешь их на столе и сидишь себе. Это развивает. У нас есть шахматы. У нас есть футбол. Есть игра в карточки… ну знаешь, когда выкладываешь на столе пятьдесят карточек рисунками вниз, двадцать пять пар разных рисунков, открываешь одну карточку, потом твой соперник одну, потом ты вторую, потом он, а потом ты открываешь карточку и вспоминаешь, что где-то уже такая была, и если тебе удается открыть подряд две одинаковые карточки, то они снимаются со стола, и кто первый уберет все карточки…

- Да, играл. Прикольная игра.

- Игры приятно совмещать с обучением. Например, те же карточки. Можно на них нарисовать арбузы и яблоки, а можно добавить несколько аминокислот. Пока играешь, незаметно сам для себя запоминаешь и их. Это у нас целая индустрия, я бы сказала. Совмещение игрового элемента и образовательного. Или вот «словодел» - из одного слова составляешь другие слова, используя имеющиеся в исходном слове буквы. Тот, кто зачитывает свои слова, обязан хотя бы в общих чертах объяснить значение каждого, если спросят, и это не просто тренирует эрудицию, это тренирует способность к анализу и синтезу.

- Э… это каким образом?:)

- Каким? Хорошо… объясни, что такое «кровать».

- Место, на котором люди спят.

- Я вчера спала на огромной ветке дерева. Это кровать?

- А, ну…

- Теперь ты должен рассмотреть всю совокупность объектов, которые ты называешь «кроватью», выделить их общие свойства и отделить от свойств других объектов, правильно? А это и есть работа и по анализу, и по синтезу – и выявление общего, и выявление отличий.

- Да, согласен.

- Так что с кроватью? – Хитро улыбнулась она.

В целом ее мордочка была чуть широковатая, что ли, а глазки – немного раскосые, поэтому когда её рот расплывался в улыбке, получался настоящий Чеширский Кот. Сильно захотелось её обнять – просто обнять и прижать к себе, что я и сделал. Она сначала замерла, замолчала и затихла, а потом положила руки мне на плечи, и этот бесхитростный, простой и по-детски наивный жест неожиданно вызвал во мне сильное сексуальное возбуждение. Такие странные, необычные ощущения возникали от ее тела… я попробовал описать их самому себе, и столкнулся с полной невозможностью это сделать. Мой язык, мое мышление были в принципе не готовы к тому, чтобы описывать это. Ведь язык приспосабливается постепенно. Покажи австралийскому аборигену реактивный самолет в небе, и у него просто отнимется язык – его коммуникативных навыков попросту не хватит, чтобы подобрать адекватное описание увиденному и услышанному в рамках своего языка, и даже в рамках своего синтаксиса. Ему потребуется развить свой язык не только в словарном смысле, но и в более глубоком. Придумать слово, обозначающее нечто невероятное, не так сложно, но в его жизни никогда не было ничего столь стремительного и столь оглушающего. Чтобы подобрать термин для обозначения стремительности, ему сначала придется впустить в себя сам факт существования таких скоростей у таких огромных тел, да еще в воздухе! Ему придется осознать стремительность как явление, ему надо суметь пережить это, принять это в свою систему представлений о мире, которую попутно придется сломать и как-то выстроить заново, ведь в мире, каким его видят аборигены, ничего столь стремительного попросту не может существовать, и на этом могут покоиться какие-то мифы и даже какая-то мораль, какие-то стереотипы поведения, стереотипы социальной жизни!

И сейчас мое тело было для меня таким аборигеном. Раньше оно было… сырым, что ли, инертным и почти бесчувственным. Когда ты вылез из кресла зубного врача, идешь по улице, и в этот момент твоя морда начинает оттаивать, заморозка отходит, и вдруг там, где только что ничего не было, вдруг появляются ощущения… тогда и можно испытать отголосок того, что я испытывал сейчас. Словно я отхожу от векового, изначального, неотъемлемо присущего самому роду человеческому анабиоза, и во мне самом открывается новый мир, полный глубины и оттенков. Мое тело начинает жить, и этот процесс начался… когда он начался? Когда во мне стали раскрываться веретена? Когда начал наслаиваться кристалл? Когда я стал исследовать чувство тайны и обнаруживать там новые оттенки? Наверное, верен отчасти каждый ответ.

Обнимая Наоки, я был захвачен тем, чему пока в моем языке нет названия. И это было совсем другое, чем когда я чувствовал своей грудью сосочки Ксаны, и чем когда я гладил плечи Клэр…

Клэр.

Нет, я не воспринимал все происходящее так, словно я забыл о ней, забыл о том, что сейчас, по сути, только от меня, наверное, и зависит – вернется она к нам, к себе, ко мне, или нет. Я не забыл и не мог забыть об этом, но я не хотел, чтобы это превратилось в мой «крест». Я не хотел видеть себя иисусом, выполняющим благородную миссию. Это была моя любимая девочка, и она попала в беду, и я просто хочу сделать все, что могу, и даже больше, чтобы вытащить ее оттуда, но это не значит, что я теперь должен был перед кем-то вставать в позу, делать траурное лицо и отказывать себе в удовольствиях, в радостях, во влюбленностях. Хотел ли бы я, чтобы она, будучи на моем месте, превратилась бы в мрачную монашку, скорбно лишающую себя радостей жизни? Да ни за что на свете. Это же садизм какой-то, как я могу такого для нее хотеть, для любимой-то девочки! И она не могла бы такого хотеть для меня. Ну и уж если говорить конструктивно, то нет никакого другого пути к увеличению насыщенности своей жизни, к накоплению энергии и силы, кроме как путем реализации радостных желаний. Стать мрачным – значит отрезать последний шанс на ее спасение. Это факт, независимо от того, как кто-то к этому относится.

Подержав так Наоки, прижимая её к себе, пару минут, пытаясь вслушаться в свои переживания, впитать их в себя, я затем мягко её отпустил, скользнув руками по спине, предплечьям, и во всем теле осталось гудящее, вибрирующее наслаждение, и снова до писка захотелось ласкать и трахать эту охуенную мальчико-девочку, которая сегодня будет меня совращать. И любить её. У меня почему-то не было сомнений, что именно Ксана будет проявлять себя активно в сексе, совращая меня, играясь со мной и, возможно, «насилуя» меня. Ну по крайней мере поначалу… И это так странно, любить. Я уже привык любить одну девочку. Я привык любить двух – Клэр и Машу. Привык не в том смысле, что это стало обыденностью, а в том, что это больше не вызывало ни сомнений в настоящести, подлинности такой любви, ни опасений ревности, ни прочих побочных турбулентных состояний. А вот к тому, что я могу любить еще и Наоки, и Ксану, и, видимо, еще много кого, предстояло еще привыкнуть, как и к тому, что происходило с моим пробуждающимся телом.

Мысленно я сделал запись на своих листочках:

1) любить многих

2) пробуждение тела – постижение телом мира

Подумав еще немного, я мысленно дописал еще один пункт:

3) Во мне обнаружилось немножко гнили – неловкость с Ксаной – пример того, как она вылезла наружу. Если во мне есть гниль, я хочу ее достать и вырезать, так как это и препятствие к наслоению кристалла, и препятствие к накоплению энергии, что может быть ключевым в вопросе спасения Клэр.

Вернувшись в бренный мир, я обнаружил, что стою перед Наоки, как столб, и она внимательно смотрит на меня.

- Задумался… - пояснил я, и понял, что и это ведь тоже гниль.

На хрена это было говорить? Она и так понимала, что я задумался и переживаю что-то. Значит это было оправдание. Мелочь, конечно, но опыт уже приучил меня, начиная со времен Службы, что нет ничего важнее мелочей. Не все мелочи одинаково важны, разумеется, но некоторые из них могут быть чудовищно важны. Мне нравилось вспоминать, как кто-то говорил, описывая ситуацию, сложившуюся в физике к началу двадцатого века, что в физике тех лет почти все считалось известным и понятным. Маститые ученые советовали своим ученикам переходить в химию, математику, астрономию и даже юриспруденцию – куда угодно, потому что физика была почти закончена. Было только два небольших облачка неясности на безупречно чистом голубом небосклоне. Первое облачко – вопрос о том, как совместить ньютоновскую физику с уравнениями Максвелла, грубо говоря, или как совместить закон сложения скоростей с опытом Майкельсона-Морли. Второе облачко состояло в том, что несмотря на все свои глубокие познания, ученым никак не удавалось извернуться и объяснить – почему хреновина, нагретая до тысячи градусов, светится красным светом, а при нагреве до 10 тысяч - голубым. Из первой проблемки выросла теория относительности, из второй – квантовая физика. И мир физики закрутился со страшной скоростью, не прекращая с тех пор фонтанировать самыми невероятными открытиями и технологическими прорывами.

В моих исследованиях и в моей практике мелочи тоже могли иметь, и иногда имели гигантское значение. Вскрытие какого-то гнойника, будь то остатки ревности или остатки догматизма, может совершенно неожиданно выпустить на свободу целый рой поразительных идей и новых состояний. Просто хотя бы потому, что уровень энергии повысился настолько, что этого хватило для осуществления нового прорыва. Это как в ситуации, когда повышения уровня воды в луже даже на несколько миллиметров может оказаться достаточным, чтобы вода выбралась за границы лужи, и стремительный ручеек потек бы к новым просторам…

Я снова выдернул себя из задумчивости, и Наоки рассмеялась.

- Я всё, додумал что хотел, всё:)

- Еще хочешь про кровать?

- Кровать! Конечно.

Я потянул её за собой – мне хотелось вернуться на поляну, хотелось завалиться в траве где-нибудь рядом с этими пацанами и девочками, [ … этот фрагмент запрещен цензурой, полный текст может быть доступен лет через 200 … ]

- Кровать… это место, предназначенное для сна, представляющее собой платформу, водруженную на ножки…

- Кроватей без ножек не бывает? – Перебила она.

- Бывает… значит это… ну ладно, сдаюсь, - рассмеялся я, - сейчас лень. Понятно, что всякое определение вынуждено проводить где-то границы, и за этими границами останется некоторое количество предметов, которые на самом деле мы все равно называем кроватями, это ведь неизбежно. В целом я понял твою мысль. Это в самом деле развивает ум человека.

Дата добавления: 2015-10-28