Европейского пространства – Русской равнины. 7 страница

Девчонка сидела у ограды на траве, на том же месте. Увидев повозку наших переселенцев, она встала на ноги, надела свою сумку-котомку, несмело шагнула в их сторону.

- Дедушка, вы ведь в Выселки едете? – спросила она подъехавшего Ефима.

- На Выселки, милая, - отвечал Ефим. А ты почём знаешь?

- Вот он, внук-то твой, и сказал, - шагая рядом, говорила девчонка. Вот и мне бы до Выселков-то дойти надо, да далеко они, одной-то и боязно.

- Да, ведь, до Выселок двадцать вёрст, зачем тебе туда? – удивился Ефим.

- Сирота она, - поспешил Савёлко, - по людям живёт-питается.

- Да, - сказала девочка. – А тут, в Павине-то, я уж неделю, надоела хозяевам, надо дальше идти.

- Ну, ин, пусть так, – согласился Ефим. – Пойдём и с нами.

Так пока и двигались, с разговорами. Дед с внуком сидя на повозке-таратайке, а сирота шла рядом, не отставая пока. Да Ефим и не погонял лошадь. Проехали-прошли с полверсты, остановил Ефим кобылку, слез сам, сказал:

- Пройдусь-ко я, ноги поразомну. А то в тепле, да сытого, в сон клонит. А ты садись-ко, да отдохни пока. Звать-то тебя как?

- Манефой крестили, сказывала тётушка. Так я и называюсь. Да называть-то кому? Всё у разных людей-хозяев, мало кто и спросит, как зовут.

- Оно так, известно, - согласился старый, - сироте везде не сладко. Ну, вот вырастешь, может и наладится дело, не горюй.

Так и шли-ехали, попеременно меняясь местами, то отдыхая, то шагая.

Двадцать вёрст – пол уповода пути, вот и Выселки. До квартиры-постоя своего доехали.

Отдыхали, обедали. Груз свой – муку, крупу, овёс загрузили. Всё хорошо сохранил хозяин. Пора прощаться, на полевые, лесные дороги сворачивать с тракта.

На повороте и Манефа-сиротка сидела. Не ушла, как говорила, на Вохму-село. Ведь и там её не ждал никто.

Остановил лошадь Ефим. Жаль ему стало. Ребёнок, сирота, кто её и когда пожалеет?

- Дедушка Ефим, - со слезами сказала-промолвила чуть слышно, - взял бы ты и меня с собой. Хоть ненадолго. Я бы вам помогать стала, а на прокорм себе по людям кусочков насобираю. Видно чувствовало неприкаянное сердечко скрытую дедову доброту. Да и как не жалеть?

Не знал Ефим, что делать. В душе-то он уж готов был приютить сиротку. Да ведь два ребёнка, какие они помощники в одиннадцать лет? Не о прокорме он думал – это-то не в тягость будет. И то сказать, Савелию товарищ будет, коли взять. Хоть и девчонка, ну так и что? Живут же с сёстрами дружно дети. А она вон как говорит-рассуждает, как и не ребёнок. Повидала, помыкалась, с понятием девка. Да и Савёлко – один да один будет в лесу, от людей отвыкнет, одичает. Вон как глядит, хоть и молчит, а глаза-то так и просят: - возьми, дед!

Решился Ефим. – Ин, ладно! Бог даст, уладится всё. Да ведь далеко ещё и дорога тяжёлая. А теперь ещё и груз повезём. А жить там – и людей-то вблизи нет. Еды-то хватит и без людских кусочков. Да может непривычно тебе в безлюдье. Куда я тебя дену? Терпеть лето придётся. Раньше осени никуда оттуда не выберешься.

-Привыкну я, дедушка! Разу не пожалуюсь! А я всё-всё буду делать, чего скажешь. И тебе, и Савёлке помогать, всё научусь да сумею.

- Ишь ты, уж и дедушкой зовёт, - в сторону про себя улыбался Ефим. Ладно, - думал он, - доберёмся как-нито, лишний день может только придётся идти. Устанут ребята. Зато и Савёлке веселей и сподручней будет вдвоём-то.

- Ладно уж, возьму тебя, коль тебе деться некуда. Реветь бы только не стала, я страсть не привык к слезам-то. Девки-те плакать горазды. Как думаешь, Савёлко, взять ли тебе её в товарищи? Драться, не будете ли? А уж дубцов там для вас обоих хватит, - расшутился дед.

- Не будем, дедушка, ни драться, ни реветь! – заторопился Савёлко. – И слушаться и помогать тебе будем. Большие уж мы скоро будем. Я и прошлым-то летом ни разу не плакал, хоть и мал и один был. Возьмём её, дедушка!

На том и порешили, все довольные. Всё веселее с новым человеком.

Теперь уж всё больше шли пешком. Только, где полегче коню, сажал их Ефим отдохнуть на повозку. Груз-то и не велик – семь-восемь пудов всего, да дорога полевая и через перелески, не тракт, тяжеленько. А по лесу, без дороги, и вовсе трудно будет. Но ничего, первый-то раз много труднее было, а проехали. А теперь лошадь в силу вошла, молодая, не замучена работой, хорошо кормленая, трава есть по опушкам-овражкам и овса взято на корм вволю. Доберутся.

Миновали первый починок не останавливаясь; погодя, подкормили лошадку на молодой травке и, остыть дав, напоил её Ефим перед отправкой. Сами отдыхали, да сухарём с заваркой-толокном жидким подкрепились. Кипяток заваривали и, настояв на почках-листочках, пили.

К вечеру доехали до второго починка, среднего. Дальше оставался ещё один, где Ефим первый раз ночевал, а уж последний – Михеевых. Там и Вохма-река рядом.

Упросил Ефим хозяев приютить на ночь ребяткам в тепле переспать, да ужином накормить. Не было отказа, приняли. Проезжих тут нет, любой новый человек в интерес, гостем смотрится, помочь другому считают за честь, за возможность сделать доброе, богоугодное дело. А отказать в еде-приюте немыслимо, от людей стыд и перед Господом грех. Нашлись и коню корм и Ефиму место и ужином варевом простым всех накормили.

Хорошо отдохнули. Поблагодарив хозяев, дальше ехали. Дорога-след пока была. Проехали вскоре последний из обжитых починков, дальше след-путь к Михеевым. К обеду прошли и этот, последний, ближних своих соседей жильё. Оставались самые трудные почти сорок вёрст. Лугами да лесами. Медленно шли, останавливались часто.

Но уж в третий раз, всё же легче. Нет того опасения неизвестности. И путь знаком, и след и затеси видны, порасчищено, валёжник убран с дороги, всё облегчение. Груз невелик, конь не притомился, да и не спешили особо. Так и шли, дорогу прочищая, к дому продвигаясь.

Ребятня успевали и ягод перезимовавших – клюкву находить, годится к заварке-толокну для вкуса. Одну ночь пришлось провести у костра. Ничего. И дрова есть и лапник еловый-пихтовый на постель-укрытие от холода ночного и одежда зимняя с собой. Не мёрзли. Не зима, и пусть и не жарка погода, пасмурно, но и не сыро, не дождит с неба.

Пополудни добрались до переправы. Снова Ефим стал ладить плот-времянку. Верёвки, вожжи есть, связать брёвна скоро, не вицами. Нагрузил один мешок, ребят на него посадил, - перевёз удачно. Знал уж, откуда надо плыть начинать и куда теченье к тому берегу ближе подходит. Протащили плот вверх течения – втроём-то легко: двое по берегу за верёвку тянут, Савёлко от берега шестом отпихивается-упирается. Ефим обратно переплыл, груз-имущество погрузил, повозку к плоту привязал и лошадку тоже, в воду её свёл, шестом отпихнулся на теченье, веслом заработал – поплыли вниз; прибило и на этот раз дальше, чем надо бы; повозка и конь были помехой. Опять Савёлка: верёвку ему с берега бросил, и подтянуть-зацепиться за берег помог. Так, с помощниками, скоро и управились. Пока Ефим с грузом-имуществом возился, Савелко лошадь прогревал – гонял верхом по берегу туда-обратно. Запрягли-поехали, рядом дом-то! С трудами тяжкими, а, слава Богу!- благополучно одолели все триста вёрст. Дома!

Тут и не спешишь, а всё делается быстро. Всё под рукой, всё наготове: дрова сухие, берёста-растопка, продукты-корма, и у самих – шесть рук! – всё пошло разом-ходом, и, минуты какие-то прошли, - готов ужин, конь обихожен, печка в жилухе топится, тёплый ночлег-отдых им готовит. Хорошо дома!

Ночь ещё не наступила, костёр был хорош, накалить камни да побросать их в воду (и это успели помощники, - натаскать налить в корыто в бане-шалаше) и готова горячая баня-ванна: дорожные пыль-пот и усталость смывать. Всё хорошо дома, всем дома хорошо!

Усталые, но и довольные – столько пережили-видели! ребятки скоро угомонились на свежей мягкой подстилке-лапнике пахучем в тепло натопленной времянке-жилухе. Умаялись за длинный нелёгкий путь.

А Ефим дал лошади, попоной укрытой и сеном-овсом накормленной, хорошо выстоятся, напоил, в надёжное, тёплое стойло, мягкой, сухой соломой устланное (всё, всё это уж своё, выращенное), поставил, и, подогрев воду в бане-времянке опять же горячими, из костра, камнями, промыл-пропарил усталое тело, а после, ещё напившись ароматного настоя-заварки, молился-благодарил Господа, Богородицу и святых угодников за благополучный путь и дела свершённые, и только тогда – в жильё-времянку, на тёплые кирпичи-лежанку. Дома!

Хорошо, покойно спалось-отдыхалось на полюбившемся месте. Савёлко с Маней на нарах, головами в разные стороны улегшись, спали до белого дня. Ну, а Ефим до зари.

Раз только и вышел коня проведать.

День выдался серенький, дождило с утра, к обеду стало проясняться, синеть-голубеть небеса. День этот на отдых отвели. Сами-то скоро от дорожной усталости отошли-оправились за ночной сытный сон-отдых. Лошадь отдыхала. Ей-то завтра опять труды нелёгкие – новину пахать. Успеют. Две трети десятины всего-то под яровое, при налаженном снаряжении, - на два дня работы, и то не спеша. И помощники у Ефима теперь. Есть кому и кашу варить и поводырём-погонщиком лошади быть. Семья! Сообща-то все работы скоро делаются.

День-отдых. Это для кобылки так. Ешь, нагуливай силу. А сам Ефим с раннего утра – верши ставить, новую сделать, чтобы ещё одно место в старице занять. Больше ловушек – вернее улов. К обеду уж и был, пусть и не богат для начала. Три карася да щучка. И то приварок. Уха да каша-перловка чем не еда? И пошли у них жизнь-дела своим чередом.

День за днём по известному крестьянскому распорядку.

А сегодня, дождавшись, когда сами проснулись его ребятишки, ухой да кашей их накормил и послал опять корыто в бане водой наполнять, камни на костре калить, золу на щёлок залить-настоять, и в тёплой воде мыть-стирать свою одежонку. Вчера на это не было ни времени, ни сил и после бани Савёлко и Ефим одели чистое сменное, а у Мани сменного не было ничего, пришлось Ефиму дать ей вместо платья свою нательную сменную чистую рубаху. В ней она и сегодня ходила, пусть и широка, но длиной годилась. Постирали, прополоскали ребятки свои пожитки, у костра да на солнышке-ветерке высушили и,- готово дело, опять чистое в запасе есть. Так и наказывал им Ефим: впредь не ждите подсказок, а следите, и чуть загрязнились,- мыть-стирать, воды-щёлоку вдосталь, а чистота – здоровью помощница. К ужину он ещё выудил-наловил свежих карасей-окуней и другой мелочи, да пару щук – опять свежая рыба-уха, да каша, а запивать, неизменным смородиновым настоем пока. А на будущее обещал он им и квас сгоношить.

К вечеру разведрилось и к окончанию их трудов-занятий стало вокруг ярко и красочно.

Остаток дня ребятки, сытые, чистые отдохнувшие совсем повеселели-освоились. Место своё – поселение осматривали-оглядывали, лазили на холмы-горы, далями неоглядными любовались-удивлялись. Дети – любопытно им всё новое, необычное, невиданное. Ефим не препятствовал, понимал их, и сам был доволен, что и в этом их интерес к жизни, любознательность гонит тоску, недовольство, а этакое в лесной глуши, в безлюдьи, опасно.

Только новопознанное, всё новый интерес к окружающему, к работе, к видимым результатам труда сможет увлечь, удержать молодых на таком местопоселении. Надеялся Ефим, что с Божьей помощью справится и с этим. А со временем, с появлением своих семей-забот, сами поймут радость труда и жизни. И место, им облюбованное, оценят.

А со следующего утра пошли у них необходимые дела-работы. В один день Ефим с Савёлкою вспахали полосу под овёс, к вечеру внук заборонил вспаханное, а Ефим раскидал-посеял овёс; после опять по переменно с Савёлкой боронили-заделывали семена во влажную, распушённую землю. На следующий день то же самое сработали и с семенами ячменя, и основной весенний сев был закончен. Потом, с прогревом земли посеяли-посадили и остальное: горох, лён и гречиху, картошку и овощные. На их посев-посадку пошли те семена, что прошлым летом собрали, а картошка была сейчас привезена.

Осматривая на следующий день свою работу, Ефим сокрушенно говорил внуку: - Вот каток не догадался во время сделать, прикатать надо бы семена, уплотнить-прижать их землёю, поскорее бы они набухли-взошли. Ну, это к следующему севу он сделает.

Огородные дела делали все вместе, втроём, сообща. – Вот, Маня, это уж тебе заботы-занятие делаем, тут уж догляд за всем твой. Наше дело – поле да луг, да стройка-вырубка, а Савелию ещё и рыбой нас снабжать поручим, верши трясти по утрам-вечерам, а тебе шти да кашу варить, да за огородом смотреть – поливать, полоть, - как бы в шутку говорил Ефим ребятам своим.

Нескончаемы крестьянские дела на земле-матушке, за всем присмотреть надо, прорыхлить, прополоть, полить да потом и убрать, и всё в своё время, в свой срок. Потому и делятся дела-обязанности в семье, чтобы ни чего не было забыто-упущено, за всё кто-то бы отвечал перед семьёй, не было бы так, что понадеялись друг на друга, а дело упущено, ущерб не во всём можно восполнить.

Так и у них. Еду варить-готовить ко времени, на огороде работать-присматривать, сено ли ворошить-подсушивать да в валы сгребать, все эти не тяжёлые, но хлопотные дела стали Маниной обязанностью. О рыбных делах стал заботиться Савелий, да заодно верши и корзины разные учился плести и материал для них готовить. Сам же Ефим опять занялся подготовкой к строительству дома.

Определил-разметил размеры огорода-усадьбы, места под посадку подготовил, деревца-молодняк нужных сортов-видов с Савёлкой из леса носили и сообща садили-поливали полосы посадок-загородок. Вырастут, не один год-два собираются тут обживаться, будут защищать от ветров-холодов, вид приглядный, обжитой придавать, - вот и будет не глушь-дикость, а людское поселение.

Особо заботливо подготовили и посадили все вместе чудо-дерево, дерево-надежду – кедровые сосны. Не пожалел Ефим дорогого времени, сводил своих помощников к кедровым местам, выкопали пять самых маленьких из подроста, принесли в рогоже с мокрой травой, чтобы корешки не подсохли и посадили, да по два-три орешка подсадили к каждому на случай, если не все приживутся. Наказали Мане поливать их, от сорняков пропалывать, растить памятные дорогие деревца. Не им, а уж следующим за ними пользоваться плодами их кедриков, но ведь и живёт человек не столько для себя, как для своего потомства. А на их веку – кедр приятное глазу дерево и надёжный сосед-защитник от ветров, хвоя густая, пахучая. Одним словом – Кедр, дерево-царь северных лесов. И лиственницы посадил, как же, тоже знатное дерево, пусть и не даёт съедобных плодов и зимой гола, но и у неё достоинства есть, а лето-осень радует глаз мягкой светло-зелёной листвой.

Основной заботой Ефима Михайловича сейчас стала постройка дома. Дом – дело не скорое, ладить его надо не торопко, продуманно, чтобы во все времена тепло и удобно было жить без переделок и исправлений. За одно лето, одному не успеть поставить, крышей накрыть, печь сложить, настоящую, русскую, да с обогревом верхнего жилья.

Пока и во времянке хорошо – тепло и места всем хватает. Окон только и нет, так спать свет и не нужен, а день они всё равно в трудах-работе на открытом воздухе. Ну, а по зимнему времени и в домах с окнами лучиной светят, если дела есть.

Наладилась жизнь. Савёлко навострился рыбой снабжать на еду в добавок к муке, крупе и толокну с осени намолотым из прошлогоднего богатого урожая; Маня сноровисто справлялась с кухонными и огородными домашними делами. Все вместе глину и песок копали, возили и в яме месили. Тепло теперь, ногами месили, раствор для кирпичей готовили. Ефим кирпичи лепил-делал своим станочком-формой, детки относили их, сырые, на просушку под навес расставляли. Дружно кипела работа. Втроём не один, дело споро двигалось. Вот уж и вторая тысяча кирпичей наготовлена, сохнут в тенёчке на ветерке, к осени-зиме для обжига-закалки будут готовы.

Выкопал Ефим ямы под угловые столбы-опоры срубу дома, подтрелевал на возке-волоке лиственничные комлевые четырёх аршин длины столбы. Соорудил козлы-опоры для блока-подъёмника, (не вручную надрываться, когда лошадью поднимать тяжести можно).

Через блок перекинул крепкую верёвку, один конец её за гужи, а второй за столб-опору привязал и, - “тяни, матушка!” – лошадка легко доставила тяжёлый столб к месту, осталось вагой-рычагом подправить-спихнуть комель в яму, и всё на месте. Таким же способом они с Савёлкой навострились и брёвна сруба на место доставлять-поднимать.

Поставил Ефим столбы-опоры на место, по высоте выправил ровно, по уровню, аршинной длины для этого корытце выдолбив и водой его наполнив; по угольнику выровнял, чтобы углы были прямые, без косины. Все эти плотницкие тонкости костромскому мужику известны-ведомы с юных лет. Всё готово, можно собирать дом.

Утром, истово помолясь (такое дело – на многие-многие годы, не начинали без молитвы), закладной ряд на столбы-опоры накатывал да выравнивал опять по уровню. Дело непростое, нельзя чтобы дом косил или наклон имел. Под закладные для сохранения их от земной сырости подкладывал в три ряда берёсту, она не пропустит воду, и дерево сохранит от гнили. Ефим смолоду плотничал в артелях, все секреты-тонкости плотницкого дела знал и умел. Старался делать хорошо и точно, для себя строил, на века дом ставил. И внука возле себя держал, не столько для помощи, как для научения. Детская память цепкая, раз увиденное и понятое, да своими руками сделанное, на всю жизнь в памяти останется. А в жизни умение всякое лишним не бывает, всё пригодится. И помогали они с Маней посильно: мох просушенный подносили и по бревну ровненько раскладывали для утепления пазов, всё не сам, ему только оставалось проверить да поправить. Поднести, подать что – тоже делу облегчение-ускорение. Опять же и не один в лесу, живые души рядом, и слово молвить есть с кем, и покомандовать, к жизни-работе приучая, с умом только, с лаской да без сердитого окрика-злобы, не как у чужих мастеров хозяев обучение, там и до битья доходит. При добром-то отношении и вырастет из ребёнка человек, неоткуда в нём зверскому взяться. Всё постигается и закрепляется жизненным примером. Без доброго отношения не вырастишь доброго человека.

Не вдруг, не скоро, по ряду, по полтора за день, поднимался их новый дом.

Тут и сенокосная пора подошла, травы наросло полным-полно, молодая да сочная. В пойме земля влажная, весенним разливом заливаемая и удобряемая, для трав привольно.

Лошади корма вволю, начали на зиму косить-сушить, в копны складывать, сушёное в стог свозить. Опять у них общая работа, всем хватало по силам-уменью. Ефим косил, ребятки валок-прокос разбивали, лёгкими рогатками ворошили-сушили, переворачивали, подсохшее в валки-копны сгребали. Ефим грузил сено на волокушу, Савёлко отвозил на место, на усадьбу. Не спеша, погожие солнечные дни да с ветерком слабым, ведренные дни подгадывая, накосили-заготовили два хороших стога. Лошадке на всю зиму довольно.

В свободные от сенокосных дел часы закатывали-укладывали в стены дома бревно по бревну.

В делах-заботах время не идёт – пролетает незаметно. И день долог летом, но и дел разных множество. Промеж дел, с весны ещё, после сева луб-липу обдирали, на мочку в бочажину, в воду утапливали отмокать, осенью мочало драть-сушить. Его тоже немало требуется в хозяйстве: верёвки-гужи, завёртки, кули-рогожи, на всё липа матушка, её шкура-мочало. И лапти – всепогодная обувь крестьянская из её же подроста лыко. Хорошо, что по пойме и чернолесью много её растёт. А лаптей для троих для носки круглый год, места лесные, босиком не пойдёшь, много надо, не по одной паре каждому.

Надо и рыбку-кормилицу ловить, мясного пока нету, она заменяет, и ягоды-грибы собирать, тоже пропитанию подспорье и в летнее время и в зиму насушенные. По борам-беломшаникам черника, по завалам-буреломам малина, по взгоркам-гривам местами земляника да костяника, а в пойме черёмуха, а по сырым местам да вдоль проток-стариц смородина терпко-сладкая. Раздолье для лакомства ребячьего и в зимний запас, и всё - рядом. И лакомились-питались ребятки всё лето, улучая каждую минуту, от дел поосвободясь. Позволял и поощрял их Ефим в этом, полезно им, в укреп здоровью-росту, других лакомств и развлечений где им взять.

Лето – не осень-зима, дни летние не проходят – проскакивают. Вот и рожь-жито зажелтела, тяжёлый колос с зёрнами налитыми к земле клоня. Урожай опять обещал быть добрым, только бы погода вызреть-подсушить позволила. Пришла и эта пора – сбор урожая. С двумя помощниками Ефим только успевал косить рожь косой, на кучки разделяя. Маня жгуты-перевязи крутила, Савёлко снопики ровнял и связывал. Они же вместе снопики на просушку колосьями кверху ставили. Две трети десятины осеннего посева за неделю погожей погоды убрали, подсушили и на расчищенное место – ток-молотильную площадку свезли, сложили и от дождя соломой укрыли. И молотили все трое: Ефим цепом-молотилом тюкал, ребята колотушкам ещё проколачивали-выбивали не промолоченное, зерно вымолоченное сгребали, солому пустую относили и новый ряд снопов раскладывали под цеп, пока Ефим отдыхал. Тяжёлая это работа, молотьба цепом, уж и не по годам его. Досушивали зерно на солнце и отвеивали от половы и мусора на ветру, разославши рогожи. Потом готовое на место убирали. Семенное, опять десять пудов ярового, на лабаз, под крышу, остальное – в “амбар”, в расщелине горы устроенный.

И в этом году хороший вырос-созрел урожай. Больше девяноста пудов намолотили-навеяли. Побольше чем сам-девять на круг от посеянных десяти пудов взрастила земля-матушка, новь-целина.

Опять отобрал Ефим десять пудов зёрен отборных, крупных. Мог бы и прибавить пашни-посева до полной десятины, справились бы, но, а куда девать-расходовать? Продать – далеко возить, ржи только три конских воза, а ещё и яровое, овёс-ячмень почти столько же. Три недели возить, но дорога-река и погода столько не позволит и лошадка не выдержит. Но и не для чего на себя такие тяжкие труды взваливать, не для обогащения-накопления денег он задумывал-старался, а для свободного и сытого житья потомков своих. И две-то трети десятины многонько, хватило бы и по полдесятины озимого и ярового, да как знать, вдруг неурожай случится, беды всякие подстеречь могут, запас надо иметь. Поэтому, по десяти пудов на засев, – самый раз будет, и ржи, и яровых.

И яровые не подкачали: сам-восемь опять же собрано было.

Ещё не весь овёс-ячмень обмолочен был, приспело сеять рожь под зиму. Пахано под её посев паровое поле было с весны-лета, боронили не один раз, ещё раз проборонить до посева, да после – вот и готово, жди всходов.

Не задержала их уборка-сбор и малых участков: лён, горох, гречиха и картошка, этих и сеяно было только на семена будущего посева набрать. Собрали и огородные семена для следующего года, остальное: репа, редька, лук и капуста на сегодняшнее питание как раз.

Стали сушить-готовить новое зерно для размола на муку-крупу на печке времянке под навесом. Нынче побольше требовалось запасти: на всю зиму и лето на трёх едоков. Зерна-то довольно, мельницы далеко. Но уж и дорога туда известна, по первозимку свезёт-привезёт свежее пропитание.

Так и проходило время конца лета – начало осени в уборочных работах-заботах, а строительство ожидало своей очереди. Оно не уборка-сев, сроки не установлены.

Они и не торопились. Бревна-доски, кирпичи и мох от дождя и солнца в тень под навес укрытые, подсыхали. Берёсту по весне ещё добывали-складывали, много её потребуется, лучшее укрытие от дождя-влаги она и на кровлю, и под подоконные косяки, везде она, где требуется влагоизоляция. Основная стройка всё ещё впереди. Кирпичи понемногу на кострах прокаливали, тоже надолго работа; мочало выбрали на просушку развесили. До самых дождей-холодов хватило таких мелочных, но и необходимых работ-забот.

Дожили и до морозов. Считал-подсчитывал Ефим, сколько собрано да какие расходы.

Получалось излишки в восемьдесят пудов. Это три добрых конских воза по хорошей дороге. И уж совсем необходимое – везти зерно на мельницу и крупорушку для своего житья-прокорма, - ещё добрый воз. Всего набирается на четыре поездки. Столько времени – две недели дорога по реке, по целине не простоит. Снег глубок будет. Хорошо бы успеть три раза обернуться. Остатки пусть лежат про запас. Посматривать будет, чтобы не подмокло, а весной-летом просушит. Место не пролежит. А три раза ехать придётся, меньше нельзя. Провизией запастись на год и денежки на покупки-расходы и на всякий случай надо иметь небольшие. Зато с таким запасом – на два года вперёд, смело жить можно.

Всё было готово к первой поездке. Просушенное на размол везти – это в первую очередь. Как укрепится лёд, и снегом его позасыплет, так и отправится. Смолотое оттуда будет везти по частям.

Ещё одна нужда-забота у них была. Мане на улицу выйти не в чём. Тёплой одежонки у неё никакой, тёплым летом она им встретилась. С Савёлком на перемену в его полушубке ходили. Только и были лапти-онучи на ноги, да платок на голову. Но Савёлко днём всё в работе. И приходилось ей больше сидеть дома, в тёплой времянке, тут она и варила-готовила еду.

А Ефиму с внуком дела не убывали. Рыбку разными способами на еду добывали понемногу, стены дома ряд за рядом возводили-наращивали. Брёвна – высоко уж теперь, по длинным наклонным жердям-покатам затаскивали-затягивали вдвоём верёвками наверх и укладывали на разосланный мох-утеплитель в очередную зарубу. Между дел обжигали-калили кирпичи на кострищах.

Ходил проверять-замеривать Ефим лёд на реке, не пропустить бы срока ехать, время дорого. Ждал и снега, по голому льду не поедешь.

Всё приходит в своё время. И лёд окреп, и снег мокрый выпадал, и морозец крепкий пришёл. Дорога-река готова, пора ехать. Опять пробной поездкой с полувозом поехал Ефим до полдороги зерно и корм по пути остановок сгрузить на тех же местах, где и в прошлую поездку. Дорога была хороша и для полного воза. Вернулся налегке засветло.

С вечера перевёз Ефим груз на реку, чтобы коня излишне не мучить. Встал до зари и поехал грузиться, да сразу в путь дорогу. Особо не торопил конягу, но и мешкать не приходилось, груза на санях только половина пока, можно отдыхать не часто. Вторая половина дороги будет тяжелее, к тому же и ехать придется в ночь. Часа три пополудни доехал до места своего груза. Тут длительный отдых-кормежка с костром и поением лошади. Загрузился полным возом и снова в путь. Вторые сорок вёрст дались труднее, но к тракту прибыли ещё до рассвета. Добрались и до села на знакомую стоянку.

Долго отдыхать не было времени. Дал коню передохнуть и, подкормив, поехал на мельницу. Ждать очереди ему было не с руки, договорился с мельником и работником его смолоть без него, как очередь подойдёт. За дополнительную плату работнику, это само собой. Заодно цены спрашивал, для будущего привоза. Закончив дела на мельнице, вернулся на место постоя. И только тогда – отдых по настоящему, на всю ночь, в тепле, накормленные и напоенные.

Однако долго спать-отдыхать не приходилось. Мучила Ефима забота-тревога за оставленных дома малолеток. Пусть и обговорёно-наказано строго как одним домовничать-хозяйствовать, и не глупые они оба, но всё же дети ещё. И не приходилось одним быть-жить. Наказывал-обсказывал: печку топить понемногу, огонёк-головёшки поддерживая горящими, чтобы не гасло, на ночь угольки в печке золой присыпать, чтобы утром смолистую лучинку было чем разжечь. С огнём – Боже упаси! – осторожнее. Лучину не жечь, хватит света от печки. Они детки не баловники, и дела эти делали сами не раз, но всё же…Еда-питьё им было припасено. Днём можно и на улицу выходить, а ночью – никуда за дверь, сидеть да спать во времянке. Входить только утром, посветлу, - оглядеть, осмотреть, не ли каких следов. Рыбачить Савелию запретил, даже к речке, пусть и невелика она и замёрзла – не ходить. Ждите, отдыхайте, сказки придумывайте, да друг другу сказывайте. Беспокойно ему было за них, а что делать? В жизни без риска не бывает, хорошо уж и то, что не в одиночку Савёлке приходилось в темноте сидеть. Вдвоём и забояться нечего. А с Маней они ладили, целые дни разговаривали-толковали свои полудетские дела. Просидят, дождутся. Всё так, но всё-таки Ефиму было тревожно.

До зари выехал Ефим в обратный путь, налегке. Отдохнувшая за сутки кобылка, хорошо кормленная и вовремя поёная, ходко шла по своему следу, знала, спешила – домой! Корм по пути разложенный, впереди был, места остановок с поением-отдыхом знакомы, сам сухарями с кипятком на стоянках перебивался. Не впервой, привык. Часто соскакивал с саней, ноги размять, самому разогреться. Далека дорога, а так, с умом да с бережением и доехали к ночи-полночи в своё Тихое-Макарово. И всё благополучно.

Савёлка с Маней выскочили навстречу, заслышав его приезд, но турнул их Ефим, Маня-то совсем раздетая, а Савёлке велел собраться как следует, лошадь распрячь и обустроить, только пить не давать ей, даже и снегу чтобы не нахваталась. Знал всё это Савёлко и сам, но лишнее напоминание не во вред. У Мани готов для дедушки Ефима ужин горячий – ждали, знали-верили, что должен вот-вот подъехать. А для прогрева заварила она ему кипятком малины сушёной котелок, простуду выгнать. Это лечение Ефим отложил на потом, перед сном, а пока ему надо было подождать, чтобы лошадь выстоялась-остыла, тогда и напоить её водой. Сделав эти дела, напился и Ефим горячего малинового настоя, и улёгся на горячую лежанку свою кости прогревать.

Спали-отдыхали, сытые и в тепле, до светового дня. И день тоже в отдыхе. Необходимые дела ребятки все сделали. Ефим только зерно насыпал в мешки и кули с их помощью, да воз нагрузил-приготовил и на реку его вывез, для сохранения сил лошади перед новой поездкой. Ещё ночь отдыхали. На этот раз воз был полный, все двадцать пять пудов. Теперь, по проложенному следу было легче, лошадь шла увереннее, и досмотр не требовался, всё знакомо. Она и шла-шагала, самостоятельно останавливаясь передохнуть и на местах прежних стоянок. Тут ещё были развезенные раньше запасы сена и овса, всё воз полегче. Погода пока им не делала помех, и мороз невелик и снега не добавляла. Авось, успеют обернуться благополучно. Усталость, конечно, давала себя знать, и отдыхали почаще, но, однако, к обеду следующего дня добрались до села. Разгрузил Ефим привезённое в договорённых местах, денежки-расчёт получил. Покупатели-торговцы были ему известны с прошлого года, - лавочник да постоялый двор и другие заезжие дома, тот же его хозяин. Такие покупатели-торговцы есть на тракте в каждом селе. Обозы идут всю зиму, не каждый обозник везёт с собой корма коню, покупают в дороге. Местные и скупают овёс-фураж-сено по округе, продают проезжающим, имея барыш на этом. Поэтому и цена у них была заранее договорена, выбора у продавца-крестьянина, какому покупателю продать подороже, не было, тут не базар-ярмарка.

Дата добавления: 2015-11-04