Европейского пространства – Русской равнины. 3 страница

Ободрённый такими наблюдениями-размышлениями и уже хорошо отдохнув от пути-дороги, да на хороших харчах наш неугомонный мудрец-задумщик почувствовал знакомую тягу-потребность действовать. Отправляться с разведанного места в обратный путь было уже поздно: снега во всю таяли, снег на реке напитался талой водой, да и наезженные дороги рушились. В такую пору отправляться в дальний путь, нет резону, ни пешему, ни конному.

Он начнёт строить жильё – дом. Надо готовить место и материал. Благо, – всё нужное: лес, глина, песок, камень-бут, вода, - было в достатке, рядом, под руками и ногами.

Вот только с питанием была задача: сухари и крупа кончились, а на одной рыбе не проживёшь и не наработаешь. И решил Ефим в ночь сбегать до ближайшего жилья-поселения. Когда сюда-то шёл так видел на полпути дымки, да и следы лыж через реку встречались.

Захватив свой пестерь и остатки сухарного крошева по начавшему подмерзать снегу пустился искать соседей–жителей. Ну, а если не найдёт, то и домой возвращаться, пока половодье-распутица не захватила в этой глухомани. Поэтому перед походом он ещё оглядел всё хозяйство, прибрал-припрятал вещи-инструменты в укромном месте, еще навалил снегу и камней на захоронку рыбного запаса да и пустился в путь знакомой уже поймой-рекой вниз течения.

Отмахав за ночь по плотному подмёрзшему ровному снегу с одной только остановкой-отдыхом изрядное расстояние, он был с рассветом верстах в сорока. Пора было отдохнуть и оглядеться.

Направился он к высокому левому берегу и с холма оглядел окрестности. На противоположном берегу проглядывали росчисти-поляны, а у кромки леса верстах в пяти от реки виднелись три дымка. – Починок, знать. Туда и направился Ефим разузнать и порасспросить жителей, отложив свой отдых.

Скоро он был на месте. У колодца ближнего дома рослый мужик поил пару лошадей. Поздоровались степенно, постояли. Из предосторожности Ефим назвался ходоком от артели из четырёх мужиков-вологжан из Никольского уезда, будто бы по подряду от заветлужского купца готовят и вяжут плоты строевого леса для сплава до Ветлуги-реки. Он посетовал, что не угадали они со временем и просчитались с харчами, весна задерживается, до дому путь дальний и ростепель, еда кончается и работу бросить нельзя, вот и разошлись двое старших по окрестностям поискать помощи. Не смогут ли починовцы помочь беде, продать хоть бы пуд муки-сухарей. Мужик, а жили они здесь с родным братом, Михеевы сыны и ещё одним родственником – тот только начал обустраиваться. По отчеству братьев-первопоселенцев и починок звался Михеевых. Братья только что вернулись с извоза, отдыхали от, как он сказал, путей-забот перед весенней полевой страдой. Был он в благодушном настроении и хоть и не был обрадован просьбой Ефима, но и не отказал сразу, сказал, что посоветуется с братом, да с жёнками.

- Себе-то запасец сделали и мучки, и ядрушек-крупы и толокна заготовили, да ведь и лишнего нет, известно,- мельница не под руками, пятнадцать вёрст везти туда-сюда зерно-муку надо. Вот, в извоз ходили, так попутно и для себя расстарались, заодно в помол отвезли и рожь и овёс, а на обратном пути молотое привезли, - разговорился хозяин.

В глухих краях прохожий-проезжий редки, расстояния большие так и не принято в приюте-ночлеге-помощи да от хлеба-соли отказывать, пусть и сами не в роскоши живут, но нуждающегося приютят-накормят и денег не возьмут. Если предложить заплатить, что стоит, так за обиду примут: - И, … Избави Господи! Грош возьмёшь – беда! Так кушай, сколько хочешь. …. Своё едим, не деньги плачены. То же и с ночлегом.

Время было уж не раннее, хозяйка управилась со своими делами и семья собралась к завтраку. Сам с хозяйкой да деток трое. Старший уже подросток. Жена, женщина средних лет, с добрым и как бы болезненным лицом подавала еду, но сама за стол не садилась. Вся семья ели из одной большой чашки. Посадили за стол и Ефима, поставив ему отдельную чашку. Поскольку ещё было время поста, то еда была обыкновенная для этих мест и времени: каждодневные “шти” (без картофеля и капусты как “щи” в средней России), а полужидкое месиво из разварной ячмённой крупы с добавлением заварной муки, хлеб был житный (ржаной). На перемену хозяйка поставила густо сваренный гороховый кисель, сдобрив его по верху растительным льняным духовитым маслом. Запивать еду, был поставлен кувшин хлебного же кваса на солоде. Еда была проста, но сытна. Ефим, давно питавшийся однообразно, был доволен гостеприимством, обращением и сытной едой.

Закончив трапезу, завели разговор о житье-бытье, и, как водится, о главном для крестьянина – об урожае.

- Лонись (прошлый год) уродило, слава Богу, хорошо. И озимые дали сам-шесть и яровые подошли удачно. Овёс сам-пят пришёл. И убрали - обмолотили посуху. Долго пришлось с молотьбой возиться, но ничего, управились. Нынче и сами сыты, и запасец небольшой есть. Семена тоже хорошо отвеяли. Кабы так и нынче, так жить бы можно. Ребята-помощники растут.

Ефим напомнил о своей заботе-помощи, сказав, что много не может, но заплатит, сколько скажет хозяин. Хозяйка слушала, о чём идёт речь, но сама пока в разговор не встревала.

- Помочь можно, как не помочь, если хлебушко уродил. Грех отказать коли люди в беде. У нас другая трудность – смолоть-обрушить далеко. Мельница на даль-округу одна, трудно угадать бывает, дня два-три ждёшь помола. – Как думаешь, хозяйка – хватит ли до новины?

- Должно хватить, как по прошлому- то мерить. А то ведь и жерновки теперь есть, покрутим, коли что. Раз у людей беда, так что же делать.

- То-то и есть. И мы каждую зиму в люди ездим, и нас бывает, обогревают-кормят. Без помощи мирской нигде не проживёшь. На постоялых-то, да заезжих дворах плату даёшь, а в деревне, если где когда придётся, не только что за ночлег, и за хлеб-ужин не возьмут копейки, как же, срам, грех с прохожего-проезжего плату за приют взять.

После хозяин, Онисимом назвался, повёл Ефима к соседу, брату младшему, Игнату. Брат был моложе и не так сумрачен, как старший, балагур. Узнав в чём дело, тоже не отказал в помощи. Сообща отсыпали в пестерь Ефима по полпуда муки, да добавили овсяных ядрушек, да ячменя-перловки на каши.

Ефим, будучи в амбаре, посмотрел и похвалил овёс-семена: зерно крупное и весомое и, семь бед один ответ, попросил две-три пригоршни на развод. Отказа и в этом не было. Нагрузивши пестерь, спросил о плате.

- Да какая плата, не на базар везли, а в деревне этому какая цена. Разве только урожай даром раздавать примета плохая, так уж возьмём полтинник на двоих-то, и будет. Господь, вось, зачтёт да опять уродит.

Так-то погостив и отдохнув у ближайших соседей, Ефим, не мешкая, пустился в обратный путь: время весеннее, ненадёжное, путь не близок – сорок вёрст, с грузом. Если захватит дождь, вода-ростепель, считай, пропал.

Днём дорога была трудна. Снег не держал, лыжи хоть и широкие, лесные, но вязли. До реки добравшись, стало легче, здесь снег был уплотнён ветрами, да Ефим уж пропотел. Пришлось устроить отдых, костёр под подветренным берегом разложить, обсушиться, подкрепиться. Благо, хозяйка-починовка сунула ему на дорогу хорошую краюху хлеба да кусок крутого загустелого горохового киселя отрезала. Масла, правда, не во что было положить, так она снабдила тремя большими кусками льняного колоба-дуранды, сухих и твёрдых, как камень, льняных выжимок.

- Так-то их не укусишь, - говорила она, подавая угощение, - ну, а распаришь, так дух масляный не хуже настоящего, да и сытна эта еда. Возьми, кашу сдобришь. Взял Ефим, от души благодаря доброхотов своих. Знал он всё это и по своему домашнему житью.

Тем временем дело пришло к вечеру, стало подмораживать, идти стало легче, и Ефим по своему же следу опять заспешил к себе. Как ни устал (дважды садился передохнуть), всё- таки не спал вторую ночь, с восходом солнца был на своем обжитом месте. Дома.

Помолясь, вознеся хвалу и благодарение, Всевышнему и Пресвятой Богородице-заступнице и покровителю - преподобному Макарию, спроворил наскоро еду-завтрак, здесь же у костра да на солнышке завалился спать-отдыхать на своей постели-лапнике еловом-пихтовом, на солнечном припёке. Благо – место тут было тихое, ветер не проникал, только чуть приметная по дыму костра тяга указывала направление его на пойму, вниз Вохмы-реки.

Дивное это было место. Если в пойме почти всегда тянуло с полуденной ли стороны или с холодной и мозглой северной, здесь, лишь едва ощущалось временами лёгкое дуновение. Когда по верхам и склонам ветер раскачивал верхушки деревьев, отовсюду слышался шум и треск, здесь всё также было тихо и спокойно. Две горы, два высоких увала-скалы по обе стороны распадка принимали силу ветров на себя, гася их мощными кронами лесных великанов и меняя направление, как бы защищая эту подножье-равнину. Здесь всегда было тихо, как в бору; только идёт там, по верхам холмов, высоко над головой какой-то долгий ропот и сдержанный гул по их верхушкам. Лес же среднего яруса, почти над становищем Ефима, стоял безмолвно и недвижимо, ни одна вершина не колыхалась. Но она, эта полоса леса среднего уступа, как-то стесняла кругозор и даль, закрывала половину неба, давила дикостью и хмарью, суживала обзор горизонта.

Хорошо отдохнув после столь трудного, но и успешного похода, Ефим стал обдумывать, как быть дальше. Ему уж и не хотелось уходить с этого места. Оно стало ему своим!

Теперь, с запасом еды на пять-шесть недель, он мог переждать тут грядущие половодье-распутицу, дождаться просохших дорог да уж тогда и возвращаться восвояси, к родным местам и людям. А там уж и готовиться к настоящему переселению. На голом месте, даже и благодатном, жить не начнёшь.

Но, не будет он сидеть и ждать прихода лета. Ведь столько дел предстоит! Пока не оттаяла земля, и не началось сокодвижение, надо свалить и распилить на брёвна для стен десяток-полтора лесин, кирпичей налепить-наделать, чтобы подсохли за лето, берёсты надрать-наносить, липовой коры-луба на мочало, мох для утепления пазов стен насушить – да мало ли надо всего, чтобы построить дом! Конечно, он не будет строить сразу капитальный, на все времена, дом. Это делается не наспех, с обдумыванием и подготовкой. Но и не жить же под елью в шалаше. Летом-то можно и так. Нет, он построит для житья на первых порах времянку-землянку, полуземлянку-засыпуху, чтобы и зиму можно пережить в тепле. Шесть недель срок не мал, много дел можно наработать. А домой он пойдёт не пешком, ногами лесные дебри многие вёрсты мерить, на это треть лета уйдёт, да и питаться чем? Он спроворит плот, да и сплывёт по Вохме-реке на низ, не тратя сил и времени на переходы. Река лесная, спокойная, перекатов-быстрин на таких реках нет. Вон, какие плотищи по Унже и Ветлуге сплавляют! Дождётся спада большой воды, тогда и в путь. Сутки полторы-двое – и до Ветлуги доберётся. А там уж трактом знакомым – долго ли?

Думая так, он, не теряя времени, к вечеру направился к Вохме-реке присмотреть место для постройки плота. Чтобы плёс-затишек и лес недалеко. Не сразу, но такое место нашлось. На мысу, поросшем тонкоствольным ельником и пихтачом, было достаточно сушняка, чтобы собрать небольшой плот. Наметив подходящие деревья, чтобы посильно было, тут же стал готовить дорогу-волок. Нарубил жердняка и набросал реденько настил.

А уж с утра, со свежими силами, возьмётся за рубку и подтаску брёвен на место. Не забыл и стяжок-вагу изготовить, чтобы завтра время не терять. С тем и в потёмках уж к жилью своему воротился. Ужин – рыба да “шти”-заваруха мучная с неизменным настоем из смородиновых и берёзовых веточек-почек, молитва вечерняя и снова сон-отдых.

С зарёй, наскоро собравшись, навострил, подправил топорик и взялся за дело. Свалил первую ель-сухостой, лучок-пила дело ускоряла и сил много не требовала, выпилил первые три бревна не толще пяти вершков в отрубе. Вагой-стяжком по подготовленным накануне жердям-настилу не спеша и не напрягаясь лишку, подталкивал-доставлял на место. Так за день, отдыхая и трудясь, наготовил на половину плота и – снова к дому-ночлегу. В два дня материал на плот был готов. В основу – брёвна потолще, ель, она поплотнее, не так скоро намокнет, а на второй ряд – поперечный настил из лёгкой, пористой пихты. Эта уж не только сушняк, не тяжела и свежая, она и полегче ели и для остойчивости плота на воде на второй ряд годится. Теперь предстояло наготовить скрепы-клинья, да виц: ивняка и черёмухи распарить для вязки – дело знакомое и не трудное, на один день.

Управился в три дня со всем. Плот получился не велик: семь аршин в длину и шесть в ширину, а устойчив, двойной, поднимет и не одного, да и намокнет нескоро. Осталось подготовить и приладить рули спереди и сзади, вёсла он вытешет на ходу, времени не теряя. Камень-плитку, берёсты кусок и песок – это всё для очага и дров наготовить – всё на потом, вместо отдыха, между дел.

Тем временем погода, до сих пор ясная да солнечная, осадив и уплотнив снежный покров, разом испортилась. Ветра нагнали тучи с дождём и мокрым снегом, быстро стали сгонять зимние покровы. Скаты гор-утёсов и холмов на полдневую сторону обращённые, разом оголились, речки и протоки-озёра в пойме налились водой и стало не до походов.

Ефим, однако, предвидя подъём воды в реке, надёжно закрепил своё изделие – плот, вбив колья и притянув веревкой к ближайшему дереву.

Облюбованный под постройку усадьбы пригорок тоже обесснежился. Работы Ефиму прибавилось. Нужно было заготовить стеновые брёвна хотя бы на половину сруба. На шесть рядов – двадцать четыре бревна, да столбы-опоры под углы – эти-то требовались комлистые да смолистые, в земле стоять будут, нужны лиственничные, возни с ними много, тяжелы будут. Деревья он спилил загодя, ещё по снегу. Теперь он их резал-распиливал строго по мерке: девять аршин длиной, от пяти до шести вершков в отрубе. Дело это ему знакомое, привычное. Оставалось самое тяжелое: подтянуть-подкатить брёвна к месту работы. Пилил лес Ефим в полугоре, росший почти над становищем его, с той самой полосы среднего уступа и ниже, которые мешали ему, угнетая и стесняя обзор.

С тем расчётом он и пилил его, чтобы не далеко было, и переправить вниз по склону тяжёлые брёвна было легче, и видимое пространство расширить: всё-таки лес-бор почти над головой угрюмил место, неуют-опасность от него исходила. Сведёт он его потом.

Теперь он тут же из подроста нарубил жердей и устроил из них покаты и катки, по которым он опять же вагой-рычагом не спеша и не особо напрягаясь, направлял и подталкивал бревно на ровное место близ постройки. В этих трудах прошла ещё неделя.

За это время земля на пригорке совсем оттаяла. Можно было приступать к разметке, расчистке территории и копанию ям под столбы-опоры.

В перерывах между этими работами, как бы для передышки, он понемногу делал и росчисть под будущие посадки и посевы: вырубал мелочь и кусты, спиливал-валил растущие тут редкие деревья. Всё это шло на дрова-топливо и в огонь костров, которые он раскладывал-разжигал на пнях сваленных деревьев и выжигал их, чтобы не корчевать, на что сил его уже не хватало. А так пни постепенно выгорали, а уж с корнями потом не трудно справиться перед распашкой. К тому же погода позволяла жечь костры без опаски ленного пожара, пасмурное время с нечастыми дождиками, и земля ещё влажная-сырая: причин опасаться большого огня пока не было. Не забывал он и дрова для будущей зимы готовить. Добро это было всё рядом, а привыкшие к труду руки пока не слабели. Пища тоже была по работе: и хлебная - мука, крупа, и всё ещё не приевшаяся рыба: и отварная, и обжаренная на камнях-углях, и в дыму костра копчёная. Делал он и впрок заготовку: коптил так же в дыму костра и вялил на солнце-ветерке. Припас в пути-дороге всегда пригодится.

Прошло две недели с его похода в починок Михеевых. Дел за это время Ефим сделал немало, а усталости пока не ощущал. Здоровье пока тоже не подводило. Втянулся, да и душу радовало от свершения его дум-задумок.

Опять пришёл дождливый день, и невольно пришлось Ефиму отдыхать-отлёживаться. Дождь согнал остатки снегов с открытых мест, и на реках наступило половодье. Пойму всю затопило-залило водой, и казалась она большим болотом-озером, только небольшие островки-гривки с лесочками на взгорьях стояли среди воды. И хотя до окончательной победы весны было ещё не близко, она начала своё торжество: посветлели лесные дали, на пригорках пробивалась первая зелень трав. Ещё не закончился ледоход, но по всей пойме наблюдалось невероятное количество птиц: на север шли пролётные косяки-стаи уток, гусей и прочей курлыкающей и гомонящей птицы. На мелководных местах под вечер стоял стон от птичьего гомона и крика: всё живое выражало неистовую радость жизни.

Расчистив место под будущий дом, Ефим приготовил яму под замес глины-раствора на кирпичи. Неподалёку, в месте пониже раскопал слой глины; в другом месте – песок для того же раствора. День пробродил по обесснеженному чернолесью, выискивал и обдирал кору с чистых, без сучков и повреждений берёз: берёсты потребуется много и на поделки и при строительстве. Началось сокодвижение, и берёста отделялась легко, берёза от этого не страдает. А вот липе – готовить луб на выделку мочала, пока не пришло время.

Всю третью неделю Ефим трудился над изготовлением кирпичей для будущей печи-очага. Накладывал глину на лист берёсты и волочил в яму; туда же – песок; заливал водой и хорошо промешивал специальной веслом-мешалкой по нескольку раз и подолгу. Раствор дня три-четыре созревал, давал усадку. В это время Ефим готовил вторую яму, делал станок – форму, помост и навес над ним.

В начале четвёртой недели из созревшего раствора налепил- наделал две сотни кирпича-сырца, раскладывал их неплотно на помост под шалашом-навесом для длительной – на всё лето просушки. Не забывал и готовить брёвна для стен дома – ошкуривал, отделял от коры, рубил угловые зарубы, подгонял пазы.

Проведал Ефим и плот свой; вода подняла плот, но место было не на течении и его только прижало к берегу. Тут всё было в порядке. Следовало не упустить спад воды, чтобы плот не обсох на берегу. Но пока что вода была ещё высока, хотя лёд уже проходил.

Теперь, когда начало дому было положено, расположение его определено, размерил Ефим места под угловые столбы-опоры. Между дел, когда выпадали свободные минуты, копал ямы под них.

Основным его делом сейчас было подготовить себе будущее жильё-времянку. Тут же на пригорке, чуть в стороне, чтобы не мешать основному строительству. Углубив два венца размером три аршина в ширину и четыре в длину в землю, на третьем ряду поставил стропила. Переднюю и заднюю стены он рубил и ставил сплошные и вертикально, а боковые выводил по стропилам, конус кверху. На всё это расходовались тонкомерные вершины от заготовленных на дом брёвен и пихтовые легкие деревца. Провозившись с этим неделю, он имел первое строение - рубленый полусруб-полушалаш. Боковые стены он накрыл слоем берёсты (от дождя-мокроты), прижимая её сверху сплошным рядом жердей. С нижних рядов начиная, постепенно прикрывал жерди кусками дёрна, ряд за рядом, всё выше. За лето дёрн прорастёт травой и в домике-времянке будет тепло. А к морозному времени такое жилище легко закидать снегом, и любой мороз будет нипочём. Оставалось сделать двери, а по осени сложить кирпичные печь и трубу. За основными строительными делами не забывал Ефим и о пополнении съестных запасов свежей рыбой. Сделал две простые верши-конуса, связав их из лозняка и молодых берёзок. Загородил вбитыми в дно кольями и лапником часть протока речки, а посредине загородки поставил верши: одну по течению, а другую против течения. Рыба не густо, но попадалась в обе. Шла она и в реку с мест зимовки, шла и верх речки, не нерест. В верха шла щука, вниз больше крупная рыба, названия рыб, кроме щук, он не знал, раньше никогда не занимался ловлей.

Свежая рыба была кстати: и разнообразие в пище, и для сохранения в свежем виде для пути предстоящего. Годилась вполне и от подлёдной ловли, которая хранилась в леднике-захоронке.

К концу пятой недели у его уже был готовы вчерне и жильё-времянка и срублено шесть венцов для избы. Запасы муки и круп подходили к концу, и следовало завершать работы. Разметив и скатав брёвна сруба в штабель, он укрыл их берёстой для сохранения от дождя-мокра и от летней жары, чтобы не щелялись, да и торцы брёвен густо промазал жирной глиной – тоже для предохранения от растрескивания.

Похаживал он и к плоту; там всё было в порядке. Вода пошла на убыль, и он отводил плотик от берега, не давая ему обсохнуть. Устроил очажок из трёх плоских кусков камней-плиток, подложив под них всё ту же берёсту, засыпал всё это речным песком; наготовил дровец для костерка. Не долгий предстоял путь, да еду сварить и напиток горячий в дороге не лишнее дело.

Всё было готово к отплытию. Прибрал и припрятал инструмент (не много и было: лыжи, пила-лучёк, да лопата-заступ, да станок-форма для изготовления кирпичей, мешки-рогожи и снасти-ловушки). С собой только нож да топор, да трут-огниво для добычи огня, котелок, ещё кодочиг - лапти дорогой чинить. Сложил в пестерь остатки припасов, рыбу, что в дорогу наготовил, запек-завялил; свежепойманную, что в корзине-ловушке в воде хранилась, она так и будет в ней живая в воде плыть.

С тем, закончив сборы, утром с зарёй, помолившись на восток да на крест и образок на нём, отправился Ефим Михайлович в новое странствие, по новой – водной дороге.

Плотик его был устойчив, слушался руля и вёсел, под ногами настил был сух, и, перекрестившись, стал он шестом выводить плот из заводи на течение.

По началу он всё же держался поближе к берегу, не рискнул на быстрину, но потом обвык, приноровился, осмелел и плот поплыл - понесло хотя и не бурное, но заметно скорое течение. Скоро он успокоился и лишь временами, по необходимости, подправлял-выравнивал задним веслом свою посудину.

День был ясен, хорошо подогревало солнышко, ветерок слаб. Уже к полудню он проехал-проплыл знакомый мыс-увал, с которого он усмотрел починок братьев Михеевых, значит, половина пути до села Вохминского уже была пройдена. К вечеру его принесло к переправе дороги-тракта, откуда он начал свой лыжный поход.

Не рискуя плыть ночью, подрулил к правому берегу, и, углядев небольшую заводь с тихим течением, причалил к берегу пониже избушки перевозчиков. Закрепив понадёжнее плот, он пошёл расспросить водных людей-перевозчиков, прибрежных жителей. Так-то он знал, что Вохма впадает где то-то ниже в Ветлугу, а та протекает неподалёку от тракта на Кострому, что было ему по пути, но знал понаслышке от людей раньше, в поездках. Надо разузнать-разведать у знающих людей.

Перевозчики, два мужика, приняли его хорошо, они видели его проплывающим по реке и любопытствовали, кто он, да откуда. Опять пришлось сказаться, что по лесорубным делам из Никольска от купца приказчиком на Кострому пробирается, хоть и не по сердцу ему было говорить неправду, но и открываться нельзя было. Мужики растолковали ему, что до Ветлуги-реки путь недалёк, всего вёрст десятка два. Есть туда и пешая-конная дорога, но и сплыть тоже можно спокойно, река тут прямая и спокойная. Плот здесь не в диковину, сплавляют на Ветлугу и большие плоты, купеческие, а уж на Ветлуге собирают и вяжут и вовсе большие, и “беляны” – плоты-корабли строят-собирают, на Низ, на Волгу плывут. Дело это налаженное.

- До Ветлуги-то реки ты и сам доплывёшь, а вот по Ветлуге – не берись, лучше бы пристроиться к большому плоту, ватажники-сплавщики люди опытные, знающие, на реке живут, сплавом кормятся, с ними надёжней, а река сноровиста. – А рекой Ветлугой тебе до Верхнеспасского села доплыть можно, это от Вохмы-реки вёрст шестьдесят-семьдесят будет, ну а там Ветлуга-то в сторону от костромского тракта уйдёт, тебе оттуда выбраться будет трудно, - советовал старший перевозчик.

Ночевал Ефим у приютивших его хозяев перевоза. Накормили они его свежей ухой, да и хлебцем угостили. Давно он не ел хлеба настоящего, печёного, пять недель, вкусен показался, хоть и не свеж был.

А поутру Ефим Михайлович, поблагодарив за приют-ночлег и за хлеб-соль добрых людей, снова отправился на своём плотике вниз по Вохме к Ветлуге-реке.

Завидев реку Ветлугу, он поспешил пристать к своему, правому, берегу и разузнать про дальнейший путь. Понравилось ему ехать рекой, да вот большой воды он опасался.

Закрепив плот, отправился он берегом Ветлуги и верстах двух-трёх пришёл в затон, это место в большой заводи, бывшей протоке, плоты с верховьев подгоняют и большие вяжут.

Здесь ещё кипела работа, готовился плот на низ, сплав был в самом разгаре. Сказали ему рабочие, что пойдёт плот, но не раньше, чем завтра утром, пока не управятся. Долгонько ему было выжидать, но и ногами топать семьдесят вёрст по весенней слякотной ещё дороге тоже не лёгкое дело. И он напросился в помощники - всё быстрей, у дела лишних рабочих рук не бывает. Старший плотовщик не отказал; хоть и не знающий дела работник, да знающему от помощника всяко облегчение и сноровистее будет. К ночи дела и сборы были закончены, но отплывали, по обычаю, только поутру, с зарёй. За труд-помощь и здесь Ефима хорошо накормили из артельного котла и позволили пристроить его плотик к большому плоту. Это чтобы без помех и задержек он мог в нужном месте отчалить, да к берегу пристать. А место они ему подскажут.

Добрые люди везде есть. Если к ним с добром да с участием-помощью, так кто же будет гнать и ругаться. Рабочий человек цену труду знает и на добро всегда добром ответит.

Так и случилось. Отплыв с зарёй, ещё до вечера ему прокричали с плота, что Верхнеспасское село близко, готовься к берегу причаливать. Выждав потише место, чтобы не унесло быстриной далеко вниз, Ефим отвязал верёвку-чалку, заработал рулями- вёслами и вскоре приблизился к берегу. Высмотрев, где сподручнее сойти на берег, приткнулся к бережку с вётлами. Закрепив плот верёвкой к ветле, да ещё и шесты забив про меж брёвен (всё пригодится людям, хоть бы и на дрова), забрав свой пестерь с пожитками, взобрался на крутояр-берег и неподалёку - версты три, пришёл в село. Не обманули мужики-плотовщики, это и было Верхнеспасское село, которое он ещё по зимнему пути проходил. До родной деревни ещё было далеконько: вёрст с полторы сотни, хотя и проехал он за три дня почти две сотни вёрст. Зато силы и лапти сохранил, хорошо питался, да и времени не упустил.

Заночевав в сторожке при сельской церкви, да закусив своей рыбкой с хлебом (сторож угостил), рано поутру отправился в путь-дорогу надёжным способом – ногами в разношенных лапоточках, уж третьих за своё путешествие. К ночи третьего дня пешего пути он подходил к своей деревне-родине, усталый, но довольный своим предприятием.

Встретили Ефима Михайловича в семье сына Антипа сдержанно, без восторгов и лишних вопросов, впрочем, как и водилось в крестьянском мире. Да и длительные отлучки по зимнему времени были обычным делом. Почти каждую зиму мужики отлучались или в извоз, или на заработки-подработки по сёлам-городам по плотницким, лесорубным или иным делам. Да и в летнюю пору бывают отлучки по общественным нуждам: дороги-мосты строить-чинить. Только Антип спросил учтиво: - Здоров ли, батюшка? - на что Ефим ещё более кратко ответствовал: - Да, всё слава Богу! Этим и закончилась словесные приветствия. Тут уж сноха Лукерья по обязанности хозяйки вопрошала: - Поужинаешь сначала, батюшка, или вон банька пока не остыла?

- Пожалуй, в баню пойду, а после уж и поем да и отдыхать. День был субботний, баня ещё теплая и Ефим славно помылся-погрелся второй раз за прошедшие девять недель.

Только внуки, его любимцы, девятилетний Савёлко и семилетний Егорка льнули к деду: известно, дети на ласку да на внимание к ним отзывчивы, не огрубила ещё их жизнь.

Придя из бани, Ефим разложил из пестеря остатки своих гостинцев: рыбу копченую-вяленую, да рыбу свежую: эта позавяла за трое суток пешего перехода, хоть и переложил-закутал её Ефим свежей крапивой, но была годна. А других гостинцев у Ефима не было, не с заработков пришёл. Рыба эта пооживила семью.

- Ух, ты! Где это ты, деда, взял? Купил где? – прыгал от радости малый.

- Ещё чего? Купил! Сам пымал! – отвечал довольный вниманием дед.

- Вон что! Сам! Да ты николи и пескаря не ловил, разве что коли мальцом был, - разговорился Аким. – А тут, вона, какие штуки!

- То ли ещё чего узнаешь! – ответствовал отец. – В мире, на земле-матушке чего только не водится, не знаем мы только. – А места-то богатые водятся-есть.

- Далеко, знать, заходил, да и не только по богомольям, коль со своим уловом пришёл.

Однако Ефим не спешил пока обсказывать свои дела-находки, ни к чему обществу знать его планы.

- А тут, недели две тому, приходил сотский из волости, тебя спрошал, к начальству тебя, слышь, затребовали. Да мы и сами не знаем, куда ушёл. По богоугодным местам, мол, а куда, да надолго ли – Бог весть! С тем и ушёл, пока больше не бывал, может и не придёт, коли дело неспешное.

Ефим-то догадывался, что так и будет. Редко кто из учётных обходился без того, чтобы в свидетели или в ответчики не попасть по тяжбам с отставными властями. Всегда после смены властей затевались суды да тяжбы. Бывало и так, что оказывались обвинёнными не бывшие выборные распорядители общественных средств, а как раз выборные учётчики- обвинители. За поклёп ли, за неугодные слова-речи о начальстве. Да мало ли найдут богачи-начальники причин-возможностей обвинить неугодного неграмотного крестьянина. Поэтому он наказал и сыну и семейным помалкивать про его возвращение, а отговариваться, что был, приходил, да опять куда-то ушёл по делам. Конечно, от соседей не скроешься, да им-то невдомёк, что нужен начальству. Только старосте, чай, наказано сообщить, да тот не близко живёт, в своих делах-заботах увяз, не до Ефима ему, не побежит сразу доносить. А там дело покажет, как быть. С властями дело иметь крестьянину не приведи Господь!

Дата добавления: 2015-11-04