Европейского пространства – Русской равнины. 4 страница

И пошли дни в трудах и делах своей чередой. Основные полевые дела уже были управлены Акимом. Яровое вспахано-посеяно, оставались только малые участки под лён и гречиху, но их время только подходило. Посадили картошку, да огородные дела закончили. Подчистили и вывезли навоз под паровое и запахали. А тут уж и сенокосная пора началась. Ефим во всех этих делах тоже не отставал, помогал и работой и советом, хоть и не командовал и не распоряжался. Давал знать, что в доме теперь хозяин Антип, он и распорядитель дел, он и ответчик. А сам Ефим тут временный помощник. Прямого разговора об этом не было, но оба понимали всё это так, как и следовало. Крестьянский быт прост, обходились без речей-обсуждений. Каждому, если не глуп, и так, без лишних слов всё понятно.

Только однажды, когда зашёл разговор о конях, а их было хозяйстве уже три: старая, восьми лет кобыла, да мерин молодой и молодая кобылка-трёхлетка, Ефим Михайлович приоткрыл сыну свои планы. Антип спросил его совета, как быть.

- Три-то коня нам без надобности, хватает двух для работы. Да и старая уж опять по весне в случке была, Бог даст, к следующему лету опять прибавка будет. Вот и надо решить, то ли молодую продавать, то ли со старой расставаться, - рассуждал Антип, будучи с Ефимом наедине.

- Погоди с продажей, надо подумать.

- Думать-то долго не приходится. Пока лето, так прокорм не в тягость, на пастьбе проживут, а с осени на трёх кормов не наберёшься. Да и обучать, приваживать к сбруе, к работе молодую надо, пора.

- Тут-то Ефиму и пришлось обсказать сыну о своих походах и находках, да заодно и об опасениях от волостного начальства. Пусть и не было ни в чём его вины, да лучше не связываться, даже на глаза им попадать он не хотел. И вот что он надумал.

- Снаряжусь-ка я с молодой кобылкой в отход на пару недель, в леса, в луга. Накошу, насобираю по опушкам-полянкам пару стожков сена-то, вот и корму твоим коням в зиму хорошая прибавка будет. – Старую-то какой резон продавать сейчас, она в работе ещё хороша, да гляди, прибавку-приплод принесёт-выкормит, опять хозяйству прибыток. А молодую ты отдай мне. Я её и к сбруе приучу и к работе понемногу. А как уберём озимое, я с ней и направлюсь на своё место, налегке, с малым грузом. Вот она и обвыкнет, обучится-объездится.

Аким был так озадачен такими новостями, что и спорить-возражать не стал. Да и не приучен был к этому, хоть и жалко ему было выращенной кобылки. Всё же отец оставался ему главой в доме. Он по прежнему продолжал считать отца главой и хозяином в семье и всему, пусть сам был главным и основным работником. Да и знал Антип, что отец мудр и плохого не удумает.

Воля твоя, батюшка, да выдюжишь ли? Года-то не молодые такие труды начинать, - пожалел-засомневался Антип. – Авось проживём и без такой большой заботы. Аль мы тебя обижаем в чём?

- Бог милостив, ещё сдюжу. Хоть труды и не малые предстоят, а надо, - ответствовал отец. – А вот доживёшь до моих-то лет, так и ты будешь дальше своего двора да сегодняшнего дня глядеть. Ты-то пока и этому, что налажено, рад-доволен, сам хозяйствуешь, видишь плоды своего труда, семью растишь-кормишь, вот и радость тебе. Всё так. А возраст да опыт другое скажут в свое время.

А про себя думал Ефим: - Что-то ты ещё скажешь, когда я у тебя не только кобылку, а – сына к себе заберу? Стараюсь-то я и не для себя вовсе, а для них вот, подростков-потомков. Пусть хоть они вольно-свободно да в достатке поживут. А труды – что? Без трудов и жизнь ни к чему.

Антип не спорил, привык принимать безропотно отцовы слова и мысли.

Так и сделали. Собрал Ефим свой пестерь с хлебом-сухарями, да с крупой-толокном, косу, грабли, котелок, топор, трут-огниво тоже – костерок разложить, кипятку заварить; надел на трёхлетку хомут да седёлку, загодя приготовленные, вожжи, верёвку – всё нужное для работы и отправился поутру-потемну в приречные луга и перелески собирать помалу остатки нескошенных полян-луговин. Срубил пару березок молодых, вицами гибкими связал-скрепил, - получилась волокуша траву-сено возить. Вилы тоже вырубил-изготовил на месте. День по дню, мало помалу накосил-насобирал со свободных земель по охапке-копне травы-зелени, подсушивал да свозил в одно место на волокуше.

Кобылка была своя, им же выращенная, не боялась его и нее упрямилась. Доверялась хозяину, слушалась, к хомуту-седелке тоже попривыкла, и раньше надевали. Ефим её улещал-ласкал уговорами да похлопыванием-поглаживанием, в нужный момент и корочку хлебную подаст похрустеть. По началу он водил её только под уздцы, потом в поводу, всё удлиняя расстояние. Потом стал ходить сбоку, однако вожжи держал наготове, крепко, не позволяя молодой и пугливой кобылке взбрыкнуть или броситься в сторону. Скоро так и привыкла кобылка к упряжке и лёгкому труду. Так прошли в труде-отдыхе две недели. Насобирал-насушил Ефим два стожка пудов по двадцать-тридцать – почти нормальный стог. Ветками прикрыл – всё лишний глаз не заметит. Ночью же возвратился домой, и, не откладывая, в туже ночь перевезли с Антипом на двух рабочих конях-подводах готовое сенцо к домашнему подворью. Запас корма для долгой зимы был хорошо пополнен.

Будучи в отъезде на сенокосе сообразил и другое нужное ему дело: съездил в соседнее село, где его мало знали и заказал кузнецу необходимые железные вещи: лемех-отвал для сохи, штырь-жигало, молоток полуфунтовый косу отбивать и ещё кое-что по мелочи. Антип сказал, что наведывался староста. Его вызывали по делам в волость и о нём, Ефиме, снова спрашивали, не объявился ли. Вот и приходил староста передать наказ явиться в волость. Да тебя опять дома не было. Сказали ему, что в отъезде, мол, он человек свободный от хозяйства, документ-пачпорт имеет, вот и не сидит дома, промышляет-подрабатывает, да по монастырям грехи замаливает. Недоимок за нами нет, властям ничего не должны. С тем и ушёл староста, передав наказ явиться Ефиму в волость при появлении не медля. Там, слышь, узнал староста, что писарь-то, Лукоян Сольцов, остался на должности и при новом начальстве, завёл тяжбу-склоку с бывшим выборным волостным головой, обвинил того в каком-то сокрытии, да и его, Ефима Михайловича, приплёл, будто бы он в сговоре с бывшим головой, Ефтифием, и мзду имел от него за сокрытие, да и паспорт велел ему, Ефиму, выдать не по правилам. Вот его, Ефима, и требуют для допроса и ответа.

Ефим Михайлович не собирался влезать в эти дрязги-склоки начальства: только терять время да себе вредить и, конечно, никуда не пошёл. Только махнул рукой: без меня разберутся. Не в чём ему было оправдываться, вины за собой он не знал никакой.

А время и работы шли своим чередом. Поспели озимые к уборке, жать-копнить помалу рожь. Справились с озимыми, подошли яровые – овёс, ячмень, тоже роздыху не дали, ну, да семья не мала и все работники. Впятером, скоро шла уборка. И малые помогали-трудились: жгуты крутили, снопы носили-складывали-свозили, а старший и серпом помаленьку орудовал – всё помощь, делу ускорение. Шёл август, скоро и озимые сеять пора. Готовили семена на посев: молотили-веяли, через решёта мелкоячеистые пропускали, отбивая мелкое и щуплое от добрых семян.

А Ефим Михайлович стал всё больше беспокоиться, не прислали бы за ним урядника, узнав, что он дома работает – этому, никуда не денешься, придётся подчиниться, тогда все его планы рушатся, и он засобирался в поход. Всё у него было заранее продумано, подготовлено, уложено, задержка была за семенами. Теперь и они были готовы.

Насыпал в мешки-кули семян ржи четыре пуда для засева треть десятины новой росчисти, уложил новый лемех-отвал, – соху сделает на месте, верёвками и всякой нужной мелочью запасся и теплой одеждой – к зиме дело! а обратно он не скоро попадёт. Всё у него было продумано-подготовлено заранее: и сухари насушены, крупы и толокно на десять-двенадцать недель. Не на себе нести – лошадка повезёт, а воз дл неё не велик набрался, по силам её – семь, не больше пудов всего, ведь конский воз для взрослой лошади - двадцать пять пудов. Подготовлена была и повозка, одноосная тележка-короб, двуколка-таратайка, по здешнему. Мазь-дёготь не забыл, ось смазывать, дорога далека.

В половине августа всё у него было готово и, - Господи, благослови! – снова в путь-дорогу. Только теперь он шёл в путь без сомнений-раздумий и страха неизвестности, а с нетерпением: скорее туда, домой, к полюбившемуся месту душа стремилась.

Однако шёл-ехал он, оберегая молодого коня, шажком. Сам шёл пешком, присаживался на воз только при спусках, да под уклон если, а на крутых местах-спусках и вовсе сводил кобылку под уздцы, упаси Бог, напугается да понесёт! Час езды-ходьбы – отдых на четверть часа, коню передохнуть, травки пощипать, и снова, и дальше. Раз в уповод – отдых как следует, два часа, перед выходом лошадку напоить, а потому приурачивал такой отдых у речки ли, у ручья ли, чтобы и подкормить кобылку на травке, где зеленее и погуще.

В первый день отмахали-отъехали изрядный кусок пути. Прошли Макарьев и Унжу-село и полдороги до села Мантурово – больше шестидесяти вёрст. Кобылка старалась, но к концу пути заметно притомилась с непривычки, останавливаться стала. Свернул Ефим с тракта, по меже-ручью с четверть версты в сторону и в перелеске – привал-отдых на ночь.

Отдыхай, конёк, а я ужин готовить буду, день-то всухомятку пожевал, водичкой из речки-родника запивал по дороге. Сам-то не очень устал, втянулся в переходы, и груз – пестерь нёс не тяжёл, а молодому коню нужен хороший отдых.

Зато и силы молодые скорее восстанавливаются: часу не прошло, а лошадка его, привязанная четырехсаженной верёвкой к повозке, уже жадно хрумкала сочную по берегам ручья траву, а, насытившись, улеглась, знать, ноги отдыха требовали.

Устроился на отдых-сон и Ефим. Разослал на охапку надерганной травы попону-рядно, натянул на ноги мягкие валенки и, завернувшись в полушубок, тут же заснул. Спал он глубоким сном не долго. Чутьё-оберёг работало: всё-таки рядом тракт, большая дорога, всякий люд идёт-едет, а конь – добыча завидная лихому человеку. Ему же беда, за коня опасался Ефим.

Пусть и чутко спал Ефим Михайлович, но к заре отдохнул хорошо и чувствовал себя бодро и уверенно. Коняшка его, как ни в чём не бывало, щипала травку, набирала сил на дорогу. Перевёл её Ефим на свежее место, а сам наскоро приготовил еду – кипяток, сухари да малость мясца припасла ему сноха на дорогу. Через час всё было готово. Напоил лошадку, сам кипяточком согрелся на дорогу и – пошли, поехали.

Дорога на разнообразие впечатлений не богата. Поля-перелески по сторонам, мосты-мостики через речки-ручьи, встречные пешеходы-подводы – всё как всегда и везде. С переходами чередуясь на отдыхи-остановки, во втором уповоде прошли Мантурово-село. Останавливаться не стал Ефим: для ночлега рано, да и ночи ещё теплые, в поле лучше. К ночи приплелись к Унже-реке. Здесь, в пойме расположились в стороне от дороги. Всё было как и вчера. Ужин, отдых, чуткий сон и снова в путь. Следующим днём прошли сёла Елизарово и Георгиевское. Вот и Верхнеспасское-село, к Ветлуге-реке пришли. Минуя село, спустился Ефим к пойме Ветлуги. Тут луга-покосы на заливных лугах, трава-отава густая и мягкая, коню приволье.

В четвёртый день, в первом полууповоде, пришли в село Пыщуг. Отсюда тракт поворачивал на северную, вологодскую сторону, к городку Никольск. Ему же предстояло идти прямо, на восток.

В Пыщуге пошел расспросить, как в починки в верховьях Вохмы-реки попасть поближе, да не по бездорожью?

- А поезжай до Павина-села, вёрст сорок пять будет. Тоже большая торная дорога, наезженный тракт, а уж в том селе и расспросишь про починки. Починовские хозяева в село наведываются. Только одной-то дороги нет, чуть ли не у каждого своя. И то больше зимой, по первопутку, а летом какая им езда? – всё как есть растолковал Ефиму словоохотливый старичок у колодца-ворота. Отдохнув, коня напоив, отправился в указанную сторону. Однако в этот день до Павина не добрались. И конь у него притомился, и дорога была похуже. Заночевали, утром были в селе.

В улице, увидев первого подходящего человека стал расспрашивать о дороге на Вохминские починки. Тот не знал. – Едва ли кто тебе здесь скажет. Далеко ещё это отсюда, вёрст с полсотни до реки-то будет. Дорога-то эта на Вохму-село, вправо свернёт, на низ Вохмы, а починки, про которые спрашиваешь, много выше по Вохме-реке. Доедешь до деревни Выселки, в двадцати верстах в ту сторону, так там всё и узнаешь. Там уж от выселковских-то полей до Вохмы-реки даль не велика, деревенские и сами туда бывают.

В лесных краях население редко, каждый про всю округу всё знает. Спроси одного, другого, третьего про одно и то же – в один голос повторят то же, что и от первого узнал. Пошел-поехал Ефим в сторону Вохмы-реки полями, перелесками. Дорога была пока всё та же, торная. К полудню прошли двадцать вёрст – деревня. Спросил – Выселки. Значит, всё, дальше опять на восток, полями, а к Вохме-селу на юг повернула дорога.

В деревне не как в селе, все поля видны с любого места. Снова спрашивал Ефим жителей здешних о дорогах. Дальше к Вохме уж деревень не было, а была дорога полевая-лесная, через поля – расчистки, через починки-новосёлы. Однако всё больше вдоль полей. Отсюда, от Выселок, до реки и впрямь недалеко – считают, что вёрст двадцать, да никто не мерил, езда туда редка. В деревне накормили обедом, конь хорошо отдохнул. Места привольные, кормовые. Даже овсеца кобылке досталось: неподалёку два мужика и баба молотили яровое, подсыпали, пока шёл разговор. Народ оказался приветливый. Спрашивал Ефим про починок братьев Михеевых, но деревенские не знали такого починка. Другие называли имена, два на дороге, а один вверх по Вохме.

После хорошего отдыха двинулись полевыми дорогами. Проехали вёрст побольше десяти – первый починок. Поля-росчисти здесь не велики, всё на виду, хозяева поблизости. Остановился, поспрашивал. Да, слышали о Михеевых. Туда ещё два починка будет, можно к ним проехать, дорога есть. Не торна, редко ездят, однако с малым грузом ничего, к ночи дойдёшь.

Снова в путь. Здесь уж обзор мал, всё больше лес, перелески, но след колёсный хорошо заметен. Полегоньку добрались до следующего, последнего. Приняли хозяева дальнего путника, поговорили, с участием отнеслись. Сами недавно такими переселенцами были.

Время уж позднее, близилась ночь, дальше двигаться было не резон. Обещал хозяин утром проводить версты две-три, показать, как к Михеевым проехать. Ночевали, после завтрака отправились. Дороги тут уж не было колёсной, только тропа просекой-визиркой, да с взгорков проглядывала вдали неровная череда холмов – это уж Вохма-река, левый её гористый берег просматривался, а холмы – те же Увалы Северные, дальние.

Указав просеку-визирку с едва заметным следом тропы-дорожки, хозяин починка повернул назад, тут уж сбиться некуда, как раз к Михеевым и выйдешь. Хоть и плоха дорога да до починка и недалеко, пяти вёрст не будет.

Выбрали братья это место не случайно. Пологий мелколиственный спуск к речной пойме, чистое пространство заливного луга – привольное место для поселения. Из лесов вытекала к починку речонка.

Выбравшись из лесов к полям-росчистям, Ефим огляделся. И решил пока не беспокоить братьев, не показываться. Дальше дорогу он знал. Далека ещё и трудна будет, но дело того стоит. Здесь-то уж спешить он не будет. Здесь он в своих краях, успеет. Расположились на отдых, спустившись вдоль речки с полверсты, а после, перейдя её вброд (мелко и не широко, не речка – ручей), повернули краем поймы в левую сторону, вверх течения реки. С частыми остановками-передышками шли дотемна, и устроились на ночлег-отдых до утра. Не впервой, дело стало привычным. Главное – спокойно тут, коню раздолье травяное, сам ничего не опасайся. Отдохнули и луговой стороной, выбирая места почище и потвёрже, двинулись в свою сторону. Прошли вёрст пять с остановками, передышками. Отдыхали, двигались дальше. До вечера ещё одолели, где и при помощи топора, вёрст пять ли, семь ли. Опять ночёвка, седьмая уж от дома. Жалея коня, решил Ефим сделать привал, заметить место и оставить двуколку-таратайку с частью груза до поры. Разложив половину семенного зерна в два мешка в рогожах по пуду в каждом, на коня навьючил, хомут, седёлку и верёвку захватив, топор да лемёх для сохи, еды-провизии в пестерь сложив, остальное добро упрятал в густом ельнике-подросте, укрыв попоной и сверху берестой на случай дождя, да лапником забросал. С двуколки снял колёса и тоже запрятал в разные места. Сделав три памятные заметки на опушке перелеска. К реке выйдя, двинулись дальше налегке, вьючным способом. Коню стало легче, а самому тяжелее. Пестерь весил почти пуд.

Дело пошло скорее. Шли почти без остановок, не боясь заблудиться. Холмы левобережья были отличным ориентиром, речная пойма была почти безлесна. Так и шёл, придерживаясь кромки леса и поймы. И с малым грузом лесные дороги не легки, мхи да валёжник затрудняли движение. Но оставшиеся двадцать пять вёрст к вечеру всё-таки одолели.

В пути через каждые сто двадцать шагов Ефим делал затеси на стороне дерева, обратной ходу, чтобы при возвращении легче её увидеть. Каждая десятая затесь – двойная: одна верста; каждые пять вёрст – тройная: пять вёрст. Набралось пять тройных затесей. Здесь пойма сузилась, лес подошёл почти к самой реке, а Ефим узнал свою гору-утёс, своё место. Тут-то и конец многотрудного пути.

Но предстояла ещё одна трудность. Дом-то его на левом берегу Вохмы, на Вологодской земле, а шли они правым, луговым берегом, Костромским.

Переправляться надо. И не широка здесь Вохма, да и время летнее – межень, маловодье и течение не быстрое, но, - и не ручей, не речка. Плыть надо. А, потному, разогретому – нельзя в воду лезть. Ни самому, ни коню. Ждать надо, отдыхать. Остыть. С силами собраться.

Привязал Ефим кобылку на лужке прибрежном – кормись, отдыхай, остывай, успокаивайся после тяжёлой дороги. А сам стал ладить плот. Нашел, срубил и подтащил к воде три сухих жерди еловые, связал их чересседельниками. На них погрузил груз: зерно, пестерь; привязал длинной верёвкой плотик к седёлке лошади. Выждав ещё с часок, остыл уж и сам, и конь. Теперь можно и в воду. Разделся Ефим донага, одежду связал и тоже на плот, чтобы не намочить и в сухое потом одеться. Приласкал кобылку, угостил корочкой хлебной, да и, Господи благослови! Держа лошадь за узду, слегка потянул-понудил за собой с плёса-берега на мелководье, не торопя и ласково приговаривая. Доверчивое животное, выращенное хозяином от рождения, да приласканное, да корочкой хлеба приманываемое, легко, без испуга следовало за ним, может быть думая, что хозяин ведёт её поить? Вот уж по грудь воды, вот уж и плыть пришлось, а конь всё и не думал пугаться – ведь хозяин тоже плывёт, – рядом!

Пусть и лето ещё считалось – август, да вода лесная всегда холодна. Но работали, работали руками и ногами, плыли и плыли вниз течения человек с лошадью, приближались к левому берегу, метя угадать на нижний плёс. Конь, видя берег, уж и обгонять стал Ефима, таща и его и плот за собой. Получилось! Не снесло их вниз, а вынесло течением на берег где и надо. Выскочили на песчаный берег, кобылка встряхнулась и раз, и другой, а Ефим скоренько причалил плотик. Да навьючив поклажу, а пестерь на себя, не одеваясь, а только прихватив и веревки, пустились бегом, рысью по луговой пойме, в гору, к Увалам, к себе домой. Уж через полверсты согрелись, остановились. Оделся Ефим в сухую одежду и уже спокойно, шагом, - вперёд, в темноте, к дому. Рядом уж было. Пришли. Приехали.

Сняв с лошадки вьюк, укрыл спину её куском берёсты, прижав седёлкой и затянув подпругой, чтоб не свалилась, для согрева ей, привязал верёвкой к вбитому колу пастись на густо отросшей за лето траве.

Для себя Ефим быстро разжёг костёр – сухое топливо по весне наготовлено впрок, вскипятил котелок воды, заварил толокна, да размочив ржаной сухарь, скоро закусил-поужинал, запив еду неизменным настоем смородинового листа. Хоть и согрелся он от позднего купанья бегом-ходьбой, но надо и внутренности прогреть. Заправился, устроил себе ложе, дров для поддержки костра припас, краткую молитву сотворив, и - спать-отдыхать. Усталая трёхлетка, наевшись, тоже улеглась, давая отдых своим ногам.

И здесь, на месте, всё также кратки были провалы в глубокий сон. Вставал, добавлял дров в костёр, проведывал коня и вновь, забравшись в нору-лапник, скоро засыпал. Чтоб через полтора-два часа всё повторить.

Поутру, совершив свой обычный ритуал, осмотрел своё хозяйство. Всё было так, как и оставил по весне. Лежали подготовленные для постройки дома, ошкуренные и укрытые от порчи, просохшие срубы и брёвна, высохшие на продуве под навесом кирпичи были готовы к обжигу, расчищенная площадка густо заросла травой. Знал Ефим, за что взяться в первую очередь. Наскоро делать соху-времянку, лемех он привез в мешке-вьюке с зерном. Скрепил две жерди-оглобли двумя поперечинами через прожженные жигалом (тоже не забыл в пестерь положить) проушины, да укосины по бокам вниз из распаренной черёмухи. Из комля берёзы аршинной длины вытесал стержень-корпус и привинтил к нему через прожженные же отверстия лемех-отвал. Обвязал все места креплений веревками и заклинил их для крепости клиньями. И грубое подобие сохи-косули было к вечеру готово. Временное конечно, такой снаряд долго работать не будет. Но ему и надо всего треть десятины вспахать-взрыхлить. Спешить надо с посевом озимки, сроки уходят, здесь сеять надо рано.

Кобылка его, отдохнувшая, хорошо ходившая в упряжке с повозкой, и с сохой на вспашке, надеялся Ефим, не заупрямится, не подведёт. Не спеша, осторожно, пахота не глубока, только-только сверху дёрн взрыхлить-разрушить. Поначалу дело не спорилось. Лошадка не понимала самостоятельного прямого хода, металась то влево, то вправо. Ефим добавил ещё одну перекладину на соху, к ней с обоих сторон приладил полоза-упоры, чтобы соха стояла вертикально и не валилась. Теперь он брал лошадку под уздцы и вёл её прямо. Получалась пока не борозда, а царапина, но всё же она указывала коню направление хода. Теперь Ефим шёл сбоку, управляя вожжами, а потом всё так же, но шёл позади сохи. А на третьем круге и вовсе отпустил вожжи. Так, мало-помалу его ученица стала понимать, что надо тянуть этот тяжёлый прицеп, идя вдоль проложенного следа. Это её дорога. Дело стало налаживаться. Ефим не торопил. Пройдя полсотни шагов, останавливал, отдыхали. Взял он лопату-заступ и пока лошадь отдыхала, копал лопатой, выравнивая проложенную борозду, поправляя огрехи, разбивал пласты. С большими мучениями и для себя, и для коня молодого, одолели за день полосу двадцать пять аршин в ширину и сто двадцать в длину. Почти половину намеченного. Вечером, пустив коня пастись, принялся Ефим ладить борону, тоже времянку. Вытесал шесть двухаршинных брусков, прожёг дыры, сбил их в решётку. В местах пересечений прожёг отверстия и забил в них заострённые клинья-зубцы из сучков лиственницы. Ещё пришлось делать прицеп-оглобли, - это не долго и не сложно, привязал к нему борону.

Утром запряг коня в новый снаряд поехал боронить вспаханное. Раскрошив дернину, поспешил опять пахать. С бороной лошадь шла легко, но пахать ей было тяжеловато, молода. Давал ей отдых, а сам копал лопатой. К вечеру участок в треть десятины был закончен. Поутру, с зарёй разбросал-засеял половину вспаханного и проборонил засеянное. На этом пока пришлось закончить и отправиться за оставшимся грузом. После короткого отдыха и кормёжки отправились в путь налегке, без груза. Выше знакомого плёса, на повороте, где течение сваливалось к противоположному берегу, переплыли и голышом да трусцой пустились знакомым следом, поглядывая и считая затеси. Свежие затеси, сделанные встречь пути, виделись хорошо. Без отдыха отмахали две тройных затеси – десять вёрст. Отдыхали, подкормились, напились водички и снова в дорогу. Пополудни прошли последнюю тройную затесь и скоро были на месте. Притомились. Лесной путь - не наезженная дорога, ноге легко, но вязко.

Быстро собрав припрятанное, двинулись назад. С пустой повозкой ехалось веселее, но далеко не ушли – пять вёрст всего. Стало темно, след и затеси терялись. Встали на ночёвку. Коня вожжами привязав рядом,- кормись, травы вволю, сам расчистил место да костерок разложил. Перекоротали недолгую ночь благополучно, поднакопили сил и с зарёй, едва развиднелось, пошли-поехали дальше. Теперь налегке, после отдыха, при свете дневном двигались скорее. Однако, повозка не вьюк и два десятка вёрст шли больше половины дня.

Всё тем же путём-способом переправились на свой берег, разогрелись бегом, оставив груз на берегу, кроме семян ржи и сбруи-упряжи. Не дав коню обсохнуть, запряг Ефим лошадку в борону и, - работа скорее согреет и самого, и лошадь. Закончив бороньбу, тогда только - отдых, кормление, поение и уж потемну – за оставленной повозкой и остальным грузом-имуществом, без торопливости.

Ранним утром, помолившись только, до завтрака Ефим засеял вторую половину вспаханной полосы и успел заборонить как раз под дождь, с ночи грозивший пролиться с пасмурного неба. Славно получилось с посевом, дождик выровняет двухдневную задержку с посевом. Всё, спешные, срочные дела вовремя закончены. Теперь коню длительный отдых, а самому новые дела и дела.

Опять замес глины для кирпича и кладки печи в жилье - времянке, опять рубил венец за венцом стены для дома. Сделал дверь в своё новое жильё и навесил (о петлях для неё и дома помнил, заказаны кузнецу и они были). К глухой стене времянки пристроил крытое стойло для лошадки для укрытия на ночь и в мокрое время. Всё шло своим чередом-ходом. Между дел, как отдых душе и телу ставил верши в загороди на речке на проходную рыбу и в озерцах-старицах на карасей. Улов не богат, но был постоянно, в питании хорошее подспорье и экономия в припасах.

А время шло-катилось к зиме. Погода стала меняться. Всё чаще дождило, но земля ещё держала тепло. К концу недели на пашне стали проглядывать красноватые росточки всходов ржи. Дня через три они уже заметно зеленели и дружно тянулись вверх. Вскоре вся засеянная полоска зазеленела ровным изумрудным цветом.

Радовался Ефим: получилось! Но и тревожился: не случились бы ранние заморозки, посев всё-таки запоздалый, слабые росточки сожжёт и небольшой морозец.

Пока ветра тянули с полуденно-закатной стороны, то нагоняя тучи, то разгоняя их и вновь проясняя небо. Затяжных холодов и настоящего ненастья тоже пока не было. Озимка дружно зеленела и кустилась. Осень выдалась тёплая. Но и ненадолго. Ночами стало холодно, земля остывала, но днём опять разогревалась. Кущение озими шло хорошо. Корешки глубоко взялись в мягкую, влажную, свежую пашню. Похоже, что озимь успевала к морозам окрепнуть, и Ефим перестал за неё тревожиться.

Вечная забота-тревога крестьянская – погода. Всё от неё зависит, весь крестьянский труд. Будет погода удачно тёплая да мокрая, значит, вырастет жито. Но и затяжное тепло худо: перерастёт растение, израсходует на излишний рост пищевой запас, в зиму пойдёт растение ослабленное, и весной многие из них погибнут. А в уборку крестьянин молит: дай, Господи, вёдро, сено высушить не мочёное, зерно-жито посуху убрать.

Опять Ефиму сопутствовала удача: озимь радовала глаз, стройка – работа подвигалась, помалу подкашивал-сушил траву-отаву на прокорм коня, еда пока была. Заспешил наготовить сена – скоро вся трава-отава загрубеет и под снег уйдёт. А наши кони не якутки-монголки, подножным кормом не живут. Косил, подсушивал на вешалах на обдуве, убирал подсохшее под навес, укрывал от дождя. Набрал кое-как, по кустам трава была ещё не груба, годилась в корм.

Поубавились его заботы. Кирпичей налепил ещё полторы сотни, продолжал вырубку-расчистку под пашню. В кострах-выжигах пней укладывал малыми клетками просохшие за лето кирпичи для закалки. Получалось и это. Глина оказалась хороша, состав раствора её с песком удачен. Готовый кирпич получался крепок, не крошился, только что не звенел.

По дождику, когда погода не позволяла работать, наведался Ефим и к кедрам на противоположном утёсу склоне холма. Интерес ему был: есть ли орех? Была шишка, необильно и достать трудно: высоко, нужны приспособления. Посбивал несколько десятков длинной жердью. Ладно, это для будущего. Главное он узнал: растёт тут кедровый орех, не впустую он промок насквозь. Вернее получилось с ягодой. Брусники по краю болота было видимо-невидимо, крупная и ядрёная. Дальше по кочкам болота рдела-алела россыпями клюква. Эта ягода его не влекла – кисла лишку. Содрал с молодой берёзы кору, сделал ведёрко-конус, набрал в него брусники – хороша ягода, всегда ему нравилась. Настой её бодрящий, питателен и полезен и сама ягода долго хранится без порчи. После ходил по её ещё – зимой всё пригодится.

День убывал, погода менялась. То холодные ветра с дождём, то заморозки. Продолжал расчистку и обжиг кирпичей. Подготовил материал и стал ладить настоящую соху-косулю для пахоты. Весной этим заниматься будет недосуг.

И так день за днём в трудах-хлопотах. Подошли настоящие морозы. Ждал когда станет река и окрепнет лед.

Тем временем сруб дома был готов, укрыт от непогоды, подвезён, высушен; сложен и укрыт мох для утепления углов и пазов стен. Начал готовить материал для крыши: эта работа трудоёмкая и материалу потребуется много. Но и не спешил с ним - до крыши еще не скоро. На первую зиму хватит и времянки.

Морозов ждать долго не пришлось. Лёд быстро креп, уже можно было и ходить по нему, но по гладкому льду без снега не пойдёшь, не поедешь. Теперь ждал снега, хорошо бы сначала мокрого. Ждать-то ждал, но и в обратный путь готовился. Нужны были сани.

Нашёл две берёзки с кривыми комлями, обработал. Скрепил поперечинами – получилась оглобли-волокуша. Из двух других вытесал полозья, прожёг и укрепил копылья в них, связал распаренными ивовыми и черёмуховыми крепкими вицами. Получились лёгкие подсанки-прицеп к волокуше. Нагрузил его сеном на прокорм коню в неблизком пути. Всё увязал накрепко, собрал, что годилось в пути и, - был готов!

Дата добавления: 2015-11-04