|
Читайте также: |
XII -- XIII вв., где заяц показан в состоянии полового возбуждения
115.
Фольклористы отмечают прочную связь зайца с идеей плодородия
вообще и аграрного плодородия в частности. Наряду с этим
общеизвестны приметы, объясняющие встречу с зайцем, как
предвозвестие несчастья. Быть может, это следует объяснять все же
предостережением: несчастье происходит не оттого, что заяц перебежал
дорогу, а оттого, что человек пренебрег вещим предзнаменованием? Во
всяком случае, следует помнить, что зайца называли "чертогоном". К
материалам, собранным фольклористами, следует добавить исторические
данные, почти синхронные нашим наручам. В летописи Даниила Галицкого
под 1252 г., описывая крещение литовского князя Миндовга, летописец
отмечал его языческие верования:
"Жряше богом своим вътайне: Нънадееви и Телявели и
Диверикъзу, заечъему богу... Егда выехаше на поле и выбегняше заяць
на поле -- в лес, (в) рощения не вохожаше вну и не смеяше ни розгы
уломити..." 116.
113 Сумцов Н. Ф. Заяц в народной словесности. -- Этнограф.
Обозрение, 1891, № 3; Гура А. В. Символика зайца в славянском
обрядовом и песенном фольклоре. --
В кн.: Славянский и балканский фольклор. М., 1978; Гура А. В.
Статья "Заяц" в проекте словника этнолингвистического словаря
славянских древностей. М.. 1984, с. 129-149.
114 Гура А. В. Статья "Заяц", с. 136-137.
115 Рыбаков Б. А. Прикладное искусство..., с. 105, рис. 148.
116 ПСРЛ, т. II, с. 188.
Поставленный на третье место после бога неба и божественного
кузнеца, "заячий бог" оказывается покровителем растительного мира,
без ведома которого нельзя сломать ни одной ветки. Добавим к этому,
что заяц был в античности зверем Афродиты, нередко выступавшей в
роли богини плодородия.
Среди севернорусских амулетов XI -- XII вв. встречаются
небольшие фигурки зайцев, подкрепляющие поговорки о "чертогоне".
Птицы и угощаемые из чары зайцы представляют тот живой мир,
который должен процветать после ритуального танца Василисы
Прекрасной. В итоге перед нами на браслетах целая концепция
макромира:
1. Небесный ярус. "Хляби небесные" и над ними четыре личины
(как на Збручском идоле), очевидно, напоминающие о высшем,
повсеместном божестве. С неба вниз падают капли дождя.
2. Земной ярус. Здесь происходит моление о воде. Девушка,
одетая русалкой, под музыку танцует танец воды и жизни.
Представителями фауны являются птицы и зайцы (божества
растительности); к последним особо относится принос треб ("жряху
им").
3. Почвенно-земной ярус представлен корнями растений и
потоками почвенной влаги, проникающей в корни.
Гарнитур из двух тождественных наручей служит прекрасной
иллюстрацией к сказке, сохранившей отголоски древних русалий.
Различие правой и левой руки здесь не соблюдается, но на каждом
браслете вода и волшебный вызов воды помещены на правой половине, а
птицы, звери и корни -- на левой, как в сказке.
Рязанский браслет 1966 г. Элегантный браслет, изготовленный
не по стандарту: арочки здесь расположены не на одной линии, а
уступом, так, что средняя арка опускается до нижнего края, разрывая
нижний ярус надвое и тем самым становясь центром всей композиции. На
одной створке в таком срединном месте помещен гусляр, а на другой --
грифон.
Створка с гусляром композиционно построена так: в левой арке
-- плясунья, в средней -- гусляр, а в правой -- мужчина, пьющий из
чаши. Над средней аркой -- две птицы, а в нижнем ярусе по сторонам
гусляра -- знаки воды. Гусляр и сидящий мужчина смотрят на плясунью;
в эту же сторону повернута и голова грифона.
Танцующая девушка одета в рубаху и поневу; одежда ее украшена
вышивкой: на поневе вышиты птичьи лапы и струйчатые вертикальные
линии, ворот и подол украшены точками. Браслеты надеты. Длинные,
широкие рукава украшены 8 -- 10 поперечными волнистыми линиями.
Девушка пьет из чаши (аналогичной чаше музейных наручей),
орнаментированной точками и одновременно танцует, так как одна нога,
обутая в изящный сапожок, поставлена на каблук. Около женской
фигуры, у ее колен, изображена львиная маска.
Мужчина-русалец показан сидящим на пне(?) с могучим
отростком.. На нем колпак и короткий кафтан, покрытый узором из
птичьих лап. В левой руке он держит короткий жезл или свирель, а
правой подносит ко рту чашу.
Питье особого напитка входит в комплекс русальских
экстатических действий, так как нередко танцующие падали без чувств
и их отпаивали водой с настоем разных трав и чесночным соком 117.
117 Маринов Д. Народна вера..., с. 484.
Гусляр изображен сидящим. Кафтан его тоже украшен; на голове
-- колпак. Со всех четырех сторон гусляра окружают завитки ростков.
Этих завитков вокруг гусляра (и здесь и на киевском наруче) больше,
чем вокруг других персонажей. Гусляра на киевском браслете тоже
окружают именно четыре ростка "со всех четырех сторон". Быть может,
с гуслями изображался руководитель обряда, сам
волхв-"облакопрогонитель"? Его центральное положение в композиции
подтверждает эту мысль.
Знаки воды, находящиеся под плясуньей и под сидящим мужчиной
("свирельцем?), очень выразительны: одна линия плетенки снабжена
каплями влаги, а на другой показана волнистая струя, подчеркивающая
водную сущность символа.
На другой створке, как это мы знаем и по другим примерам, в
нижнем ярусе показаны корни растения. В центральной створке
изображен грифон, весь пронизанный водными струящимися линиями и с
подчеркнутым покровительством растениям: хвост его представляет
соединение фалла с ростком, а крыло с текущими внутри него соками
превращается в сочное растение.
Большой интерес представляют две симметричные фигуры
семарглов, в значительной степени сплетенные из корней с показом
"соков земли" и в виде точек и в виде волнистых линий. Круг этих
фантастических существ образован своеобразным изгибом корня с
сохранением фаллического элемента. Головы мужские в колпаках. На
высоком вороте каждого четко и крупно обозначен древний знак
засеянного поля -- прямоугольник, разделенный диагоналями на четыре
части с точкой-семенем в каждой части. По всей вероятности, здесь
отразился уже процесс антропоморфизации полуиранского Семаргла, и
персонажи данного браслета в большей мере отвечают позднейшему
образу Переплута, к которому мы вернемся в дальнейшем.
В целом рязанский наруч дает нам две сферы религиозных
представлений: на одной створке -- корни растений, которые охраняют
и напаяют божества-переплуты, и главный хранитель жизненной силы на
земле -- грифон-див в центре. На другой створке показаны русалии,
моления людей о небесной воде, о низведении ее на растительный мир.
Все очень продуманно и логично.
Серенский браслет известен по обломку литейной формы из
раскопок Т. Н. Никольской в вятическом городке Серенске. Учитывая,
что отливка получает зеркальное изображение, мы должны именно так ее
и рассматривать 118.
Детали, выполнявшиеся гравировкой, здесь, естественно,
отсутствуют. В левой арочке изображена женщина, пьющая из кубка,
сидя. В средней -- плясунья с распущенными рукавами. Резчик формы
позаботился обозначить груди девушки, что тоже связано с магией
вызывания дождя. В правой арочке -- музыкант, играющий на
волынке-козе; у инструмента, часто изготавливавшегося из козьей
шкуры и носившего в таких случаях и наименование козы, часто
сохраняли козью голову с рогами, которая и обозначена на литейной
форме 119. Нижнего яруса на этой форме нет.
118 Рыбаков Б. А. Русалии..., с. 109, рис. 11.
119 Даркевич В. П., Монгайт А. Л. Клад..., с. 221.
Таковы те древнерусские серебряные наручи, которые содержат
главный и наиболее опознаваемый элемент русалий -- заклинательный
танец "воды и жизни".
Рассмотрим теперь те наручи, где нет плясуньи, но сюжеты
изображений представляют не меньший интерес.
Тверской браслет. В кладе 1906 г. найдено два наруча, но один
из них, довольно примитивной работы, не выделяется из общего уровня.
Другой наруч выполнен великолепно твердой умелой рукой гравера и
представляет для нас большой интерес. Наруч двухъярусный, верхний
разделен на шесть арочек. Изображения в арках слева направо:
1. Женщина с кубком около семаргла. Внизу -- знак воды.
2. Танцующий мужчина в вышитой по-украински рубахе. Внизу --
корни.
3. Женщина в длинной одежде с кубком в правой руке. Внизу --
знак "теплой воды".
4. Знак "плодоносящего древа" (спелый хмель?). Внизу --
корень.
5. "Кентавр" со львиным туловищем. Внизу -- корни (такие же
как в № 2).
6. Заяц (?) с процветшим хвостом. Внизу -- знак "теплой
воды", как в № 3.
Правая створка здесь, как и на рязанском браслете, отведена
представителям и покровителям растительной природы. Таковыми следует
считать "кентавра" и "заячьего бога" с цветком на хвосте и с
символом мужской оплодотворяющей силы. Отягощенное древо --
желаемый, испрашиваемый результат молений.
Левая створка, тоже подобно рязанскому наручу, отведена под
показ людских молений. Главной фигурой является русалец, показанный
в момент "многовертимого плясания": широко, как на бегу,
расставленные ноги, поднятая ко лбу правая рука, широко откинутая
назад левая.
Наиболее интересна крайняя левая арочка, в которой обычно на
других браслетах находилась плясунья-русалка с распущенными
рукавами. Здесь изображена девушка в длинной одежде с вертикальной
орнаментированной полосой от ворота до подола, с подобранными
рукавами и с конической чашей в левой руке 120. Перед девушкой
находится сильно изогнутое существо, как бы вырастающее из земли.
Его узкое тело напоминает ствол растения: внизу, у земли оно
расширяется; так нередко изображают корни, комлевой конец растения.
По узкому лентообразному телу идут точки-капли, как на корнях
нижнего яруса на многих наручах. Голова существа закинута, и морда
почти касается земли. Морда его собачья, лапы тоже. Из плечевого
пояса выходят не только лапы, но и крылья. Девушка правой рукой
держит Семаргла за кончик крыла.
Нет никаких сомнений в том, что перед нами изображение двух
частей обряда в честь Семаргла-Переплута: в центре -- пляска, а в
боковых арках -- питье из рогов.
Городищенский браслет из Галицкой земли 121.
120 Рыбаков Б. А. Прикладное искусство..., с. 103, рис. 136.
Увеличенное фото, позволяющее разглядеть детали.
121 См. публикацию В. И. Якубовского ("Археологiя, № 16.
Київ, 1975, с 95, рис. 8). Опубликованный рисунок не дает
представления о важных деталях. Я благодарен В. И. Якубовскому и П.
П. Толочко за присылку мне превосходных фотографий.
Створки браслета неоднородны; на одной -- две широких арки,
разделенные вертикальной плетенкой, символизирующей дождевую воду.
На другой створке три арки, и разделителями их являются подобия
столбообразных идолов.
Сюжеты изображений в пяти арках-небосводах таковы: 1. (слева)
Две женщины сидят напротив друг друга. Над ними подвешена полукругом
какая-то завеса (?) из четырех -- пяти рядов. У левой женщины в
одной руке турий рог с оковкой, а в другой -- предмет, напоминающий
прялку с куделью. Правая рука с прялкой выставлена на передний план.
Вторая женщина выставляет вперед веретено, а правая рука показана
как бы в благословляющем положении по отношению к рогу. Обе женщины
одеты в длинные платья с узором на подоле; у правой -- узорчатый
пояс. Головы не покрыты; ноги обуты в туфли.
2. Вслед за вертикальной дождевой полосой под широкой аркой
небосвода изображены две птицы, крылья которых превращаются в некое
подобие сох с коротким грядилем (см. рисунок этнографических сох).
На груди у каждой птицы четкая вертикальная зигзаговая линия.
3. На второй створке в левой арке тоже две птицы, но без
зигзага на груди. Из их крыльев вырастает крупный пятилистный росток
-- обычная идеограмма растительной силы.
4. Между двумя столбами-"идолами" изображен волк с
"процветшим" хвостом. Его морда повернута влево, и он смотрит на
самую верхнюю личину, помещенную выше арок.
Исключительно интересным является то, что все пространство
между двумя столбами покрыто особым видом двойной перекрестной
черневой штриховки: углубленные линии залиты чернью, а десятки
образовавшихся ромбиков снабжены точками в центре. Перед нами
типичное условное изображение засеянного поля (см. выше). Волк идет
по засеянной ниве.
5. В последней секции браслета дана такая сцена: волк
кувыркается, задрав высоко задние ноги; хвост у него обычный, без
цветка на конце. На волке два пояса: один у бедер, другой посередине
живота. Справа от волка -- женщина в полураспахнувшейся юбке
(поневе?); в руке у нее или конец пояса или какой-то стержень. Морда
зверя обращена вправо и закрывает часть живота женщины.
Представляют интерес и малозаметные узоры в углах между
арками: над сценой с двумя пряхами слева изображен типичный знак
растения с боковыми ветвями (см. рис. 140), а в правом углу --
только одна овальная черточка, которая может изображать семя. Над
птицами с пашущими орудиями слева едва намеченная схема ростка
(встречающаяся и на браслетах из других мест), а справа -- пять
четких параллельных бороздок, которые, возможно, и означают борозды
на поле.
Композиция второй створки с тремя "арками" иная. Здесь
средние треугольники (над двумя "идолами") вдвое больше по площади,
и они использованы так: над правым столбом весь треугольник четко
заштрихован узором "засеянного поля" с обозначением семян в каждом
квадратике. Тема засеянной нивы доминирует на браслете. Другой
большой треугольник использован для изображения крупной личины с
рожками, приходящейся над левым столбом, который от этого стал
трехглавым. По другую сторону поля, в правом уголке створки -- тоже
личина, но из-за недостатка места нечетко исполненная.
Итак над дугами "арок" -- поле с семенами, по сторонам
которого две личины, два божества (?).
Весь этот верхний ряд содержит изображения: одного семени,
борозд на поле, двух ростков, одного засеянного поля и двух богов,
из которых один рогат.
Столбы очень сходны между собой и внешне симметричны.
Капители столбов оформлены в виде голов львиц; у правой капители
отсутствуют уши, что несколько уменьшает сходство со львицей, но
следует сказать, что и в белокаменной скульптуре
Владимиро-Суздальской земли встречаются (особенно в консолях)
львиные морды без обозначения ушей. Базы столбов даны как морды
львов: у левого льва морда лежит на лапах, а у правого особенно
подчеркнута его косматая грива. По всей вероятности, в эти две
львиных пары заложена идея семейности, продолжения жизни (как на
свадебном браслете из Чернигова) 122, что вполне гармонирует с
засеянным полем, по сторонам которого расположены эти львиные
столбы. Личины правого столба, отделяющего поле с волком от сцены
кувырканья, в значительной мере антропоморфны, в них львиное
сливается с человеческим.
122 Рыбаков Б. А. Прикладное искусство и скульптура, т. II,
с. 428, рис. 211, 2.
Общая идея орнаментации вполне ясна: данный наруч, как и все
подобные двустворчатые браслеты с языческой семантикой,
предназначался для аграрно-магических заклинательных действий, но
его необычность, уникальность, отсутствие знакомых нам сцен
русальских плясок требуют специального анализа каждой из пяти секций
отдельно и всех пяти в комплексе.
Первая секция (с двумя сидящими женщинами) хорошо
расшифровывается при помощи этнографии: прялка с куделью, пустое
веретено без спряденых нитей, седалища у каждой пряхи -- все это
указывает на известные "посиделки", "супрядки", совместное веселое
прядение, начинавшееся на рубеже осени и зимы в октябре -- ноябре.
Около 26 октября в "дмитровскую" пятницу происходило
поминание предков, а 28 октября отмечался день Параскевы-Льняницы
(девятая пятница языческого года) 123. Самая ранняя пора празднеств,
открывающих сезон посиделок, -- 1 октября, "покров пресвятой
богородицы" (старый стиль); вторая дата девичьих праздников --
"кузьминки" -- 1 ноября, когда прядение уже повсеместно шло.
Открытие сезона сопровождалось играми ряженых, возглавленных
"двумя барынями" 124. Этнография объясняет нам не только наличие
двух женщин, сидящих с прялкой и веретеном, но и загадочные
полукруги, свисающие сверху:
"... К Покрову-дню ткут крестьянские девушки, задумывающиеся
о женихах, так называемую "обыденную пелену". Собравшись вместе, они
с особыми, приличными этому случаю песнями, теребят лен, прядут и
ткут его, стараясь непременно окончить работу в один день,
обыденкой. Приготовленную таким образом пелену (холстину) перед
обедней на Покров несут к иконе покрова".
Иногда срок изготовления обетной холстины передвигается ближе
к концу октября. В Вологодской губернии (до 1849 г.) "... было
обыкновение строить девятой пятнице обыденную пелену аршина
в полтора..." (несколько более метра) 125.
Вот такая холстина-обыденка и изображена, очевидно, над
головами двух прях в первой секции нашего браслета.
В языческих представлениях Пятница-Льняница отождествлялась
с древней Макошью 126. Быть может, именно поэтому на вершине
столбов-идолов изображены львицы, представительницы женского начала?
Во всяком случае, мы вправе соотнести двух прях, возносящих
священный рог, к культу Макоши, в котором именно эта функция --
покровительницы прядения и ткачества -- уцелела вплоть до конца XIX
в. 127 Семя и росток, показанные в уголках этой секции, указывают на
основную функцию богини плодородия, которая в данном случае
отступает на второй план.
123 Чичеров В. И. Зимний период..., с. 13, 37, 44; Рыбаков Б.
А. Язычество древних славян, с. 390 -- 392.
124 Чичеров В. И. Зимний период..., с. 44.
125 Чичеров В. И. Зимний период..., с. 40; Коринфский А. А.
Народная Русь. М., 1901, с. 429-430.
126 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 392.
127 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 379-388.
Вторая секция (птицы и сохообразные придатки к крыльям).
Обычнейший сюжет -- две смотрящие друг на друга птицы -- здесь
осложнен добавлением к их крыльям угловатых конструкций в виде буквы
А. На Украине широко известны пахотные орудия такого типа: рукоять,
короткий грядиль, перемычка, соединяющая грядиль с пашущей частью,
и ремни, идущие к упряжи. Все это, включая ремни упряжи, здесь
налицо, но, разумеется, в несколько орнаментизированном виде.
Створку можно истолковать как заклинание весенней пахоты. Это
подтверждается третьей створкой, на которой между птицами, на месте
сох, появляется огромный росток -- хороший пример орнаментальной
динамики: вспахано, посеяно и взошло. Правый уголок второй створки
подтверждает расшифровку конструкций как сох -- там изображены
борозды.
Самым сложным является истолкование двух последних,
взаимосвязанных секций браслета. Они связаны соседством с
львиноголовыми столбами, связаны четкой идеограммой засеянного поля
и дважды повторенной фигурой волка. Культ волка очень древен и
сложен. Помимо общеизвестных отрицательных сторон этого хищника, мы
в фольклоре нередко находим обрисовку и положительных качеств волка.
Волки считаются пожирателями чертей, т. е. носителей активного зла.
Встретить волка в пути -- к добру. В сказках серый волк помогает
Ивану-Царевичу. Быть может, для древних славян-земледельцев волки
были полезны весной, когда всходили яровые хлеба и лен, а в лесных
чащах было множество рогатой мелочи (косули, дикие козы, серны),
оленей, кабанов, которые причиняли огромный вред молодым зеленям.
Волки на открытом пространстве засеянных нив легко травили эту
живность, невольно оберегая тем поля от потравы. Покровителем волков
у восточных славян был святой Георгий, "волчий пастырь", а если
углубляться в античную древность, то в Греции таким покровителем был
Аполлон (Аполлон Ликейский, "Волчий"); Аполлон в некоторых
мифологических эпизодах превращается в волка. Мать Аполлона и
Артемиды -- богиня Лето -- тоже оборачивалась волчицей. В знаменитом
дельфийском святилище Аполлона было медное изваяние священного
волка, спасшего храмовые сокровища 128.
Патронат св. Георгия над волками приводит к своеобразному
восприятию хищных действий зверя: "Что у волка в зубах -- то Егорий
дал" 129. Это приводит к тому, что нападение волка на скотину
рассматривается как признак будущей удачи и довольства. У сербов
считается, что волк приносит удачу и специально может предсказывать
урожай 130.
Интересно древнее наименование волка, сохранившееся лишь в
заговорах: "хорт" (Брянская обл., мои записи в с. Вщиже 1940 г.).
Многие славянские народы отмечали среди зимы на святках "волчьи
праздники", долженствовавшие умилостивить паству солнечного Егория,
особенно лютую в зимние месяцы.
Особый интерес представляет "ликантропия" -- оборотничество
людей в волков с возможностью обратного превращения в человеческий
облик. Такие поверья широко распространены у русских, украинцев,
белорусов, поляков, болгар 131.
Самые ранние сведения о ликантропии сообщает Геродот,
описывая нравы невров (праславян, живших на территории современной
Белоруссии и северной Украины):
"Эти люди (невры), по-видимому, оборотни. Ведь скифы и
эллины, которые живут в Скифии, говорят, что раз в год каждый невр
становится волком на несколько дней и затем снова возвращается в
прежнее состояние" 132.
128 Лосев А. Ф. Античная мифология. М., 1957, с. 282.
129 Токарев С. А. Религиозные верования..., с. 47.
130 Кулишиh Ш. и др. Српски митолошки речник. Београд, 1970,
с. 82.
131 Moszynski Kazimierz. Kultura ludowa Slowian. Krakow,
1934, v. II, s. 576.
132 Народы нашей страны в "Истории" Геродота. М., 1982, с.
141-142.
Рассказ, записанный недоверчивым Геродотом, которого
клятвенно уверяли в его достоверности, смыкается через две с
половиной тысячи лет с многочисленными этнографическими данными,
преимущественно из тех самых мест, где в древности обитали невры.
Наш браслет найден близ земли невров и в самом центре ареала
сведений о волкодлаках. Именно в Галиции (где был найден браслет с
волками) и в Польше "на коляду" (новогодние святки) бегали по селу
с чучелом волка и с волчьей шкурой (а "волкодлак" и означает
буквально "волчья шкура") ряженые, т. е. активные участники
святочного ритуала133. Сохранилось много вариантов рассказа о том,
как колдун превратил в волков весь свадебный поезд из-за того, что
его не пригласили на свадьбу. Под шкурой убитого
оборотня-"волкодлака" находят обрядовый пояс "вясельнага маршалка"
134 (по-русски -- свадебного "тысяцкого") -- главного распорядителя
свадебного ритуала. Это связано, по всей вероятности, с тем, что на
зимние святки (от 24 декабря по 6 января ст. ст.) приходились и
массовые свадьбы после филипповского поста и "волчьи праздники",
когда рядились в шкуры и маски.
О связи волкодлаков со жреческим сословием говорят строки
Кормчей:
"Облакогонештеи от селян влъкодлаци нарищаються. Егда убо
погыбнеть луна или слънце, глаголють: "Влъкодлаци луну изъедоша или
слънце" 135.
"Облакогонители" -- это один из высших разрядов волхвов,
ведающих погодой, облаками и даже солнцем. "Селянам", прозвавшим их
волкодлаками (вурдалаками, вовкулаками), они могли являться,
очевидно, и в волчьем обличье, ряжеными. Военные и жреческие функции
на том этапе общественного развития вполне еще могли совмещаться:
напомню близость терминов "князь" и "жрец" (knez; ksedz) в
славянских языках. "По русским поверьям, -- пишет А. Н. Афанасьев,
-- вовкулаки бывают двух родов: это или колдуны, принимающие
звериный образ, или превращенные в волков чарами колдовства"...
"Одно из названий, знаменующих волшебные чары: "кудеса" в
новгородской губернии служит для обозначения обрядового ряженья,
скручивания в мохнатые шкуры: "кудес", "кудесник" -- замаскированный
человек" 136.
Обращение оборотней в волков происходит (в Польше) два раза
в году: на коляду и Иванову ночь (ночь с 23 на 24 июня) 137.
Процедура превращения человека (мужчины) в волка происходит двояко:
или набрасыванием на него волчьей шкуры или же посредством
"волшебной паузы" -- ремня или лыка, заговоренного заклятием,
которым опоясывают оборотня и он становится волком до тех пор, пока
чародейный пояс не изотрется или не будет порван 138.
Напомню, что на волке в пятой секции нашего браслета надет
узорчатый пояс.
Образ волка хорошо известен не только русским поверьям и
сказкам, но и серебряному и белокаменному "фольклору". В
белокаменной резьбе Владимиро-Суздальской земли XII -- XIII вв.
наряду со львами, грифонами и птицами встречается и волк. На одном
только Дмитровском соборе изображено свыше двух десятков волков 139.
Первым волком, выгравированным на русском средневековом
серебре, является волк на оправе турьего рога из Черной Могилы. Этот
волк, как и его сказочные потомки в XIX в., благожелателен к
человеку, к природе и к жизненному началу вообще -- он принимает
участие в поиске смерти мертвящего все живое Кощея.
В качестве другого примера благожелательного волка можно
привести браслет из Старой Рязани, синхронный анализируемому и
отстоящий от черниговского почти на три столетия 140. Каждая створка
браслета разделена на два яруса, а каждый ярус подразделен на три
квадрата.
133 Афанасьев А. Н. Русские народные сказки, с. 765.
134 Нiкольскi Н. М. Жывёлы у звычаях i абрадах. Менск, 1933,
с. 50.
135 Афанасьев А. Н. Русские народные сказки, т. I, с. 736.
Дата добавления: 2015-11-03; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Ш Д ШИРОТА ДЛИНА 28 страница | | | Ш Д ШИРОТА ДЛИНА 30 страница |