Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Ш д широта длина 19 страница

Ш Д ШИРОТА ДЛИНА 8 страница | Ш Д ШИРОТА ДЛИНА 9 страница | Ш Д ШИРОТА ДЛИНА 10 страница | Ш Д ШИРОТА ДЛИНА 11 страница | Ш Д ШИРОТА ДЛИНА 12 страница | Ш Д ШИРОТА ДЛИНА 13 страница | Ш Д ШИРОТА ДЛИНА 14 страница | Ш Д ШИРОТА ДЛИНА 15 страница | Ш Д ШИРОТА ДЛИНА 16 страница | Ш Д ШИРОТА ДЛИНА 17 страница |


Читайте также:
  1. 1 страница
  2. 1 страница
  3. 1 страница
  4. 1 страница
  5. 1 страница
  6. 1 страница
  7. 1 страница

3. Колты. Колты неизвестной формы были, но при распродаже

клада не попали в коллекцию Ханенко.

4. Ожерелье из золотых кринов и медальона с горным хрусталем

(Ханенко, № 1095).

5. Золотая гривна (Ханенко, № 1086).

Третий убор в уцелевшей части клада сохранился не полностью.

Он относился, по всей вероятности, к парадному типу: рясны в форме

квадрифолия (Ханенко, № 1096), колты, гривна 87. Этот третий убор,

более ранний, чем первый, возможно, был не дубликатом первого, а

просто наследством от какой-либо старшей родственницы, например,

свекрови мстиславовой княгини, умершей в 1122 г.

 

87 Из двух пар рясен с диадемой следует связывать тy, которая

близка к ней по характерному растительному узору -- толстым ветвям

(Корзухина, т. LII; Макарова, т. 10). Другая пара рясен (Ханенко, №

1089-1090) несколько старше. Уцелевшие колты с вилами-русалками и

маленьким ростком (Ханенко, № 1005 -- 1006) могут относиться к

началу XII в., так как этот тип (тип № 2) начинает собой эволюцию

языческих сюжетов на колтах. Они ближе к тем ряснам, которые я не

связываю с диадемой. В гарнитуре с диадемой должны были бы быть

колты, близкие к тем, которые были найдены в Мирополье.

 

Есть в кладе и четвертый, крайне скромный набор украшений,

резко отличающийся от трех перечисленных своей дешевизной и

примитивностью: два сильно потертых серебряных браслета и два

серебряных колта с чернью (Ханенко, № 969-970). Щитки колтов только

оттиснуты на матрице, но совершенно не тронуты резцом, и поэтому

изображения двух птиц, клюющих крин, остались расплывчатыми и

бесформенными. Эти простенькие самоделки не могли принадлежать

княгине; по всей вероятности, это были украшения той служанки,

которой было поручено сохранение сокровищ в домениальном городке на

Роси.

Владелицей сокровищ была жена Мстислава Изяславича, дочь

польского короля Болеслава Кривоустого -- Агнеса. По детальным

разысканиям О. Бальцера мы можем установить основные вехи жизни жены

Мстислава Храброго Агнесы: родилась она в 1137 г., вышла замуж в

1151-1152 гг. 14-15 лет от роду. Великой княгиней стала, как

говорилось, в 1167 г. и скончалась (во Владимире Волынском) около

1182г. 88

 

88 Balzer Oswald. Genealogia Piastow. Krakov, 1895, s.

182-183.

 

Сыновьями княгини Агнесы были: Роман, княживший в Новгороде

в 1169-1170 гг. и отразивший нападение войск Андрея Боголюбского, и

"трое Мстиславичей" (Давыд, Владимир и Мстислав Удалой), упомянутых

автором "Слова о полку Игореве". Диадема 1235г. принадлежала старшей

внучке Агнесы, дочери Романа. Обратимся вновь к событиям 1169 г.

Князь Мстислав, после того, как он покинул Киев, возвратился

не на Рось, где торки неожиданно стали враждебны ему, а в свое

наследственное княжество во Владимир Волынский, где и скончался 19

августа 1170 г. По всей вероятности, и княгиня последовала за мужем

на Волынь, так как никаких сведений о ее пленении в Киеве или о

жизни Мстислава Изяславича без жены y нас нет, а такое

исключительное событие, как мы помним по биографии князя Михаила, не

прошло бы незамеченным хронистами.

Произведенная систематизация вещей клада из окрестностей

Сахновки важна не только выявившейся возможностью точной датировки

определенной части клада (диадема, бармы, рясны с массивными ветвями

-- 1167 г.), но и установлением бытования двух функционально

различных уборов одной и той же женщины: парадного,

репрезентативного и обычного, повседневного, существенно отличного

от первого. К сожалению, утрачены колты, относящиеся к парадному

убору; они должны быть близки к колтам из Мирополья, массивные

"выгибасы" на которых тождественны орнаменту диадемы.

 

*

 

В составе клада мстиславовой княгини есть четыре уникальных

пуговицы, подобных которым нет ни в одном древнерусском кладе X --

XIII вв. 89.

 

 

89 Корзухина Г. Ф. Русские клады..., т. LI; Рыбаков Б. А.

Прикладное искусство, фото на с. 19.

 

Уникальность золотых массивных пуговиц не может быть

объяснена иноземным происхождением княгини, так как самым заметным

элементом орнамента является "знак засеянного поля", почти не

встречающийся вне русских земель. Hа каждой пуговице этот знак

повторен трижды; крест и четыре "зерна" обведены кружком. Орнамент

выполнен зернью и сканью. В промежутках между знаками поля помещены

хищные птицы с распростертыми крыльями (три пуговицы) и

волкоподобные звери с разинутой пастью (одна пуговица). Hа каждой

пуговице помещено по шесть зверей или птиц.

Взгляд на эти пуговицы сразу воскрешает в памяти известную

былину о Чуриле и Дюке Степановиче, где двое "щапов" состязаются в

щегольстве; состязание завершается демонстрацией богатырями своих

волшебных пуговиц. У Чурилы Пленковича пуговицы были украшены

"змеищем горынчищем", а y Дюка Степановича птицами и зверями:

 

А молодой боярин Дюк Степанович...

Стал плеточкой по пуговкам поваживать,

Пуговкой о пуговку позванивать

Как от пуговки было да до пуговки,

Налетели тут птицы клевучие,

Наскакали тут звери рыкучие.

А тут в церкви все да о земь пали,

О земь пали, да ины обмерли 90.

 

Сторонник Чурилы, черниговский епископ, упросил Дюка

прекратить действие его волшебных пуговиц:

 

Призакличь-ко ты птиц клевучиих,

Приуйми-тко ты зверей рыкучиих

Ты оставь-ко народу нам на семена...

 

Исследователи русского былинного эпоса всегда обращали

внимание на эти чудесные пуговицы 91, но подыскивали им разъяснение

или в западноевропейской действительности или же настойчиво

утверждали, что "пуговицы... так же реальны, как и все остальные

детали этой былины", доказывающие, что "она представляет собой

сатиру на московское боярство XVII века" 92.

В. Ф. Миллер и А. H. Лященко датировали былину XII в. и

связывали ее с византийско-галицкими отношениями. В. А. Келтуяла

тоже отнес былину к 1160-м годам, когда кузен императора Мануила

Андроник гостил в Галиче 93.

Наши пуговицы, найденные в комплексе с монетами Мануила

(1143-1180), подтверждают возможность датировать исходную форму

былины серединой XII в., но целый ряд деталей былин о Чуриле и Дюке

позволяет не только уточнить датировку этой группы былин, но и

связать их с определенными историческими лицами 94.

 

90 Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом. М.; Л.,

1938, т. 2, с. 505-506.

91 Веселовский А. H. Дюк Степанович и западные параллели к

песням о нем. т. IV, с. 125-254; Халанский М. Е. Русский

филологический вестник, 1891, № 4, с. 165-172.

92 Пропп В. Я. Русский героический эпос. Л., 1955, с. 489.

93 Келтуяла В. А. Курс..., с. 975-993.

94 Рыбаков Б. А. Древняя Русь, с. 135-138.

 

Среди русских князей мы знаем только одного Кирилла

("Чурилу"), это -- Всеволод-Кирилл Ольгович (в былине "Плёнкович").

Он сын Олега Черниговского и Тмутараканского ("Сурожанина").

Возможно, что отчество содержит намек на плен-полон Олега,

проведшего в ссылке на Родосе несколько лет. И былины и летопись

рисуют Всеволода-Чурилу разорителем Руси, издевающимся над

киевлянами ("Да стали по Киеву уродствовати -- молодых молодиц во

сором де довели, красных девиц опозорили").

Родовой двор Олега-Пленка и Чурилы по былинам находится под

Киевом на "Пучай-реке", что соответствует действительности: двор

Ольговичей был близ Почайны, где Всеволод построил церковь святого

Кирилла. Былинный Чурила -- донжуан, "киевскими бабами уплаканный",

что находит подтверждение в татищевских известиях: "Сей князь...

много наложниц имел и более в веселиях, нежели расправах упражнялся

... и как умер, то едва кто по нем, кроме баб любимых заплакал". В

былине молодой Чурила определен Владимиром быть "ласковым

зазывателем" на княжьи пиры. Чурила в былине владеет Черниговом и

Киевом, что соответствует исторической действительности -- Всеволод

Ольгович был черниговским князем, а с 1139 по 1146 г. -- киевским.

Соперником Всеволода и его братьев был внук Мономаха Изяслав

Мстиславич, свекор владелицы интересующего нас сахновского клада. В

действиях Дюка Степановича, в обстоятельствах, сопровождающих их,

явно проступают летописные детали, относящиеся к 1140-м -- 1150-м

годам, хотя имя былинного героя связано не с самим Изяславом, а с

его союзником и родственником венгерским герцогом (дюком) Стефаном,

родным братом короля. Король же Гейза II был женат на сестре

Изяслава и приходился ему зятем. Король послал войска против

"Чурилы" в 1144 г.; тогда венгерские полки пришли на помощь

галицкому князю Владимиру. Венгерский король только два раза лично

возглавлял войска, помогавшие Изяславу; трижды венгерские полки

являлись без короля. К сожалению, летопись не говорит об участии

дюка Стефана, но оно вполне допустимо.

Многие обстоятельства в былинах перепутаны, переплетены, но

почти все упоминания в былинах можно соотнести с действиями

Изяслава, использовавшего союзные полки своего венгерского зятя. Имя

былинного "молодого боярина" Дюка восходит к брату короля Стефану,

но былинный образ его сливает воедино действия венгерских

вспомогательных отрядов и отчасти действия самого Изяслава.

В былинах Дюк выезжает из Волыни; по летописи мы знаем, что

Волынь была родовым доменом Изяслава. В былине Дюк пользуется

множеством стрел, изготовленных почему-то в Новгороде; Изяслав в

1143 г. зимовал в Новгороде, а в 1148 г. после совместного с

венграми похода на Чернигов отправился в Новгород, и новгородцы

торжественно встретили его и пошли с ним "всими силами своими".

Союзницей Изяслава в этом походе стала Корела. Былина не забыла и

эту деталь: "Корела богатая" или "Корела упрямая" упомянута в числе

земель Дюка.

Первый приход венгерских войск против Всеволода-Чурилы

относится к 1144 г. Венгры перешли "Гору" (Карпаты) и вели бой на

горах, так как Всеволод "взяша горы" и "взидоша рустии полци на

горы..." 96

Этому первому походу предшествовало небесное явление:

1144. "Бысть знамение... в Киевской волости: летящю по небеси

до земля яко кругу огнену и остася по следу его знамение в образе

змея великого. И стоя по небу с час дневный и разидеся" 97.

Все заставы были благополучно преодолены Дюком.

Единственный во всем былинном фонде эпизод с тремя чудесными

заставами может быть понят только как поэтическое описание событий

1144 г.

Еще одна аналогия: в былине Дюк и Чурила состязаются в

конских скачках, "а который из нас перескочит через Пучай-реку".

Чурило проиграл: "о полу-реки Чурило в воду вверзился". Летопись

сообщает, что венгры в Киеве в 1150 г. устроили скачки на Ярославле

дворе: "тогда же угре на фарех (скакунах) и на скоках играхуть...

Кияне же дивяхутся угром... и комонем их" 98.

 

95 Гильфердинг Л. Ф. История балтийских славян. СПб., 1874,

т. II, с. 445.

96 ПСРЛ, т. II, с. 20.

97 ПСРЛ, т. II, с. 19.

98 ПСРЛ, т. II, с. 56.

 

В былинах о Дюке, кроме Киева, Волыни, Галича, Новгорода,

Чернигова и Корелы, неожиданно упоминается "Индия богатая". Но и это

закономерно: "Сказание об Индейском царстве" появляется именно в это

время и представляет собой послание мифического пресвитера Иоанна

византийскому императору Мануилу Комнену, современнику Изяслава

Мстиславича, монеты которого найдены в кладе вместе с волшебными

пуговицами.

Возвращаясь к кладу снохи Изяслава, следует сказать, что

золотые пуговицы с птицами клевучими и зверями рыкучими,

пуговицы-заклинания (вспомним "знак нивы") вполне синхронны

возникновению цикла былин-новелл о соперничестве Чурилы-Всеволода с

Изяславом Мстиславичем и его союзником венгерским королем, родным

братом которого был дюк Стефан, превратившийся в былинах в Дюка

Степановича, побеждавшего Чурилу в разных состязаниях.

В годы борьбы Изяслава с братьями "Чурилы"-Всеволода в битвах

за Киев уже участвовал (с 1146 г.) и муж владелицы сахновского клада

-- князь Мстислав Изяславич. Мода на пуговицы с птицами клевучими и

зверями рыкучими была, очевидно, недолговечной, но срок ее бытования

(1140-1150-е годы) подтверждает датировку вещей этого интереснейшего

клада.

 

*

 

Подводя итог рассмотрению княжеского золотого убора XI --

XIII вв., мы должны решить вопрос об отношении всей орнаментальной

системы к язычеству.

Прежде всего должно быть определено значение растительного

орнамента -- являлся ли он выразителем магического или только

эстетического начала. Рано или поздно эстетическое начало неизбежно

побеждает; от архаического заклинательного орнамента остается только

внешняя форма, обратившаяся в бессознательную традицию.

Уловить переломный момент чрезвычайно важно для истории

сознания людей средневековья. Ни живопись, в большинстве случаев

церковная, ни литература не дадут нам ответа на поставленный вопрос.

Только фольклор с его заговорами, ритуальными песнями и волшебными

сказками и прикладное искусство позволяют нам уловить действенную

живучесть языческих элементов. Выше было бегло рассмотрено

деревенское узорочье. Оказалось, что все домонгольское время было

временем полного господства языческих воззрений; христианские

элементы являлись случайным довеском и не меняли общего облика

деревенских украшений-оберегов X -- XIII вв.

Сейчас мы рассматриваем прикладное искусство самого верхнего

слоя русского феодального общества -- драгоценные золотые уборы

княгинь, уборы, предназначенные не только для личного обихода, но и

для показа двору, духовенству и народу.

Одним из аргументов в пользу того, что некоторый перелом

произошел в конце XII -- начале XIII в., является наличие

христианских изображений на украшениях этого времени. Замена

языческих сюжетов (русалки, космогонические легенды, богиня весны)

христианскими неоспоримо доказывает священность предшествующих

изображений с точки зрения русских людей средневековья. Но, как уже

говорилось, замена коснулась только части сюжетов и установившееся

сосуществование говорило не столько о победах христианских

представлений, сколько о живучести языческих.

Важным аргументом в пользу того, что растительные символы

нисколько не утратили своего древнего религиозного значения в XII --

XIII вв., является наличие их на медных, украшенных эмалью

крестах-энколпионах в тех местах, где в других случаях давались

изображения христианских святых. Возьмем в качестве примера крест с

изображением в центре символа засеянного поля, а в медальонах на

концах креста -- изображение семени 99.

 

 

Еще более выразительным является крест, на котором и в центре

и на его концах даны папоротникообразные ростки, а между ними -- в

квадратиках и треугольниках отдельные семена 100.

Не менее доказательным является и энколпион с распятием и

растительными символами: внизу и наверху ростки, а по боковым ветвям

креста -- расцветшее, раскрывшееся растение 101. На второй створке

этого энколпиона даны ростки и отдельные семена в квадратиках.

 

99 Ханенко В. И. и В. И. Древности Поднепровья, вып. V, табл.

XIII, В.

100 Макарова Т. И. Перегородчатые эмали..., табл. 29, № 4.

101 Макарова Т. И. Перегородчатые эмали..., табл. 29, № 6.

 

Языческие символы жизненной силы разместились в тех

медальонах, где могли быть изображения Петра и Павла, архангелов

Михаила и Гавриила, Николая и Василия, Кузьмы и Демьяна. На

энколпионе без распятия символический росток заменил самого Иисуса

Христа.

Сказанного достаточно для того, чтобы утверждать, что

растительный орнамент с X по XIII в. не был еще эстетической

категорией, а выражал заклинательно-магические представления русских

социальных верхов.

В растительном орнаменте золотых изделий с эмалью

прослеживаются следующие фазы жизни растения (в обобщенном, лишенном

ботанической конкретности виде):

1. Семя. Семя изображалось небольшой цветной точкой или в

круге или в квадрате или же у корней выросшего

. Нередко такие точки-семена показаны рядом с уже проросшими

растениями. В отдельных случаях семена показаны там, где обычно

изображались ростки и четырехчастная композиция из них (средники

колтов).

На турьих рогах (на колтах) семена обычно изображаются, как

и в других случаях, в виде круглой точки, но есть колт, на котором

рога покрыты своеобразными двойными завитками, напоминающими

положение зародыша-ростка в семени; это хорошо видно, например, у

бобовых.

Подобные неправильные завитки есть и в верхнем ярусе крупных

веток на щитках диадемы 1167 г. Цвет их, как и цвет большинства

семян, -- красный.

Чаще всего семена подобного вида встречаются (как мы видели

выше) на ряснах, отражающих воздушное пространство между землей и

небом. Особенно интересны композиции на ряснах, где в центре --

древо жизни, у его корней -- семена в виде точек, на воздухе около

кроны дерева -- овально-заостренные семена, как бы слетающие с

материнского дерева. Эта, почти натуралистическая картина

окончательно убеждает в том, что семена в земле изображались круглой

точкой, а семена, летящие по воздуху, -- сложной овально-заостренной

фигурой с завитком-зародышем внутри.

То, что эти фигуры изображают именно семена, явствует из

расположения четырехчастной композиции из таких овально-острых фигур

на кресте Ефросиньи 1161 г. -- они соотнесены с четырьмя

евангелистами, которые по стандартному выражению "сеяли семена

христова учения".

2. Ростки. Излюбленным и наиболее значимым, как мы видим по

крестам-энколпионам, видом растительного орнамента являются

изображения ростков или же прорастающего семени, почки. Простейший

вид: зернышко, как бы вылупливающееся из своей оболочки. Позднее

наряду с таким прорастающим зерном часто изображался росток,

напоминающий лист папоротника.

Ростки обычно окружались округлой или сердцевидной полосой,

линией, которая при дальнейшей стилизации могла и без ростка внутри

символизировать эту раннюю фазу развития растения. Сердцевидная

фигурка изображалась обычно острием вверх, и росток рос, как и

полагается, снизу вверх. При этом иногда под ростком изображалось

семя. Прорастающее зерно (овальное) и семя при ростке (круглое)

обычно изображались красной эмалью. Отношение к рисунку ростка, как

к символу, как к идеограмме, приводило к тому, что рисунок могли

поместить и боком и "вверх ногами"; такой отход от натурализма тоже

интересен для нас.

3. Цветы. Примерно в середине XII в. (крест 1161 г., диадема

1167г. и мн. др.) в орнаменте появляются четырехлепестковые цветы

красного и белого цвета, напоминающие по форме мальтийский крест со

смягченными углами. Иногда они подменяют семена или ростки, иногда

покрывают значительное пространство, образуя как бы цветущий луг

(диадема), но в этом случае они, в отличие от семян и сердцевидных

символов ростка, не соседствуют ни с семенами, ни с ростками. На

колтах с женской головой в кокошнике цветы образуют рясны,

подчеркивая, очевидно, весеннюю сущность изображенной.

4. "Древо животное". Древо жизни изображалось весьма условно.

Крона его обычно представлена в свернутом, еще не распустившемся

виде. Часто встречены намечающиеся отростки посередине ствола. Может

быть, это те "леторосли" (новые ветви нового лета), о которых

говорит Кирилл Туровский? Как правило, у древа показаны два корня и

часто между ними -- зерно, из которого выросло дерево. Этот элемент

динамики роста встречается часто.

На более поздних рисунках древа жизни показан книзу как бы

кусок земли, на котором это древо укоренилось, и семена: одно семя,

из которого это древо выросло, и два других семени, которые,

очевидно, следует считать потомством данного древа. Иногда динамика

усложняется: показано зерно, из которого выросло дерево, пыльца,

проникающая в растение сверху, и семена, готовые упасть со

склонившихся ветвей (рясны из одного комплекса с диадемой).

Иногда семена около дерева показаны не в общей композиции, а

отдельно.

5. Опыление. Интересным сюжетом, тоже связанным с

вегетативным процессом, является символическое изображение процесса

опыления растений.

Нередко в сердцевидном окружении вместо обычного ростка или

"папоротника" оказывается растение, распавшееся надвое,

распустившееся, а в образовавшееся углубление падает овальное или

каплеобразное семячко ("цветень", пылинка). Рисунок такого рода

изображает самый важный в процессе вегетативного развития этап --

опыление цветка.

Иногда опыление показано в динамике: одна пылинка уже лежит

в глубине растения, а другая еще только проникает в растение сверху.

6. Хмель. Особый раздел растительного орнамента,

помещавшегося только на изображениях турьих рогов (на колтах), это

-- изогнутые ветви хмеля, о которых подробнее будет сказано в

разделе о русалиях. Языческий характер изображений этого растения

(хъмель" -- "хома") не подлежит сомнению.

7. "Четырехчастные композиции". Выше рассматривались

четырехчастные и крестовидные композиции как выражение идеи

повсеместности, распространения добра или охраняющих сил "на все

четыре стороны".

Как уже говорилось, этот сложный символ взят из реальной

русской флоры: его прообраз -- весенний пучок листьев священного

папоротника.

На золотых вещах из обихода киевских княгинь такие композиции

всегда несут аграрно-магическую заклинательную нагрузку и

располагаются в центре оборотной стороны колта или в середине щитка

диадемы. Композиция всегда замкнута в круге; в центре круга или

семя-точка или четырехлепестковый цветок. Главное содержание

композиции составляют четыре ростка в сердцевидном окружении,

расположенные в четыре разных стороны остриями вовне; исключения

единичны.

Ростки могут быть трехчастными (как на лицевой стороне между

русалками), т. е. изображающими только что начавшее прорастать

зерно, но, примерно, к середине XII в. к ним добавляется и начинает

господствовать папоротникообразный пятизубчатый росток тоже в

"сердечке", приобретающий в XII -- XIII вв. характер идеограммы

"жизни", "процветания", "благоденствия".

Наиболее полное развитие система аграрно-магических символов

получила в композиции на щитках диадемы 1167 г., очень сходной с

помещаемой на колтах 102.

 

102 Ближайшей аналогией является фресковый орнамент южной

башни Софийского собора в Киеве, соединявшей собор с княжеским

дворцом. См.: Орнаменты Софии Киевской. Киев, 1949, с. 63.

 

В центре круга -- цветок; вокруг него четыре сердечка с

крупными папоротниками; в промежутках между сердечками обозначены

точки семян, из которых произрастают четыре стилизованных растения

с широко раскинутыми разветвлениями. В углубление каждого

разветвления направляется красное зернышко пыльцы-"цветеня".

Таким образом здесь показаны все стадии развития растения:

семя, ростки, цветок и опыление растения. Система содержит не только

символы благоденствия, не только направляет их во все стороны, но и

дает динамику развития вегетативной, благодетельной силы. Словесно

это можно выразить примерно так: "Пусть все растет, зреет и цветет;

пусть "повсюду будет продолжаться весь круговорот жизни!"

Система содержит в себе три времени: прошлое (посеянные в

землю семена и проросшие всходы), настоящее (срединный цветок) и

будущее -- опыляемое растение, как залог продолжения жизненного

цикла.

 

*

 

Рассмотрев отдельные элементы растительного узора,

выполненного полихромной эмалью по золоту, и некоторые композиции

вроде дерева, распыляющего свои семена, или компактного изображения

всех фаз развития растений (срединные круги колтов), убедившись при

помощи христианских энколпионов в сакральном смысле растительных

символов в XII -- XIII вв., мы можем приступить к прочтению такой

языческой поэмы, какой является диадема 1167 г. из Девичьей Горы у

Сахновки.

Диадема состоит из девяти золотых щитков; семь из них --

килевидные, а два крайних -- маленькие трапецоидные.

Прежде всего следует установить порядок килевидных щитков,

который был нарушен и в экспозиции и во всех изданиях.

Предварительная наметка исконного порядка сделана в начале этой

главы. В центре, разумеется, должен находиться щиток с Александром.

Остальные шесть килевидных щитков образуют три разных пары. Средники

четырех щитков украшены рассмотренной выше четырехчастной

композицией, а два щитка имеют совершенно отличный узор, близкий к

изображениям корней на серебряных браслетах 103.

 

103 Рыбаков Б. А. Русалии..., с. 104, рис. 6; Он же.

Языческая символика..., с. 361, рис. 10.

 

Определителем здесь являются маленькие боковые щитки

трапециевидной формы, завершающие всю диадему. На них изображен

только круглый средник без всех "выгибасов", которые покрывают шесть

основных щитков. Этот средник абсолютно аналогичен средникам двух

пар щитков с четырехчастной композицией. Следовательно, данные две

пары должны находиться рядом с крайними бляшками, а особенная пара

(с корнеобразным рисунком средника) -- в середине диадемы по бокам

щитка с Александром.

Если пронумеровать слева направо все девять щитков диадемы в

том виде, как они изданы, то в окончательном виде, учитывая

сказанное, их порядок должен выглядеть так:

 

1; 4; 2; 3; 5; 7; 8; 6; 9.

 

Пятый номер -- центральный щиток с Александром; остальные

симметрично располагаются по обе стороны от него; парными являются:

1 и 9; 4; и 6; 2 и 8; 3 и 7.

Дадим им новую правильную нумерацию: 1; 2(бывший 4); 3(2);

4(3); 5; 6(7); 7(8); 8(6); 9.

В дальнейшем во избежание путаницы будет употребляться только

эта нумерация.

Общий контур эмалевого рисунка на всех шести килевидных

щитках диадемы (кроме щитка с Александром) одинаков: он состоит из

круглого средника, уже знакомого нам, и четырех почти прямоугольных


Дата добавления: 2015-11-03; просмотров: 47 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Ш Д ШИРОТА ДЛИНА 18 страница| Ш Д ШИРОТА ДЛИНА 20 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.073 сек.)