|
Читайте также: |
конце концов к XIII в. появляется процветший христианский крест, то
с "младенчески-дождевыми" серебряными ряснами этого не происходит.
Посредники между небом и землей
Рясны завершаются колтами, достигающими уровня груди. Здесь
изображались посредники между верховным божеством и плодородящей
землей. И снова мы видим существенное различие между золотым убором
и серебряным. Многочисленные клады дают нам много комплексов и в них
мы видим устойчивую двойственность: в одних и тех же кладах есть и
золотые уборы и серебряные.
Отложим окончательное решение о причинах двойственности до
того момента, когда рассмотрим детально все элементы убора знатной
женщины.
На золотых колтах, как мы видели, действуют вилы-русалки,
обычно живущие, как записали этнографы, где-то в небе на облаках.
Русалки сопровождены знаком ростка и турьими рогами для поливания
полей росой. Русалок сменяют птицы, но орудие орошения (слово
происходит от слова "роса") -- турьи рога -- остается до начала XIII
в., сосуществуя с Иисусом Христом. Важным элементом является древо
жизни. На короткий срок в середине XII в. появляется изображение
девушки в венце с ряснами из цветов.
Тематика изображений на серебряных колтах иная. Здесь
господствуют грифоны-дивы и семарглы. И те и другие являются в своих
греко-иранских истоках "собаками Зевса", посланцами Агурамазды,
заботящимися о семенах на земле. Их место на земном конце рясен
вполне логично: посланец неба спустился на землю и источает здесь
силу, оберегающую земную растительность и, по-видимому, тех людей,
на потребу которым бог эту растительность создал.
"Крины"
Во многих ожерельях как золотых, так и серебряных есть
крупные криновидные подвески, являющиеся, как уже многократно
говорилось, символами, идеограммами вегетативной силы. Криновидные
подвески всегда обращены острием вниз, как на жезле возносящегося
Александра. Это означает, что небесная сила, дарующая дух жизни,
должна быть устремлена вниз, к земле, к корням и росткам растений.
Оплодотворяющая дождевая вода рясен и обращенные книзу крины в
равной мере говорят о стремлении воздействовать на плодородие земли,
а иносказательно -- на плодородие владелицы.
Женский убор с преобладанием заклинательной аграрной тематики
мог быть свадебным убором, так как плодородие земли и чадородие
женщины были неразрывно связаны в сознании земледельцев еще со
времен энеолита.
Подводно-подземный мир
Нижний ярус языческой картины мира представлен в
металлических вещах кладов декоративными цепями с головами двух
ящеров. Мы, к сожалению, лишены древней вышивки, которая должна была
бы существенно расширить представление об отражении макрокосма в
микрокосме женского средневекового убора на примере дворцовых
кладов. Ящеры не являлись, очевидно, олицетворением активного,
нападающего на человека зла. Просто они представляли тот нижний мир,
куда уходит солнце, где существует море мрака, мир, в который
человеку не следует стремиться попасть. Ящеры гармонически завершали
прадедовскую картину мира, в котором каждый ярус имел своего
хозяина: над подземно-подводным ярусом мира властвовал ящер (или два
ящера -- западный и восточный); на земле распоряжались, помогая
людям, русалки, дивы, семарглы, а на небе -- верховный владыка
Вселенной -- Род ("верхнее небо") и в "среднем небе" -- бог солнца
и "белого света", бог благоденствия и благополучия, аналогичный
Аполлону.
В этот обзор женского микрокосма XI -- XIII вв. не включена
такая важная и обильная материалом категория, как широкие
двустворчатые браслеты-обручи с интереснейшими языческими сюжетами.
Это сделано потому, что в отличие от многих других предметов, на
которых в конце изучаемой эпохи появляются христианские сюжеты, на
браслетах никогда не изображалось ничего христианского. Они требуют
особого разбора в разделе о языческих празднествах.
Для завершения обзора всего материала, о котором шла речь
выше, нам следует пристальней присмотреться к образу того властителя
неба, который предстал перед нами на диадеме из Девичьей Горы
(Сахновка) под именем Александра Македонского.
Небесное божество и Александр Македонский
В предыдущем изложении несколько раз приходилось касаться
образа Александра Македонского. Широко распространенный в Европе и
на Востоке сюжет "Вознесение Александра на небо" на славянской и
русской почве приобрел особое, специфическое значение, связанное с
языческой аграрно-заклинательной символикой.
Древнейшим известным нам предметом -- диадемой, отражающей
небесный ярус макрокосма -- является преславская золотая диадема
середины X в., синхронная турьему рогу из Черной Могилы с его
изображением мифа об Аиде и Персефоне. Именно в это время в
литературных легендах об Александре происходит ряд изменений, одно
из которых отражено "венцами городчатыми": большие белые птицы,
влекущие царя в поднебесную высь (возможно, реминисценция лебедей
Аполлона), заменяются "собаками Зевса" -- грифонами, "грипами
александрова воздухохождения", как писал русский митрополит,
современник княгини, носившей венец с вознесением Александра.
Взлет на грифонах, очевидно, связан с позднейшими
дополнениями легенды рассказом о том, что истинным отцом царевича
Александра является не Филипп Македонский, а "волхв" Нектаней,
вошедший к царице Олимпиаде в образе египетского бога Аммона с
ногами льва и золотыми крыльями грифона.
Александра Македонского, как уже говорилось, отождествляли с
солнцем и сближали с солнечным Аполлоном. Древнерусские диадемы
княгинь XII и XIII вв. продолжают серию сопоставлений: на венце
княгини Агнесы помещена композиция "вознесение Александра", а уже на
венце ее внучки на таком же центральном месте находится Иисус
Христос, а грифонов и семарглов, знакомых нам по преславской
диадеме, сменили важнейшие христианские святые и крылатые архангелы.
Приглядимся внимательнее к золотой диадеме из Девичьей Горы
в Сахновке. Здесь нет такого полного языческого иконостаса, как на
преславской диадеме с ее семарглами и двумя видами грифонов. Здесь
в нейтральном окружении растительного орнамента уцелела только
композиция вознесения Александра Македонского на грифонах. Первое,
что следует отметить из особенностей этого киевского изделия XII в.
143, это то, что изображение не соответствует очень важной детали
александровской легенды, согласно которой взлет на небо состоялся
лишь благодаря хитроумной догадке -- манить могучих птиц или
грифонов мясом на копьях, которое постоянно было недосягаемо для
летящих. На диадеме Александр держит не копья с печенью, а жезлы с
огромным рисунком ростка (листа папоротника); рукояти жезлов также
покрыты сердцевидными схемами. Точно такие же ростки папоротника
изображены и на плечах грифонов.
Растительный орнамент роднит (несмотря на значительный
хронологический разрыв) сахновскую диадему с преславской, где на
одежде Александра дана идеограмма "засеянного поля" -- 9 квадратов
с точкой-зерном в середине каждого из них 144. Растительный орнамент
(розетки и "семена") покрывает и тела преславских грифонов.
На сахновских грифонах, кроме папоротника, есть еще
зигзаговые полосы (большей частью синего и голубого цвета) и капли
на голубом поле; и то и другое может быть символом дождя. Жезлы
"Александра" точно повторяют жезл славянского божества IX в.,
изображенного на поясной бляшке из Микульчиц: человек в длинной
одежде поднимает левой рукой турий рог, а в правой держит такой же
короткий молоткообразный жезл. Изображение крайне схематично.
Жезлы с растительными символами ведут нас к интереснейшему
этнографическому реликту, к ритуальным жезлам болгарских русальцев.
Для деревенской дружины, исполнителей священных заклинательных
плясок в 7-9 человек старшина сам изготавливает небольшие деревянные
жезлы ("тояги те русалийски"), в комлевом конце которых
выдалбливается "дуплецо", заполняемое "самовильскими" (русалочьими)
волшебными травами. Тояги передаются по наследству. Жезлы-тояги
являются непременной принадлежностью ритуальных экстатических танцев
145.
143 Макарова Т. И. Перегородчатые земли..., с. 48. Автор
считает диадему продукцией киевской эмальерной мастерской,
обозначенной ею литерой "А".
144 Аналогии (к которым мы еще возвратимся) см.: Рыбаков Б.
А. Языческая символика..., с. 353, рис. 2. Аграрно-магические
символы (ростки и семена) на колтах с Борисом и Глебом.
145 Маринов Д. Народна вера и религиозни обичаи. Сборник за
народни умотворения и народипис. София, 1914, кн. XXVIII, с. 480.
Как мы помним, вся сахновская диадема представляет на девяти
своих пластинах символически изображенный расцвет весенней природы.
Не статику результата развития, а динамику процесса развития от
скрытых в земле корней до цветущего луга с многокрасочными цветами.
Вдали от композиции "вознесение", на боковых краях диадемы -- только
корни; на два звена ближе к центру -- часть полей покрыта цветами,
а в непосредственной близости к юноше, взлетевшему на небо, уже все
поля-луга зацвели алыми и белыми цветами.
Пора, наконец, раскрыть имя того, кто так умело скрывается
под псевдонимом Александра. Юноша, взлетающий на грифонах, нарушает
один из основных элементов александрийской легенды: он не держит на
копьях конскую печень, как приманку, он не дразнит своих грифонов --
те сами возносят его ввысь.
Повелитель грифонов держит в руках русальские жезлы с
растительными символами, долженствующими содействовать расцвету
природы. Этой функции ускорителя вегетативного процесса у
легендарного Александра нет. Зато имя его -- "Помогающий людям" --
оказалось весьма удобным для выражения языческой сущности небесного
божества, с одной стороны, и для мудрого сокрытия этой самой
сущности от глаз православных ригористов, с другой стороны.
В начале XIII в. образ Иисуса Христа заменил не Александра
Македонского, а языческого Дажьбога, бога солнечного тепла и света,
сына верховного бога неба. Юноша в одежде, расшитой семенами и
цветами, в короне с изображением опыляемых растений, с жезлами вроде
русальских "тояг", заклинательная сила которых обращена к земле, над
которой летит юный бог -- это не царь-завоеватель, не покоритель
далеких царств, а доброжелательный бог, покровитель расцветающий
природы.
Спустя примерно полвека, этого царственного юношу на
центральной пластине другой диадемы заменит Иисус Христос, но на
боковых конечных щитках этой поздней диадемы останется все же
напоминание о языческом прошлом: там мы увидим совершенно не
гармонирующие с торжественным православным деисусным чином
изображения девичьих головок в кокошниках и опыляемого растения.
Одна из девушек оказалась в непосредственном соседстве с апостолом,
которому приписывают слова: "смотряяй на жену с вожделением, уже
прелюбодействовал с нею в сердце своем".
Мифологическим прообразом преславско-сахновского юноши,
летящего на грифонах-дивах над расцветающими лугами, мог быть
греческий Аполлон, улетавший на зиму на север, к гиперборейцам, и
возвращавшийся к людям на весну и лето ради расцвета природы. В этом
смысле Аполлон был мужским аналогом (не ипостасью) Персефоны,
похищенной Аидом на цветущем лугу и так же, как и Аполлон,
возвращавшейся на землю на весну и лето.
Для нас наибольший интерес представляют сведения одной из
русских редакций Александрии о том, что отцом Александра является
бог Аполлон:
"Римляне "богу своему Аполлону притекоша во храм" моляхуся
ему, чтобы им возвестил о Александре. Он же во сне им явлься и рече
им: "Мужи великого Рима! Не бойтесь Александра -- мой бо сын
Александр..." 146
Славянским языческим солнечным божеством, соответствующим
Аполлону, был Дажьбог, сын небесного Сварога (Стрибога) 147.
Существуют две формы написания имени божества: "Дажьбог" и
"Даждьбог", что следует, очевидно, считать двумя этапами в эволюции
представлений о солнечном боге. Первоначально бог солнца, дня и
света был связан с такими индоевропейскими корнями, как санскритское
"dahati" -- жечь, палить, "dagha" -- спаленный, а постепенно в
земледельческой среде родилась вторая форма -- "Даждьбог" (deus
dator), бог податель благ. Русские источники знают обе формы 148.
Дажьбог известен и южным славянам. Сербский Дабог хорошо
отражен в фольклоре. Это -- соперник христианского бога, "сильный",
как господь бог на небесах и вместе с тем -- "царь на земле". Как и
античному Аполлону, ему служат волки. Иногда Дабог выступает в
качестве божества золота и серебра и божества плодородия 149.
В русском фольклоре Дажьбог не дожил до эпохи этнографических
записей; быть может, его в какой-то мере заслонил Ярило. В
праславянском мифотворчестве Дажьбог соответствует мифическому царю
и родоначальнику Кола-ксаю, по имени которого среднеднепровские
пахари именовались сколотами. Имя же царя-родоначальника
расшифровывается как "Солнце-царь". Автор "Слова о полку Игореве"
рассматривает Русь, как "жизнь даждьбожа внука", а русское войско,
как "силы даждьбожа внука".
Неопределенная форма не позволяет точнее определить, идет ли
речь о князе или же (что более вероятно) о русском народе в целом,
символизированном во "внуке".
Возведение генеалогии того или иного народа к божественному
предку, хорошо прослеженное фольклористами, документировано и
средневековыми источниками. Автор "Сказания о посте" (XII -- XIII
вв.) облек эту мысль в форму монолога бога, обращенного к человеку:
"... Почто мя не чтеши? А аз -- твой бог, Я же -- твой царь,
я же -- твой прадед!...150
146 Александрия. М.; Л., 1965, с. 20.
147 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 434, 500-503.
148 Niederle L. Указ, соч., с. 111.
149 Кулишиh Ш. Српски митолошки речник. Белград, 1970, с.
101.
150 Гальковский Н. М. Борьба христианства..., т. II, с. 155.
В этом смысле все русские люди были потомками и царя
Кола-ксая и божества Дажьбога (оба они "солнце-цари").
Греческий Аполлон -- сын верховного громовержца Зевса:
славянский Дажьбог -- сын небесного Сварога (Рода, Стрибога). Юноша
в цветущей короне полностью подходит к роли этого второго по
значению божества, а распространенная легенда о временном вознесении
юного царя Александра на небо вполне подходила для завуалирования
языческой сущности центральной композиции диадемы киевской княгини.
К этому времени, как мы уже видели, в русских
княжеско-боярских кругах очень оживился интерес к прадедовским
языческим верованиям. Композиция "вознесение Александра" оказалась
настолько удачной маскировкой образа солнечного Дажьбога, что
распространилась широко по Руси, проникая даже в села.
Устойчивость композиции взлета на двух грифонах позволяет
привлечь к этой теме и древнерусское шитье. В составе владимирского
клада 1865 г. сохранились фрагменты тканей: на очелье (или на
"ожерелке"?) повторена, в качестве орнаментального раппорта,
композиция "восхождения", сохранившаяся в обобщенном силуэтном виде
151. Четко видна голова Александра, распростертые руки с кормом для
грифонов и фигуры самих грифонов с повернутыми к Александру
головами. Очень близкой является подобная силуэтная
вышивка золотными нитями из подмосковного вятического кургана в
Пушкине 152.
151 Гущин А. С. Памятники..., с. 73, табл. XVIII, № I.
152 Фехнер М. В. Золотное шитье Владимиро-Суздальской Руси.
-- В кн.: Средневековая Русь. М., 1976, с. 223 -- 224, рис. 1 на с.
223.
В комплексе женского наряда очелье или стоячий воротничок
вокруг шеи в равной мере отражали верхний ярус личного микрокосма
женщины. Для очелья больше подходило бы единичное изображение,
подобно изображению на диадеме. В приведенных же примерах
многократность изображений говорит в пользу воротничка,
охватывающего шею полной окружностью и тем самым обороняющего свою
владелицу от "упырей" и "навий" со всех сторон. На всей окружности
ворота должно было быть шесть композиций "вознесения".
Еще одним (крайне неожиданным) примером кругового
расположения композиций "вознесения Александра" является саккос
московского митрополита Алексея, подол которого расшит жемчугом и
золотыми бляшками с эмалью XII в. Вся орнаментика саккоса восходит,
по-видимому, к середине или второй половине XII в.
Только знакомство с упомянутыми выше шитыми силуэтными
изображениями этой композиции (повторенной несколько раз) позволит
нам подойти в расшифровке широкой орнаментальной полосы на облачении
митрополита. Первоначальная вышивка или аппликация густо усажена
жемчугом, и четкость силуэта несколько нарушена. Но все же можно
установить здесь очень крупные композиции "вознесения Александра"
двух видов: в одном случае фигуры грифонов угадываются легко, а в
другом они слишком сильно обобщены. Композиции второго типа,
вписывающиеся в треугольник, помещены правильно -- Александр
наверху, грифоны внизу. Композиции же первого типа, подчиняющиеся
фигуре трапеции, даны в перевернутом виде, лапами грифонов вверх
153.
153 Рыбаков Б. А. Прикладное искусство, с. 82, рис. 113, с.
85, рис. 117.
Облачение, очевидно, несколько раз переделывалось, и
первоначальный его рисунок, непонятный людям XIV в., в ряде случаев
искажен, но вычленить композиции все же возможно. Большинство бляшек
с эмалью украшено языческими сюжетами (русалки, ростки, семена),
встречаемыми на колтах.
Значение композиции "Вознесение Александра", завоевавшей
права гражданства на Руси в личном уборе второй половины XII в.,
может быть понято и осознано нами только при рассмотрении не одних
лишь предметов частного быта, а таких всенародных, рассчитанных на
века, объектов, как церкви и соборы, постоянно находившиеся на виду
у тысяч людей.
В церковной скульптуре второй половины XII в. "Вознесение
Александра" равноправно важнейшим христианским изображениям.
Рассмотрим общую идею скульптурного декора соборов XII --
XIII вв., взяв в качестве примера белокаменное зодчество
Владимирской земли.
Мне уже приходилось в 1951 г. писать о том, что весь декор
Георгиевского собора в Юрьеве-Польском построен на космогоническом
принципе: "В расположении элементов убранства как бы воскресает
древняя идея збручского идола. Нижняя половина здания показывает
земной мир -- корни деревьев почти соприкасаются с настоящей землей,
по которой ходят люди, рассматривающие собор. Верхняя же половина
отведена "небожителям". Как и на идоле, мы встречаем на гранях
капителей так же чередующиеся головы людей: мужчина -- женщина --
мужчина" 154.
154 Рыбаков Б. А. Прикладное искусство..., т. II, с. 460. Эта
мысль была впоследствии плодотворно развита Г. К. Вагнером (см.:
Мастера..., с. 15).
Высказанное выше наблюдение, что у корней "древа жизни"
находятся птицы, создавшие мир из комочка земли со дна мирового
океана, подтверждает мысль о космологическом смысле орнаментальных
зон Георгиевского собора. К сожалению, фрагментарность резного убора
здания лишает возможности вникнуть в смысловую взаимосвязь его
отдельных элементов.
Иное дело Дмитровский собор во Владимире; здесь нарушений
значительно меньше и проникновение в замыслы зодчего доступней.
Обратим внимание на аркатурно-колончатый пояс собора, которым
меньше интересовались исследователи собора, разгадывавшие смысл
общей композиции всей орнаментики (Н. Н. Воронин, Г. К. Вагнер). Он
отделен от верхнего орнаментального яруса (вокруг окон) плетенкой,
полностью воспроизводящей плетенку на ритуальных браслетах XII в.
Возможно, что часть колонок была воспроизведена вновь при
реставрациях XIX в.
Рассмотрим прежде всего наиболее целостный участок
колончатого пояса на той же стене, где в закомаре помещено
"вознесение Александра". Здесь орнаментальные сюжеты располагаются
более или менее симметрично:
Крайние колонки. Дождевые струи и плетенка (внизу)
изображающая, очевидно, корни растений, почву, напояемую дождевой
влагой. Вторые от краев. В середине -- солнце, а вокруг него --
растения. Средние колонки. Они не полностью симметричны. На левой от
зрителя -- переплетение стеблей и "папоротника". На правой --
растения и символ "белого света" (квадрат с лучами во всех углах).
У тех колонок, где есть символика солнца и света, внизу имеется
небольшой цоколь с каннелюрами; у дождевых и растительных цоколя нет
и орнамент доходит до базы колонн.
При общем взгляде на все ярусы фасада мы ощущаем, что здесь
представлена архаичная языческо-библейская картина мира. Сверху
вниз:
1. Закомары и прясла с окнами. Это -- "верхнее небо" с
райскими садами и их фауной.
2. Горизонтальная плетенка -- "хляби небесные", находящиеся
в верхнем небе и отделяющие его от среднего.
3. "Среднее небо" -- воздушное пространство -- с солнцем,
показанным в движении, и с дождевыми струями, падающими сверху на
растения и почву. В этом же ярусе мира произрастают из земли
растения. Здесь же, над растениями находятся лучшие, угодные богу
люди (святые).
4. Ниже колончатого пояса скульптур нет. На фоне гладких
белокаменных стен должны смотреться живые люди, для которых сотворен
этот мир с его многослойной структурой.
Таким образом, возносящийся к небу Александр помещен не
просто на высоком, видном месте, а на высоком в иерархическом
смысле. В соседней закомаре -- царь Давид, прославляющий вселенную,
созданную богом. В Георгиевском соборе соседом возносящегося
Александра является сам Иисус Христос, возносящийся на небо
(христианская композиция "Вознесение").
Композиция с Александром помещена выше окна, в центре
закомары, а вокруг нее и вокруг окна расположено множество зверей,
птиц, растений и грифонов. Всего на этом участке стены 12 рядов
камней.
Александр изображен сидящим в прямоугольном коробе (11-й ряд
снизу). В руках он держит не копья с печенью, а маленьких львят (?).
Грифоны с поднятыми в полете крыльями тянутся к корму 155. Над
головой Александра -- две птицы, провещавшие царю согласно
"Александрии", что ему следует возвратиться на землю. По правую руку
царя в этом же ряду -- грифон, поймавший зайца; по левую -- грифон
и лев. В орнаментике собора несколько раз встречены грифоны с
зайцами, но они их не терзают, а лишь торжествуют свою победу. В
десятом ряду (прямо под грифоном с зайцем) изображена птица,
поймавшая зайца. Эта, подчеркнутая здесь, охота на зайцев заставляет
вспомнить и сказки о поисках кощеевой смерти и турий рог с двумя
зайцами.
Каждому православному в те времена полагалось, как только он
издали увидит церковь, трижды перекреститься на нее. Подойдя к
храму, он обнаруживал, что крестился на львов, грифонов, кентавров
с зайцами, журавлей, орлов, сиринов-русалок, на святых, скачущих на
конях, и на языческого царя македонских эллинов.
Архитектурный декор владимирских соборов был не просто
орнаментальным заполнением пространства. Его языческая символика
была вписана в систему миропонимания, развернутую скульпторами на
фасадах важнейших княжеских построек.
Композиция "Вознесение Александра" появляется во
владимиро-суздальской скульптуре в убранстве Успенского собора
Андрея Боголюбского (1158-1160 гг.) 156, но о первичном месте
данного рельефа судить мы не можем. Зато в Дмитровском соборе
(1191-1197 гг.) мы видим в натуре интересующую нас композицию на ее
первоначальном месте в существующем ныне соборе в восточной закомаре
южного фасада, а в Георгиевском соборе Юрьева-Польского (1219 --
1230 гг.) в той же позиции в обоснованной реконструкции Г. К.
Вагнера 157.
155 Вагнер Г. К. Скульптура..., рис. 188.
156 Воронин П. В. Зодчество..., т. II, с. 217.
157 Вагнер Г. К. Скульптура древней Руси. М., 1969. Общая
схема всех фасадов Дмитровского собора, с. 340 -- 345; Он же.
Мастера древнерусской скульптуры. М., 1966. Реконструкция всех
фасадов Георгиевского собора, с. 12-14.
В обоих случаях "Александр" помещен на почетнейшем месте в
вершине закомары южного фасада близ алтарных апсид.
Южный фасад, обращенный к солнцу, был посвящен идее неба и
благотворного воздействия его на жизнь земли. Праздник вознесения
празднуется на 40-й день после пасхи (считая пасхальное воскресенье
первым) и в определенном смысле соответствует народным "сорочинам".
Вознесение всегда приходится на четверг, на "день Юпитера".
Поскольку вознесение прямо связано с пасхой, праздник этот
перемещается в году в диапазоне от 2 мая (старого стиля) до 4 июня,
приходясь, таким образом, на весенний расцвет природы.
Праздник преображения (западный фасад) отмечается 6 августа;
он сочетается с праздником начала жатвы и первых плодов.
Таким образом, центральные закомары всех трех фасадов
Георгиевского собора посвящены трем весенне-летним двунадесятым
праздникам, отмечавшимся от апреля до августа, т. е. от пахоты и
сева до жатвы.
Композиция "вознесение Александра" почти уравнена с этими
важнейшими христианскими праздниками и должна расцениваться,
очевидно, как какой-то праздник весенне-летнего цикла, не прикрытый
ни одним из двунадесятых церковных празднеств.
В народном календаре, лишь частично прикрытом церковными
датами, мы без труда обнаруживаем целый комплекс устойчивых летних
праздников, приходящихся на "макушку лета", на время около летнего
солнцестояния.
Древнейшим свидетельством является упомянутый ранее
славянский календарь IV в. из Поднепровья, где очень четко выделена
неделя, предшествующая дню Ивана Купалы (24 июня); это -- русальная
неделя, еще не потревоженная вторжением церковного календаря. На
Дата добавления: 2015-11-03; просмотров: 47 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Ш Д ШИРОТА ДЛИНА 21 страница | | | Ш Д ШИРОТА ДЛИНА 23 страница |