Комплекс Ирода» и феномен Иисуса 3 страница

Разнообразие общественного устройства городов-полисов Древней Греции позволило мыслителям античности выйти на высокий уровень осмысления общественных систем, представленных в Элладе. Так Платон не одобрял все существовавшие виды государственного устройства. Он считал, что власть тирана, военных, богатых или власть большинства – противоестественна. Ближе всего к его идеалам стоит аристократия, а именно, аристократическая республика. Затем – тимократия как власть нескольких человек, основанная на военной силе. Еще ниже стоит олигархия, представляющая собой власть немногих, власть, опирающаяся на торговлю, ростовщичество. Однако к самым неприемлемым государственным формам он относил демократию как власть толпы и тиранию. Приемлемой он находил аристократическую республику, противопоставлял ей, тем не менее, свой образец идеального государства. Дионисий Старший – правитель Сиракуз – был раздражен самоуверенностью Платона, который, не зная элементарных принципов управления, настойчиво учил его управлять государством, и Дионисий даже попытался продать его в рабство. Платон пишет в Трактате «Государство»: «Устанавливает законы всякая власть в свою пользу: демократия – демократические законы, тирания – тиранические, также и в остальных случаях. Во всех государствах справедливостью считается одно и то же, а именно то, что пригодно существующей власти. Установив законы, объявляют их справедливыми для подвластных – это и есть как раз то, что полезно властям, а преступающего их карают как нарушителя законов и справедливости» [28, c. 106–107].

«Справедливость – в сущности это чужое благо, это нечто, устраивающее сильнейшего, правителя, а не подневольного исполнителя... Подданные осуществляют то, что пригодно правителю, так как в его руках сила. Вследствие их исполнительности он преуспевает, а сами они – ничуть... Обладание властью дает большие преимущества» [28, c. 113].

«Частичное нарушение справедливости, когда его обнаружат, наказывается и покрывается величайшим позором… нарушителей называют, по виду своих злодеяний, то святотатцами, то похитителями, то взломщиками, то грабителями, то ворами. Тирания же то исподтишка, то насильственно захватывает то, что ей не принадлежит, – все храмы и государственное имущество, личное и общественное – и не постепенно, а единым махом. Если же кто, мало того, что лишит граждан имущества, еще и самих их поработит, обратив в невольников, – то вместо этих позорных наименований называют преуспевающим и благоденствующим» [28, c. 114].

По мнению Платона, для идеального государства неприемлемы две крайности: богатство и бедность. Одно ведет к роскоши, лени, новшествам, другая – к низости и злодеяниям [28, c. 209].

По мнению ряда философов, можно считать Платона предшественником научного коммунизма, поскольку главный источник социальной несправедливости он видит в частной собственности, которая разрушает целостность и единство государства.

Поэтому Платон ратует за то, чтобы высшее сословие не имело никакой частной собственности, даже личной... Семья, согласно Платону, упраздняется: «Все жены этих мужей должны быть общими, а отдельно пусть ни одна ни с кем не сожительствует. И дети должны быть общими, и пусть отец не знает, какой ребенок его, а ребенок – кто его отец. Дети, рожденные от худших граждан, или же указанных возрастных рамок, должны уничтожаться» [29, c. 125–131].

Рассуждая об общности жен и детей в идеальном государстве, Платон отмечал: «...что это будет за общность жен и детей, как быть с воспитанием младенцев в промежуток времени от их рождения до начала обучения, который считается особенно тягостным? – Здесь невероятного еще больше, чем в том, что мы разбирали ранее. Сказать, что это осуществимо – не поверят, а если бы это и осуществилось вполне, то с недоверием отнеслись бы к тому, что это и есть самое лучшее» [29, c. 244–245].

Платон, рассматривая роль женщины в идеальном государстве, отмечал: «…на опыте стало ясно, что удобнее упражняться без одежды, чем прикрывать ею все части тела... [29, c. 247]. Пусть женщины снимают одежды, раз они будут вместо них облекаться доблестью, пусть принимают они участие в войне и в прочей защите государства и пусть не отвлекаются ничем другим. Из-за слабости их пола женщинам надо давать поручения более легкие, чем мужчинам».

Платон предусматривал в идеальном сообществе «обобществление» всех сфер бытия. «Раз у них и жилища, и трапезы будут общими, и никто не будет иметь этого в частном владении» [29, c. 253].

Социально-политические взгляды Аристотеля изложены главным образом в его «Политике». В этой работе он отмечает: «Политика должна ориентироваться на достижение общего блага, а ее главная цель – достижение справедливости. Но достигается это за счет умения и желания граждан повиноваться властям и закону».

Что же касается самих правителей, то для умения властвовать необходима добродетель нравственно совершенного человека. Аристотель считал, что поскольку власть может принадлежать одному, то может существовать шесть основных форм государственного устройства. Из них три правильных – монархия, аристократия и полития (республика) и три неправильных – тирания, олигархия и демократия.

Монархия – первая и наиболее древняя форма политического устройства, она допустима лишь при наличии в государстве человека, превосходящего добродетелью всех остальных людей. Но аристократия лучше монархии, поскольку власть при этой форме правления находится в руках немногих, обладающих высокими положительными качествами. В условиях республики (политии) государство управляется большинством «носящих оружие» людей. «Тираническая же власть не согласна с природой человека», это наиболее гнусная форма правления.

Наиболее же сносной формой правления Аристотель считает демократию, и то при условии, что власть в государстве принадлежит закону, а не толпе (охлократия) [30, c. 377–393]. Аристотель считает идеальным такое реальное государство, которое обеспечивает в максимальной возможности счастливую жизнь для наибольшего числа своих граждан.

В целом же Аристотель разделяет социально-политические воззрения Платона, но он далек от того, чтобы так раздавить, обезличить человека в государстве, как это сделал Платон. При всем подчинении государству Аристотель сохраняет за гражданами достаточную самостоятельность и в семье, и в частной жизни. Он решительно выступает и против платонов-ской идеи обобществления имущества, жен, детей.

Хорошими формами правления Аристотель считал монархию, аристократию и политию. Плохими – тиранию, возникающую как деформацию аристократии, и демократию, как деформацию политии. Что касается неправильных форм правления, то Аристотель считал, что они – тирания, олигархия, демократия – служат лишь частным интересам толи одного лица, толи группы [30, c. 377–393].

В отличие от Платона, который видел в частной собственности главный источник всех социальных бед, Аристотель, напротив, сто-ронник частной собственности. Он считал, что в наилучшем государстве должна господствовать умеренность во всем, а так как «умеренное и среднее» – это наилучшее, то в таком государстве каждый гражданин должен владеть умеренной собственностью. Это среднее сословие и устанавливает наилучшую форму правления [30, c. 377–393].

Аристотель считал, что и большое богатство, и крайняя бедность нарушают стабильность общества, для благополучия которого особую важность представляют средние слои. В связи с этим большие состояния, как и способы их приобретения, Аристотель объявляет противоестественными и противными человеческому разуму и государственному устройству. Поэтому основными задачами государства Аристотель считает предотвращение чрезмерного накопления гражданами имущества, чрезмерного роста политической власти личности. В численном увеличении и усилении средних слоев Аристотель видит опору и спасение государства.

В молодости Аристотель был невзрачного вида, имел худые ноги, маленькие глаза, был шепеляв, но хотел отличаться от окружающих людей: любил одеваться, носил по несколько дорогих перстней и делал необычную прическу – свисающую на лоб челку и короткую бородку. Александр Македонский сказал о нем: «Я чту Аристотеля наравне со своим отцом, так как если отцу я обязан жизнью, то Аристотелю тем, что дает ей цену». После своих завоеваний Александр вручил Аристотелю 800000 талантов.

Платон об Аристотеле: «Аристотель меня брыкает, как сосунок-жеребенок свою мать». Аристотель: «Платон мне друг... но истину следует предпочесть» [29, c. 136–138]. Их отношения продолжались 17 лет.

Именно с Гая Юлия Цезаря начинает свои первые шаги Римская империя. Никто из последующих римских императоров не мог сравниться с яркой и удивительной личностью Гая Цезаря из рода Юлиев, который иногда с удивительным легкомыслием совершал безрассудства, но с непостижимой твердостью шел к вершинам власти.

Цезарь в юности был человеком очень элегантным, модным, приятным, очень расточительным, слабого здоровья, нервным, честолюбивым, жадным к наслаждениям и действиям, щедро одаренным для всех видов умственной деятельности. Посреди развлечений элегантной и несколько развращенной жизни он сумел сделаться одним из самых выдающихся ораторов своего времени. Это был поистине прекрасный ум, живой, достаточно хорошо уравновешенный, несмотря на свою легкую нервозность; артист и ученый в душе, который по своей гибкости и деятельности должен был иметь несомненный успех как в политике, так и на войне [25, c. 436–437].

В декабре 62 г. до н.э. римские женщины праздновали день Доброй богини. По традиции они собирались в доме Великого понтифика – Гая Юлия Цезаря. Торжество проходило спокойно. Вдруг раздались шум, крики. Оказывается, мать Цезаря, Аврелия, обнаружила в доме, куда в этот день вход был разрешен только женщинам, переодетого женщиной мужчину. Он пришел на свидание к жене Цезаря – Помпее. Нарушителю спокойствия удалось бежать, но его имя не осталось тайной. Это был молодой аристократ Публий Клодий Пульхр.

Имя Клодия было хорошо известно римлянам. Он «мутил воду» в легионах Лукулла в Азии, был предводителем «золотой молодежи» в Риме. Его разгульное поведение и демонстративное попрание старых римских добродетелей было у всех на устах. Римлян шокировали его цинизм и беспринципность в политике.

Молодой аристократ предстал перед судом. Однако Цезарь не только не выступил против Клодия, но даже заявил, что он ничего не знает о проступке обвиняемого. Клодий был оправдан, а Цезарь на недоуменный вопрос, почему же тогда он развелся со своей женой, ответил: «Жена Цезаря вне подозрений» [25, c. 444–445].

С 60 г. до н.э. Клодий стремился стать народным трибуном, но этому мешало его патрицианское происхождение. Стремление к популярности побуждало его льстить народу. Его усилия не пропали даром. Высшее общество презирало его, но популярность среди плебса он завоевал. Цезарь, став консулом, способствовал тому, чтобы Клодий был усыновлен плебеем и смог стать народным трибуном 58 года до н.э.

Сначала Клодий проводил законы, выгодные триумвирату. Но затем начал выказывать такую большую самостоятельность, что посмел угрожать Цезарю и Помпею. Клодий был отнюдь не чист на руку и даже не брезговал брать деньги от иностранных правителей, заинтересованных в поддержке Рима. Поэтому его нетрудно было подкупить, что и сделал Цезарь. Но это еще не означало, что Клодий всегда действовал в интересах Цезаря – разве что не вредил.

Угрозы в свой адрес Клодий использовал как повод для создания вооруженных отрядов личной охраны. В Риме I в. до н.э. бывало, что сторонники одного из политических лидеров вооруженными приходили на Форум. Клодий же ввел это в систему. И теперь банды вооруженных людей начали третировать его противников, приводя в ужас мирное население Рима. Клодий использовал свои отряды не только в политических целях: он захватывал чужие земельные владения, занимался вымогательством денег у богатых людей.

Имея вооруженную поддержку, Клодий почувствовал себя хозяином положения. Он вмешивался в государственные и международные дела, открыто враждовал с Помпеем и даже подсылал к нему убийц. Помпей тоже не собирался сидеть сложа руки и нашел для себя человека не менее наглого и беспринципного, чем Клодий – Милона. Милон по примеру своего врага тоже вооружил своих людей [25, c. 436–449].

В 53 г. до н.э. выборы новых магистратов вылились в жестокие столкновения отрядов Милона и Клодия на улицах Рима. В одной из стычек на Форуме, когда пытались провести выборы, сторонники обеих враждующих группировок пустили в ход камни. Оба консула были ранены. Из-за постоянных вооруженных конфликтов выборы в 52 г. до н.э. так и не были проведены. Рим остался без новых консулов.

18 января 52 г. до н.э. на Аппиевой дороге два заклятых врага – Милон и Клодий – встретились лицом к лицу, сопровождаемые своими вооруженными рабами. Началась перебранка, которая очень скоро переросла в драку. Заблестели кинжалы. Клодий был ранен. Его отнесли в ближайшую таверну, где он был настигнут людьми Милона, которые добили раненого, а труп выкинули на улицу.

Подавив общегалльское восстание, Цезарь оказался, тем не менее, в сложнейшем политическом положении – триумвират (союз трех мужей) Цезаря, Красса и Помпея распался. В 53 г. до н.э. в походе против парфян погиб Красс. Римская республика находилась на грани развала. Или Помпей законным путем (он уже был назначен сенатом единственным консулом) или Цезарь (незаконным путем) легко могли воспользоваться ее слабостью. 10 января 49 г. до н.э., стоя с одним легионом перед небольшой речкой Рубикон, которая отделяла его от исконных владений Рима, Цезарь обратился к друзьям: «Если я не перейду эту речку, друзья мои, то это будет началом бедствий для меня, а если перейду, то это станет началом бедствий для всех людей». После этого он стремительно перешел Рубикон, сказав: «Да будет жребий брошен» («Ales jacta est»). Вскоре началась вторая гражданская война. В битве при Фарсале 9 августа 48 г. до н.э. с вдвое меньшей армией Цезарь разбил Помпея – победившего до сего сражения 22 царей, в том числе и знаменитого Митридата – царя Понта, что привело к бегству в Египет Помпея, павшего духом настолько, что он «походил на человека, лишенного рассудка». Египтяне поняли, на чьей стороне сила, и преподнесли Цезарю кровавый подарок – голову Помпея. В это время поднял восстание сын парфянского царя Митридата Фарнак. Запылала Малая Азия. Против Фарнака Цезарь выступил сам и 2 августа 47 г. до н.э. разбил его, послав в Рим сообщение «Пришел. Увидел. Победил» («Veni. Vedi. Vici»).

После возвращения в Рим Цезарь, как бы наверстывая упущенное, отпраздновал четверной триумф: Галльский, Фарнакский, Египетский и Нумидийский. Несли захваченные знамена и военную добычу. Общая стоимость захваченных сокровищ равнялась 65 тыс. талантов. Среди них было 2822 золотых венка весом около 8 тонн, подаренных Цезарю различными правителями и городами. При раздаче добычи не был забыт ни один житель Рима. 22 тысячи столов с угощениями ожидало граждан. Зрелища и игры, в которых участвовали пехота, конница и даже боевые слоны, потрясли римлян. Казалось бы, теперь ничто не мешало Цезарю насладиться полнотой власти. Он являлся пожизненным диктатором. К его имени прибавился титул «император», он получает почетное звание «Отца Отечества» и «Освободителя», его регулярно избирают консулом. Ему оказывают почти царские почести. Его родовым именем называют месяц, в котором он родился, – июль. В его честь строят храмы, его изображения ставят среди богов. Клятва именем Цезаря становится обязательной в судах.

Имея такие полномочия, Цезарь проводит ряд важных реформ: расширяет сенат и увеличивает число магистратов за счет своих легионеров, проводит аграрную реформу и разрабатывает новый кодекс законов, Цезарь реформирует календарь, чтобы прекратить политические махинации за счет споров об исчислении времени. Этот календарь с тех пор называют юлианским. У Цезаря огромные планы на будущее: построить новый театр, храм Марса, открыть греческие и римские библиотеки, усмирить даков и парфян.

Однако по Риму начали распространяться слухи о том, что Цезарь стремится стать царем, что он скоро перенесет столицу из Рима в Малую Азию. Многие обойденные чинами и званиями, а также те, кто искренне опасался за Римскую республику, составили заговор, в котором было задействовано около 60 человек. Достигший вершин власти и могущества божественный Юлий вдруг оказался в политической изоляции [25, c. 451–490].

В 46 г. до н.э. в конце гражданской войны в тогда еще Римской республике произошло событие, настолько поразившее современников (да и их ближайших потомков), что, начиная с Гая Цезаря, все последующие императоры делали все возможное, чтобы стереть его из памяти людей. И им это удалось, так как сейчас мало кто знает о человеке, вызывавшем своими стойкими убеждениями ненависть тиранов, а героической смертью – головные боли у Цезаря. Человека этого звали Марк Порций Катон Младший.

6 апреля 46 г. до н.э. на территории нынешнего Туниса у прибрежного города Тапса произошло генеральное сражение, в котором республиканцы были разбиты (их погибло 10 тысяч), после чего 54-летний Цезарь спешно устремился с войском к последнему оплоту республиканцев – городу Утика, горя желанием захватить живым его коменданта, идейного вдохновителя республиканского движения, 50-летнего Катона Младшего.

Катон сумел превратить город в надежную крепость и намеревался оказать Цезарю длительное сопротивление. Однако население города, узнав о победе Цезаря, не поддержало Катона, а все, кто поддерживал республику, были в панике и готовились к бегству.

Не желая дальнейшего кровопролития и видя бесперспективность сопротивления, Катон распустил гарнизон, снабдил желавших уехать припасами и выделил им суда, а сам принял решение умертвить себя, лишь бы не попасть в руки тирана и не доставить радости Цезарю [31].

Вот эти-то обстоятельства трагической и вместе с тем славной смерти наиболее последовательного борца за сенатскую республику произвели настолько неизгладимое впечатление на ее сограждан, что в исторических источниках авторы описали последние часы Катона куда подробней, чем битву при Тапсе.

Однако ему не удалось убить себя сразу. В предсмертных муках он упал с кровати, опрокинув стоявший рядом столик. Рабы, дежурившие у дверей, услыхав шум, подняли тревогу, в спальню ворвался сын с друзьями. Катон лежал на полу в луже крови, с вывалившимися внутренностями. Но он был еще жив, и врачи попытались его спасти. Его уложили в постель, вправили внутренности и даже зашили рану. Но, как только он пришел в себя, то, улучив момент, разорвал швы, разбередил рану, разбросал внутренности и в страшных мучениях испустил дух.

Общественное мнение самого Рима было на стороне погибшего. Известный оратор и политический деятель Марк Туллий Цицерон в конце 46 г. даже написал сочинение «Похвальное слово Катону», вызвавшее настоящую сенсацию в столице и рост республиканских настроений, так что впоследствии полководец Цезаря, Марк Антоний, после гибели диктатора называл Цицерона идейным вдохновителем заговора сенаторов-республиканцев в 44 г. до н.э. против своего патрона.

Влияние сочинения Цицерона было настолько огромным, что Цезарь раньше, накануне решающего сражения в Испании при Мунде (17 марта 45 г. до н.э.) – самого упорного и ожесточенного за всю гражданскую войну (тогда погибло свыше 31 тысячи человек, а всего в гражданской войне было убито свыше миллиона, так что население Италии сократилось вдвое) – счел необходимым ответить Цицерону собственным сочинением «Антикатон» (в двух книгах!), в котором обрушился с потоком гневных обвинений против своего героического соперника [31].

Заря 15 марта (знаменитые «мартовские иды») 44 г. до н.э., наконец, взошла. Заговорщики рано собрались к портику Помпея. Брут, бывший претором, вошел на трибунал и, подавив свое волнение, начал слушать жалобы лиц, явившихся с просьбами. Цезарь должен был прийти с минуты на минуту. Но Цезарь медлил, задержанный нездоровьем, едва не заставившим его отменить заседание. Уже встревоженные заговорщики стали чувствовать страх и дрожать при малейшем шуме...

Было около десяти часов утра, заговорщики начали терять терпение, ожидание утомило их, и они стали думать об измене. Кассий решился послать Децима Брута к Цезарю, чтобы посмотреть, что происходит у Цезаря, и привести его в Курию... Децим возымел дерзость увлечь на смерть дружескими словами человека, который ему доверялся и который на его просьбу последовал за ним. Носилки Цезаря, наконец, появились. Цезарь вошел и занял свое место. Туллий Кимвр приблизился к диктатору с просьбой о возвращении из изгнания одного из своих братьев; другие заговорщики сгруппировались вокруг него как бы для того, чтобы присоединить свои мольбы к просьбам Кимвра.

Каска нанес первый удар, но в своей поспешности поразил его в плечо. Цезарь с криком схватился для защиты за металлическую палочку для письма. Каска в испуге позвал на помощь своего брата, который вонзил свой кинжал в бок Цезаря. Кассий поразил его в лицо, Децим в пах. Скоро все заговорщики оказались на нем, в тесноте поражая друг друга, в то время, как сенаторы, после мгновенного оцепенения, с криком спасались, охваченные внезапным ужасом, толкая друг друга и падая на землю. Только двое из друзей Цезаря устремились к нему на помощь. Отбиваясь, Цезарь дошел до подножия статуи Помпея и там упал в луже крови.

По одной из версий, хотя и спорной, Брут, один из убийц Цезаря, являлся... его незаконнорожденным сыном [32, c. 103–178]. Цезарь пал, политическая система, созданная им, сохранилась.

Дальнейшее развитие имперского Рима с наглядностью продемонстрировало, что преемники Цезаря – правители империи – унаследовали все его (явные, скрытые и даже предполагаемые!) пороки и в то же время, к вящему сожалению, оказались обделенными его достоинствами.

«Насколько Нерон потерял добродетели своих предков, настолько же он сохранил их пороки», – писал Светоний, – да и кто может родиться от «гнуснейшего во всякую пору его жизни» отца и такой женщины, как Агриппина? Нероны возникают при соответствующих обстоятельствах, пороки и преступления не предопределены рождением. Воспитателем Нерона был Сенека, будто бы увидевший во сне, что ему выпало воспитывать Гая Цезаря, к власти привел его добродетельнейший Бурр. Убийство Британика и Агриппины совершилось с молчаливого согласия этих мудрых советников, видевших в нем государственную целесообразность.

Первое пятилетие, впрочем, почти не было запятнано кровью: «Экономика повсюду развивалась с успехом. Административная машина была четко отлажена. Наместников подбирали умело, злоупотребления сурово наказывались... Народ хвалил бы Нероновы зрелища безо всяких отговорок, не будь они такие культурные и такие греческие». Если сенаторы за что и упрекали Нерона, то лишь за чрезмерное увлечение пением, поэзией, скачками. Луций Домиций, ставший императором Нероном, был талантливым поэтом, любил рисовать и ваять, не говоря уж о пристрастии к театральному действу. Поджог Рима некоторые считают тенденциозной легендой, тогда как огромные усилия Нерона по восстановлению сгоревшего Рима являются историческим фактом [33].

Ни художественные увлечения Нерона, ни его знакомство с астрологией, ни преклонение перед Грецией, ни распутство не объясняют нам, почему изменился характер правления, а Нерон вошел в историю как кровавый лицедей. Стоило растратить казну на строительство Рима и прочие «стройки века», как потребовалось изымать средства у римской знати; казни вызывают все большее возмущение, начинается хоровод смерти. И завершается все вполне традиционно: начав правление с «золотого века», цезари редко умирали своей смертью.

Абсолютная власть «абсолютно» меняла людей, их морально-этический облик, отношение к окружающим, в том числе и близким. По свидетельству Гая Светония Транквилла, император Нерон «мать свою невзлюбил за то, что она следила и строго судила его слова и поступки... Три раза он пытался отравить ее, пока не понял, что она заранее принимает противоядие. Тогда он устроил над ее постелью искусственный потолок, чтобы машиной высвободить его из пазов и обрушить на спящую, но соучастникам не удалось сохранить замысел в тайне. Тогда он придумал распадающийся корабль, чтобы погубить ее крушением или обвалом каюты... она ускользнула вплавь. Мать его умертвили, как будто она... сама наложила на себя руки. Нерон прибежал посмотреть на тело убитой, ощупывал ее члены, то похваливая их, то поругивая, захотел от этого пить и тут же пьянствовал. За умертвлением матери последовало убийство тетки. После развода со своей первой женой Октавией он казнил ее по обвинению в прелюбодеянии – столь нелепому и наглому, что даже под пыткой никто не поддержал его. На Поппее он женился через двенадцать дней после развода с Октавией и любил ее безмерно, но и ее убил, ударив ногой в живот, больную и беременную. Антонию, дочь Клавдия, который был его приемным отцом и предшествующим правителем Римской империи, отказавшуюся выйти за него замуж, он казнил. Родственника Авла Плавтия он перед казнью изнасиловал [33].

Э. Ренан, описывая преступления Нерона, отмечает: «Если Тигр выходит из берегов, если Нил не орошает полей, если разыгрываются природные силы и происходят землетрясения, если вспыхивают эпидемии и мор – один только слышен крик: христиан – львам!» [34, c. 10].

Нерону пришла в голову адская мысль. Он стал соображать, не найдется ли на свете каких-нибудь людей, к которым римская толпа питала бы еще большую ненависть, нежели к нему, и на которых можно было бы свалить поджог города. Он вспомнил о христианах. Отвращение, которое они выказывали к храмам и к наиболее почитаемым римлянами сооружениям, придавало достаточно правдоподобия идее, будто они были виновниками пожара, имевшего своей целью уничтожить святилища. Угрюмый вид, с которым они смотрели на монументы, сам по себе представлялся оскорблением отечества. Рим был весьма религиозным городом, и человек, протестующий против национальных культов, был в нем достаточно заметен.

Надо припомнить, что некоторые евреи доходили до того, что не хотели даже прикасаться к монетам с изображением императора и считали таким же крупным преступлением смотреть на такое изображение или носить его, как и воспроизводить его. Другие отказывались проходить через городские ворота, увенчанные какой-либо статуей. Все это вызывало со стороны толпы насмешки и раздражение. Быть может, также речи христиан о великом пожаре при конце света, их пророчества, их усиленные повторения, что наступает конец света, и что он произойдет через посредство пламени, со своей стороны содействовали тому, что их принимали за поджигателей. Возможно даже допустить, что многие из верующих были неосторожны и своим неблагоразумным поведением давали повод к обвинениям их в том, будто они хотели во что бы то ни стало оправдать предсказания своих оракулов и разыграть прелюдию к истреблению мира небесным огнем.

Какое же искупление может быть более действенным, нежели казнь людей, которые враждебно относятся к языческим богам? Видя, что их жестоко истязают, народ заговорит: «А! Вот кто виновен!» Надо припомнить, что общественное мнение в это время считало, что самые гнусные преступления совершались христианами [34, c. 11].

Мыслящие люди с негодованием отвергали мысль о том, что набожные ученики Иисуса могли быть сколько-нибудь повинны в преступлении, в котором их обвиняли; заметим только, что многие данные могли ввести общественное мнение в заблуждение. Они не были виновны в этом пожаре. В Апокалипсисе тайные молитвы святых сжигают землю, вызывают землетрясения. Можно себе представить какое-нибудь христианское общество где-либо в недрах Транстеверина, в собраниях которого повторяли друг другу: «Разве мы этого не предсказывали?» Но часто бывает опасно оказаться слишком верным предсказателем. «Если бы мы захотели отомстить за себя, говорит Тертуллиан, нам довольно было бы одной ночи, нескольких факелов». Обвинение в поджигательстве часто падало на евреев из-за их обособленной жизни. Это же преступление было одним из навязанных обвинений, которые входили в определение христианина.

Таким образом, никаким способом не содействуя катастрофе 19 июля, христиане все же могли прослыть, если можно так выразиться, за «поджигателей в мыслях». Спустя 4,5 года Апокалипсис дает нам целую песнь о пожаре Рима, по всей вероятности, заимствовавшую один факт в событии 64 г. Разрушение Рима было, конечно, мечтой евреев и христиан; но у них это и было только мечтой: благочестивые сектанты, наверное, довольствовались тем, что воображали, как святые и ангелы в небесах рукоплещут зрелищу, которое в их глазах представляется справедливым возмездием [34, с. 11–15].

С трудом можно поверить, чтобы мысль обвинить христиан в июльском пожаре сама собой пришла в голову Нерона. Разумеется, если бы цезарь знал ближе добрых братьев, он бы их ненавидел. Естественно, что христиане не могли понять заслуги, которая заключается в позировании Цезаря в качестве «первого любовника» на авансцене общества своей эпохи. Нерона же выводило из себя, когда не признавали его артистического таланта и искусной игры. Но, без сомнения, Нерон только слыхал толки о христианах и никогда не имел личных отношений с ними. Кто же внушил ему жестокий замысел, о котором идет речь? Прежде всего, возможно, что подозрения возникали в разных пунктах города. В ту эпоху официальному миру секта была уже достаточно известна. О ней много толковали. Мы видели, что у Павла были сношения с лицами, состоявшими на службе в императорском дворце. Довольно странно, что в числе предсказаний, сделанных некоторыми лицами Нерону, ему было обещано, что в случае его низложения с императорского престола он получит владычество над Иерусалимским царством. Мессианские идеи нередко принимали у римских евреев форму туманных надежд на образование восточно-римской империи; впоследствии подобными фантазиями воспользовался Веспасиан. Со времени вступления на престол Калигулы и вплоть до смерти Нерона еврейские интриги в Риме не прекращались. Евреи много содействовали вступлению на престол и поддержке семьи Герминика. Через посредство ли Иродов, через посредство и других интриганов, они наводняли дворец, слишком часто с исключительной целью погубить своих недругов. Агриппа II был очень силен при Калигуле и при Клавдии; когда он находился в Риме, то играл в нем роль весьма влиятельной особы. С другой стороны, Тиверий Александр занимал высшие должности. Наконец, и Иосиф обнаруживает довольно большую благосклонность к Нерону, находит, что его оклеветали, приписывает все его преступления окружающим его дурным людям. Поппею он изображает в виде благочестивой женщины, так как она благоволила к евреям, поддерживала сборы ревнителей, быть может, также усвоила отчасти их обряды. Он знал ее в 62 или в 63 г., через ее посредство добился помилования арестованных еврейских священников и сохранил о ней самой благодарное воспоминание. Нам известна трогательная эпитафия еврейки по имени Эсфирь, уроженки Иерусалима и вольноотпущенной Клавдия или Нерона; она поручает своему­ другу Арескузу соблюсти, чтобы на ее надгробном камне не было высечено чего-либо противного Закону, как, например, буквы D.M. В Риме были актеры и актрисы еврейского происхождения; при Нероне это был простейший способ приблизиться к императору. В частности называют некоего Алитира, мима, которого очень любил Нерон и Поппея; через его посредство Иосиф получил доступ к императрице. Нерон, полный ненависти ко всему римскому, любил обращаться к Востоку, окружать себя людьми с Востока, завязывать интриги на Востоке [34, с. 15–18].

Дата добавления: 2015-10-28