Елизавета юрьевна кузьмина-караваева 5 страница

По карте Европы она отмечала линию Восточного фронта, по радиоприёмнику ловила передачи из Москвы и Лондона, чтобы потом рассказать соотечественникам правду о положении на фронте.

9 февраля 1943 г. мать Мария была арестована гестапо. После пересыльной тюрьмы её этапировали в концлагерь Равенсбрюк. Но даже там Елизавета Юрьевна мечтала вернуться в Россию, куда-нибудь на Волгу или в Сибирь, чтобы жить и работать среди простых русских людей.

Е. Ю. Кузьмина-Караваева не дожила до Победы двух месяцев. Она была казнена в газовой камере; по одной из версий сама пошла на страшную смерть вместо другой заключённой.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Кузьмина-Караваева Е. Ю. Равнина русская: Стихотворения и поэмы. Пьесы-мистерии. Художественная и автобиографическая проза. Письма. СПб.: «Искусство – СПБ», 2001.

Кузьмина-Караваева Е. Ю. (Скобцова). Воспоминания, статьи, очерки. Париж: YMCA-PRESS, 1992. Т. 1.

Восхождение: О жизни и творчестве Е. Ю. Кузьминой-Караваевой. Тверь, Тверское областное книжно-журнальное изд-во, 1994. С. 35-41, 48-56.

Иванов Г. В. «Одно моё слово: я верю» // Иванов Г. В. Знаменитые и известные бежечане. М.: Б. и., 2003. Вып. 1. С. 164-177.

Сланевский Л. В. Мона Лиза – Мария // Сланевский Л. В. «Все мне памятно до боли…». Тверь: Твер. гос. ун-т, 1993. С. 4-10.

Шустов А. Н. «Повенчана с дворянином Кузьминым-Караваевым» // Тверская старина. 1992. № 1. С.70-75.

ОСИП ЭМИЛЬЕВИЧ МАНДЕЛЬШТАМ (1891-1938)

С Тверской землёй связано имя ещё одного поэта, чья судьба сложилась трагически, – это Осип Эмильевич Мандельштам. И хотя он не был нашим земляком, но некоторое время жил в Тверской (тогда Калининской) области; здесь же им был создан ряд стихотворений, получивший название «Савёловского цикла».

Будущий поэт родился 15 (3) января 1891 г. в Варшаве в семье мелкого торговца. Осип Мандельштам получил прекрасное образование: закончил Тенишевское училище, в 1907-1908 гг. слушал лекции на словесном факультете Парижского университета, в 1909-1910 гг. занимался романской филологией в Гейдельбергском университете (Германия), путешествовал по Швейцарии и Италии, в 1911-1917 гг. изучал в Петербургском университете романскую филологию. Поэт владел несколькими европейскими языками.

Первые стихотворные опыты О. Э. Мандельштама относятся к 1906 г., а систематическая работа над поэзией началась с 1908 г. В 1911 г. он сближается с Н. С. Гумилёвым и А. А. Ахматовой, вместе с ними участвует в создании нового поэтического направления – акмеизма. В своей программной статье «Утро акмеизма» (1913)[106] он с предельной ясностью и глубиной сформулировал сущность акмеистического взгляда на мир и искусство, а также принципы его поэтики.

В 1913 г. вышел первый сборник стихов поэта «Камень», в котором нашли отражение основные принципы нового направления. Второй сборник Мандельштама «Tristia» (1922) объединил произведения 1916-1920 гг. В этом же году поэт поселяется в Москве с молодой женой Н. Я. Хазиной (в замужестве Мандельштам), которая станет его опорой на всю жизнь. С 1924 г. О. Э. Мандельштам живёт в Ленинграде, а с 1928 г. – в Москве, зарабатывая переводами.

Судьба неоднократно сводила поэта с людьми, так или иначе связанными с Тверским краем. В 1910-х гг. это были Н. С. Гумилёв и А. А. Ахматова, а в начале 1930-х гг. в Москве О. Э. Мандельштам сблизился с тверским уроженцем, поэтом и прозаиком С. А. Клычковым[107], чья судьба тоже была трагической.

В 1934 г. О. Э. Мандельштам был арестован за стихотворение «Мы живём, под собою не чуя страны…», написанное в ноябре 1933 г. За арестом последовала ссылка в Чердынь (в Северное Приуралье), но после приступа душевной болезни и попытки самоубийства поэт был переведён в Воронеж, где жил почти нищенски, работая литературным консультантом в драматическом театре.

В 1937 г., после воронежской ссылки, Мандельштамы оказались на тверской земле, в Савёлове, где прожили несколько месяцев. Последние из известных стихов Мандельштама были созданы именно здесь. В. Швейцер отмечает, что полностью цикл «савёловских» стихов не сохранился и «ещё десять-пятнадцать лет назад никто не подозревал о его существовании, а те немногие, кто знал, считали стихи безвозвратно исчезнувшими»[108]. Из воспоминаний друга семьи Мандельштамов Натальи Евгеньевны Штемпель мы узнаём, что в Савёлове поэт прочитал ей новые стихи: «… их было десять или одиннадцать. <…> Это были небольшие (по количеству строк) стихи, лирические, любовные…»[109] Н. Е. Штемпель считала, что эти произведения, которые жена Мандельштама не знала наизусть, пропали при последнем обыске и аресте. В. Швейцер предполагает, что Надежда Яковлевна и не могла знать большинства из последних произведений, так как они были адресованы другой женщине – Лиле Поповой, знакомой поэта. По мнению исследовательницы, по крайней мере, три из известных сейчас «савёловских» стихотворений связаны с Л. Поповой, а именно: «С примесью ворона – голуби…», «На откосы, Волга, хлынь, Волга, хлынь…» и «Стансы» («Необходимо сердцу биться…»). Возможно, «Стансы» являлись своеобразным ответом на предложение Лили написать стихи для посвящённой Сталину композиции, которую готовили они с мужем. В. Швейцер подробно останавливается на данном произведении, отмечая, что в нём борется желание «принять Лилину правду – и невозможность этого»[110]. Звучащая в тексте «Стансов» характеристика сталинской эпохи неоднозначна: в чём-то соглашаясь с Поповой, суммируя её рассуждения о неизбежности мировой революции, поэт в то же время пытается поколебать безграничную веру этой женщины в Сталина. В. Швейцер обращает внимание на следующие строки:

Но это ощущенье сдвига,

Происходящего в веках,

И эта сталинская книга

В горячих солнечных руках…[111]

По её мнению, это «но», отрицая сталинскую эпоху, одновременно «связывает эпоху с женщиной, …всей силой и нежностью эту эпоху принимающей, оправдывающей, восхищающейся ею»[112]. Важно, что «трагическое восприятие поэтом времени в “Стансах” существует глубоко в подтексте, как и противопоставление взглядов его и героини – адресата стихов»[113]. В. Швейцер называет ещё одно произведение, упоминаемое Н. Я. Мандельштам, – «Черкешенку». Учитывая, что родом Попова была с Кавказа и отличалась если не экзотической, то, по меньшей мере, неевропейской внешностью, исследовательница не отрицает возможной связи этого утраченного текста с всё той же Лилей.

С. Глушков, рассматривая одно из произведений «савёловского» цикла под несколько иным углом зрения, заостряет его социально-политическую подоплёку. Он полагает, что в единственном «волжском» стихотворении «На откосы, Волга, хлынь, Волга, хлынь…» трагедия родины «преломилась в трагическом разломе природного мира»[114], и отмечает возможность взаимосвязи образов этого произведения с событиями затопления (в рамках «плана преобразования природы») близкого к Савёлову Калязина.

Попытку прояснить смысл ещё одного стихотворения «савёловского» цикла – «Пароходик с петухами» (3 июля 1937 года) – предпринимает О. А. Лекманов[115]. Он пишет, что в этом произведении представлены два локуса – Москва (третья строфа) и провинция (первая, вторая и четвёртая строфы). С Москвой связаны «мотивы энергичной, подтянутой реальности»[116], а с провинцией – «мотивы аморфного, полусказочного сонного царства»[117]. Изображённая практически газетным языком, «с использованием пропагандистских клише современной Мандельштаму эпохи»[118], Москва представляет как бы всю советскую действительность. Провинция же прорисована словно сквозь «призму утреннего сна»[119], что, по мнению литературоведа, и позволяет поэту наполнить картину образами «из фольклорной небывальщины»[120]. Ещё дремлющий лирический герой, по-видимому, слышит одновременно звон будильника и сводку погоды, передаваемую по радио. В сознании героя происходит трансформация сказочного неба с плывущим по нему пароходиком (вероятно, отголоски сна) в «полторы воздушных тонны». По мнению О. А. Лекманова, в этот момент «радиоточка становится местом соприкосновения мира провинции со столицей»[121]. Далее автор статьи пытается реконструировать события, изображённые в стихотворении, опираясь на биографию Мандельштама, а затем переходит к более подробному комментированию отдельных строк.

Итак, до настоящего момента сохранились лишь немногие произведения, написанные поэтом в Савёлове, но и они таят в себе множество загадок и вызывают неподдельный интерес исследователей.

Из Савёлова О. Э. Мандельштам вместе с супругой 17 ноября 1937 г. переезжают в Тверь (тогда Калинин), где живут до 10 марта 1938 г. Исаак Бабель посоветовал поэту переселиться в наш город, так как здесь были свои преимущества: он расположен достаточно близко от Москвы (если возникнет необходимость, «удобно будет наезжать по делам»[122]) и, кроме того, в Калинине тогда находился в ссылке драматург Николай Эрдман. Именно он помог Мандельштамам найти комнату в частном деревянном доме супругов Петра Фёдоровича и Татьяны Васильевны Травниковых. Так последним местом прописки поэта стал город Калинин и дом № 43 по ул. 3-я Никитина (до настоящего времени дом не сохранился).

Н. Е. Штемпель так описывает жизнь Мандельштамов в январе 1938 г.: «Они жили в Калинине на окраине города. Вспоминаю занесённые снегом улицы, большие сугробы, опять почти пустую, холодноватую комнату без намёка на уют. У обитателей этой комнаты, очевидно, не было ощущения осёдлости. Жильё и местожительство воспринимались как временные, случайные. Не было и денег – ни на что, кроме еды. А главное – равнодушие к вещам, одежде, отсутствие которых, мне кажется, не портило настроения…»[123] Тем не менее, С. Глушков отмечает, что с Травниковыми у Мандельштамов сложились довольно тёплые отношения; на это указывает, по мнению исследователя, и название «тверской» главы воспоминаний Надежды Яковлевны – «Последняя идиллия». В своей статье он также останавливается на одном эпизоде из калининской жизни поэта и его супруги, связанном с выборами по «сталинской» конституции[124].

Утром 2 мая 1938 г. поэта снова арестовали в подмосковном доме отдыха «Саматиха», где он отдыхал по путёвке Союза писателей. Через четыре месяца О. Э. Мандельштам был отправлен на Колыму, но не доехал до пункта назначения: 27 декабря 1938 г. он умер в больнице пересылочного лагеря «Вторая речка» под Владивостоком и был похоронен в братской могиле. Известно, что жена поэта сразу после его ареста срочно вернулась в Калинин и, забрав вещи, поспешно покинула город. Предполагают, что Надежде Яковлевне удалось увезти и архив – рукописи поэта, хранившиеся в бельевых корзинах в последнем, «тверском» доме Мандельштамов.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Мандельштам О. Э. «И ты, Москва, сестра моя, легка…»: Стихи, проза, воспоминания, материалы к биографии; венок Мандельштаму. М.: Московский рабочий, 1990.

Мандельштам Н. Я. Годы молчания // Мандельштам Н. Я. Вторая книга: Воспоминания. М.: Московский рабочий, 1990. С. 491-500.

Владимиров А. Улица Мандельштама в Твери? // Московский комсомолец в Твери. 2001. 18-25 января. С. 12.

Глушков С. В поединке с веком // Тверская Жизнь. 2006. 17 января. С. 3.

Злаказов А. Это какая улица? К 110-летию со дня рождения Осипа Мандельштама // Вся Тверь. 2001. № 3. 19 января. С. 6.

Колкер М. Две встречи // Вече Твери. 1998. 28 февраля.

Лекманов О. А. Об одном приволжском стихотворении Мандельштама «Пароходик с петухами» // Искусство поэтики – искусство поэзии. К 70-летию И. В. Фоменко: Сборник научных трудов. Тверь: Лилия Принт, 2007. С. 122-126.

Фадеева Н. «Попробуйте меня от века оторвать…» // Тверская жизнь. 1991. № 14. 22 января. С. 3.

Чудин В. Тверитянин Осип Мандельштам // Тверская Жизнь. 2002. 31 мая. С. 4.

Швейцер В. Мандельштам после Воронежа // Вопросы литературы. 1990. № 4. С. 235-253.

ИВАН СЕРГЕЕВИЧ СОКОЛОВ-МИКИТОВ (1892-1975)

Творчество И. С. Соколова-Микитова – заметная страница в истории русской литературы ХХ века. Долгие годы его было принято считать только «певцом природы» и традиционно ставить в ряд: М. М. Пришвин, К. Г. Паустовский, В. В. Бианки. Писатель действительно очень тонко чувствовал природу, умел найти краски и тона, чтобы передать подчас неуловимое «дыхание жизни». Но это лишь одна сторона его многогранного таланта, далеко не исчерпывающая всей глубины и самобытности писателя. В советские годы книги Соколова-Микитова широко публиковались, но в основном в издательстве «Детская литература», что свидетельствует об узости подходов к изучению его творческого наследия.

Большое влияние на формирование молодого прозаика оказали писатели-модернисты начала ХХ века, в частности, творчество А. М. Ремизова. На разных этапах литературного пути он опирается на традиции Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, И. А. Бунина, М. Горького. Писателю было присуще христианское понимание мира и человека. Поэтому сегодня можно говорить о духовном реализме И. С. Соколова-Микитова, что позволяет иначе посмотреть не только на его произведения, но и на личность самого автора.

Иван Сергеевич Соколов-Микитов родился 30 (17) мая 1892 г. в урочище Осеки недалеко от Калуги в семье Сергея Никитича Соколова (от имени деда вторая часть фамилии: Микитов), управляющего лесным имением. Его детские годы прошли в лесной смоленской деревне Кислово, на родине отца. В 1903 г. поступает в Смоленское Александровское реальное училище, откуда исключается в 1910 г. из 5 класса «по малоуспеваемости и за дурное поведение», «по подозрению в принадлежности к ученическим революционным организациям»[125]. В том же году он едет в Петербург и поступает на четырёхлетние сельскохозяйственные курсы. В столице И. С. Соколов-Микитов знакомится с писателями А. М. Ремизовым, А. И. Куприным, А. С. Грином, М. М. Пришвиным, В. Я. Шишковым, что определило его дальнейшую судьбу. В 1911 г. он создаёт своё первое произведение – сказку «Соль земли», где можно увидеть ту усложнённость, которая свойственна сюжетам не фольклорной прозы, а литературной сказке 90-х гг. XIX века. Молодой автор посвящает своё произведение А. М. Ремизову, который был его читателем и критиком.

В это же время он серьёзно увлекается авиацией, и в годы Первой мировой войны вместе со знаменитым летчиком Г. В. Алехновичем совершает боевые вылеты на русском бомбардировщике «Илья Муромец».

И. С. Соколов-Микитов делает свои первые шаги на литературной ниве, но мечта о странствиях не покидает его. Он уезжает в Ревель, недолгое время сотрудничает в газете «Ревельский листок», и в первый раз оказывается на палубе корабля в должности матроса. Через всю жизнь пронесёт писатель светлую, благодарную любовь к морю.

В 1920 г. Иван Сергеевич отправился рулевым на пароходе «Омск» в плавание вокруг Европы. В Англии забастовка докеров надолго задержала судно, которое вскоре без ведома матросов было продано белогвардейскими властями. В 1921 г., мучительно тоскуя по родине, Соколов-Микитов перебрался в Берлин. В 1921-1922 гг. в эмигрантских журналах «Жар-птица», «Современные записки», газетах «Голос России», «Руль», «Накануне» опубликован ряд его рассказов, статей и очерков.

В Берлине и Париже выходят книги Соколова-Микитова «Кузовок», «Где птица гнезда не вьёт», «Об Афоне, о мире, о Фурсике и о прочем». Он встречается с М. Горьким, А. Н. Толстым, С. А. Есениным, А. М. Ремизовым, переписывается с И. А. Буниным и А. И. Куприным, знакомится с Б. А. Пильняком.

Летом 1922 г. писатель вернулся из вынужденной эмиграции в Россию. После скитаний за границей годы жизни на Смоленщине (1922-1929) были наиболее плодотворными. В Кочанах он пишет циклы рассказов «На речке Невестнице», «На тёплой земле», «На своей земле», «Морские рассказы», повесть «Чижикова лавра», а также лучшие свои произведения – рассказ «Пыль», повесть «Елень» и многое другое.

В 1930-1931 гг. выходят из печати его циклы «Заморские рассказы», «На Белой Земле», повесть «Детство», которую И. С. Соколов-Микитов считал самым дорогим своим детищем. Именно в ней истоки творчества и личности, очень русского национального таланта Ивана Сергеевича.

1 июля 1934 г. Соколов-Микитов принят в члены Союза советских писателей (билет № 958).

Начало войны застало писателя в новгородской деревне. С наступлением весны 1942 г. благодаря вмешательству Союза писателей семья И. С. Соколова-Микитова была эвакуирована в Пермь (тогда Молотов), где он работает специальным корреспондентом «Известий». Летом 1945 г. Иван Сергеевич возвращается в Ленинград.

В 1940-1960-е гг. писатель много ездит по стране, встречается с разными людьми, ведёт записные книжки, повсюду собирает материал для будущих книг («Рассказы охотника», «У синего моря», «Над светлой рекой», «По лесам и полям», «На тёплой земле» и др.).

В мае 1952 г. Совет Министров РСФСР по ходатайству Калининского облисполкома выделил И. С. Соколову-Микитову земельный участок в Карачарове, где писатель прожил долгие годы. Сюда был перевезён купленный в деревне за Волгой небольшой, но удобный дом, быстро собранный на новом месте: «В конце мая – начале июня будем праздновать “влазины”» (4, 310), – писал Иван Сергеевич К. А. Федину в апреле 1952 г. В письме к В. Г. Лидину читаем: «Этой весной построил я келью на Волге, недалеко от Завидова, – от тех самых мест, где когда-то мы вместе охотились… Дышится здесь как будто легче…»[126] Действительно, здесь писатель искал уединения от суматошной городской жизни, «укрывался» от личной трагедии (гибель дочери), отдыхал душой. В Карачарове он предавался воспоминаниям и раздумьям о прошлом и настоящем. Здесь он нашёл умиротворение. В его письмах разных лет встречаем: «навестите святых карачаровских отшельников», «сподобить благодати», «жизнеописание монастырского нашего бытия», «карачаровская келья», «обитель», «карачаровский скит», «пустынь». «Сие райское житие мне – закоренелому грешнику – кажется скучным».

В этот дом, расположенный на живописном месте вблизи Волги, И. С. Соколов-Микитов приезжал на протяжении двадцати лет. В нём побывало множество гостей, в том числе К. А. Федин, В. П. Некрасов, В. А. Солоухин, В. Лифшиц, А. Т. Твардовский (иногда со своими соратниками-новомировцами В. Я. Лакшиным, И. А. Сацем и др.), только вышедший тогда на литературный путь А. Д. Дементьев, хирург-академик Б. А. Петров; оперный режиссёр, заслуженный артист П. И. Румянцев, внук известного историка М. И. Погодин, сотрудники Пушкинского дома; близкий друг, писатель В. Б. Чернышёв и многие другие.

Кстати, именно в Карачарове К. А. Федина застало известие, что ему присвоено почетное звание академика. Известно также, что А. Т. Твардовский читал в Карачарове только что написанную поэму «Тёркин на том свете», которую специально «привёз на суд» И. С. Соколову-Микитову. Вообще Твардовский любил бывать в Карачарове: «Всё ещё живу близкой и приятной памятью наших с Вами карачаровских прогулок, уховарений, лучше сказать, ухоедений, разговоров и пр. Верно, я с очень хорошим чувством вспоминаю то время…»[127] Отсюда Иван Сергеевич делился с другом творческими замыслами: «Я хотел бы рассказать о виденном и пережитом мною, о моих долголетних скитаниях и встречах с людьми, о смоленской деревне прошлого… Разумеется, это не будет широким повествованием или романом… Это будут простые и по возможности правдивые записки о виденном, испытанном и пережитом – о России, о людях, о том, что выпало видеть и пережить людям моего, не слишком счастливого, поколения» (4, 385) [128].

Интересен и тот факт, что М. И. Погодин организовал выставку истории Карачарова, заказав из Ленинграда репродукции картин художника и вице-президента Академии художеств Г. Г. Гагарина, в чьём имении теперь располагается дом отдыха «Карачарово», рисунки М. Ю. Лермонтова, друга Гагарина, а также документы, свидетельствующие о том, что название усадьбы пошло от боярина Карачарова, бывшего послом Московии в Италии, которому эти земли были пожалованы государем Иваном Васильевичем Грозным.

«Карачаровский домик» всех встречал особой атмосферой человеческого тепла и участия, неподвластной времени. Н. И. Мазурин вспоминал: «В доме никакой роскоши. Иван Сергеевич и слышать не хотел об отделке его на городской лад – скажем, об оклейке обоями или о покрытии сосновых половиц линолеумом. Не было и застеклённых книжных шкафов. Их заменяли дощатые полки, какие раньше водились в любой деревенской избе»[129].

И. С. Соколов-Микитов был мастером беседы, умевшим распознать в собеседнике что-то глубинное и доброе. Он был не только изумительным рассказчиком, исходившим землю, встречавшимся с интересными людьми, но и внимательным слушателем. По возможности писатель старался принимать деятельное участие в жизни тех людей, с кем сталкивала его судьба.

Иван Сергеевич активно сотрудничает с Калининской писательской организацией[130], переписывается с П. П. Дудочкиным, встречается с калининскими журналистами Н. И. Мазуриным и И. В. Разживиным, выступает по областному радио. Как отмечает Н. П. Павлов в своей книге «Русские писатели в нашем крае», «со свойственной ему простотой и доброжелательностью он очень скоро сошёлся с областным литературным объединением и стал принимать в его работе близкое участие»[131]. В областном издательстве выходили его книги «Первая охота» (1953), «Листопадничек» (1955), «Рассказы о Родине» (1956) и др. О пребывании писателя на нашей земле был снят любительский кинофильм.

В 1952-1953 гг. Соколов-Микитов существенно доработал «Детство», написав главы «Переезд», «Дорога», «Ученье», «Кочановская бабушка», «Атласная туфелька», «Смерть дяди Акима», «Суходол», значительно обогатившие содержание повести, усилившие её социальное звучание. В них полнее раскрывается мир, окружающий главного героя, та атмосфера, в которой формировалась и складывалась личность будущего писателя. Вместе с тем, Соколов-Микитов острее оттеняет в этих главах и те уродливые стороны быта, которых не мог не видеть наблюдательный мальчик, и о чём впоследствии с горечью скажет зрелый писатель: «Мне нечего жалеть из этого прошлого. Жалко лишь тетеревиных выводков, деревенских песен и сарафанов, жалко некогда наполнявшего меня детского чувства радости и любви. А многое невесело мне вспоминать» (1, 96).

И. С. Соколов-Микитов не раз признавался в том, что самой дорогой для него является повесть «Детство»: «Уж очень о далёком это написано, а какое это близкое моему сердцу»[132]. Во весь голос звучит в произведении признание в любви своей малой родине – Смоленщине. Отсюда юношей автор унёс с собой в большой мир чувство сыновней любви к России «полей и лесов, народных песен и сказок, живых пословиц и поговорок, родине Глинок и Мусоргских, вечному чистому источнику ярких слов, из которых черпали ключевую воду великие писатели и поэты…»[133] В этом основа основ его миропонимания, жизненного поведения, эстетической и нравственной программы.

Новые главы повести «Детство»[134] были опубликованы в областном литературно-художественном альманахе «Родной край» (в 6-й и 7-й книгах за 1954 г.), членом редколлегии которого он тогда состоял. Редакция не раз предлагала ему написать что-нибудь о верхневолжских краях, но Иван Сергеевич деликатно отказывался, ссылаясь на сжатые сроки: «Я пишу и писал всегда медленно, “туго”, писать наспех совсем не умею» (4, 349)[135].

Особое место в творчестве этого периода занимают «Карачаровские записи»[136], где Соколов-Микитов утверждает тесную связь между прошлым и настоящим России, между историей и современностью. Писателю близка и дорога «карачаровская первобытность», но его беспокоит потребительское отношение человека к природе. Повествование выстраивается на контрасте «тогда» и «теперь». В прошлом (тогда) – «весёлые пароходные гудки» и «большое имение князей Гагариных», сегодня (теперь) – «запущенный парк», «несколько домов и хозяйственных построек». Говоря о запруженной Волге, писатель вспоминает о древнем русском городе Корчеве, который был затоплен при строительстве Иваньковского водохранилища в 1937 г. Иван Сергеевич сожалеет о безвозвратно утраченном уездном городке, напоминающем сказочный Китеж-град[137].

Небезынтересны сопоставления дореволюционной жизни и быта крестьян Смоленской («рожки») и Тверской («козлы») губерний. Соколов-Микитов выделяет такие качества тверских крестьян, как трудолюбие, владение ремёслами, чувство собственного достоинства, умение видеть красоту природы. Автор, в частности, отмечает: «Несмотря на близкое соседство Смоленской и Тверской губерний, обычаи и обряды крестьян были различны. Да и сами тверские мужики не были похожи на наших смоленских. Тверские крестьяне носили хорошие сапоги, одевались в поддёвки. Многие занимались сапожным, кожевенным, малярным и строительным делом, строили в Петербурге новые дома»[138].

Во всём, о чём пишет Иван Сергеевич, чувствуется знание вопроса и тщательный отбор материала. Поражает, как трепетно Соколов-Микитов относится к истории нашего древнего края, как бережно в своих записях стремится возродить и сохранить её для будущих поколений. По мысли автора, историческая память, которая заложена в названиях тех мест, где он живёт, способна возродить прошлое: «Старинными именами зовутся многие города. Мы проезжаем древний Торжок, Вышний Волочёк, каждый из городов этих напоминает о далёком прошлом. Не раз я бывал в селе Городне, стоящем над Волгою на древнем высоком кургане. Хороша старинная церковь, маленькое кладбище, откуда открывается чудесный широкий вид на Волгу. Есть и другое село, называющееся Новым, с церковью и высокой колокольней. По рассказам старожилов, в прошлые времена в этом селе были три бойких трактира, торговали разными товарами лавочки»[139].

И. С. Соколов-Микитов с неподдельным интересом излагает легенду о возникновении древнего Юрье-Девичьего монастыря, с болью и горечью пишет о другом монастыре (Отрочь Успенский Пречистый монастырь), на месте которого в Калинине возвышается здание речного вокзала. Продолжая разговор об истории Тверского края, писатель делает акцент на его исконном названии: «Недалеко от Карачарова пролегала граница между Московским и Тверским княжествами»[140].

Иван Сергеевич часто расспрашивал собеседников о тверских местах, об озере Селигер и Осташкове, об истоке Волги, куда мечтал попасть ещё в юности. Он написал небольшое, но ёмкое предисловие к книге Н. И. Мазурина «На Селигере», где высказал мнение о важности издания краеведческой литературы: «Подобные книги очень нужны нам. Они пробуждают любовь к родной земле, её богатствам, учат бережно относиться к памятникам старины и к самой природе»[141].

Живя в Карачарове, И. С. Соколов-Микитов любил бродить по местным лесам. Так, с А. Т. Твардовским он побывал на Петровских озёрах. Это путешествие нашло отражение в «Карачаровских записях», в очерке «На своей земле», напечатанном в сборнике И. С. Соколова-Микитова «У светлых истоков» (1969), а позже органически вошло в воспоминания о Твардовском, опубликованных в последней книге писателя «Давние встречи». Это был рассказ об Оршинском Мхе – огромном торфяном массиве под Калинином (Тверью). В центре этого мха и располагаются «загадочные, почти недоступные» Петровские озера с тремя населёнными островами (их даже называли «подстоличной Сибирью»). Соколов-Микитов отмечает, что здесь живут особенные, не похожие на других люди, оторванные от городской суеты, сохранившие старинные обычаи. Обращает на себя внимание, что и в очерках писатель затрагивает ту же тему, которая лейтмотивом проходит через всё его творчество – разорение некогда богатых дворянских усадеб, которые раньше были культурными гнёздами: «Почти стёрлись с лица земли дворянские усадьбы, нарядным ожерельем украшавшие знаменитый тракт»[142] (Москва – Санкт-Петербург. – Е. В.). В очерке этот «прославленный путь», по которому ездили цари и царицы, Пушкин и Гоголь, назван «радищевской дорогой». И. С. Соколова-Микитова вновь удивило «обилие дворянских гнёзд в бывшей Тверской губернии»[143].

Во время этого «занятного путешествия» поразило Ивана Сергеевича и старинное село Спас-на-Сози, где он увидел древнюю шатровую церковь, срубленную без единого гвоздя:

«В церкви не было икон и украшений, но даже по немногочисленным уцелевшим предметам, по железному узорчатому замку, по столбикам разорённого иконостаса можно было видеть, каким высоким художественным вкусом обладали наши прадеды, обитавшие некогда на тверской земле»[144].

Бывал писатель и в Озерках, где жил тогда калининский писатель С. В. Руженцев, считавший Соколова-Микитова своим крёстным отцом в литературе. Познакомил их А. В. Парфёнов, который возглавлял в то время Калининское книжное издательство. Выяснилось, что Иван Сергеевич учился в Смоленске с Сашей Руженцевым – дядей С. В. Руженцева. В этот приезд Соколов-Микитов заинтересовался рассказами матери хозяина озерковского дома о встречах с известным педагогом, народным просветителем С. А. Рачинским, которого хорошо знал и дважды посещал на Смоленщине сам Л. Н. Толстой. Мать Руженцева несколько раз была в его уникальной школе в селе Татево.

Кроме того, как вспоминал С. В. Руженцев, именно в это время начался его «краткий курс в охотничьей академии Ивана Сергеевича». А толчком ко всему послужило то, что гость увидел в доме книгу Н. А. Зворыкина, с которым лично был знаком[145].

И. С. Соколов-Микитов глубоко убеждён в том, что не всякий человек может быть охотником. Понятна обеспокоенность писателя: «Думается, разумно было бы навести порядок в наших охотничьих хозяйствах, ограничить, где нужно, охоту, дать отдохнуть лесам и водным угодьям, восстановить прежнее обилие живности. <…> Ведь то, что творится вокруг, если говорить прямо, похоже на преступное расточительство. Взять те же калининские места. Сюда съезжаются тысячи охотников. Даже из своего домика я слышу пальбу, как на фронте. Не столько убивают, сколько распугивают и калечат. Можно ли это назвать охотой?»[146] Охота – это искусство: «Искусство меткой стрельбы требует большого опыта и умения и, как всякое искусство, даётся только немногим» (3, 46). В записных книжках Соколова-Микитова находим очень оригинальное сравнение: «Охотники, как и писатели, есть талантливые и бездарные»[147]. Охота, по его глубокому убеждению, – состояние души. Охотники – наблюдатели природы, не разучившиеся «слышать и видеть движение соков земли». Человек и природа – это составные части единого неделимого целого. К сожалению, эта связь утрачивается. И виноваты в этом сами люди. На это не раз указывал Соколов-Микитов в письмах к П. П. Дудочкину: «Только вот рыбка в “Московском море” дохнет. Плохо дело. Уж не Калининский ли комбинат спускает в воду отраву?» (4, 350)[148]. Писатель одним из первых затронул экологические проблемы, обратил внимание на них местных авторов. В другом письме тому же адресату читаем: «Хорошо, что Вы написали для “Крокодила” о рыбных делах… Нужен закон. Это и в охране природы, и в охране памятников русской старины, которые разрушаются и гибнут ни за понюх табаку. Такова уж, видимо, наша матушка Русь» (4, 352)[149]. Мы видим, что он занимает активную жизненную позицию, неравнодушен к тому, что происходит на калининской земле. Иногда боль и отчаяние переполняют его: «В окружных колхозах остались неубранными поля. Грустно смотреть вблизи на такие… неустройства!» (4, 310)[150].

Дата добавления: 2015-10-28