Елизавета юрьевна кузьмина-караваева 3 страница

Интересно, что в тех произведениях, которые созданы не в Тверском крае и сюжетно непосредственно не связаны с ним, исследователи обнаруживают «тверское» влияние. В. А. Редькин пишет: «Даже фамилия главного героя “Угрюм-реки” Громова, по предположению писателя и краеведа М. Г. Петрова, могла быть заимствована Шишковым из здешних мест»[53]. Название трактира «Тычёк», где останавливается разыскивающий сына Пётр Громов, «автор перенёс из Бежецка, где в юные годы Шишкова существовал такой трактир»[54]. Н. Х. Еселев также отмечает, что поговорку одного из жителей села, где жили Громовы, – «елёха воха» писатель позаимствовал из лексикона одного бежецкого чудака. А описанная в первой главе романа «Угрюм-река» драка между «кутейниками» и «мещанами» отсылает к проходившим в Бежецке почти каждое воскресенье боям между учениками духовного и городского училищ. Да и клич «Кутью бьют!» «был позывным кличем для всех озорных мальчишек Бежецка»[55].

В письме к брату в 1941 г. В. Я. Шишков вспоминал: «Я часто представляю картины давно отшумевшего милого детства. Люди, хотя и провинциального масштаба, были ярки по своей индивидуальности. И очень типичны»[56].

Л. В. Сланевский в статье «Через века и расстояния здравствуйте, земляки!» выявляет тверские имена, названия и мотивы в романе «Емельян Пугачёв». При этом он опирается на точку зрения А. Г. Кирсанова, словесника одной из школ Бежецка, заслуженного учителя, краеведа, знавшего В. Я. Шишкова с детства. А. Г. Кирсанов полагает, что в этом произведении целый ряд фамилий героев взят из известных фамилий Бежецка – Титов, Арбузов, Постников, Гневышевы, князья Хилковы. Кроме того, в романе встречаются тверские названия – Бежецк, Ржев, Княжево и другие ближайшие к Бежецку сёла. Тверское влияние проявляется и на лексическом уровне: так слова «прохиндей» и «пентюх» бытовали «в простонародной разговорной бежецкой речи»[57]. А. Г. Кирсанов подчёркивал, что описание устройства змея, которого запускают подростки в романе, взято писателем из детских воспоминаний.

Во многих эпизодах романа «Емельян Пугачёв» встречаются и другие «тверские штрихи»[58]: новгородский губернатор Сиверс в докладе императрице Екатерине II говорит об Осташкове; слуга А. П. Сумарокова Данилыч передаёт слухи о том, что в Кашинском уезде дворня зарезала барыню; крестьянин Афанасий Тимофеевич Соколов – знаменитый Хлопуша – родом из сельца Мошкович Тверского уезда (кстати, в рассказе этого героя о своей жизни упоминаются и Тверь, и Торжок). Л. В. Сланевский также отмечает, что первая глава третьей книги романа «очень богата на подробности краеведческого характера»[59]: здесь «широко развёрнута картина торгового мира, бытового устройства провинциального городка Ржева»[60]. Реален представленный в произведении народный умелец, механик, искусный мастер Терентий Иванович Волосков.

Отдельной повестью под названием «Прохиндей» выходит в 1944 г. история похождений ржевского купца Остафия Трифоновича Долгополова, связанного с пугачёвским восстанием. Первая глава этого произведения посвящена Ржеву 70-х гг. XVIII века и основана на контрасте образов ржевского воеводы Сухожилина-Таракана и талантливого самоучки Волоскова.

Вячеслав Яковлевич Шишков прошёл большой жизненный и творческий путь. И хотя его наиболее значительные произведения так или иначе связаны с Сибирью, писатель никогда не забывал о своей «первой» родине, всегда ощущал себя уроженцем Тверского края. И в этом нетрудно убедиться, читая его книги, во многих из которых отчётливо прослеживается «тверское» влияние.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Шишков В. Я. К Угоднику // Русская провинция. 1996. № 1. С. 55-63.

Бойников А. М. Послереволюционная действительность в «шутейных рассказах» В. Я. Шишкова // Творчество В. Я. Шишкова в контексте русской прозы ХХ века: Сборник научных статей. Тверь: Твер. гос. ун-т, Золотая буква, 2003. С. 30-38.

Еселев Н. Х. Шишков. М.: Молодая гвардия, 1973.

На родине Шишкова: к 100-летию В. Я. Шишкова. М.: Московский рабочий, 1973.

Редькин В. А. Вячеслав Шишков. Новый взгляд: Очерк творчества В. Я. Шишкова. Тверь: Тверское областное книжно-журнальное издательство, 1999. С. 3-81.

Сланевский Л. Через века и расстояния здравствуйте, земляки! (тверские имена, названия, мотивы в романе В. Я. Шишкова «Емельян Пугачёв») // ДОМовой. 1998. № 9. С. 40-42.

Черкасов-Георгиевский В. На стрежне Угрюм-реки: Жизнь и приключения писателя Вячеслава Шишкова. М.: ТЕРРА, 1996.

Яновский Н. Н. Вячеслав Шишков: Очерк творчества. М.: Художественная литература, 1984.

ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ СИМАКОВ (1879-1955)

Василий Иванович Симаков – этнограф, филолог-самоучка и известный собиратель фольклорных произведений, в частности, частушек. Он одним из первых не только проявил собирательский интерес к этому жанру, но и попытался в меру возможностей исследователя-самоучки проанализировать процессы, связанные с возникновением, формированием и бытованием частушки.

В. И. Симаков родился и умер в деревне Челагино Кашинского уезда Тверской губернии. Деревня эта расположена в 180 километрах от Москвы, в 16 километрах от Верхней Троицы (родины М. И. Калинина), в семи километрах от города Кашина.

Родители В. И. Симакова – крестьяне, по словам его внука, люди бедные, нетрудолюбивые, любители спиртного[61]. Отец из-за бедности отправился в Петербург, где работал сторожем при больничной аптеке, мать осталась крестьянствовать в деревне.

Начальное образование В. И. Симаков получил в родной деревне: читать и писать его научил отставной солдат. В десятилетнем возрасте мальчика отправляют в г. Кашин на обучение к местному купцу П. И. Черенину, торговавшему мануфактурой. Сначала Василий выполнял подсобные работы, затем его стали приучать к торговому делу. Четыре года Симаков служил «мальчиком» бесплатно, «на хозяйских харчах» и потом десять лет приказчиком.

После смерти купца Симаков вместе с мануфактурной лавкой перешёл к его сыну Н. П. Черенину. Молодой хозяин, не оставляя прежнего дела, открыл в Кашине книжную торговлю, сделав Симакова главным продавцом книг и лубочных изданий.

Здесь он пристрастился к чтению, читал много, неразборчиво, но на всю жизнь сохранил любовь к книге. В своей биографии В. И. Симаков вспоминает: «Любовь к книге и большое пристрастие к ней благоприятно отразились на мне в будущей жизни. Я уже хотел не только читать книги, но и сам сочинять. И с 15-летнего возраста я уже начал пописывать стихи, правда, плохие, начал пописывать в газеты, как-то: корреспонденции, заметки, которые печатались во многих крупных городах. Вскоре во многих из них я стал постоянным корреспондентом…»[62]

В начале ХХ века В. И. Симаков публикует корреспонденции, рассказы и фольклорные материалы в провинциальных газетах «Угличанин», «Рыбинский листок», «Бурлак», «Вятская речь», «Поволжский вестник» и других, а также в столичной печати – в газетах «Новое время», «Биржевые ведомости», «Санкт-Петербургские ведомости», «Голос», «Речь», «День» и других.

Писал В. И. Симаков на разные темы, в том числе поднимал острые социальные проблемы. За статью «Голос из деревни», напечатанную в 1906 г. в петербургском журнале «Мирское дело», его поставили на учёт в полиции, а в 1909 г. выслали из г. Кашина как «политически неблагонадёжного».

Двухлетний срок ссылки В. И. Симаков отбывает в г. Вологде. Именно здесь он принимается собирать фольклорные произведения – лирические песни и частушки. В этот же период он начинает систематизировать собранные материалы и пытается сформулировать некоторые теоретические положения относительно жанра частушки. Теоретические обобщения В. И. Симакова были изложены в статье «Девушка-северянка в её частушках», которая была напечатана в 1910 г. в «Известиях Архангельского общества изучения Русского Севера».

После возвращения в 1911 г. из ссылки В. И. Симаков с всё большей активностью и увлечением занимается целенаправленным собиранием и изданием северных русских народных частушек. В этом деле ему особенно помог ярославский издатель К. Ф. Некрасов, племянник знаменитого поэта. Их обоюдное сотрудничество (Симаков занимал в его издательстве должность распространителя книг) вскоре переросло в крепкую дружбу.

При содействии К. Ф. Некрасова в 1913 г. в Ярославле вышел «Сборник деревенских частушек», первое солидное собрание произведений этого жанра, с приложением нот и обширной библиографии. Ценность книги заключалась также и в том, что в ней был приведён список певцов, сказителей и собирателей, от которых Симаков записывал частушки.

Всего же в период с 1912 по 1916 гг. он издаёт (в том числе за свой счёт) 12 выпусков деревенских песен и частушек. Эти дешёвые издания карманного формата были рассчитаны на широкого читателя и популяризировали жанр частушки, заявляя о его праве на существование. Считается, что В. И. Симаков первым (знаменитый сборник частушек Е. Н. Елеонской появился позже его первого сборника на два года) заявил проблему собирания и исследования среднерусской частушки как нового для начала ХХ века фольклорного жанра. В. И. Симакову принадлежит также право первооткрывателя жанра народного романса: в 1915 г. он опубликовал тексты народных романсов в «Сборнике новых романсов».

Среди других наиболее значительных изданий собранного В. И. Симаковым фольклора – книги «Деревенские песни-частушки. Выпуски 1-7» (СПб., 1912-1914), «Новые современные песни поэтов из народа. Песни скорбные. Выпуск I и II» (М., 1914), «Стенька Разин и княжна. Песенник» (СПб., 1914), «Новейшие деревенские частушки про войну, немцев, казаков, монополию, рекрутчину» (СПб., 1915), «Прапорщик. Новейший военный песенник» (М., 1915), «Солдатские песни» (Ярославль, 1915). В поисках фольклора В. И. Симаков путешествовал по Архангельской, Новгородской, Петербургской, Тульской, Саратовской, Орловской, Вятской, Костромской, Рязанской, Смоленской, Олонецкой, Енисейской, Воронежской, Астраханской и другим губерниям и, конечно же, по тверским городам и сёлам. Однако Симаков не просто собирает частушки и припевки, а тщательно исследует их происхождение и развитие, свидетельство чему такие его работы по фольклору как «Несколько слов о деревенских припевках-частушках» (1913), «К вопросу о частушке и ее историческом происхождении и значении в народном быту» (1920), «Что такое частушка» (1927).

В 1915 г. В. И. Симаков был переведён на работу в Москву, где распространяет книги издательства К. Ф. Некрасова и продолжает собирать частушки. В воспоминаниях А. В. Симакова говорится о том, что в 1918 г. его отец оканчивает школу фельдшеров, в 1919 г. поступает учиться в Московский университет на медицинский факультет, который, вследствие трудных жизненных обстоятельств, вынужден был оставить[63]. Сложный период революции, Гражданской войны, Первой мировой войны был отмечен интересом Симакова к частушкам, созданным на историческую злобу дня: «про войну, немцев, австрийцев», «немцев, казаков, монополии».

После Октябрьской революции В. И. Симаков разыскивал и записывал новые песни и частушки, в которых отразились социально-экономические изменения в деревне, выпустил несколько песенников. Свои наблюдения над жизнью народной песни он обобщил в книге «Народные песни, их составители и их варианты» (1929), состоящей из 16 очерков.

К 1929 г. В. И. Симаков подготовил к печати книги «Москва в народном творчестве: торговых выкриках, присказках, прибаутках, поговорках, частушках, песнях, присловьях и т. д.», «Всесоюзное собрание великорусских частушек» и «Сборник городских старинных любовных романсов и песен». Однако с началом коллективизации и усилением идеологического диктата в руководстве литературой и искусством, труды В. И. Симакова оказываются невостребованными. Собранные им сокровища народного творчества не издаются. Лишённый возможности жить литературным заработком, он с 1931 г. работает в Москве счетоводом в продовольственном магазине, с 1932 г. – продавцом в книжной лавке писателей. В 1934 г. В. И. Симаков передаёт в Государственный литературный музей 60 тысяч частушек.

По представлению Союза советских писателей В. И. Симакову в 1936 г. была назначена персональная пенсия. После этого он постоянно живёт в родном Челагине, лишь периодически посещая Москву.

На родине он крестьянствует и по-прежнему собирает, систематизирует тексты частушек. Вот как описывает дом В. И. Симакова в Челагине В. Г. Лидин, на протяжении многих лет друживший с ним: «Это был дом с глухой нижней частью и окнами на втором этаже, как это свойственно постройкам в северных районах Калининской или Ярославской области. В доме были обычные предметы крестьянского обихода, начиная от серпа на стене до пряслица…»[64] Л. В. Брадис, оставившая воспоминания о своём посещении В. И. Симакова в Челагине, отмечает, что её «поразила чистота и скромность обстановки в доме, тканые половики на полу, чистота деревенской избы»[65].

Живя в Челагине, Симаков, как уже говорилось, не прерывал собирательской деятельности, в его доме был оборудован настоящий кабинет учёного, в котором хранилась огромная коллекция частушек и других текстов устного народного творчества. По воспоминаниям Л. В. Брадис, этот кабинет выглядел так: «Первое, на чём остановился взор, – небольшой стол с пишущей машинкой, тетрадями и, главное, – ящики, напоминающие библиотечный каталог: в них-то и хранилось знаменитое симаковское собрание частушек, каждая из которых была перепечатана на отдельной карточке»[66].

В. И. Симаков по мере своих возможностей, которые были ограничены расстоянием, отсутствием транспорта, принимал участие в литературной жизни Твери. В частности, он предоставил свои воспоминания об С. Д. Дрожжине областному книжному издательству, которые были опубликованы под заголовком «Московские встречи» в сборнике, посвящённом памяти поэта[67]. Сохранились свидетельства переписки В. И. Симакова с областным книжным издательством[68].

Надо отметить, что к своему собирательскому труду В. И. Симаков активно привлекал своих земляков, которые с удовольствием предоставляли ему свои записи частушек. Л. В. Брадис вспоминает, что В. И. Симаков особенно гордился тем, что его поддерживают односельчане: «Есть у меня помощники, – ответил он и показал на стопку тетрадей с записями частушек («ждут своего часа»), собранных местными школьниками, колхозниками»[69].

В 1954 г. В. И. Симаков передал в ЦГАЛИ (ныне РГАЛИ) собранный им свод частушек, включавший более ста тысяч номеров. По словам Ф. М. Селиванова, этот свод «географически охватывает почти всю Россию, а хронологически – почти столетнюю историю русской частушки со всеми её темами, типами и жанровыми разновидностями»[70].

Наследие В. И. Симакова привлекает постоянный интерес современных исследователей – краеведов, фольклористов, литературоведов, – осознающих значимость этой фигуры в контексте изучения духовной культуры русского народа.

СПИСОК ЛитературЫ

В. И. Симаков и народное творчество: Межвузовский тематический сборник научных трудов / Отв. ред. В. Г. Шомина. Калинин: Калинин. гос. ун-т, 1977.

В. И. Симаков и народное творчество: Межвузовский тематический сборник научных трудов / Отв. ред. В. Г. Шомина. Калинин: Калинин. гос. ун-т, 1987.

В. И. Симаков и народное творчество: Материалы и исследования. Вып. 3 / Составители О. Е. Лебедева, М. В. Строганов. Редактор М. В. Строганов. Тверь: Твер. гос. ун-т; Марина, 2006.

Друг народной песни / Сост. и ред. В. Г. Лидина и В. М. Сидельникова. Калинин: Областное книжное издательство, 1959.

Бобров А. А. Вотчина частушки // Бобров А. А. Белая дорога: Очерки. М.: Современник, 1985. С. 70-78.

Бойников А. М. Василий Иванович Симаков. 125 лет со дня рождения // Тверские памятные даты на 2004 год. Тверь: Альфа-Пресс, 2004. С. 65-66.

Дудочкин П. Собиратель // Волга. 1980. № 3. С. 175-178.

Петров М. Г. Под спудом // Петров М. Г. Отвергнутый камень: Очерки, эссе, краеведческие исследования. Тверь: Русская провинция, 2003. С. 219-233.

АННА АНДРЕЕВНА Ахматова (1889-1966)

и НИКОЛАЙ СТЕПАНОВИЧ ГумилЁв (1886-1921)

Имена А. А. Ахматовой и Н. С. Гумилёва связаны с историей Бежецка и его окрестностей. Недалеко от города находилось Слепнёво – «небольшая усадьба, стоявшая близ одноименной деревни Новской волости Бежецкого уезда Тверской губернии»[71]. В начале ХХ века имение перешло в доверительное управление трёх сестёр, в том числе и матери Н. С. Гумилёва Анны Ивановны (урождённой Львовой), и использовалось как дача, куда многочисленные родственники съезжались на лето вместе «с чадами и домочадцами»[72]. Около двадцати лет назад были опубликованы воспоминания А. А. Гумилёвой, жены старшего брата поэта, Дмитрия, и В. А. Неведомской, соседки Гумилёвых, жившей в имении Подобино, расположенном в нескольких верстах от Слепнёва[73]. В них подробно описано окружение поэтов, развлечения слепнёвской молодёжи, дела и досуги обитателей окрестных мест.

Попав однажды в Слепнёво проездом, Николай Степанович Гумилёв полюбил это уютное небольшое имение и часто здесь бывал. Начиная с 1908 г., поэт посещал его регулярно и не только летом. Известно, что в начале января 1909 г. он приехал поработать в старинной фамильной библиотеке Львовых, оставшейся от его предков по материнской линии. Гумилёв разбирал старые книги и задержался гораздо дольше того, чем предполагал вначале. По воспоминаниям А. А. Гумилёвой, Николай Степанович «умышленно дольше, чем надо, рылся в библиотеке и в назначенный день отъезда говорил, что библиотечная “…пыль пьянее, чем наркотик”»[74].

В 1910 г. Н. С. Гумилёв женился на Анне Андреевне Горенко. Молодые заехали в имение по дороге из Парижа, возвращаясь из свадебного путешествия. В этот раз они пробыли в Слепнёве совсем недолго, но в 1911 и 1912 гг. провели здесь почти все летние месяцы. В дальнейшем поэты приезжали в окрестности Бежецка вместе и поодиночке вплоть до 1917 г., причём Ахматова провела здесь больше времени, чем её муж, не любивший деревенскую скуку.

Поначалу жизнь в сельской местности представлялась Анне Андреевне чем-то вроде ссылки, но постепенно она полюбила Слепнёво, даже называла «родиной второю» и писала: «Слепнёво для меня, как арка в архитектуре… сначала маленькая, потом всё больше и больше и, наконец, полная свобода…»[75] В записных книжках А. А. Ахматовой сохранились планы книги «Мои полвека». В одном из них читаем: «13. Слепнёво в 1911 – 1917. Его огромное значение в моей жизни» (2, 204). Со Слепнёвом связаны многие события в судьбах поэтов, здесь рос их сын, здесь было написано немало произведений.

Наверное, именно это место и вдохновило Н. С. Гумилёва на создание стихотворения «Старые усадьбы» (1913):

О, Русь, волшебница суровая,

Повсюду ты своё возьмёшь.

Бежать? Но разве любишь новое,

Иль без тебя да проживёшь? (1, 215)[76]

Под впечатлением своего первого приезда в имение Н. С. Гумилёв создал стихотворение «Старина» (1908), в котором дал внешне не совсем привлекательное описание старинного парка и деревянного дома:

Вот парк с пустынными опушками.

Где сонных трав печальна зыбь,

Где поздно вечером с лягушками

Перекликаться любит выпь.

Вот дом, старинный и некрашеный,

В нём словно плавает туман,

В нём залы гулкие украшены

Изображением пейзан (1, 124).

Старый дом сохранился до наших дней[77], но давно уже нет ни деревни Слепнёво, ни дворянской усадьбы. По воспоминаниям старожилов, в начале ХХ века в имении было несколько деревянных построек: флигель, каретный сарай, конюшня. В центре стоял одноэтажный деревянный дом с крестообразным мезонином, где «стены были оклеены синей бумагой, на которой красовалось множество рисунков»[78] – «изображения пейзан».

У Ахматовой тоже есть упоминание о слепнёвском доме в стихотворении «Течёт река неспешно по долине…» (1917): «Течёт река неспешно по долине, // Многооконный на пригорке дом»[79]. Свою комнату в северном крыле мезонина она описывала так: «В моей комнате узкий диван был таким твёрдым, что я просыпалась ночью и долго сидела, чтобы отдохнуть… Было ли в комнате зеркало – не знаю, забыла. В шкафу остатки старой библиотеки… Там я встретила весну 1914, там я провела последнее лето (1917)» (2, 199). А в парке она обратила внимание на дуб: «Единственного в этом парке дуба // Листва ещё бесцветна и тонка» («Бессмертник сух и розов. Облака…», 1916)[80].

Не только дом и сад, но и обычаи местной жизни привлекали внимание поэтов. Известно, что ежегодно, в день святых апостолов Петра и Павла, 30 июня (старого стиля), в Бежецк из Николаевской Теребенской пустыни, что находилась в 50 верстах от города, монахи привозили по реке Мологе чудотворную икону XV века «Святитель и Чудотворец Николай Мирликийский». Все жители выходили её встречать, а потом устраивали крестный ход и ставили икону в Воскресенский собор. Именно момент прибытия иконы и показан в стихотворении Гумилёва «Старые усадьбы»:

Порою крестный ход и пение,

Звонят во все колокола,

Бегут, – то значит, по течению

В село икона приплыла.

Нечто таинственное, языческое, по мнению поэта, сокрыто в вековых верованиях крестьян. Поэтому для них так же важны «знаменья», как и христианские заповеди:

Русь бредит Богом, красным пламенем,

Где видно ангелов сквозь дым…

Они ж покорно верят знаменьям,

Любя своё, живя своим (1, 215).

В стихотворении «Дождь» (1915) можно увидеть «гиблые омуты волшебных мельниц», услышать «ржанье бешеных коней» (1, 248), создающих сказочную картину, но реалии бежецких окрестностей возвращают изображение в предметный, «вещный» мир. Упомянутые в стихотворении «горные деревья» отсылают нас к топонимам этих мест: Михайловой Горе, Ульяновой Горе, Моркиным Горам и др. В стихотворении «Городок» (1916) также легко угадывается Бежецк:

Над широкою рекой,

Пояском-мостком перетянутой,

Городок стоит небольшой,

Летописцем не раз помянутый (2, 7).

Читатель видит «крепко слаженные дома», «губернаторский дворец», «крест над церковью», слышит «малиновый звон». Всё это, обыденное и привычное для любого русского человека той поры, воспринимается поэтом как

…человечья жизнь настоящая,

Словно лодочка на реке,

К цели ведомой уходящая (2, 7).

У А. А. Ахматовой тоже есть стихотворение «Бежецк» (1921): По утверждению краеведов, оно было написано в Бежецке, в доме № 68/14 по улице Чудова (сохранился до сих пор), где в 1921 г. жила А. И. Гумилёва с внуком Лёвой[81].

Там белые церкви и звонкий, светящийся лёд,

Там милого сына цветут васильковые очи.

Над городом древним алмазные русские ночи

И серп поднебесный желтее, чем липовый мёд[82].

В первой части стихотворения Н. С. Гумилёва «Мужик» (1916) легко узнаётся тверской пейзаж: «В чащах, в болотах огромных…», «Сыростью пахнет и гадом // Возле мелеющих рек…» (2, 12). В стихотворении «Природа» (1916) опять упоминается болото: «Вот луг, где сладкий запах мёда // Смешался с запахом болот…» (2, 9). Интересно, что и А. А. Ахматовой бежецкая земля воспринимается как «страна болот и пашен»: «…распаханные ровными квадратами на холмистой местности поля, мельницы, трясины, осушенные болота…» (1, 268). Эти краткие зарисовки полностью совпадают со сведениями, помещёнными в «Кратком краеведческом словаре Бежецкого района Тверской области»: «Болота Бежецкого района образовались на месте бывших озёрных котловин, в долинах рек, у места выхода ключей и на водоразделах в результате заболачивания еловых лесов и суходолов»[83].

Лев Николаевич Гумилёв, сын поэтов, уже в конце своей жизни вспоминал о Бежецке и Слепнёве: «Место моего детства… не относится к числу красивых мест России. Это ополье, всхолмлённая местность, глубокие овраги, в которых текут очень мелкие речки. Молога, которая в своё время была путём из варяг в хазары, сейчас около Бежецка совершенно затянулась илом, обмелела. Прекрасная речка Остречина, в которой мы все купались, – очень маленькая речка – была красива, покрыта кувшинками, белыми лилиями. <…> Родной дом красив для всех. Я родился, правда, в Царском Селе, но Слепнёво и Бежецк – это моя отчизна, если не Родина… <…>Дело в том, что я этим воздухом дышал и воспитался. …этот якобы скучный ландшафт, очень приятный и необременительный, эти луга, покрытые цветами, васильки во ржи, незабудки у водоёмов, жёлтые купальницы – они некрасивые цветы, но они очень идут к этому ландшафту. Они незаметны и они освобождают человеческую душу, которой человек творит… Вот поэтому мне дорога мне моя Тверская, Бежецкая (я не говорю отчина, – она мне не принадлежала) – но моё отечество»[84].

В жизни А. А. Ахматовой «тверская скудная земля» тоже оставила яркий след. Учёные выделяют слепнёвский период в творчестве поэтессы и определяют его 1911-1917 гг. Стихи, написанные в Слепнёве, входят во многие сборники Ахматовой («Чётки», «Белая стая», «Anno Domini», «Подорожник» и др.). Первые слепнёвские произведения, относящиеся к 1911-1913 гг., проникнуты грустью и томлением. В 1911 и 1912 гг. в Слепнёве было написано всего по одному стихотворению – «Целый день провела у окошка…» и «Венеция» соответственно. В 1913 г. слепнёвских стихотворений уже пять: «Голос памяти», «Покорно мне воображенье…», «Последнее письмо», «Вечерние часы перед столом…», «Ты знаешь, я томлюсь в неволе…». В последующие четыре года их становилось всё больше. Многие адресованы конкретным людям (О. А. Глебовой-Судейкиной, А. А. Блоку и др.), некоторые напоминают собой лирические письма с отсылками к неоконченным разговорам, воспоминаниям. Где-то мелькают характерные чёрточки деревенской жизни, чем-то напоминающей онегинскую, как, например, в «Последнем письме» (1913):

Мне нестерпимо здесь томиться,

По чёткам костяным молиться

И точно знать, что на обед

Ко мне приедет мой сосед (1, 314).

Все слепнёвские мемуаристы вспоминают об Ахматовой как о человеке замкнутом и необщительном, погружённом в себя. Она держалась в стороне от шумных развлечений молодых обитателей усадьбы, в её стихах часто говорится о «тоске» («Ты знаешь, я томлюсь в неволе…»), о каких-то «горьких встречах» («Ведь где-то есть простая жизнь и свет…», 1915) и т.д. Но постепенно её героиня «вживается» и чувствует себя всё более свободно («Столько раз я проклинала…», 1915):

Так случилось: заточенье

Стало родиной второю,

А о первой я не смею

И в молитве вспоминать (1, 165).

В другом стихотворении, «Бессмертник сух и розов. Облака…» (1916), повторяется тот же мотив переосмысления «заточенья»: «Лучи зари до полночи горят. // Как хорошо в моём затворе тесном!» (1, 171). А в стихотворении «Приду туда, и отлетит томленье…» (1916) поэтесса уже говорит о «спокойной и уверенной любови» к «этой стороне». В стихотворении «Я слышу иволги всегда печальный голос…» (1917) теплота и любовь уже не декларируются, а буквально пропитывают каждое слово:

Я слышу иволги всегда печальный голос

И лета пышного приветствую ущерб,

А к колосу прижатый тесно колос

С змеиным свистом срезывает серп (1, 219).

Пребывание в деревне сблизило поэтессу с простым народом, позволило ей теснее познакомиться с крестьянами, их бытом и образом жизни. Наверное, поэтому в её стихах фоном проходят деревенские жители: героиня ловит на себе «осуждающие взоры спокойных, загорелых баб» («Ты знаешь, я томлюсь в неволе…», 1913), известие о начале войны воспринимается как народная трагедия («Можжевельника запах сладкий…», 1914): «Над ребятами стонут солдатки, // Вдовий плач по деревне звенит» (1, 157). И муза, в представлении А. А. Ахматовой, похожа на слепнёвскую крестьянку («Зачем притворяешься ты…», 1915): «И Муза в дырявом платке // Протяжно поёт и уныло» (1, 155).

Народный взгляд на окружающий мир в слепнёвских стихах Ахматовой часто сливается с точкой зрения лирической героини. Это чувствуется в упоминании о дожде, который «с Пасхи полей не кропил» («Пахнет гарью. Четыре недели…», 1914), о привычных сельских работах («Буду чёрные грядки холить…», 1916). Можно утверждать, что «тверское уединение» стало для поэтессы постижением России, укрепило её связь с родной землёй, дало возможность познать её красоту. Она вспоминала: «Один раз я была в Слепнёве зимой. Это было великолепно. Все как-то вдвинулось в XIX век, чуть ли не в пушкинское время. Сани, валенки, медвежьи полости, огромные полушубки, звенящая тишина, сугробы, алмазные снега. Там я встретила 1917 год.

После угрюмого военного Севастополя, где я задыхалась от астмы и мёрзла в холодной, наёмной комнате, мне казалось, что я попала в какую-то обетованную страну» (2, 248).

Наверное, можно утверждать, что стихотворения, написанные А. А. Ахматовой на тверской земле (а их, по сведениям исследователей, более 60), образуют некий сюжет. По мнению Б. М. Эйхенбаума, «обрастание лирической эмоции сюжетом – отличительная черта поэзии А. Ахматовой. Можно сказать, что в её стихах приютились элементы новеллы или романа… Её стихи существуют не в отдельности, не как самостоятельные лирические пьесы, а как мозаические частицы, которые сцепляются и складываются в нечто похожее на большой роман, тому способствует целый ряд приёмов, чуждых обыкновенной лирике»[85]. Ещё Н. С. Гумилёв в «Письмах о русской поэзии» подметил, что Ахматова в своих стихах «почти никогда не объясняет, она показывает» (4, 337). В слепнёвских стихах, если воспринимать их как некое единство, можно увидеть, что место действия включает в себя заросшие пруды, мельницы, осины, старый парк, пыльную дорогу, пашни, поля, перелески, болота. Этот окружающий мир разнообразен и обширен, он протяжен не только в настоящем, но и уходит в прошлое, так как в сиюминутном переживании ощущается историческая память народа, живущая в верованиях, обычаях, привычках и образе жизни. Лирическая героиня, проживая отпущенный ей Богом срок, постигает этот мир и самоё себя. Она живёт насыщенной внутренней жизнью, но не в отрыве от реальности, а в единении с ней.

Дата добавления: 2015-10-28