Колтон Бэрпо в роли заимодавца

Когда мы вернулись домой, то спали целую неделю. Конечно, я преувеличиваю, но не намного. Мы с Соней были совершенно измочалены. Такое впечатление, словно мы побывали в семнадцатидневной автомобильной аварии. Внешне наши раны были незаметны, но душераздирающие тревога и напряжение, владевшие нами все эти дни, дали о себе знать.

Однажды вечером, спустя примерно неделю после возвращения домой, мы с Соней, уединившись на кухне, разговаривали о наших финансовых делах. Она стояла у переносного стола, расположенного рядом с микроволновой печью, и разбирала огромную пачку писем, накопившихся за время нашего отсутствия. Каждый раз, открыв очередной конверт, она записывала в столбик на лежавшем перед ней листке бумаги ряд цифр. Даже с того места, где я стоял, – а я стоял на противоположном конце кухни, прислонившись к шкафу, – я видел этот внушительный столбик цифр, который выглядел ужасно длинным.

Наконец, вписав последний ряд цифр, она положила ручку на стол.

– Знаешь, сколько денег мы должны уплатить по счетам на этой неделе?

Как главный счетовод нашей семьи и нашего совместного предприятия, Соня регулярно задавала мне этот вопрос. Сама она работала неполный рабочий день учителем, и это приносило нам постоянный, хотя и относительно небольшой доход. Моя пасторская зарплата, начислявшаяся из церковной десятины – налога, уплачиваемого нашими немногочисленными, но верными прихожанами, тоже была невелика. Поэтому основную массу денег приносил наш гаражно‑дверной бизнес, но этот доход был подобен морским приливам и отливам: в зависимости от сезона он то прибывал, то убывал. Каждые две недели Соня представляла мне своего рода бухгалтерский отчет – не только в виде чеков и квитанций на хозяйственные расходы, но и в виде финансовых платежей в сфере нашего бизнеса. Теперь к ним добавилось несколько солидных больничных счетов.

Я быстро произвел в уме общий подсчет и выдал приблизительный результат:

– Вероятно, где‑то около двадцати трех тысяч долларов, верно?

– Верно, – сказала она и вздохнула.

С таким же успехом это мог быть и миллион долларов. В силу того что я из‑за сломанной ноги, а затем и гиперплазии не мог заниматься установкой гаражных дверей, наши сбережения быстро иссякли. А когда я уже был готов возвратиться к нормальной трудовой деятельности, на нас свалилась болезнь Колтона, почти на месяц выбившая меня из рабочей колеи. У нас было столько же шансов раздобыть эти 23 000 долларов, сколько выиграть в лотерею. А поскольку в лотерею мы не играем, то эти шансы были равны нулю.

– Тебе там случайно ничего не причитается? – спросила она. – Никто ничего не задолжал?

Она спросила просто так, на всякий случай, ибо заранее знала ответ. Я покачал головой.

– Некоторые из них могут подождать, – она кивнула в сторону пачки конвертов со счетами. – Но «десятые счета» обязательны к оплате.

«Десятые счета»! Воистину, вот вам полная картина жизни в таком маленьком городке, как Империал: у жителей имеются специальные чеки или расчетные книжки, которыми они пользуются при оплате в таких местах, как автозаправочная станция, бакалея и магазин скобяных изделий. Поэтому, если нам нужен бензин, чтобы заправиться, или буханка хлеба, мы просто идем туда, берем что нужно и расписываемся за это.

А затем десятого числа каждого месяца Соня совершает пятнадцатиминутное турне по городу и собирает счета. Эти так называемые десятые счета – одно из удобств жизни в маленьком городке. С другой стороны, если вы их не оплатите, то огласки и позора вам не избежать.

Я вздохнул.

– Я могу сходить и объяснить ситуацию, попросить об отсрочке.

Соня взяла в руку пачку бумаг, по виду более толстую, чем прочие.

– Начинают приходить на оплату больничные счета. Один из них на сумму тридцать четыре тысячи.

– А какую сумму покрывает страховка?

– Всего три двести после вычетов.

– Сейчас мы не в состоянии его оплатить, – сказал я.

– Ты по‑прежнему хочешь, чтобы я выписала «десятинный чек»? – спросила Соня, имея в виду наше регулярное недельное пожертвование в пользу церкви.

– Непременно, – ответил я.

Иначе и быть не могло. Ведь Господь вернул нам нашего сына, и мы не имели права не уплатить наш счет Богу.

В этот момент из‑за угла появился Колтон (до этого он сидел в гостиной) и ошарашил нас самым необычным заявлением, какое мне доводилось до этого слышать.

Он стоял у другого края стола, уперев руки в бедра.

– Папа, Иисус прибег к помощи доктора О’Холлерана, чтобы спасти меня, – сказал он. (Поразительно, но его детское личико излучало полную самоуверенность.) – Поэтому ты должен заплатить ему.

Сказа это, он повернулся и вышел. Завернул за угол и исчез.

Мы с Соней посмотрели друг на друга.

Что?

Мы были немного ошарашены, поскольку Колтон воспринимал доктора О’Холлерана как источник всего неприятного: ощупываний, разрезаний, уколов, очищений – короче говоря, боли. Мы всего неделю как вернулись из больницы, а он уже, судя по всему, изменил свое мнение.

– Сдается мне, доктор О’Холлеран ему теперь по душе, – сказала Соня.

Даже если Колтон и нашел в сердце мужество простить доктора, его заявление, тем не менее, было более чем странным. Часто ли вам приходилось встречать ребенка, которому нет еще и четырех лет, и видеть, как он анализирует финансовые проблемы своей семьи и требует уплаты кредитору? Причем такому, который ему особенно не нравился?

И как он это произнес! «Папа, Иисус прибег к помощи доктора О’Холлерана, чтобы спасти меня». В высшей степени странно!

Но еще более странные вещи начали случаться потом. Оказавшись перед необходимостью заплатить по счетам 23 000 долларов, причем заплатить немедленно, мы не знали, что и предпринять. Мы с Соней решили было обратиться в наш банк за ссудой, но вскоре выяснилось, что в этом нет необходимости. Сначала моя мать (как я уже говорил, она живет в Улиссе, штат Канзас) послала нам чек на оплату больничных счетов. А затем в течение всей недели нам стали приходить по почте чеки. Чеки на 50 долларов, на 100, на 200, и все они сопровождались карточками или записками, на которых было написано примерно следующее: «Мы узнали о ваших проблемах и решили заплатить за вас» или «Господь подсказал мне послать вам это. Надеюсь, это вам поможет».

К концу недели наш почтовый ящик снова был полон – на этот раз не счетами, а подарками. Прихожане, члены церковного совета, близкие друзья и даже люди, которые знали о нас лишь понаслышке, откликнулись на наше несчастье, ни о чем нас даже не спрашивая. Небольшие, казалось бы, суммы, присланные в чеках, складывались в тысячи долларов, и мы были немало удивлены, когда вдруг обнаружилось, что вместе с деньгами, присланными моей матерью, общая сумма составила ровно столько, сколько и требовалось для оплаты первой волны счетов, причем с точностью до доллара.

Вскоре после того как Колин стал маленьким денежным магнитом для наших оскудевших финансов, у него возникли кое‑какие неприятности. Ничего серьезного, просто небольшой инцидент с сыном нашего друга, произошедший у него дома: дети не поделили между собой игрушку. В тот же вечер я позвал Колтона на кухню. Мы сели за стол. Я сидел на стуле с прямой спинкой, а мой сын забрался на стул рядом и стоял на нем на коленях. Он упер локти в стол, обхватил лицо руками и смотрел на меня своими небесно‑голубыми глазами, в которых, казалось, сквозила некоторая робость.

Если у вас есть дети дошкольного возраста, то вы наверняка знаете, как порой бывает трудно, взирая на их миловидность и невинность, оставаться серьезным, дабы призвать их к дисциплине. Мне, к счастью, удалось сохранить на лице серьезное выражение.

– Колтон, – начал я, – знаешь ли ты, почему у тебя неприятности?

– Знаю. Потому что я не захотел делиться, – сказал он, глядя в стол.

– Правильно. Нельзя так поступать, Колтон. К людям нужно относиться лучше, а не так, как ты.

Колтон поднял глаза и посмотрел на меня.

– Да, папа, я знаю. Мне и Иисус сказал, что я должен быть добрее.

Его слова застигли меня врасплох. Особенно то, как он произнес: «Мне и Иисус сказал…»

Но я быстро опомнился. «Что ж, учитель воскресной школы, должно быть, знает свое дело», – подумал я.

– Вот видишь, Иисус оказался прав, разве не так? – сказал я, и на этом наш разговор закончился. Не думаю, что мне удалось внушить Колтону мысль, как это нехорошо – не делиться с другими. Короче говоря, своим Иисусом он положил меня на обе лопатки.

Через пару недель я начал готовиться к обряду похорон, который должен был пройти в нашей церкви. Человек, отошедший в мир иной, не был членом нашей конгрегации и даже не принадлежал к числу наших прихожан, но жители города из числа тех, кто не особенно регулярно посещает богослужения, часто высказывают пожелания, чтобы для них или их близких был проведен церковный ритуал погребения. Иногда усопший оказывается другом или родственником одного из наших прихожан.

Должно быть, Колтон слышал, как мы с Соней обсуждали предстоящую службу, ибо однажды утром он вошел в гостиную и потянул меня за полу рубашки.

– Папа, что такое похороны?

За годы, минувшие с момента рождения Колтона, мне уже приходилось, причем не раз, совершать ритуал погребения, но теперь Колтон достиг того возраста, когда его начали интересовать многие вещи, а также как и почему они происходят.

– Ну, приятель, похороны – это когда кто‑то умирает. Умер один человек из нашего города, и члены его семьи придут в церковь, чтобы с ним проститься.

Колтон мгновенно преобразился. Лицо стало серьезным, и он пристально посмотрел мне в глаза.

– А этот человек жил в сердце с Иисусом?

Сын просто спрашивал меня, был ли умерший человек христианином, признавал ли он Христа своим Спасителем. Но та настойчивость, с которой он это спрашивал, застала меня врасплох.

– Я не уверен, Колтон, – ответил я. – Я не очень хорошо его знал.

Лицо Колтона исказила гримаса тревоги и беспокойства.

– Он должен был жить с Иисусом в сердце! Он должен был познать Иисуса, иначе он не попадет в рай!

Его настойчивость вновь меня удивила, особенно принимая во внимание то обстоятельство, что Колтон не знал этого человека. Я постарался утешить его, как только мог.

– Я разговаривал с членами его семьи, и они сказали, что он жил с Иисусом в сердце, – сказал я.

Не уверен, удалось ли мне полностью убедить Колтона, но лицо его немного разгладилось.

– Ну… тогда все в порядке, – сказал он и удалился.

Во второй раз за эти несколько недель я подумал: «Что ж, учителя воскресной школы, безусловно, знают свое дело!»

В воскресенье Соня нарядила Кэсси и Колтона в лучшие выходные костюмы; мы сели в машину и проехали полквартала, которые отделяют наш дом от церкви. Там все уже было готово к похоронам.

Когда мы остановились и выбрались из нашего «форда», я увидел припаркованную во дворе машину‑катафалк погребального агентства Лайвера.

Войдя в церковь, мы обнаружили прямо в притворе, немного в стороне, стоявший там дубовый полированный гроб.

Открытая двустворчатая дверь вела из притвора в святилище, где обычно собирались члены семьи, чтобы участвовать в «цветочной службе». До переезда в Империал я никогда не слышал о «цветочной службе», но теперь считаю, что это замечательная идея. Перед началом похоронной службы члены семьи усопшего собираются здесь, и распорядитель похорон показывает им цветы, венки и цветочные гирлянды, объясняет, кто из гостей что принес или заказал, и вслух зачитывает ноты соболезнования, если таковые прилагаются. («Эти прекрасные пурпурные азалии, посвященные светлой памяти почившего, – от семьи Смит».)

Пастору тоже полагается участвовать в «цветочной службе». Я заглянул в святилище и поймал взгляд распорядителя похорон. Он кивнул мне, давая понять, что все готово и можно начинать. Я повернулся к Колтону и Кэсси, чтобы взять их за руку и повести за собой, как вдруг Колтон указал пальцем на гроб и спросил:

– Что это, папа?

Я постарался ответить как можно проще:

– Это гроб. В нем лежит тот, кто умер.

Неожиданно на лице Колтона появилась та же гримаса сильного душевного волнения. Он резко сжал руки в кулаки на уровне бедер, а затем, показав пальцем на гроб, громко, чуть ли не срываясь на крик, спросил:

– Жил ли он с Иисусом в сердце?

Соня от удивления округлила глаза, и мы оба бросили быстрый взгляд в сторону дверей, ведущих в святилище, боясь, как бы члены семьи усопшего не услышали нашего сына.

– Он должен был жить с Иисусом в сердце! Должен! – страстно продолжал Колтон. – Если Иисуса не было в его сердце, он не сможет попасть в рай!

Соня схватила Колтона за плечи и начала трясти и шикать на него, пытаясь заставить замолчать. Но тот не поддавался. Чуть не плача, Колтон размахивал руками и кричал:

– Он должен был познать Иисуса, папа!

Соня потащила сына прочь из церкви, решительно подталкивая его по направлению к входным дверям. Следом за ними шла Кэсси. Через стеклянные двери я видел, как, выйдя из церкви, Соня наклонилась к детям, что‑то им объясняя. Затем Кэсси взяла своего строптивого братца за руку и повела домой. Слава Богу, до дома было недалеко, всего полквартала.

Я не знал, что и думать. Откуда это неожиданное волнение, это беспокойство по поводу того, спасется ли незнакомый человек или нет, и «жил ли он с Иисусом в сердце», как это выразил Колтон?

Я знал только одно: Колтон находился в том возрасте, когда все, что бы ни пришло ему в голову, он тут же громко излагал вслух. Такое уже случалось. Однажды мы сидели с ним в небольшой закусочной в Мадриде, штат Небраска, и туда вошел молодой парень с очень длинными прямыми волосами. Колтон тут же громко спросил, кто это: мальчик или девочка. Поэтому после инцидента в церкви мы решили какое‑то время не брать с собой Колтона на похороны, особенно если не знали наверняка, был ли усопший христианином или не был, ибо нам было неизвестно, как он себя поведет, что скажет и что сделает.

Глава 12

Дата добавления: 2015-10-28