С глазу на глаз

Все вышли из хаты. Вепрь прикрыл глаза, полутьма сомкнулась над ним. Его знобило, и ему хотелось лежать так вот, не шевелясь, ничего не видя, ни о чем не думая, долго-долго. Словно сквозь сон он услышал легкие шаги. Открыл глаза и изумился – возле него стояла строгая красивая девушка с портфелем в руке.

– Фельдшерица? Доктор? – спросил он, радуясь возможной путанице.

– Нет. Вы – Вепрь?

– Так.

– Меня послал к вам друг Украины – Малый.

Вот как! Малый послал к нему девушку… Эта девчонка будет инспектировать его. Самолюбие окружного было уязвлено. Ну что ж, он сумеет пустить пыль в глаза этому инспектору.

– Очень рад. Прошу садиться.

– Как вы себя чувствуете? Вы в состоянии вести разговор?

– Пусть это вас не беспокоит. Легкое ранение… Мы только что отбили нападение большевиков.

– Да, мне пришлось быть свидетельницей. Попали под выстрелы и несколько часов ждали в лесу, пока все не затихнет.

Окружной представил себе, как дрожала от страха эта молоденькая немкеня, услышав выстрелы, и поспешил ее успокоить:

– Не волнуйтесь. Теперь вы в полной безопасности.

Ирония Вепря не ускользнула от внимания Оксаны.

– Я не совсем уверена, – сердито сказал она, усаживаясь на стул. – После того, что мне пришлось испытать…

– Но я не мог всего предвидеть, пани, – мягко, тем же чуточку насмешливым тоном, возразил окружной. – Мы на войне, а на войне бывают…

– Я говорю не об этом случае. Вам известно, что люди Месяца схватили меня как большевистскую связную, сутки держали под арестом, провоцировали, избивали?

Кровь прилила к лицу Вепря. Он понял, почему посланец Малого прибыл с таким опозданием. Какой позор! Беркут и Месяц получат свое, как только он поднимется. Он проучит этих молокососов. Боже, с какими людьми приходится ему работать – темнота, деревенщина, а каждый мечтает стать министром, полководцем, дипломатом…

– Пани, можете быть уверены, что все виновные понесут тяжелое наказание. Слово чести! Я сам займусь расследованием… А пока что я приношу вам самые искренние извинения. Может быть, вам нужна медицинская помощь? Скоро сюда прибудет врач.

– Нет, врача мне не надо. Но я должна буду сообщить о случившемся своему шефу. – Оксана решила хорошенько припугнуть Вепря.

– Что поделаешь, пани, что поделаешь, – огорчился окружной. – Войдите в мое положение. Я буду говорить откровенно, совершенно откровенно. У нас мало опытных, хорошо подготовленных людей. Приходится все строить на голом месте. И если хотите знать, в этом в известной мере повинны и вы, немцы.

– Я попрошу вас… – Оксана надменно вскинула голову.

– Но ведь вы не поддержали нас в начале войны с большевиками, – с грустным укором сказал Вепрь. – Вы арестовали, наше правительство и наиболее активных членов ОУН.

– Это уже принадлежит истории! – отрезала Оксана.

– Хорошо, не будем трогать историю, – снисходительно улыбнулся Вепрь. – Но Малый должен понять, что мы потеряли драгоценное время, нужное для организации государственного аппарата, подготовки людей и армии. Мы вынуждены брать молокососов, желторотых мальчишек и ставить их на ответственные посты. Эта глупая, возмутительная история, в какую вы попали… Ничего подобного не произошло бы, если бы Месяц имел хотя бы такую подготовку и опыт, какие имеет ваш рядовой гестаповец.

Огорчение окружного, очевидно, было искренним. Он умолк на несколько секунд, лежал, устремив взгляд в потолок, кусая губы.

– Вы, конечно, знаете, что случилось на железной дороге? Сотней, напавшей на эшелон, командовал отважный, но совершенно не разбирающийся в политике человек. Я понимаю ваше возмущение – огромная потеря, эшелон с танками… Передайте Малому, что прискорбный эпизод у Братына – это случайность, недоразумение. Да, да несчастный случай!

“Неужели кто-то из оуновцев совершил на железной дороге диверсию против гитлеровцев? – подумала Оксана. – Вепрю можно верить – он сокрушается, оправдывается…”

– Да, но все-таки… – сурово, словно ее не удовлетворили объяснения Вепря, сказала девушка.

– Пани, поверьте, чистая случайность. Мы на войне, а на войне могут быть жертвы и от своего оружия. Мы наказали виновника этой трагедии, наказали жестоко. Бывший командир сотни Богдан осужден специальным трибуналом и расстрелян как большевистский агент, пробравшийся в наши ряды. Я лично присутствовал при расстреле…

– Этот Богдан был действительно связан с большевиками?

Вепрь несколько секунд обдумывал ответ, сказал решительно:

– Нет, не был. Но это не имеет значения… Сейчас мы находимся в сложной и трудной обстановке. Поверьте, нам не так-то легко убеждать темные массы в том, что немцы наши друзья, союзники. Поэтому мы должны идти на хитрость: всех, кто вздумает обратить оружие против немцев, мы будем обвинять в связи с Советами, всех будем жестоко карать как большевистских агентов. Обязательно передайте это Малому. Передайте, что мы остаемся верными своему союзническому долгу. У нас общий и страшный враг – Советы, большевики. И вы сами смогли убедиться, мы уже сейчас ведем с ними борьбу и несем жертвы.

– Господин Вепрь… – начала Оксана, но окружной, слабо улыбнувшись, поправил ее.

– Друже… Называйте меня – друже Вепрь. В целях конспирации.

– Друже Вепрь, вы говорите о жертвах. Но что ваши жертвы по сравнению с теми, какие несут сейчас на Восточном фронте немецкие солдаты – цвет Германии, – защищая Европу от большевистско-азиатских орд? – Это была почти точная цитата из статьи в газете “Волынь”, которую Оксана прочла перед отъездом.

Кажется, Вепрь разозлился, улыбочка его стала язвительной:

– Если Малый послал ко мне пани, то я могу надеяться, что она разбирается в обстановке, политике и мне не придется объяснять ей самые простые вещи?

– Нет, не придется, – в тон Вепрю сказала Оксана. – Но вопрос о жертвах я не считаю простым.

– Всему свое время. Я хочу спросить пани: почему немцы вдруг стали такими добрыми к нам, оуновцам? Вы выпустили почти всех арестованных оуновцев, снабжаете нас оружием, даете в наши военные школы своих инструкторов, помогаете организовать службу безопасности.

– Этого требует политика, – не моргнув глазом, сказала Оксана.

– Прекрасно! Пан советник очень умный человек и знает, что он делает… Мы ему благодарны. Я еще об одном хочу спросить пани – где, по ее мнению, будут находиться советские войска через полгода или, скажем, через год? Мы говорим с вами откровенно, не так ли?

Отвечать нужно было как можно туманней.

– Я поняла вашу мысль… Малый нарисовал мне картину возможных событий.

– А он сказал вам, что немецкие войска вынуждены будут покинуть эту территорию и сюда придут Советы? – не отставал окружной.

– Не исключено… Мы сделаем это в целях выравнивания линии фронта.

По лицу Вепря разлилась откровенно-насмешливая улыбка, но он тут же мучительно скривил губы и простонал едва слышно.

– Извините… – сказал он, томно улыбаясь. – Свежая рана. Это пройдет… Мы говорили с вами…

– О том, что произойдет, когда мы сократим линию фронта, – подсказала Оксана.

– Мы говорили о том, что немцы будут вынуждены в скором времени отступить, а сюда придут Советы, – безжалостно уточнил Вепрь. – Вот тогда-то вы, немцы, скажете нам спасибо – в тылу у Советов появится армия ваших союзников. Учтите, мы очень выгодная армия для вас. Это не то, что СС “Галичина”, поверьте. Мы не требуем ни обмундирования, ни продовольствия, нам нужны только оружие и боеприпасы, как можно больше оружия и боеприпасов. Было бы хорошо, если бы мы получили от вас автоматы, это самое удобное оружие для нас. Скажите Малому, пусть не скупится, сделает все возможное. Все окупится, уверяю вас – окупится вдвойне, втройне. Как только фронт продвинется на Запад и мы окажемся в тылу у Советов, мы начнем активные боевые действия.

Вепрь стиснул зубы, закрыл глаза, видимо, стараясь пересилить боль, и продолжал, снизив голос:

– Возможны крупные операции… Да, да, вы не сомневайтесь. Но в основном мы будем придерживаться тактики непрерывных мелких ночных нападений на обозы, небольшие группы солдат, милиции, железнодорожников, на советскую администрацию. Уже сейчас мы готовим в лесах и селах хорошо оборудованные тайники, схроны. Представьте: ночью – стрельба, убитые, раненые, днем – все тихо. Напуганные жители будут держать язык за зубами – они никого не знают, никого не видели… В этом отношении мы будем спокойны. Передайте Малому, что его совет полностью претворяется в жизнь: мы взяли на учет всех людей в селах, которые могут симпатизировать большевикам, и безжалостно уничтожаем всех подряд. Остальные будут напуганы. Никто не пикнет! Советам нужны будут хлеб, продовольствие – мы постараемся, чтобы они ничего не получили. Каждый, кто добровольно отдаст налог, будет казнен. Вот тогда-то вы оцените своих союзников и пожалеете, что мало помогали нам.

На этот раз Вепрь замолк надолго. Он лежал, стиснув зубы, с полуприкрытыми глазами. Он то старался улыбнуться, то вздрагивал и морщился от боли.

– Пожалуйста, – Вепрь протянул к Оксане руку. – Там где-то мой френч. Достаньте из внутреннего кармана жетон. Я дам вам на всякий случай…

От шелковой подкладки изодранного, окровавленного френча окружного шел слабый запах духов. Оксана нашла в кармане два самодельных медных четырехугольных жетона, наподобие гардеробных номерков.

– Возьмите один. Любой. Возвращаться будете по экспрессу. Это гораздо безопаснее. Это наш новый тайный вид сообщения и связи – экспресс. Мы организовали несколько линий. Эти жетоны на линию, идущую на Ровно. В четырех километрах отсюда – хутор Вишневый. Там одна хата под красной черепицей. Хозяин – Андрей Дудка. Первый пункт. Стоит вручить жетон на первом пункте, и вас доведут, довезут, а если надо, то и на руках отнесут по цепочке от пункта к пункту до самого Ровно. Никто ни о чем не будет спрашивать, никто не посмеет задержать: жетон – это пропуск, документ, приказ. Вы прибудете в Ровно раньше, чем на поезде.

– Как на ковре-самолете? – усмехнулась Оксана.

– Так, как на ковре… – тихо сказал Вепрь и закусил губу.

Оксана поглядела на его желтеющее лицо, заострившийся нос, заметила пульсирующую темную жилку на виске, и вдруг ей стало ясно, что перед нею лежит умирающий человек. Догадывался ли Вепрь, сколь серьезно его ранение? Не похоже… Очевидно, он старался обмануть себя, бодрился, но, несомненно, каждое слово давалось ему с трудом.

– Почему господин советник позволил казнить наших товарищей? – неожиданно спросил Вепрь.

– Он прилагал все усилия, чтобы не допустить этого.

– Так. Он умный человек. Но и ему тоже трудно… Я понимаю. Не надо было этого делать, не надо… Напомните господину советнику, что мы продолжаем разжигать ненависть украинцев к полякам. Я готовлю две крупные акции.

– Но, собственно, для нас, немцев, польза от этой вражды невелика…

Вепрь раскрыл глаза, удивленно посмотрел на “инспектора”. Оксана поняла, что допустила оплошность. Нужно было по-иному, более тонко заставить Вепря высказаться на эту тему. Она спокойно поправилась.

– Я понимаю, вражда между украинцами и поляками отвлекает их, делает невозможным их совместные выступления против нас.

– Не только это, – покачав головой, возразил окружной. – Нужно смотреть вперед. Мы заранее вызываем у поляков недоверие, ненависть к советским солдатам. Ведь в Советской Армии много украинцев. Я уверен, что Малый это тоже учитывает. Я даже думаю, что польскому правительству в Лондоне тоже выгодна эта вражда. О, они не хотели бы, чтобы поляки встречали советских солдат с цветами как освободителей… То хитрые дипломаты.

Голос Вепря становился все слабее и слабее. Он почти бредил.

– Вы говорили о своих военных школах, в которых работают наши инструкторы, – напомнила Оксана. – Я должна побывать хотя бы в одной из них.

– Это трудно. На женщину будут обращать внимание. Но если пани настаивает, я постараюсь… Я могу организовать вам встречу с инструктором. Он расскажет. Нам нужны такие люди. И оружие. Автоматы… Передайте Малому – побольше автоматов.

Оксане требовалось получить ответ еще на один вопрос. Признаться, ей не терпелось поскорее выйти из хаты. Там, у крыльца, ждал ее Тарас. Вот уж кого она не ожидала здесь встретить…

– Друже Вепрь, вы умеете мыслить как политик. Один частный вопрос. Предположим, русские победят нас, немцев. На что вы можете рассчитывать в таком случае?

Глаза окружного оживились, хитренько заблестели.

– Этого мы не боимся. Нам помогут Англия и Америка. Они не захотят пустить советов в Европу. Увидите – Англия и Америка объявят большевикам войну. Мы свяжемся с ними. Возможно… возможно…

Вепрь не договорил, но Оксана поняла, что он хотел сказать: “Возможно, связь уже налаживается”. Кольцо замкнулось. Теперь Оксана знала, о чем шла речь в третьей шифровке. Но напрасно разведка союзников потревожила Хауссера и начала наставлять его. Эксперт по восточным вопросам намного опередил своих наставников и уже давно начал свою кровавую игру. Вепрь – мелкая пешка в этой игре. Его смерть даже не будет замечена, у “друга Украины” найдутся другие фигуры. Игра будет идти по-крупному, на жизни тысяч обманутых людей. Полковник Горяев не ошибся, почуяв в неприметном чиновнике особенно опасного врага, действующего невидимым, подлым и страшным оружием – хитро подготовленными провокациями.

– Где доктор? – открывая глаза, с мучительной улыбкой спросил Вепрь. – Я вас попрошу… Вы, наверно, голодны. Позовите сотенного Довбню. Он где-то там. Я должен дать ему указания.

Оксана не успела подойти к двери, как Довбня появился на пороге.

– Привели доктора? – встрепенулся окружной.

– Пока фельдшер…

На лице Вепря появилось разочарование, кивком пальца он подозвал к себе сотенного.

– Друже, вот эта пани… – с трудом выговорил он. – Ты мне отвечаешь за нее головой. Любую ее просьбу, приказание выполнять беспрекословно. Ясно?

– Ясно, друже Вепрь.

– Давай этого коновала… – Вепрь улыбнулся своей шутке и протянул Оксане руку. – Извините, я должен прервать наш разговор. Я скоро подымусь. Мне нужны только хорошая перевязка и день-два спокойствия. Мы еще поговорим… Я все расскажу, объясню. Передайте…

Вепрь выпустил руку девушки. Посланца “друга Украины” уже не существовало для него. Опасливо и жадно смотрел окружной комендант СБ на запыхавшегося толстяка, которого подводил к нему сотенный. Заурядный деревенский фельдшер с сытой глупой встревоженной физиономией предстал перед ним как человек, способный предсказывать будущее. Заученная улыбочка сошла с лица Вепря. Широко раскрытыми, полными страха и страдания глазами он вопрошал своего оракула: “Жизнь или смерть? Жизнь или смерть?”

Выбор

Гранату бросил Карась… Это сделал он. Больше некому. Вот когда раскрылась та опасная загадка, которую таил в себе приведенный в сотню Богданом непонятный хлопец. Как он решился? Ведь не в мячик играл, бросая гранату, знал, на что идет, чем рискует. Значит, припекло его… Кто он? Совет? Ничего не поймешь, говорит как настоящий волыняк. Где его подцепил Богдан? Богдан исчез, словно корова языком его слизала. Все связано с нападением на немцев. Богдан исчез, появился Вепрь.

Степан вышел вслед за Соколом на крыльцо. Лицо его горело. Он сразу заметил Карася среди толпившихся на улице вояк. Хлопец стоял у тына, разговаривал с товарищами, а сам косил глазом на крыльцо штабной хаты. Неужели догадался, зачем роевого вызвали к Вепрю? Если догадался, то чего ждет, на что надеется? Похоже, Вепрь прикажет, а может быть, уже приказал арестовать Карася. А кто попадет в руки к Вепрю… Предупредить? Пусть удирает немедленно. Может, он не спал-таки в ту ночь, слышал разговор Юрка со Стефой? Начнут хлопцы Вепря катовать Карася – все расскажет сопляк, вспомнит, что было и чего не было. И пропал Юрко… Надо предупредить. Только как это сделать, чтобы не заметили? Беда, беда…

Пока Степан решал, как ему следует поступить, к штабной хате подкатила подвода. На ней, кроме возницы сидели два незнакомых бандеровца и две девушки. Одна из девчат, по одежде и виду городская, держалась очень уверенно, вторая – деревенская с испуганными печальными глазами была похожа на арестованную. Еще не успела подвода остановиться, как один из бандеровцев с сумрачным неприятным лицом спрыгнул на землю и, отталкивая всех, кто не успел посторониться, взбежал на крыльцо, скрылся за дверью. Карась тем временем очутился у подводы. Помог слезть городской девушке. Девушка небрежным кивком поблагодарила его, отряхнула пыль с юбки и обвела строгим взглядом стоявших у хаты людей. Степан заметил на ее лбу и щеке смазанные йодом царапины. Тут из хаты выбежал прибывший бандеровец и очень почтительно пригласил городскую следовать за ним.

Пользуясь тем, что внимание всех было привлечено к приезжей, Степан, проходя мимо Карася, наступил ему на ногу и направился к плетню. Там он стянул с ноги сапог и оглянулся. Карась следил за ним.

– А ну, помоги…

Тарас немедленно подскочил к роевому.

– Посмотри… У тебя рука тоньше. Там, кажется, гвоздь. В самом носке.

Тарас засунул руку в сапог, и их головы оказались рядом.

– Слушай, ты… чертяка, – порывисто задышав, сказал Степан. – Тебе здесь не место. Мотай! Иначе…

– Не понимаю, друже?.. – так же тихо, не поднимая головы, отозвался Тарас, и губы у него побелели.

– Врежу по морде – поймешь… – сквозь зубы прошептал роевой. – Я ничего не знаю и не видел, не говорил… – И добавил уже громко, раздраженно, вырывая сапог из рук вояки: – Не нащупал? Дай сюда!

Роевой сунул ногу в сапог и, не глянув на Карася, торопливо зашагал к сараю.

Тела убитых лежали в саду на траве, невдалеке от могилы сестры Богдана. Проходя мимо, Степан взглянул в ту сторону. Советов бросили вместе с овчаркой как попало, а своих хлопцев выложили рядышком голова к голове, накрыли холстами. Советов четверо – старшина Сидоренко, украинец, татарин и окруженец, тот, что должен был расстреливать… Среди своих – женщина. Наверное, бывшая учительница. Принесло ее сюда… Погиб куренной Смерека и три охранника. Кто виноват? Вепрь мог бы отпустить пленных. Петро, тот бы, пожалуй, отпустил. Все-таки у Петра в характере есть благородство. А там как знать. На брата он руку поднял… Кто же такой этот чертов Карась? Видать, все-таки совет он. А может быть, волыняк, комсомолец. Сколько их таких немцы и хлопцы из эсбе постреляли! Смотри, какой закаленный и бесстрашный. Ну, теперь-то он даст деру. Наверное, уже скрылся. Куда он пойдет? Это его дело. Пусть убирается ко всем чертям, пока еще держится отчаянная башка на плечах.

Степан не стал долго размышлять о Карасе. К черту всех! У него была одна цель – спасти младшего брата. Этой цели должны быть подчинены его чувства, мысли и действия. Он все рассчитал. Решил вещи с собой не брать, а уложить их в рюкзак и оставить на своей соломенной постели в сарае. Ему нужен был предлог в самом скором времени вернуться в сотню. Он намеревался появиться в хуторе на следующий день вечером, забрать рюкзак, а на обратном пути ночью заглянуть в Горяничи и увидеться с Юрком. Та хата на примете… Нужно чтобы Юрко немедленно перевел Стефку в другое место, а сам скрылся куда-нибудь подальше. Может быть, со временем удастся распутать узелок, какой затянул Петро, и доказать, что Юрко и Стефка ни в чем не виноваты.

Степан упаковал вещи в рюкзак. В руках у него осталась только книжка, вернее, остаток книжки, большинство листов из которой было вырвано. Оставлять книгу в рюкзаке было опасно: кто-нибудь полезет, найдет ее, а книга на русском языке… Брать с собой еще рискованнее. Нужно выбросить. Степан сунул книгу за пазуху и вышел из сарая.

Река с тихим журчанием омывала излучину высокого берега. Степан зашел в кусты ивняка, оплетенного диким хмелем, росшим над самой кромкой берега. Он вынул книгу и прежде чем швырнуть ее в воду, раскрыл наугад. Книгу эту он раздобыл случайно и читал тайком, жадно, урывками. Оставалось немного, и он жалел, что не дочитал.

Глаза забегали по строчкам, и у Степана сразу захватило дыхание, точно горькая судьба донского казака стала вдруг его судьбой.

“…В сенях звякнула щеколда. Первой вошла Дуняшка. Григорий увидел ее бледное лицо и, еще ни о чем не спрашивая, взял с лавки папаху и шинель.

– Братушка…

– Что? – тихо спросил он, надевая в рукава шинель.

Задыхаясь, Дуняшка торопливо сказала:

– Братушка, уходи зараз же! К нам приехало четверо конных из станицы. Сидят в горнице… Михаил говорит – тебя надо арестовать… Рассказывает им про тебя… Уходи!

Григорий быстро шагнул к ней, обнял, крепко поцеловал в щеку.

– Спасибо, сестра! Ступай, а то заметят, что ушла, – и повернулся к Аксинье.

– Хлеба! Скорей! Да не целый, краюху!

Вот и кончилась его недолгая мирная жизнь… Он действовал как в бою, поспешно, но уверенно: прошел в горницу, осторожно поцеловал спавших детишек, обнял Аксинью.

– Прощай! Скоро подам вестку…”

Все, хватит… Но глаза не послушались, еще раз скользнули по строчкам.

“Целуя ее, он ощутил на губах теплую соленую влагу слез. Ему некогда было утешать и слушать беспомощный, несвязный лепет Аксиньи. Он легонько разнял обнимавшие его руки, шагнул в сени, прислушался и рывком распахнул наружную дверь. Холодный ветер с Дона плеснул ему в лицо…”

Все! Степан обеими руками толкнул от себя книгу и она, шелестя надорванным листом, полетела вниз, шлепнулась в воду. Прощай, Григорий Мелехов! Прощай, суровая честная книга. Степан на секунду закрыл глаза, и сердце его сжалось от томительного предчувствия. Что ждет его впереди, какие преграды придется преодолеть, куда приведет его тот путь, на который он ступил? Но ходу назад не было. Юрко, сам того не зная, звал Степана к себе на помощь, умолял не бросить его в беде. И Степан, все отвергая, ничего не боясь, шел на зов брата.

Савка уже бегал по хутору, искал роевого.

– Где ты пропал, друже Топорец? – нетерпеливо закричал охранник. – Сейчас едем. Иди получай автомат. Давай скорее, подвода ждет.

Склад, где хранилось оружие, был открыт. В дверях Степан столкнулся с Тополем и Карасем. Оба вояки получили винтовки и патроны. Карась, положив винтовку на приподнятое колено, ловко загнал пять патронов в магазин, а две обоймы сунул в карман.

– Куда вы? – растерянно спросил Степан.

– Ту пани, что приехала, охранять будем, – ответил Тополь. Карась кивком головы подтвердил слова Тополя и сказал тихо, прочувствованно:

– Спасибо, друже роевой. Доброе слово не забывается…

Так и осталось загадкой для Степана, почему Карась не счел нужным учесть его предупреждение. Понял он только одно: хлопец этот играет со смертью, играет умело, весело и, видать, не в первый раз.

На подводе его ожидали Савка и те двое, что приехали вместе с девчатами.

Не успели въехать в лес, как встретились с подводой, на которой везли врача. Проводили ее глазами.

– Ну, хлопцы, тяжелый сегодня день нам выпал, – сказал Савка.

– А как все получилось? – повернулся к нему один из бандеровцев.

– Как, как… По-дурному получилось. Пятерых наших уложили не за хвост собачий. Мало того – двое советов ушло и винтовка у них.

– Мы этих двоих видели. Вот Марко и вуйко Григорий могут подтвердить. Я их за малым не уложил. Понимаешь, друже, как вышло? Подъезжаем мы к вам. Ну, километра полтора осталось. Слышим, вроде граната рванула и выстрелы.

– Сперва были выстрелы, потом граната, – печально уточнил Савка.

– Не спорю. Слышим, стрельба… И все ближе, ближе. Марко говорит – заедем в кусты. Пани наша согласилась. Смотрю, бежат двое. Один вроде немец, с винтовкой, а другой… Не поймешь, кто он, оборвыш какой-то. Бегут почти рядышком, нас не видят, а всего метров сто, сто двадцать до них. Немец оглянулся, припал к дереву и выстрелил. Тут я увидел какого-то вашего и понял, кто они, эти двое. Только хотел полоснуть по них из автомата, а пани испугалась, да кнутом по лошадям. Я так с воза на землю и полетел. Поднялся, а их уже след простыл. Я бы их срезал. Пани помешала.

– Она мне чуть лошадей не покалечила, – угрюмо отозвался возчик.

– Э, не говорите, вуйко, лошадьми она хорошо правила. Не ожидал даже…

– Друже Сыч, кто эта пани? – поинтересовался Савка.

– У Марка спроси… – засмеялся Сыч. – Может, скажет.

– Вепрь с ней долго разговаривал… – объяснил причину своего любопытства Савка. – Аж пока фельдшера не привезли.

– Ну и болтуны вы, хлопцы, – недовольно морщась, сказал Марко. – Как сороки. Суете нос не в свое дело.

Степан был рад тому, что его никто ни о чем не спрашивает. Он следил за дорогой и думал о своем. В его душе – он чувствовал это – зрел какой-то перелом. Дело было не только в том, что Степан решил спасти младшего брата, хотя именно этим он оправдывал все свои последние поступки. Требовалось дать ответ на коренной вопрос, какой ставила перед ним жизнь. От этого ответа зависело его настоящее и будущее.

Когда Степан вместе с Юрком учился в советской школе, он знал, к какой цели ему нужно стремиться. Юрко, тот метался, фантазировал, перебрал все романтические профессии – будущий геолог-путешественник, моряк, летчик и даже киноактер… Степан хотел стать инженером. Он хорошо усваивал все предметы, но точные науки давались ему особенно легко. Учитель математики восхищался им, говорил, что у него природное дарование, аналитический ум. К политике Степан относился настороженно, боялся ее. Может быть, сказалось то, что приверженность к политике изуродовала жизнь старшего брата.

Когда началась война и пришли немцы, Степан понял, что та цель, к которой он стремился, вполне реальная для него при Советской власти, стала теперь недосягаемой. Таким, как он, при нынешних условиях даже нечего мечтать о высшем техническом образовании. Нужно было трезво смотреть на вещи. Немцы одерживали непрерывные победы, быстро захватили огромные пространства европейской части Советского Союза, и следовало предположить, что победу одержит Гитлер. Что будет потом?

Петро утверждал, что они смогут отстоять Украину. Он требовал, чтобы Степан шел в сотню. Степан подчинялся воле брата. В победу и самостийную Украину он не очень-то верил, но счел, что гибель в бою с немцами все-таки более достойная участь для него, нежели смерть от голода на работах в Германии. Туда, в Германию, гнали молодежь беспощадно. Однако все вышло не так, как он предполагал и как предсказывали другие. Что-то похожее на чудо случилось там, у далекой Волги, и “непобедимые” армии Гитлера покатились назад. Советы возвращались. Радоваться нужно было этому, но Степан не мог, знал, в каком лагере он очутился.

То, что произошло сегодня на поляне, потрясло Степана Карабаша. Потрясла не подготовлявшаяся расправа и не ее жестокость, бессмысленность, а что-то другое, коснувшееся не только чувств, но прежде всего сознания молодого грамотного хлопца. Он понимал, что смерть трех смелых, несчастных людей, не причинивших никакого зла ни ему, ни его товарищам, ляжет на его совесть, хотя убьют их по приказу Вепря другие. Как ни было ему тяжело и горько, он смирился с этим: не в его воле и силах что-либо изменить. Ну, а если ничего не можешь сделать, то стой, сцепив зубы, и жди, пока все кончится. Степан стоял, ждал… Пленный украинец начал свою речь хорошо, он взывал к уму и совести. Совесть свою Степан усыпил размышлениями о роковой неизбежности происходящего, но мысль оказалась незащищенной. И логика, с какой пленный говорил о судьбе украинского народа, потрясла его. Как потом ни изощрялся и ни выкручивался Вепрь, на какие чувства ни бил – он так и не смог опровергнуть главный довод, доказательство своего противника, не решился ответить на вопрос: что было бы с украинским народом, если бы в битве с немцами он выступил один на один, без поддержки народов-побратимов?.. А какую судьбу готовил Гитлер украинцам, Степан уже знал хорошо. Даже Петро, и тот не скрывал, говорил, что немцам нужны земля и батраки. Обо всем этом Степан раздумывал и раньше, но только сегодня там, на поляне, впервые так остро и требовательно возник в его сознании вопрос: “Кто прав? На чью сторону нужно стать, чтобы потом не каяться и не проклинать себя?”

Ответа Степан так и не мог найти. Вернее, он все еще боялся твердого, честного ответа, потому что его жизнь стала бы тогда невыносимо мучительной. Нет, он не хочет касаться политики и все, что делает, это только для брата, только для Юрка.

На подводе проехали километров десять. Горяничи остались в стороне по левую руку. Степан знал эти места и, когда Савка на развилке прыгнул с подводы, догадался, куда они пойдут.

Савка зашагал по дороге.

– Куда? В Колки? – спросил Степан.

– Ну… – отозвался Савка.

– Чего дорогой крутить, идем напрямую, тут близко.

– Эге! Как говорится – в обход два километра, а напрямую все десять…

– Иди за мной, не заблудим.

Пошли лесом. Уже темнело. Но Степан вывел точно, лес впереди поредел, и за деревьями показалась черная, полуразрушенная печь, подымавшаяся среди развалин как памятник несчастью. В хуторе сохранилось от огня только два кирпичных строения, стоявших на отшибе, – большой дом – и сарай. Все окна в доме были забиты досками.

– Есть кто? – крикнул Савка, останавливаясь у ворот уцелевшей усадьбы.

– А кого тут черти носят? – весело отозвался кто-то из-за густой, давно не стриженной живой изгороди. – Савка, кажется?

– Он самый, друже Вороной. Как вы тут? Месяц есть?

Вооруженный винтовкой бандеровец вышел из-за кустов-

– Ждем. Белый тут.

Из дома вышел хлопец в очках с полевой сумкой у пояса, с автоматом на плече. Степан узнал его – перед войной закончил бухгалтерские курсы и работал счетоводом в Братынском райпотребсоюзе. Белый… Следователь эсбе, правая рука Месяца.

Белый зажег фонарик и прочел поданную ему Савкой записку.

– Добре, – вяло сказал он. – Как там Вепрь? Ничего не говорил? Не ругал нас?

– Ему не до вас… Ранен.

– Кто? Вепрь?

Савка довольно охотно рассказал о случившемся. Он, видимо, радовался, что первый сообщает такую новость со всеми подробностями.

Вороной то и дело ахал, а Белый слушал напряженно, поджав губы, и только изредка косил глазами на молчавшего Степана.

– Какое ранение у Вепря? Будет жить?

– Сокол его перевязывал, говорит, что совсем маленькая дырочка. Там уже докторов наехало!

Оказалось, что Савке приказано сразу же возвращаться, и Белый не стал его задерживать, только дал на дорогу хлеба и сала.

– Скажешь Вепрю, если будет спрашивать, что мы тут не сидим без дела. Каждую ночь – человек пятнадцать-двадцать… Так что его приказ выполняется.

Савка пообещал все передать и зашагал к лесу, а Белый, предупредив Вороного, чтобы смотрел в оба, повел Степана в дом. Он чиркнул зажигалкой и, хотя на столе стояла керосиновая лампа, зажег каганец. Слабый дрожащий огонек разгорелся, осветил большую комнату с печью и приделанной к ней плитой.

– Садись, друже. Пока приедет Месяц с хлопцами, я тебе кое-что объясню, но сперва… – Белый смущенно поглядел на Степана, вздохнул. – Сперва я должен выразить искреннее сочувствие твоему горю…

Степан подумал, что Белый имеет в виду “гибель” Юрка и насторожился. Соболезнование показалось ему притворным.

– Что говорить… – сказал он сдержанно.

– Да, да, слова бесполезны, но твой брат был сильной, кристально чистой личностью, и мы сохраним память о нем в наших сердцах.

“Это о Петре, – догадался Степан. – Петра нет в живых… Боже!” Он почувствовал, что лоб и щеки становятся холодными.

– Я думал, ты знаешь… – оживился Белый с любопытством поглядывая на брата Ясного.

– Как это случилось? – тихо спросил Степан.

– В Ровно казнили четырех наших. Повесили.

– За что?

– Немцы… – пожал узкими плечами Белый, точно одно это могло служить объяснением всему.

Степан больше ни о чем не спрашивал. Петро погиб… Немцы… Было время, когда Петро молился на Гитлера. Было такое время… Это уже потом он начал ненавидеть немцев. Но он ни разу не проклял войну, на войну он возлагал все свои надежды. Нет Петра. Вот почему так ласково обошелся Вепрь с братом Ясного… Степан был подавлен, он испытывал почти физическую боль, точно из груди его вырвали что-то, но странно, эта боль была в то же время каким-то облегчением ему. Похожая на Гипноз, деспотическая власть старшего брата не существовала. Теперь Степан был волен распоряжаться своей судьбой и за все отвечал только перед своей совестью.

– Что поделаешь, друже Топорец! Борьба требует жертв. Украина не забудет своих верных сынов.

Монотонный голос Белого совершенно не соответствовал тем пышным фразам, какие он произносил. Степан сел, оперся локтями о стол, закрыл лицо ладонями. Верные сыны Украины… Тот пленный украинец сражался с немцами, а Вепрь объявил его врагом Украины. Богдан не выдержал, отомстил за сестру – забрали ночью, ни слуху ни духу. Юрко тоже враг… Белый просил передать Вепрю, что они не сидят без дела, каждую ночь человек пятнадцать-двадцать… Это же они своих убивают, берут людей по селам. Враги…

Степан поднялся, сказал, не глядя на Белого:

– Я выйду, похожу.

На дворе было темно, мелкие сухие звезды мерцали над головой, и только на западе, над лесом, как памятка о прошедшем дне, зеленел краешек неба. Степан медленно пошел по улице среди развалин. Развалины пугали его, остовы печей казались фигурами женщин, укутанных в черные траурные одежды – пришли на родные пепелища и застыли в скорбном молчании… В теплом душистом воздухе бесшумно проносились едва различимые в темноте летучие мыши-кажаны. Впереди у самой земли мелькнули тени. Степан поднял обломок кирпича и запустил в ту сторону. Послышались визг и рычание. Собаки… Что они нашли тут? Он повернул назад.

Завтра ночью Юрко придет в Горяничи. По первоначальному своему плану Степан намеревался только встретиться с братом, предупредить его об опасности. Ради этого он и согласился отправиться к Месяцу. На новом месте он мог потребовать, чтобы его отпустили на день-два – сходить за вещами, наведаться к тетке. И никто бы не заподозрил. А после встречи с братом он нашел бы повод отказаться от службы в эсбе. Сказал бы, что у него сильное нервное расстройство… Нет, он не собирался стать палачом. Служба в сотне – другое дело. Теперь в связи с гибелью Петра положение изменилось, и Степан начал подумывать о том, как бы ему совсем порвать с бандеровцами. Уйти не трудно – он мог бы разыграть самоубийство, оставил бы на берегу реки шапку с запиской и – ищи утопленника. Уйти можно, весь вопрос – куда? Хоть добровольно на работу в Германию отправляйся…

Белый просматривал записи в разложенных на столе тетрадочках.

– Ну, немного полегчало, друже? – спросил он, сочувственно поглядывая на входящего Степана. – Садись рядом, я тебя познакомлю, как вести нашу бухгалтерию.

– Зачем это мне?

– Как зачем? Вепрь послал тебя к нам на практику. Потом, наверное, пошлют в школу, и через три месяца будешь следователем, а может быть, и комендантом.

Степан сдержал вздох, молча кивнул головой. Белый развернул на столе кусок старой польской военной карты, наклеенной на более плотную бумагу, и начал вступительную лекцию. Он объяснял толково, коротко и ясно. Подвластная их районной СБ территория, границы, количество населенных пунктов, число жителей… В целях конспирации районная СБ не имеет постоянного места расположения. Есть три пункта, где они чаще всего появляются: этот хутор, бывшая усадьба Лещинского и Братынское лесничество. Стоянка – не более суток. Сделали свое дело, погрузили имущество на подводы и уезжают в неизвестном направлении. В каждом селе имеется три тайных агента-информатора. Двое из них знают друг друга, работают совместно. Их задача собирать сведения о настроениях, разговорах, поведении жителей. Третий – особо надежный и засекреченный, о существовании которого знают только Месяц и он, Белый, тайно следит за действиями обычных информаторов и, если нужно, проверяет их сообщения. Это принуждает всех агентов работать добросовестно и старательно. Лентяев и обманщиков наказывают шомполами. За более серьезные провины – смертная казнь. Работы много. В их команде всего десять человек. За последние двадцать дней они уничтожили 38 членов коммунистических ячеек, 85 сочувствующих большевикам, 16 болтунов, выступавших с агитацией против ОУН, 18 советов, три польских семьи, пытавшихся переехать ночью с Волыни на территорию Галичины, и задержанных на шоссе у Братына четырех евреев. Всего с поляками 153 человека. За это же время шомполами наказаны семь человек.

– Представляешь, друже, с какой нагрузкой приходится работать!

Называя цифры, Белый энергично двигал оттопыренным указательным пальцем, точно перебрасывал костяшки на счетах. Степан смотрел на “бухгалтера” и не мог поверить, что все, о чем спокойно говорил следователь эсбе, правда. Рядом с ним сидел худосочный, узкогрудый юноша с бледным постным лицом, воспаленными глазами. Одного удара кулаком было бы достаточно, чтобы свалить эту гниду с ног. А вот, поди же, девять таких вурдалаков сжили со света сто пятьдесят человек. За двадцать дней управились – у Белого все подсчеты точные. И все же не верилось. Особенно поразила Степана первая цифра.

– Друже Белый, где вы набрали столько коммунистов? Ведь кто не ушел с советами, тех немцы сразу же постреляли…

Белый поджал губы, не ответив, направился к плите, разжег дрова.

– Видишь, какое дело, – сказал он, ставя на плиту сковородку. – Если у нас какой-нибудь вуйко на подозрении, допустим, работал он при Советах в кооперации, или был депутатом сельсовета, или активничал, выступал на собраниях, и наш информатор доносит, что вечером в его хате собирается тайком компания – что это такое, по-твоему? Тут уже нет сомнений – коммунистическая ячейка.

Степан не смог сдержать своего изумления:

– А может, они водку пьют или в карты играют?

– Э-э, друже, ты я вижу, наивно смотришь на вещи. Мы уже разгромили не одну такую ячейку. Нас не проведешь, мы знаем, кто чем дышит.

– И эти люди признались, что они состояли в Коммунистической партии? Покажи мне протокол допроса.

Белый резал сало на сковороду. Тонкие бескровные губы его растянулись в улыбке.

– Нам бумаги не хватит, если мы начнем составлять протоколы. Признание нам тоже не обязательно. Иной вуйко такой упрямый, что хлопцы из него душу выбьют, а он и одного слова не скажет. Возьми вон ту тетрадь, что посредине. Смотри, там список. Мне информаторы сообщают, а я записываю. Каждому строчка – фамилия, имя, в каком селе или хуторе живет. Если коммунист, – ставлю перед фамилией восклицательный знак. Видишь там?

– Тут крестики… – растерянно произнес Степан.

– Крестики ставлю тем, кто уже успокоился… Мы с Месяцем каждый день просматриваем список и решаем, кого арестовать. Подбираем, кого нам удобно. Ночью хлопцы едут, тихо берут их, привозят на стоянку. К утру следствие закончено… Убитых бросаем в реку или колодцы, иногда ямы копаем.

Степан немеющими пальцами листнул тетрадку. Крестики, крестики, крестики…

Сало на сковороде зашкварчало. Белый достал из корзины с половой яйца.

– Скажу тебе, работа эта паскудная, – продолжал он. – Особенно, когда человек не привык. Я первый раз чуть в обморок не упал. И сейчас не люблю руки пачкать… Хлопцы все делают, я только допрашиваю и крестики ставлю. Мы тут динамо приспособили. Хорошая штука. Правда, тяжелая, холера, а все время приходится возить с собой. Но зато все чистенько. Дашь два полюса арестованному в руки, хлопцы крутанут машину, и иной человек, особенно бабы, так напугаются, что сразу начинают все рассказывать, со всем соглашаются. Боятся, что электрика, как молния, сожжет их, а в действительности ток слабый, убить не может. Сегодня увидишь, как это ловко получается. Со стороны даже смешно смотреть. А вот когда бьют – неприятно… Наши хлопцы до озверения доходят.

Степан уже не слушал. В голове его шумело. Ему начало казаться, что он попал в гнездо упырей, кровожадных, ненасытных, равнодушных, и желал одного – поскорее выбраться отсюда.

– Когда прибудет Месяц?

– Не раньше, как в час-два ночи, – сказал Белый, ставя сковородку с яичницей на стол. – Ты куда? Будем вечерять.

– Не хочу. Я выйду, посижу на дворе.

– Тогда смени Вороного. Пусть идет вечерять.

После полуночи во двор въехали три подводы. Людей на них сидело много, но все молчали, точно уже переговорили обо всем в дороге, устали.

– В сарай, – приказал высокий хлопец, спрыгивая с передней подводы. – Неплюя положите возле хаты, накройте.

– Что случилось, друже Месяц? – бросился к нему Белый.

– Несчастье… – вздохнул Месяц. – Брали Дуцняка, а он, холера, винтовку у Неплюя вырвал, уложил его наповал, а сам в окно выскочил. Я покарал все его семейство там же на месте… Это кто с тобой?..

Белый представил Степана, не забыв упомянуть, что он брат Ясного и послан Вепрем. Командир районной СБ обрадовался, крепко пожал руку Степану:

– Очень приятно, друже, что вы прибыли. Поможете нам.

Арестованных попарно вводили в сарай. У раскрытых дверей уже стоял часовой.

Вот повели женщину с непокрытой головой и хлопца-подростка. Степан вздрогнул – фигура женщины показалась ему знакомой. Он шагнул, чтобы присмотреться, и отпрянул назад. Это была Наталья Николаевна, их учительница… Как будто для того, чтобы он не сомневался, кто-то мигнул фонариком и вырвал из темноты голову с выложенными короной светлыми косами.

– Будем начинать… – озабоченно сказал Месяц. – Хлопцы, двоих ведите сразу в хату. Кто у сарая? Туча? Смотри, друже Туча! Чуть что – стреляй! Пошли, друзья!

В кухне по-прежнему горел каганец, и тут уже хозяйничал повар, успевший надеть белую куртку.

– Друже Месяц, дайте мне кого на помощь, – обратился он к коменданту. – Пусть хоть воды принесет и гусей ощиплет. То ж все-таки поминки будем справлять по коллеге. Надо приготовить как следует, а не так-сяк.

– Возьми Вороного, – буркнул Месяц и открыл дверь в горницу.

Белый с зажженной лампой в руках и Степан последовали за ним. Бандеровцы ввели в горницу двух арестованных и затем втащили туда динамо-машину. Степан узнал ее по инвентарному номеру.

Арестованные – два крестьянина с небритыми худыми морщинистыми лицами – стояли покорно, часто мигая глазами и облизывая губы. Белый уселся за стол, положил перед собой переданные ему Месяцем смятые листки.

– Дорощук Микола и Дорощук Иван? Родные братья? Так?

– Так.

– Советую вам говорить правду, ничего не скрывать. Вы знаете Гнатышина Василя?

– Ну знаем, как же, то наш, считайте, сват.

– Когда Василь Гнатышин принял вас в свою большевистскую ячейку?

Тот из Дорощуков, что был постарше, посмотрел на Месяца и Белого, и на его лице появилась слабая укоризненная улыбка.

– Хлопцы, что вы выдумываете? Если кто-то нашей гибели захотел, так и скажите. Зачем комедию…

– Я тебе покажу комедию! – крикнул Месяц. – Отвечай на вопрос.

Один из стоявших у дверей бандеровцев, высокий, со скрещенными пулеметными лентами на груди и страшным, вздувшимся рубцом на лице, подскочил к арестованным и ударил кулаком старшего так, что тот не удержался на ногах.

– Получай! Это задаток…

Младший Дорощук упал на колени.

– Хлопцы, богом прошу вас. Подумайте, что вы делаете, у нас ведь дети малые. Кто-то наговорил на нас.

Степан понял – время действовать. Этих двоих он не знал, но в соседнем с Подгайчиками селе Баричи почти половина жителей носила фамилию Дорощук. Значит, Василь Гнатышин, о котором упомянул Белый, его земляк. Он подошел к Белому, заглянул в список. Так и есть – Гнатышин Василь, Подгайчики. А впереди восклицательный знак. Трое детей у Василя… Двумя строчками ниже – Румянцева Наталья. Так же, как и перед фамилией Гнатышина, стоит восклицательный знак.

– Разденьте их и на машину, – приказал Месяц. – Пустим электрику через них – заговорят.

– Друже Белый, – сказал Степан с виноватым видом. – Не могу… Мутит. Лучше я часовым у сарая постою на свежем воздухе.

– Быстро ты, друже… – удивился Месяц.

Бандеровцы засмеялись, но Белый строго взглянул на них, поднялся и что-то зашептал Месяцу, видать, посочувствовал Степану.

– Так, так, – усмехаясь, поглядывая на Степана, согласился комендант. – Конечно… Друже Топорец, можете сменить Тучу, а Туче прикажите, пусть идет сюда. Только поосторожнее там.

В плите вовсю пылал огонь. Повар со своим помощником чистили картофель. Степан попросил у них хлеба и сала. Ему показали, в какой корзине взять, и он отрезал большую краюху от каравая и добрый кусок сала.

– Проголодался? – засмеялся повар. – Не порть, друже, аппетита, сейчас гуся зажарим.

– Когда это будет? – спокойно сказал Степан. – Мне на часах стоять.

Он взял лежавший на столе фонарик и вышел во двор. С порога лучом фонарика осветил подводы, стоявших кучкой возчиков, дверь сарая, часового.

– Кто там балуется?

– Друже Туча, ко мне!

Часовой торопливо подошел.

– Давай ключ. Приказано сменить тебя на посту. Ты пойдешь к Месяцу.

– А ты кто такой? – заколебался Туча. – Вроде незнакомый…

– Ты что? – повысил голос Степан. – Месяц тебе скажет, кто я такой…

Туча сунул ключ в руки Степана и пошел в дом.

У дверей сарая Степан остановился, замер, прислушиваясь. Кто-то плакал там, кто-то молился или утешал. Он тихонько вставил ключ в замок, дважды повернул его. Замок открылся, косо повис на кольцах засова.

Степан подошел к возчикам:

– Дорогу домой знаете?

– А как же.

– Друже, отпусти нас! – начал просить один из возчиков. – Вторые сутки…

– Тихо! Запрягайте лошадей.

…Через полчаса бандеровцы вытащили из хаты тела братьев Дорощуков. Кликнули возчиков – молчание. Подвод на дворе не было. Часовой тоже не отзывался, но на дверях сарая висел замок. Немедленно побежали доложить Месяцу. Поднялся переполох. Все с оружием в руках выскочили во двор.

– Топорец! Друже Топорец!

Умолкли, прислушиваясь. Тишина. И вдруг раздавшийся рядом, на земле, стон заставил всех вздрогнуть.

– Боже милостивый…

Кто-то из Дорощуков был еще жив.

– Холера! – Месяц бросился к сараю, заколотил руками в дверь. – Есть кто?

Тишина.

– Что такое? Хлопцы, ломайте дверь!

Выломали. Сразу несколько фонариков осветили сарай.

Сарай был пуст. Бандеровцы застыли, не веря своим глазам. Первым нарушил молчание Клешня:

– Я говорил, друже Месяц, что это поганая примета, когда в хате есть покойник. Не надо было брать советку-профессорку, раз так вышло, что в эту ночь ее мать богу душу отдала. Я предупреждал – не послушались, смеялись. И вот вам: сперва потеряли Неплюя и здесь без нечистой силы тоже не обошлось.

И Клешня торопливо осенил себя крестным знамением.

Месяц не был суеверен. Он нашел другое объяснение таинственному происшествию:

– Хлопцы, нас выследили. Топорца схватили и увели. Собирайтесь! Немедленно уходим отсюда.

– А динамо, а Неплюй? – робко возразил кто-то. – На себе тянуть будем?

– Послать за подводой.

– Ага! Какой отважный…

– Динаму можно оставить. Кто ее утащит?

– Испортят.

Белый не хотел лишиться динамо-машины, предложил:

– Нужно занять круговую оборону и ждать до утра. Единственный выход.

Это было, пожалуй, наиболее разумным предложением. Месяц согласился. Сейчас же расположились вокруг дома, затаились, ожидая возможного нападения.

Но этим не кончилось. Прошло минут десять, и нечистая сила снова напомнила о себе. Внутри дома вдруг вспыхнул огонь. Повар с проклятиями бросился туда и едва потушил пожар на плите. Оставленный на сковородке жирный гусь сгорел почти до костей.

Дата добавления: 2015-10-28