Вепрь начинает следствие

Раненого коменданта окружной СБ принесли на плащ-палатке в хутор и уложили в штабной хате на широкой скамье. Вепрь вел себя мужественно – ни стона, ни жалоб, только четкие отрывистые приказы сквозь стиснутые зубы. Он делал вид, что не считает свое ранение серьезным. Возможно, окружной сам старался убедить себя в этом. Тем не менее он потребовал, чтобы немедленно были посланы люди за врачами. Это было первое, что приказал он еще там, на поляне. Вепрь не оговорился – ему нужен был не врач, а врачи, много врачей. Маленькая ранка выше паха… Конечно, все обойдется, но он не имеет права рисковать своей жизнью. Врачей! Пусть посмотрят, пусть скажут, что это не опасно. Маленькая, но глубокая ранка… Неужели там осколок? Граната… Откуда взялась граната?

Постель была удобной и, если не шевелиться, боль становилась терпимой. Вепрь тихо, почти шепотом, отдавал приказания склонившемуся над ним охраннику.

– Выслать подводы навстречу врачам. Доставлять без задержки. Список… Пусть сейчас же приготовят список всех, кто стоял на левом фланге. Сделать секретно. Никаких разговоров о гранате. Гранаты не было… Немедленно сообщить, кто из бежавших пойман, убит. Когда появится Довбня – ко мне. Могилу не пускать… Дай мне платочек и зеркало.

У охранника Сокола лоб перевязан, лицо в засохшей крови, мундир и левая штанина изодраны осколками. Восемь ранений и все легкие, царапины. Повезло… Гора и Шум убиты. Марию – он видел труп – всю изрешетило осколками. Она оказалась радом, прикрыла его, когда взорвалась граната. Ненадолго пережила своего Петра. Убит еще какой-то вояка. Многие получили легкие ранения. Вот как все повернулось. Беда… Главное – ранка в таком месте…

Охранник подал Вепрю платочек и кругленькое зеркальце. Окружной кивнул головой, разрешил ему удалиться и поднес зеркальце к лицу. По лицу ничего не заметно. Кажется, немного пожелтела кожа, особенно возле глаз и рта. Небольшая потеря крови… Но почему такая острая боль при малейшем движении? Конечно, он совершил непростительную глупость. Нет, нет все было рассчитано правильно, он произнес отличную речь. Ошибка заключалась в том, что этих троих советов сразу же поставили лицом к лицу с теми, кого они должны были расстрелять. Этого нельзя было делать. Их нужно было держать где-нибудь подальше и подвести в самый последний момент. Сразу – заряженные винтовки в руки и команда: “Пли!” Можно было даже дать немного самогонки каждому. Ведь следовало бы учесть психологию этих людей – все-таки первый раз… Да, получилось глупо. А тут еще Могила со своими дурацкими советами и замечаниями все время отвлекал его внимание. Наука на будущее. Как отнесется Лебедь к такому происшествию? Нужно сразу же после врачебного осмотра написать и отправить донесение. Хорошо, что присутствовал куренной Смерека… Кое-что можно будет свалить на покойника. И вообще эта сотня… Нужно навести порядок. Теперь-то его никто не упрекнет, что он расстрелял Богдана.

Окружной скосил глаза на свой френч, висевший на спинке стула. Френч испорчен – одна пола в крови, в двух местах осколки вспороли сукно. Пропал отлично сшитый френч. А того жида-портного, что шил, уже нет. Поторопился расстрелять, не хотел, чтобы кто-нибудь другой носил так хорошо сшитый френч… Портной не был похож на жида, скорее на немца. Почему Гитлер на них так взъелся? Всех подряд… Это, пожалуй, лишнее. Хороших портных и сапожников можно было бы не уничтожать.

Кажется, его начинает знобить. Где Довбня, почему не является Сокол? Неужели кому-то удалось убежать? Все граната… Правда, начал старшина и этот – кто бы мог подумать! – тщедушный власовец, но именно граната наделала шуму, подняла панику. Неужели ее бросил кто-то из тех, кто стоял в строю. Он выяснит, он докопается. Впрочем, граната могла быть у Смереки. Но он все равно будет настаивать, что гранату бросил кто-то из вояк. Это ему выгодно во всех случаях.

Вошел Сокол, подал листок бумаги с выписанными столбцом кличками вояк.

– Вот эти стояли на левом фланге… Сотенный уже вернулся. И Могила просится зайти… Пустить?

Окружной взял список, кивнул головой.

Охранник привел Довбню и Могилу. Сотенный хромал, по красному, распаренному лицу с рассеченной скулой струился пот, у референта пропаганды нижняя часть лица была обвязана окровавленным полотенцем и на унылом носу висели очки с потрескавшимися стеклами. Оба они, как провинившиеся школьники, остановились посредине комнаты. Губы Вепря растянулись в легонькой улыбке.

– Подойдите ближе. Всех поймали?

– Друже Вепрь… – уклоняясь от ответа начал оправдываться Довбня. – Они с винтовкой, отстреливались. А у нас…

– Кто убежал?

– Двоих не нашли. Того москаля, что молился, и власовца. У власовца винтовка.

– Живым никого не взяли?

– Нет.

– Из моих хлопцев кто-нибудь убит?

– А есть… – завертел головой сотенный.

– Сколько?

– Ну, считайте: двоих сразу. Да еще одного в лесу… Этот, правда, не ваш, а куренного. Один ранен в руку. И пес пропал… Татарин его удушил, пес ему все руки покусал.

– Где убитые?

– Сюда всех принесли.

– Советов закопать в лесу. Вместе с овчаркой.

– Слушаюсь, друже Вепрь.

– Наших приготовить к похоронам. С войсковыми почестями.

– Ну, то уж известно…

Окружной подал Довбне список, устало закрыл глаза.

– Посмотри. Эти люди стояли на левом фланге? Ты можешь подтвердить?

Довбня прочел список:

– Так. Эти всегда на левом, потому как самые низкорослые.

– Всех знаешь?

– Так.

– Кто на подозрении? – открыл глаза Вепрь.

Сотенный не ожидал такого вопроса, глуповато-растерянно взглянул на окружного и еще раз прочел список.

– Вроде… Ничего такого не замечал.

– Кто-то из них бросил гранату… – тихо и многозначительно сказал Вепрь и снова закрыл глаза.

Довбня остолбенел. Он сам задумывался над причиной неожиданного взрыва, но ему и в голову не могло прийти, что это была граната, брошенная кем-то из вояк. Сейчас только одно такое предположение повергло его в ужас. Сотенный оторопело взглянул на Могилу. Тот не мог говорить, но подтверждающе затряс головой – он был согласен с окружным.

– Кто из этих людей вызывает доверие? На кого ты можешь положиться, как на самого себя?

– Ну как же! – в отчаянии вскрикнул сотенный. – Да хотя бы роевой Топорец. Ведь Топорец и привел этих советов.

– Послать за Топорцом. Пусть ждет. Я скажу, когда зайти.

Сотенный выбежал из хаты и тут же вернулся. Вид у него был несчастный – не успел принять сотню, как одна беда за другой. Уж лучше бы Богдан за все отвечал…

– Читай список. Говори, какая фамилия, откуда он, сколько времени в сотне, что за ним замечалось. Плохое и хорошее. Полную картину.

Довбня начал давать характеристики каждому. Он то и дело сбивался, путал, но Вепрь не перебивал его, и лишь когда речь зашла о Топорце, попросил еще раз назвать фамилию роевого.

Дошла очередь до Карася. Сотенный с самой лучшей стороны аттестовал молодого расторопного и смелого вояку, но на лице Вепря уже появилась ласковая сладенькая улыбочка.

– Говоришь, в сотне он около месяца?

– Так.

– Привел его Богдан?

– Так, друже Вепрь, он явился с Богданом. Такой худой, несчастный, в тюрьме сидел перед этим. В ровенской тюрьме. Сейчас отъелся немного, как говорится, пришел в себя. Боевой, исполнительный. Огонь, а не хлопец! И сегодня первый мне на помощь бросился, прямо под пули лез.

– Первый… Под пули… – с улыбочкой кивал головой Вепрь.

Могила вынул из планшетки тетрадь и написал на обложке: “Карась – сознательный украинец, хорошо отвечал на вопросы во время моей беседы. Вряд ли его следует подозревать”.

Окружной прочел и приказал:

– Топорца!

Брат Ясного… У Вепря были сложные отношения с Ясным. Он восхищался Петром и в то же время презирал его. Они были людьми разного склада. Вепрь считал себя человеком, умеющим реально оценивать обстановку. Для него, от природы склонного к авантюризму, в мире не существовало ничего святого. Он давно принял для себя девиз иезуитов – “Цель оправдывает средства” – и не очень-то смущался, если средство надолго заменяло цель. Петр Карабаш был идеалистом, витал в облаках, парил там в поднебесье на крыльях национальной идеи… Он не признавал никаких компромиссов с совестью и если бы узнал о связях Вепря с немецкой разведкой, не стал бы искать смягчающих обстоятельств, а, не раздумывая, потребовал бы смертной казни для “предателя”. Между тем Вепрь был уверен, что именно эти связи приносят оуновцам куда больше пользы, нежели “принципиальная” позиция оторванных от реальной почвы “кристально чистых” болтунов.

Ясный своей рукой застрелил младшего брата… Шестнадцатилетнего мальчишку! Вепрю было бы понятно, если бы Петр сделал это ради своей карьеры, славы, но Петр не был карьеристом, этот психопат действовал во имя высоких принципов. Как оказалось, брат Ясного ни в чем не был виноват. Вепрь уже располагал точными сведениями, каким образом аковцы подготавливали и провели свою операцию против хутора Рутки Это делалось, видимо, не без благословения “друга Украины”. Что поделаешь – политика. Ясный политиком никогда не был. Взял и ухлопал несчастного хлопца… Нет ничего хуже этих святош, одержимых, прущих напролом. Таково было мнение о Ясном у окружного. Однако сейчас, когда неистовый Петр Карабаш был мертв и уже не представлял никакой угрозы для Вепря, – образ погибшего соратника менялся в сознании окружного, приобретая все более и более светлые, героические черты.

И вот перед ним брат Ясного. Роевой… Это тоже похоже на принципиального Петра – он мог бы устроить брата куда-нибудь повыше, но, видимо, счел, что так будет несправедливо, пусть брат сам пробивает дорогу наверх. Держал хлопца в черном теле. Ну что ж, он, Вепрь, позаботится о карьере брата своего погибшего товарища. Это последний из Карабашей… Не надо говорить ему о гибели старшего брата. Узнает сам. А ведь не похож на Петра, совсем не похож. Может, ошибка?

– Псевдо, фамилия, имя?

– Топорец, Карабаш, Степан.

– Старшего брата имеешь?

– Так.

– Имя брата?

– Петро.

– Когда видел брата в последний раз?

– Давно. Месяца два…

– Письма не получал?

– Получил… Неделю назад.

Слегка покраснел – знает о судьбе младшего. Петро все написал. Держится достойно, хлопец с характером.

– Шеренговый Карась в твоем рое?

– Так.

– Что можешь сказать о нем?

– Что я скажу… Приказы исполняет. Бойкий, все хватает на лету. И чтоб потянул у кого что-нибудь, этого не слышно. Ведет себя хорошо.

– Что-нибудь рассказывал о себе? Кто он, откуда?

– Он из Ровно, сирота будто бы. Был в Германии на работе, по болезни его отпустили оттуда, потом сидел в тюрьме в Ровно.

– Его Богдан в сотню привел. Где его Богдан выкопал?

– Этого я не знаю.

– Я знаю, друже Вепрь, – торопливо вмешался Довбня. – Мне Богдан рассказывал. Они ехали в поезде…

Окружной скривил губы, легонько махнул рукой. Сотенный понял этот жест и сейчас же умолк.

– Скажи, друже Топорец… Когда все это произошло… ты стоял на левом фланге?

– Так.

– А где стоял Карась?

– Почти рядом, во второй шеренге.

– Ты его видел?

– Так.

– Скажи, ты ничего не заметил? Как он стоял, как смотрел… Может быть, он нервничал, может быть, ты заметил какое-нибудь движение, взмах руки?

Степан понял наконец, почему Вепрь интересуется Карасем, и то смутное подозрение, какое возникло у него раньше и о каком он даже боялся думать, снова обожгло его – это Карась бросил гранату. Кто он, этот хлопец? Неужели Карась не спал в ту ночь и слышал разговор Юрка со Стефой? Его ответ Могиле был странным, двусмысленным… Он знал, что роевой читает какую-то книгу, он предлагал отпустить пленных: “На кой бес они нам, друже роевой? Возиться с ними…” И на поляне, когда они стояли в строю, у Карася было такое отчаяние на лице, будто это его собирались расстреливать…

Тишина. Все смотрят на Топорца, все ждут, что он ответит.

– Нет, не заметил…

Кажется, сотенный и Могила вздохнули с облегчением. Только Вепрь по-прежнему напряженно смотрит на него. Какой пронзительный взгляд у этих маленьких глаз, как будто окружной видит его насквозь.

– Почему ответил не сразу? – улыбнулся Вепрь.

– Я должен был хорошо припомнить все. Чтобы не ошибиться.

– И ничего такого не припомнил?

– Нет.

Вепрь долго смотрел в глаза Степану, но Степан выдержал его взгляд, не сморгнул даже.

– Достаньте из моей сумки блокнот и ручку, – тихо сказал окружной, прикрывая глаза ресницами.

Затаившаяся было боль снова напомнила о себе – тупая, упрямая, глубокая боль. Нехорошо… А врача привезут часа через четыре, не раньше. Нужно было держать при себе врача. Хотя бы еврея. Среди евреев были хорошие врачи. Сколько прошло через его руки, скольких он отправил на тот свет… Напрасно. Врачей, сапожников и портных можно было бы и не уничтожать. Вепрь взял в руки блокнот, ручку и, то улыбаясь, то морщась от боли, написал несколько слов. Вырвал листок, сложил вчетверо.

– Позовите Сокола. Друже Топорец, тебе нечего делать здесь в сотне. Это преступление – держать такого хлопца на должности роевого. Нам нужны люди. Я пошлю тебя на более важный участок. Согласен?

– Как будет приказано.

Сотенный привел Сокола.

– Кто там из наших на ногах?

– Один Савка.

– Передай Савке записку. Пусть отведет Топорца к Месяцу. Пусть сейчас же отправляются. Он знает, где они сегодня будут.

Окружной с благосклонной улыбкой протянул Степану руку.

– Служи Украине верой и правдой, друже Топорец. Будь беспощаден к ее врагам, как твой… как наш Петро.

Тонкие пальцы у Вепря были холодными, пожатие – слабым.

Когда Сокол и Степан Карабаш ушли, Вепрь задумался.

– Может, привести Карася? – спросил сотенный.

– Приведите… Я хочу посмотреть на него. Только он не должен ни о чем догадываться. Представьте его мне как отличившегося сегодня – не растерялся, бросился…

Окружной вдруг замер – за дверью послышался шум.

– Посмотрите. Если врач, сейчас же…

Дверь открылась, и в хату стремительно вошел Марко. Он растерянно и боязливо посмотрел на Вепря, но тотчас же справился со своим смущением, подошел и что-то зашептал на ухо окружному.

– Веди сюда! – Вепрь окинул взглядом хату. – Поправьте простыню. Снимите френч, стул поставьте возле меня. Всем выйти.

Он осторожно подтянул простыню к подбородку, положил поверх нее руки. Наконец-то явился человек Малого. Ну что ж, Малый убедится… Сегодняшнее происшествие будет расписано как серьезная стычка с крупным отрядом большевиков.

Дата добавления: 2015-10-28