Ужесточение мер по отношению к старообрядцам

Николай I был чужд религиозному фанатизму и обскурантиз­му, но не терпел и «вольномыслия» в делах веры, любых посяга­тельств на Православную Церковь, на подрыв ее авторитета. Осо­бенно его беспокоили различные секты, не признававшие офи­циального православия. Численность последователей «старой веры» и новых сект заметно возросла в конце XVIII - начале XIX вв. «Даже в самом центре России - Москве - почти из ничего возникли, распространились и широко раскинулись богатые рас­кольничьи общины разных толков».

Характерно, что из московской старообрядческой среды выш­ли известные предприниматели - Морозовы, Гучковы, Рахмано­вы, Рябушинские, Солдатенковы и др., представлявшие цвет «купеческой Москвы». Торговля и предпринимательство в старо­обрядческой среде были сакрифицированы, считались «богоугод­ным делом», ибо они связывались с помощью ближнему по вере, с устроением материального благополучия старообрядческой об­щины. Старообрядцы-предприниматели рассматривали себя как «божьих доверенных по управлению собственностью», а свое дело как выполнение христианского долга перед Богом и людьми. Су­ровая старообрядческая этика, истовое, религиозное отношение к своему делу как к «воле Божией» лежали в основе процветания их дела. Следует отметить, что этот важный феномен пока еще не получил должного освещения в нашей исследовательской ли­тературе о старообрядчестве.

В 20-30-х годах XIX в. Русская Православная Церковь и свет­ская власть столкнулись с заметно возросшим «отпадением от православия в раскол». В «раскол» уходили даже священники. По

данным обер-прокурорских отчетов, в те годы числилось свыше 200 «беглых попов», ушедших «в раскол» (данные явно заниже­ны). Отмечалось, что «если пастыри Православной Церкви пред­ставили такой контингент для умножения и усиления раскола, то пасомые едва ли могли крепче держаться против соблазнительной раскольничьей пропаганды».

В 1829 г. только в одной Пермской епархии «раскол настолько умножился, что возникло опасение, как бы в этой епархии не опустели православные приходы и храмы».

Старообрядческие согласия привлекали к себе своим трудо­любием, строгостью нравов, начитанностью. Как большие зна­токи Св. Писания они в религиозных спорах сравнительно легко побеждали «никониан» - духовных лиц Русской Православной Церкви. Старообрядцы бережно хранили древние иконы и руко­писи духовного содержания. Поэтому благодаря им до нас дошли бесценные памятники старинной русской книжности.

Николай I рассматривал «переход в раскол» опасным не толь­ко в религиозном, но и в политическом отношении, ибо религиозное «диссиденство» (применяя этот современный термин) подготовляло умы к осознанию возможности неповиновения властям и давало этому неповиновению свое обоснование.

Разноообразные старообрядческие толки и согласия классифи­цировались на две категории - поповцев (или поповщину, «прием­лющих священство») и беспоповцев (или беспоповщину, отвергаю­щих его). Поповцы признавали церковную иерархию и все семь церковных таинств. В первое время после церковного раскола они обходились своими священниками, впоследствии «переманива­ли» их из официальной Православной Церкви, «переучивали» че­рез «перемазание и прочтение чина проклятия ересей») и рассы­лали по своим общинам.

Главными центрами поповщины были керженские скиты (по р. Керженцу в Нижегородском Заволжье), иргизские (по р. Иргизу в Саратовской губернии), «ветковское согласие» (обосновавшее­ся на о. Ветка р. Сож) и стародубские (на Брянщине).

Как уже указывалось, еще при Екатерине II старообрядцам, вернувшимся из Польши, было разрешено поселиться в Сара­товском Поволжье по р. Иргизу (см. гл. 6). В 1820 г. здесь нас­читывались десятки скитов (старообрядческих монастырей), в которых числилось до 3 тысяч монашествующих. В 1822 г. иргизским старообрядцам было разрешено принимать к себе для бого-

I

Глава 7.

служения беглых православных священников, не подлежавших суду за уголовные преступления. Иргизские скиты стали главным центром «исправления» таковых священников по старому обряду.

В начале XIX в. только в одном Нижегородском Заволжье насчитывалось 35 старообрядческих скитов, из них 22 скита поповцев и 13 - беспоповцев разных согласий. В 1812 г., в связи с нашествием французов, сюда из Москвы переселились рогожские поповцы.

В 40-х годах XIX века в поповщине появились и свои церков­ные иерархи, которые рукополагали священников для старообряд­ческих общин. В 1846 г. в старообрядчество перешел босно-сараевский митрополит Амвросий (один из наиболее влиятельных греческих архиереев), ставший старообрядческим митрополитом белокриницким (по названию с. Белая Криница на Буковине, в пределах Австрийской империи). Так возникло «белокриницкое» (или «австрийское») согласие в старообрядчестве, которое имело собственного митрополита, рукополагавшего епископов и свя­щенников. Обеспокоеннное этим российское правительство по­требовало от Австрии высылки Амвросия, а от константинополь­ского патриарха - низведения Амвросия с кафедры и лишения его сана митрополита, но он уже успел рукоположить несколько епис­копов и многих священников. В пределах России их ловили и за­ключали в монастырские тюрьмы. Но несмотря на преследова­ния, укрываемые своей паствой, они продолжали свою деятель­ность, а численность их паствы росла. Только в Москве и ее окрестностях в середине XIX в. насчитывалось до 120 тысяч старо­обрядцев, принадлежавших к Белокриницкой иерархии.

Поповцы, признававшие светские власти и соглашавшиеся на определенных условиях сотрудничать с официальной церковью, считались терпимой конфессией. Светские и церковные власти стремились соединить таких поповцев с Православной Церковью, предоставив им определенные уступки. Так появилась компро­миссная конфессия, называемая единоверием. Единоверие - ус­ловное единение части старообрядцев-поповцев с Православной Церковью. Во имя союза с Русской Православной Церковью эта часть старообрядцев принимала от нее «законное» священство, а Церковь позволяла им держаться своей обрядности. Путем еди­новерия церковные и светские власти стремились поставить старообрядцев под свой контроль и в то же время предотвратить исповедовавших официальное православие от «уклонения в рас-

кол». Но в реалии нередко происходило обратное, когда едино­верие служило удобным путем перехода из Православной Церк­ви в старообрядчество.

Начало введению единоверия было положено еще в конце XVIII в. (см. гл. 6). Единоверцы совершали богослужение по «неисправленным» («дониконовским») книгам и обрядам, но под­чинялись Православной Церкви. Священников и диаконов для них рукополагали епископы Русской Православной Церкви, но обязательно с соблюдением своих старых обрядов и с исполь­зованием древнеправославных облачений и утвари. В отличие от прочих старообрядцев единоверцам разрешалось открывать свои храмы и монастыри, печатать богослужебные книги по неисправ­ленным реформой Никона образцам.

Единоверцы не имели своего епископа, но по церковным судебным вопросам подчинялись местному архиерею. Единовер­цам разрешалось участвовать в «соборном молении» с мирянами господствующей церкви, иметь от нее священников и принимать все таинства «в действительной силе». Единоверческие священ­ники были уравнены в правах с общеправославными. В 1807 г. с одобрения Александра I был принят порядок содержания едино­верческих церквей и их причтов за счет примкнувших к еди­новерию старообрядцев. С начала 30-х годов XIX в. из казны стали выделяться средства для строительства единоверческих церквей. При Николае I единоверие утвердилось в Иргизских скитах, в Рогожском и Преображенском кладбищах, на Кержен-це. С 1825 по 1854 гг. было построено 150 единоверческих церк­вей и ряд старообрядческих монастырей обращен в единовер­ческие. Открытие единоверческих церквей и монастырей продол­жалось и позднее.

В 1822 г. Синодом были утверждены правила касательно бег­лых священников, «у раскольников находящихся». Правила ле­гализировали служение «бегствующего иерейства» на условиях единоверия. В 1829 г. по инициативе саратовского губернатора Голицына и епископа Моисея началось обращение иргизских старообрядческих монастырей в единоверческие. В 40-е гг. XIX в. единоверие закрепилось в основных старообрядческих районах России. В это время единоверческие церкви были открыты в Са­ратове, Хвалынске, Риге, на Дону. В 1848 г. возведены в число штатных монастырей единоверческие Казанский женский, Ма-карьевский мужской и др. монастыри.

Глава 7.

Главным центром единоверия была Москва. В ней на Преоб­раженском кладбище и за Рогожской заставой существовали три единоверческих церкви и два единоверческих монастыря, а также свои богадельни и сиротские дома.

Но более опасным для Русской Православной Церкви и свет­ской власти являлось старообрядчество в виде разных толков и согласий беспоповщины. Беспоповщина также возникла в конце XVII в. Основные положения беспоповщины были установлены на соборах ее представителей в 1692 и 1694 гг. в Новгороде. От­рицая православную церковную иерархию, беспоповцы замени­ли ее выборными наставниками, провозгласили принцип «всеоб­щего священства», ибо «благодать священства взята на небо», и «каждый мирянин есть священник». Беспоповцы признавали не­обходимость только трех таинств - крещения, исповеди и причас­тия, но в отличающейся от официального православия форме. Так, причастие понималось ими как духовное приобщение к Бо­гу. Правила беспоповцев предписывали избегать контактов «ни в еде, ни в питье, ни в молитве» с теми, кто не принадлежал к их вере, включая и старообрядцев-поповцев. Приходящих к ним из Православной Церкви или из поповщины они подвергали пов­торному крещению («перекрещиванию»).

Беспоповщина сначала получила распространение на Северо-Западе и Севере России, затем в Поволжье, на Урале и в Сиби­ри. Если поповцы держались сплоченнее, то беспоповцы разби­лись на множество толков и согласий, нередко враждовавших между собой. Ниже коснемся наиболее важнейших из них.

Наиболее влиятельны были беспоповцы «поморского согла­сия», обосновавшиеся в Выговской пустыни (в Карелии). Это был центр старообрядческой духовности беспоповского толка. Здесь создавались старообряческая литература, которая распростра­нялась среди беспоповцев по всей стране.

Авторитетную роль в беспоповщине играли федосеевцы, по­лучившие свое название от основавшего это согласие в 1694 г. на Псковщине бывшего дьячка Феодосия Васильева. В 70-х годах XVIII в. федосеевцы обосновались в Москве на Преображенском кладбище, где образовали Преображенскую общину, которая пре­вратилась, наряду с Выговской пустынью, в один из важнейших центров беспоповщины в России.

К беспоповцам относились «нетовцы» (или «спасовцы»), ко­торые считали, что «нет в мире православного священства, ни

таинств, ни благодати, а спасение только от Спаса» (Иисуса Хрис­та). Нетовцы-спасовцы принадлежали к самым непримиримым противникам никоновских реформ.

Еще в середине XVII в. в России (в ярославском и нижего­родском Заволжье) возникла мистическая секта беспоповского толка, которая впоследствии получила наименование «хлыстов­щины». Возникновение этой секты большинство ученых-сектоведов относит в 1645 г., а некоторые -даже к 1613 г., т. е. еще до раскола в Русской Православной Церкви. Следовательно, она не относится к старообрядческой. Они не признавали никаких ду­ховных книг - ни старых, ни новых, говоря, что «буква убивает, а дух животворит».

Название «хлысты», по-видимому, произошло от искаженно­го слова «христовщина», так как члены этой секты называли се­бя «христами», полагая, что в них за их богоугодную жизнь «во­площается Христос». Свои духовные объединения они называли «кораблями», считая, что они, подобно кораблям, «брошены в бу­шующее море человеческой жизни» и вынуждены плыть по не­му, подвергаясь опасности. Община избирала себе наставника («кормщика»). С момента его избрания в него, как они полагали, вселялся Святой Дух, и потому весь «корабль» благоговел перед ним: на него молились как на Бога и беспрекословно исполняли все его приказания.

В конце XVIII - начале XIX вв. эта секта распространилась во Владимирской, Рязанской, Тверской, Вологодской, Симбир­ской и Пензенской губерниях. Обосновалась она и в Москве. Ее адепты появились даже в Петербурге. Жизнь этой секты была окутана непроницаемой тайной и вследствие этого породила мас­су слухов об их «радениях» с самобичеванием, завершавшихся «свальным грехом». Хлысты старались не выдавать свою принад­лежность к этой секте и были самыми усердными посетителями православных храмов. Вступавший в секту давал расписку-клят­ву: «Клянусь соблюдать тайну в том, что увижу и услышу в соб­раниях, не жалея себя, не страшась ни кнута, ни огня, ни всякого начальства». Поэтому даже те, кто порывал с этой сектой, не вы­давали ее тайн.

По характеру вероучения и обрядности к хлыстовщине при­мыкало скопчество, возникшее в России в середине XVIII в. как ответвление от хлыстовства. Их общины также назывались «ко­раблями» во главе с наставниками-«кормщиками», обладающи-

ми неограниченной властью в общине. Вступающий в эту секту подвергал себя добровольному оскоплению, чтобы освободить­ся от «влияния плоти» и «первородного греха», становясь «подоб­ным небесным ангелам». Оскопление называлось «убелением», а оскопленные - «белыми голубями».

Секта скопцов стала быстро расти с 70-х годов XVIII в. В на­чале XIX в. только в Петербурге насчитывалось не менее 300 чле­нов этой секты. В нее были вовлечены солдаты, моряки, даже некоторые офицеры гвардии и представители высшего света (в числе их два племянника петербургского генерал-губернатора М.А.Милорадовича), что вызвало серьезные опасения властей. Были приняты суровые меры против распространения скопчества. Руководитель секты Кондратий Селиванов в 1820 г. был заклю­чен в тюрьму Спасо-Евфимиева монастыря, где он и умер в 1832 г. После его смерти начались судебные процессы против скопческой «ереси». Часть ее приверженцев была сослана в Си­бирь, остальные скрылись от кары за границей (в княжества Валахию и Молдавию). Скопчество считалось самой вредной сектой, и ее последователи при Николае I подвергались особенно суровым гонениям.

В 1784 г. образовалось согласие «странников» или бегунов. Страннический толк - одно из самых крайних и гонимых течений в беспоповщине. Возникло во второй половине XVIII в. Они проповедовали близкий конец света, убегали из центральных областей России в безлюдные места на окраины. Проповедовали уже воцарение антихриста в мире. Так как открыто с антихристом бороться было нельзя, необходимо уйти от мира, где царствует антихрист, разорвать с обществом. Вступивший на путь стран­ничества покидал родной дом, принимал новое крещение и новое имя, не имел постоянного места жительства. Бегуны не желали иметь ничего общего не только с государством и официальной Православной Церковью, но и с «миром» вообще; отказывались брать любые официальные бумаги и даже деньги, «на которых стоит двуглавый орел - антихристова печать». Согласно их пра­вилам, они не должны жить в обществе, записываться в ревизии, брать паспорта, платить подати и вообще исполнять какие бы то ни было повинности, а также вступать в официальные браки. Не имея ни дома, ни семьи, они жили на нелегальном положении, постоянно находясь в бегах, скрываясь от светских и духовных властей. С ними тесно было связано старообрядческое согласие

так называемых «жиловых христиан» или «странноприимцев», да­вавших бегунам приют и укрывательство от властей.

Наступление на раскол возобновилось в последние годы цар­ствования Александра I, в связи с усилением реакционного по­литического курса. Так, указом 1822 г. старообрядцам было за­прещено возводить новые и ремонтировать старые молитвенные здания. Это запрещение было подтверждено потом указами Ни­колая I (1826 и 1827 гг.). 13 марта 1825 г. был образован спе­циальный секретный комитет для выработки мер против распро­странения раскола. К борьбе с расколом в 1825 г. было под­ключено Министерство внутренних дел, а в 1826 г. и 111-е отде­ление собственной его императорского величества канцелярии. Указ 1827 г. объявлял браки «раскольников», заключенные по их обрядам, недействительными, а родившихся у них детей «неза­коннорожденными», которые лишались права наследовать иму­щество своих родителей.

Старообрядцам запрещалось отлучаться с места жительства далее 30 верст; кто вел предпринимательское дело, тому было за­прещено записываться в купеческие гильдии, не принимали и их свидетельства в судах; детей старообрядцев не принимали в учеб­ные заведения.

Массированное гонение против старообрядцев началось в царствование Николая I. При нем было издано свыше 500 разно­го рода постановлений и актов по расколу. Борьба с расколом приняла уголовно-полицейский характер, ибо раскол рассмат­ривался как государственное преступление, как проявление «свое­вольства» и «неповиновения» властям. Поэтому одной из важных задач учрежденного 4 апреля 1826 г. ведомства высшей полиции - III-го отделения императорской канцелярии - была борьба с «расколом».

Светские власти интересовались не столько обрядовыми и догматическими тонкостями старообрядческих и сектантских толков, сколько их отношением к официальным властям, к госу­дарству, т. е. с точки зрения их государственного «вреда». В силу этого старообрядческие согласия и рационалистические секты подразделялись на три категории: «терпимые» (единоверцы и во­обще те поповцы, которые лояльно относились к светской и цер­ковной властям), «вредные» (основная масса беспоповцев, призна­вавшие царя, но не признававшие Православную Церковь) и «особо вредные» (или «вреднейшие»), не признававших ни цер-

Глава 7.

ковных, ни светских властей. К последним относили бегунов, скопцов, духоборов, молокан. Из них мужчин, способных к воен­ной службе, Николай 1 распорядился сдавать в солдаты, а осталь­ных ссылать в Сибирь на поселение. В 1839-1841 гг. духоборов и молокан, проживавших в районе р. Молочные воды и отчасти в центральных губерниях России, поведено было выслать в За­кавказье (в южную часть Грузии).

В 1831 г. в Москве был учрежден Комитет о раскольниках в составе московского митрополита, военного генерал-губернатора и гражданского губернатора г. Москвы. В 1838 г аналогичные ко­митеты были созданы в Петрозаводске, Перми, Тамбове, Черни­гове, Вятке, Иркутске, Харькове, Костроме, Ярославле, Витебске, Тобольске, Уфе, Могилеве, Нижнем Новгороде, Самаре и Риге. В эти комитеты входили епархиальные архиереи, губернаторы, жандармские штаб-офицеры. Таким образом, с расколом боро­лись рука об руку светская власть с духовной.

Права старообрядцев всё более ограничивались. Указ 1832 г. запрещал старообрядцам принимать беглых православных свя­щенников. Указ 8 октября 1835 г. запрещал не только возводить новые молитвенные дома, но и ремонтировать старые. Затем по­следовало закрытие частных молелен.

С 1837 г. регистрация рождений и смертей старообрядцев была передана в ведение местной полиции. Дети родителей-старообрядцев, которые состояли в браке, заключенном не по официальному церковному обряду, объявлялись «незаконно­рожденными». Их отбирали у родителей и крестили по православ­ному обряду, а мальчиков отдавали в кантонисты. Старообрядцам было запрещено заниматься общественной деятельностью и бла­готворительностью.

С начала 40-х годов XIX в. входит в практику посылка на места чиновников Министерства внутренних дел для изучения раскола и разработки конкретных мер против его распостранения. В губернии, особенно «зараженные расколом», посылались спе­циальные комиссии, облеченные чрезвычайными полномочиями «для обращения раскольников в лоно православия». «Отпадших от православия» насильно «перекрещивали», наиболее упорных отправляли «для исправления» в монастыри или в ссылку под полицейский и духовный надзор. С раскольничьих молелен сни­мали кресты, запрещали колокольный звон, монахов старообряд­ческих монастырей (скитов) было поведено считать «простолю-

динами», так как за ними не признавалось принятое ими по старо­обрядческому правилу монашество.

В 1853 г. было проведено массированное наступление на «раскол». 13 февраля 1853 г. был образован новый секретный ко­митет «для пересмотра постановлений о раскольниках и состав­лении новых правил». Последовали и конкретные карательные действия против старообрядцев как поповского, так и беспопов­ского толка. Первоначально подверглись разгрому старообрядчес­кие скиты по р. Иргизу в Саратовской губернии, затем стародубские в Черниговской; несколько позже - керженские и чернора-менские в заволжской части Нижегородской губернии. Наконец, той же участи подверглись поморские скиты в Архангельской гу­бернии. С помощью посланных воинских команд чиновники и полиция закрывали старообрядческие молельни и скиты; право­славные священники «перекрещивали» старообрядцев в правосла­вие, наиболее упорствующих в приверженности к своей вере от­правляли под конвоем в православные монастыри «для исправле­ния» или даже в сибирскую ссылку под полицейский и духовный надзор, а «распространителей лжеучений» и старообрядческих нас­тавников ловили, подвергали наказанию кнутом, клеймили и ссылали на каторгу. Только за пять лет (1847-1852 гг.) под судом находилось 26,5 тыс. особенно непримиримых раскольников.

В итоге, по официальным отчетам, за 25 лет применения этих мер были «возвращены в лоно православия» 2 268 тысяч человек. Однако в своем подавляющем большинстве они продолжали при­держиваться «старой веры». Практика показала, что никакие су­ровые меры не достигали цели. Преследуемые откупались взят­ками, что легко было им сделать при всеобщей продажности чи­новников и полиции, «боровшихся с расколом». Сами чиновники рассматривали «раскольничьи дела» как весьма прибыльную «ста­тью дохода». В своих отчетах они писали об «искоренении рас­кола», который на деле нисколько «не искоренялся», даже получал свое дальнейшее распространение. Это выявили проверки и реви­зии. В 40-х годах проведенные на местах обследования показали совершенную неверность присылаемых чиновниками данных от­четов о числе «раскольников» в их губерниях. Так, в Ярославской губернии по отчетам значилось 14-15 тысяч «раскольников», а специальные проверочные расследования выявили, что «раско­лом заражена половина губернии». В Вологодской губернии мест­ные отчеты показали наличие в ней 3,5 тысяч «раскольников», а

Глава 7.

в действительности их оказалось более 200 тысяч. В Костромской губернии по отчетам местных властей значилось 20 тысяч «рас­кольников», а на деле их оказалось никак не менее 100 тысяч. В суммарном итоге считалось, что в «расколе» в 50-х годах XIX в. оставалось около 700-800 тысяч человек. Однако по данным Н.Н.Обручева, их насчитывалось в 10 раз больше.

Когда при Александре II раскол практически был легализован, то оказалось (данные П.И.Мельникова-Печерского), что в «раско­ле» находилось от 12 до 14 млн. человек. Это означало, что около 1/5 русского населения считали себя вне официального правосла­вия. Заметим, что русский старообрядец не признавал за собой официального наименования «раскольник», считая его для себя обидным. Он рассматривал себя на деле настоящим православ­ным человеком - приверженцем старой, «истинной» веры, а «ни­кониан» - уклонившимся от нее.

Политика прямых гонений против «раскола» в 40-50-х годах XIX в. воочию показала правительству их неэффективность. По­этому было предпринято систематическое изучение раскола и сек­тантства на местах с целью выработать более гибкие меры борьбы с этими видами религиозного «диссиденства». Изучение было облечено в конспиративные формы, проводилось достаточно ши­роко и основательно. Для этого был привлечен весьма подготов­ленный персонал Министерства внутренних дел и духовные ака­демии. В духовных академиях и в семинариях Поволжья, Урала, Сибири были учреждены «противораскольничьи» кафедры и спе­циальные дисциплины «для обличения раскола». В «раскольни­чьи» регионы посылались специальные экспедиции Министерства внутренних дел. В составе экспедиций находились такие изве­стные писатели и публицисты, как И.С.Аксаков, Ю.Ф.Самарин, Н.И.Надеждин, П.И.Мельников-Печерский. Собранный ими ма­териал, лишь частично опубликованный, содержит ценнейшие сведения о старообрядчестве и о применяемых правительством мерах борьбы с «расколом». Материалы обследований на месте выявили совершенную неверность сведений местных епархиаль­ных властей о числе «раскольников» в их епархиях.

Для борьбы с расколом стали готовить и специальные мис­сионерские кадры. В 1853 г. последовал указ Св. Синода об откры­тии при духовных академиях кафедр, а в семинариях отделений для подготовки этих кадров. В духовных академиях готовились исследования по расколу. В отделениях преподавались история

русского раскола, современная статистика раскола во всех его видах, обозрение раскольнических и противураскольнических сочинений, опровержение раскола, практические наставления миссионерам. На эти отделения отбирались наиболее способные ученики, освобождавшиеся от изучения древних языков -латин­ского и греческого.

В нашей литературе долгое время старообрядчество тради­ционно трактовалось как консервативное религиозное направ­ление в православии, как социально-религиозная реакция на «обновление общества», предпринятое церковными и светскими властями в середине XVII в., как протест, связанный с защитой старины, сочетавшийся с антифеодальной оппозицией патриар­хального крестьянства и купечества. Лишь в последние годы историографическая ситуация стала меняться. Проходившие спе­циальные научные дискуссии о социально-историческом харак­тере старообрядчества, старообрядческой культуре, публикации документов и исследований позволили иначе взглянуть на этот социальный, культурный и этический феномен в нашей истории, в частности, и истории Русской Православной Церкви. Старо­обрядчество постепенно осознается как явление, представляющее собой и модернизационные моменты. Опровергается прежнее представление о «староверах» как «ярых врагах новаций и куль­туры». Отметим также, что Русская Православная Церковь ныне сняла проклятие со старообрядцев, наложенное на них церковным Собором 1667 г. и готова к сотрудничеству с ними.

Дата добавления: 2015-10-02