Нью-йорк, 31 октября 1902

Марко врезается спиной в землю, как будто его грубо толкнули, и кашляет, как от удара, так и от облака черного пепла, окружающего его. Идет небольшой дождик, когда он заставляет себя подняться на ноги, а когда воздух вокруг него проясняется, он видит ряд крошечных деревьев, окруженных серебряными механизмами и черно-белыми шахматными фигурами.

Ему требуется мгновение, чтобы осознать, что он стоит рядом с Wunschtraum часами. Стрелки часов подходят к полуночи, жонглер-арлекин подкидывает одиннадцать шаров, балансируя на верхушке часов среди мерцающих звезд и двигающихся фигурок. Вывеска, оповещающая о том, что цирк закрыт в связи с погодными условиями, сильно грохочет на ветру. Хотя на данный момент, дождь представляет собой больше тяжелый туман.

Марко стирает мерцающую пудру со своего лица, что возвращает ему истинное лицо, но он слишком растерян, чтобы изменить его с помощью иллюзии. Он пытается разглядеть в темноте пепел на своем костюме, но тот уже исчезает.

Полосатый занавес за билетной кассой висит открытым и сквозь дымку, Марко может увидеть фигуру, стоящую в тени, освещенную внезапно появившейся искрой света от зажигалки.

— Bonsoir* — радостно говорит Цукико, когда Марко приближается к ней, убирая зажигалку в карман, а её сигарета уравновешивает серебряный длинный мундштук. Порыв ветра, проносясь через открытое пространство, гремит цирковыми воротами.

— Каким образом... как же она это сделала? — спрашивает Марко.

— Исобель ты имеешь в виду? — отвечает Цукико. — Я обучила её особому трюку. Не думаю, что она уловила все нюансы, но как бы там ни было, похоже, что она отлично справилась. Как ты себя чувствуешь?

— Я в порядке, — говорит Марко, хотя его спина болит от падения, а в глазах все еще есть небольшая резь.

Он с любопытством наблюдает за Цукико. Он никогда не разговаривал подолгу с акробаткой, а её присутствие, столь же сбивает с толку, как и то, что всего несколько секунд назад он был совершенно в другом месте.

— Здесь, по крайней мере, не так ветрено. — Цукико показывает рукой, не занятой сигаретой, на занавешенный туннель. — Здесь лучше, чем в других местах, — говорит она, внимательно изучая его внешность сквозь туман и дым. — А тебе идет. — Она позволяет занавесу упасть, как только он входит, оставив их, заключенными в темноте, усыпанную тускло сверкающими огнями, тлеющего кончика сигареты одну единственную цветную точку, среди пятнышек белого.

— А где все? — спрашивает Марко, вытряхивая дождевые капли из своего котелка.

— На вечеринке по случаю ненастной погоды, — объясняет Цукико. — Традиционно проводится в шатре акробатов, потому как он самый большой. Но тебе об этом вряд ли было известно, ведь ты, по большому счету, не один из цирковых, ведь так?

Он не может хорошенько разглядеть выражение её лицо, однако с уверенностью может сказать, что та широко улыбается.

— Нет, полагаю, что я не один из цирковых, — говорит он. Он следует за ней, когда она идет по туннелю, похожему на лабиринт, углубляясь всё дальше в цирк. — Зачем я здесь? — спрашивает он.

— Мы подойдем к этому, всему своё время, — говорит она. — Что тебе успела рассказать Исобель? — Разговор с Исобель около дома, где он живет, почти выветрился у Марко из памяти, несмотря на то, что состоялся всего несколько минут назад. Он припоминает отдельные его части. Но ничего достаточно вразумительного, чтобы сформировать в нечто осмысленное. — Не важно, — говорит Цукико, когда не получает немедленного ответа. — Порой трудно бывает собрать все чувства воедино, после такого путешествия. Она упомянула о том, что у нас с тобой есть нечто общее?

Марко припоминает, что Исобель говорила о Селии и ком-то еще, но не может вспомнить о ком именно.

— Нет, — говорит он.

— Мы оба бывшие ученики одного и того же наставника, — говорит Цукико. Кончик её сигареты светиться ярче, когда она вздыхает в темноте. — Боюсь, это всего лишь временная крыша, — добавляет она, когда они добираются следующего занавеса.

Она тянет его назад, и пространство заполняется пылающим светом со двора. Она жестом показывает Марко выйти под дождь, затягиваясь сигаретой, в то время как он послушно проходит под открытым занавесом, пытаясь понять смысл ее последних слов.

Фонарики, украшающие шатры, не зажжены, но в центре двора ярко пылает белый костер. Вокруг него блестят капельки слегка моросящего дождика.

— Ты бывшая ученица Александра? — переспрашивает Марко, не уверенный, что правильно понял.

Цукико кивает.

— Я устала записывать каждую мелочь в книги, поэтому, вместо этого, я начала записывать всё на своем теле. Не люблю пачкать руки, — говорит она, указывая на его пальцы, перепачканные чернилами. — Я удивлена, что он согласился на такое открытое место проведения состязания. Он всегда предпочитал уединенность. Подозреваю, что он был не доволен тем, как оно шло.

Пока он её слушает, то замечает, что акробатка абсолютно сухая. Каждая дождевая капля, падающая на неё, мгновенно испаряется, испуская шипящий пар, как только соприкасается с женщиной.

— Ты выиграла в последней игре.

— Я выжила в последней игре, — поправляет его Цукико.

— Когда? — спрашивает Марко, когда они идут к костру.

— Состязание закончилось восемьдесят три года, шесть месяцев и двадцать один день назад. В день цветения сакуры.

Цукико вынимает длинную сигарету из своего портсигара, прежде чем продолжить.

— Наши наставники не понимают, каково это, — говорит она. — Быть с кем-то связанным подобным образом. Они слишком старые, давно потерявшие связь со своими эмоциями. Они давно не помнят, как это жить и дышать в унисон с миром. Они думают, что это просто, столкнуть в яму двух людей, выставить их друг против друга. Но как бы ни так. Другой человек становится тем фактором, как вы определяете свою жизнь, как вы определяете себя. Они становятся столь же необходимым, как дыхание. Затем они ожидают, что победитель сможет жить и без этого. Это похоже… вот разлучи близнецов Мюррей и ожидай, что они останутся прежними. Их натуры уже не будут целостными. Ты любишь её, не так ли?

— Больше всего на свете, — отвечает Марко.

Цукико задумчиво кивает.

— Мою соперницу звали Хината, — говорит она. — Её кожа пахла имбирем и сливками. Я как и ты, любила её больше всего на свете. В день цветения сакуры, она сожгла себя. Разожгла столп пламени и ступила в него будто в воду.

— Я сожалею — говорит Марко.

— Спасибо, — говорит Цукико, и её светлую улыбку, омрачила тень печали. — То же самое мисс Боуэн планирует сделать и для тебя. Чтобы позволить тебе выиграть.

— Я знаю.

— Я бы не пожелала никому такой боли. Чтобы быть победителем. Хината бы влюбилась в него, — говорит она, когда они подходят к костру, наблюдая за танцующим пламенем в усиливающемся дожде. — Она просто обожала огонь. Вода всегда была моей стихией. Раньше. — Она протягивает свою руку и наблюдает за тем, как дождевые капли отказываются соприкасаться с её кожей. — Тебе известна история о волшебнике в дереве? — спрашивает она.

— Миф о Мерлине? — спрашивает Марко. — Я знаю несколько версий.

— Да, их множество, — говорит Цукико, кивая. — Древние мифы имеют привычку быть рассказанными и пересказанными столько раз, что обрастают новыми подробностями. Каждый последующий рассказчик оставляет свой след в рассказываемой им истории. В независимости от правды, история была когда-то похоронена в предвзятости и витиеватости повествования. Причины не имеют такого же значения, как сама история. — Дождь продолжает усиливаться, падая с неба тяжелыми каплями, пока она продолжает говорить. — Иногда упоминается пещера, но мне больше нравится версия с деревом. Возможно от того, что с деревом история поромантичнее. — Она берет все еще светящейся сигарету из мундштука, осторожно зажимая её между двумя изящными пальцами. — Хотя, есть здесь несколько деревьев, которые могут быть использованы для этой цели, — говорит она. — Я подумала, что это может быть более подходящим.

Марко обращает свое внимание к костру. Он освещает дождь над ним таким образом, что падающие капли на белое пламя сверкаю словно снежинки. Во всех известные версиях мифа о Мерлине, которые он знает, маг лишен свободы. Он заключен в дерево, пещеру или камень. Всегда в качестве наказания, последствия глупой любви.

Он смотрит обратно на Цукико.

— Ты понял, — говорит она, прежде чем он смог заговорить. Марко кивает. — Я знала, что ты поймешь, — говорит она.

Свет от белого пламени освещает сквозь дождь её улыбку.

— Что ты делаешь, Цукико? — раздается голос позади неё.

Когда Цукико оборачивается, Марко видит Селию, стоящую на краю двора. Её жемчужное платье смотрится тускло-серым, перекрещивающиеся лентами, струящиеся шлейфом позади неё черных и белых цветов, которые путаются ветром в её волосах.

— Возвращайся на вечеринку, дорогая, — говорит Цукико, пряча серебряный мундштук в свой карман. — Тебе не захочется быть здесь, чтобы присутствовать при этом.

— При чем при этом? — спрашивает Селия, не отрывая взгляда от Марко.

Когда Цукико начинает говорить, то обращается к ним обоим.

— Я была окружена любовными письмами, которые вы оба посылали друг другу, на протяжении стольких лет создавая новые шатры. Это напоминает мне то, что было у меня с ней. Это было чудесно и ужасно. Я еще не готова бросить всё это, но вы позволяете цирку исчезнуть.

— Ты же говорила, что любовь непостоянна и мимолетна, — говорит, озадаченная, Селия.

— Я солгала, — говорит Цукико, крутя сигарету между пальцами. — Я подумала, что тебе будет проще, если ты начнешь сомневаться в нем. И я дала тебе год, чтобы ты нашла способ для цирка продолжить существовать без тебя. Но ты не нашла. Теперь в игру вступаю я.

— Я старалась... — начинает говорить Селия, но Цукико её обрывает.

— Ты продолжаешь игнорировать простой факт, — говорит она. — Ты носишь этот цирк внутри себя. Он использует огонь, как инструмент. Ты несешь большие потери, но слишком эгоистична, чтобы признать это. С такой болью не живут. Тебе не выдержать. Мне жаль.

— Кико, прошу тебя, — говорит Селия. — Мне нужно больше времени.

Цукико качает головой.

— Я ведь тебе уже говорила, — возражает она, — время мне не подвластно.

Марко, который не сводил глаз с Селии, как только та появилась во дворе, теперь отводит взгляд.

— Ну, же! — говорит он Цукико, перекрикивая всё возрастающий шум дождя. — Вперед! Я предпочту сгореть рядом с ней, чем жить без неё.

То, что могло простым выкриком слова «Нет», искажается ветром в нечто большее, когда кричит Селия. Агония в её голосе режет всё существо Марко, словно его тело пронзили все коллекционные мечи и кинжалы Чандреша одновременно, но он продолжает держать всё своё внимание на акробатке.

— Игра закончиться, да? — спрашивает он. — Она закончится, даже, если я попаду в ловушку огня и не умру.

— Ты не будешь в состоянии продолжить, — говорит Цукико. — А это всё, что имеет значение.

— Тогда давай осуществим это, — говорит Марко.

Цукико улыбается ему. Она складывает ладони вместе, и завитки дыма от её сигареты поднимаются над её пальцами. Она низко и почтительно ему поклонилась.

Никто из них не видят, как Селия бежит к ним сквозь дождь.

Цукико резким движением подносит всё еще горящую сигарету к огню. Сигарета находится всё еще в воздухе, когда Марко кричит Селии, чтобы та остановилась.

Кончик сигареты едва соприкасается с мерцающим белым пламенем, когда Селия прыгает в его объятья. Марко понимает, что у него не было времени, чтобы оттолкнуть её, поэтому он прижимает девушку ближе, зарывшись лицом в её волосы. Ветер срывает с его головы шляпу-котелок.

А затем приходит боль. Острая, немыслимая боль, как будто его разрывают на части.

— Доверься мне, — шепчет ему на ухо Селия, и он перестает бороться, забывая про всё на свете, кроме неё.

За миг до взрыва, до того, когда белый свет становится слишком ослепительным, чтобы разглядеть что именно происходит, они растворяются в воздухе. Вот, всего миг назад, они были здесь, Селия, в развевающемся платье на ветру и дожде, Марко, прижимающий руки к её спине, а в следующую секунду вместо них остается пятно света и тени.

Когда они оба исчезают, цирк охватывает пламя. Огонь облизывает шатры, извиваясь вверх в дождь.

Оставшись одна во дворе, Цукико вздыхает. Огонь огибает её, не касаясь, закручиваясь в воронку. Освещая акробатку невозможно ярким светом.

А затем, так же быстро и неожиданно, как он вспыхивает, сходит на нет.

Витой котел, в котором горел костер, становится пустым, на дне нет даже тлеющих углей. Дождевые капли отзываются глухим эхом ударяясь о металл, которые испускает пар, потому как сам котел всё еще горячий.

Цукико достает из кармана еще одну сигарету, щелкая зажигалкой почти ленивым жестом. Пламя легко вспыхивает, несмотря на дождь.

Она смотрит на котел, залитый водой, пока ждет.

Прим. переводчика:

*Bonsoir - здравствуйте, добрый вечер (пер. с фр.)

Дата добавления: 2015-10-02