Конкорд, массачусетс, 30 октября, 1902

Бэйли пытается перевести овец с одного поля на другое, но они сегодня в ужасном настроении. Они сопротивляются, ругаясь и толкаясь, настаивая, что на этом поле трава лучше, нежели трава на другой стороне ворот с невысокой каменной стеной; и не важно, насколько сильно Бэйли пытается убедить их в обратном.

А потом позади него раздается голос.

— Здравствуй, Бэйли.

Поппета выглядит как-то не правильно, что ли, стоя у противоположной стороны стены. Дневной свет слишком яркий, все окружающее - слишком приземленное и зеленое. Ее одежда, несмотря на то, что она обыденная, а не цирковая, выглядит слишком замысловатой. На юбке слишком много оборок; сапоги, несмотря на то, что запыленные, все равно слишком изящные и непрактичные для хождения по ферме. На ней нет шляпки, рыжие волосы распущены и развеваются на ветру.

— Привет, Поппета, — говорит он, опомнившись от удивления. — Что ты здесь делаешь?

— Мне надо кое о чем с тобой поговорить, — говорит она. — Спросить тебя кое о чем, я имею в виду.

— Это не может подождать до полуночи? — спрашивает Бэйли. Встречи с Поппетой и Виджетом после того, как цирк открывается, стали уже ежевечерней традицией.

Поппета качает головой.

— Я решила, что тебе необходимо дать время, чтоб подумать над этим, — говорит она.

— Подумать о чем?

— Подумать над тем, что бы уйти с нами.

Бэйли лишь моргает.

— Что? — лишь может выдавить он.

— Сегодня последняя ночь, когда мы здесь, — говорит она. — И мне бы хотелось, чтобы ты уехал с нами.

— Ты, должно быть, шутишь, — говорит Бэйли.

Поппета качает головой.

— Не шучу, клянусь. Я хотела подождать, пока не стану уверена в том, что это правильно, попросить тебя об этом. Сейчас я в этом уверена. И это важно.

— Что ты имеешь в виду? Что важно? — спрашивает Бэйли.

Поппета вздыхает. Она смотри вверх, вглядываясь, словно ищет звезды, скрытые на голубом небе, усеянном пушистыми белыми облаками.

— Я знаю, что ты должен уехать с нами, — говорит она. — Это я знаю наверняка.

— Но почему? Почему я? Что я буду делать, просто плестись за вами? Я не такой как ты, как Виджет, я не умею ничего особенного. Я не принадлежу к цирковой среде.

— Еще как принадлежишь! Я уверена в этом. Я еще пока не знаю почему, но я уверена, что принадлежишь, как и я. Как и мы, я имею в виду, — алый румянец появляется на ее щеках.

— Мне бы очень этого хотелось, правда. Я просто... — Бэйли оглядывается вокруг - на овец, на дом, на сарай, стоящий на холме с яблонями. Это может решить долгий спор между Гарвардом и фермой или же сделать все еще хуже, намного хуже. — Я не могу просто уехать, — говорит он, хотя так не думает.

— Я знаю, — говорит Поппета. — Прости. Я не должна тебя просить. Но я думаю... Нет, не думаю, я знаю. Я знаю, если ты поедешь с нами, мы сюда не вернемся больше.

— Не вернетесь? Почему?

— Вообще никуда не вернемся, — говорит Поппета. Она, хмурясь, опять поднимает глаза к небу, прежде чем поворачивается к Бэйли. — Если ты не поедешь с нами, цирка больше не будет. И не спрашивай почему, они не сказали.

Она показывает на небо, на звезды за облаками.

— Они просто говорят, что для того, чтобы цирк существовал и дальше, ты должен быть там. Ты, Бэйли. Ты, я и Видж. Не знаю почему так важно, чтобы именно мы втроем, но это так. Если нас там не будет, все рухнет. Разрушение уже началось.

— Что ты имеешь в виду? С цирком же все в порядке.

— Не уверена, что это что-то такое, что может быть заметно со стороны. Это... Вот если бы одна из твоих овец заболела, я бы заметила?

— Вероятно, нет, — говорит Бэйли.

— А ты? — спрашивает Поппета.

Бэйли кивает.

— Вот так и с цирком. Я знаю, как это ощущается и сейчас такого ощущения нет и не будет некоторое время. Я могу сказать, что что-то не так, неправильно и я чувствую, что он разрушается, как торт, в котором недостаточно крема, чтобы он не распадался, но я не знаю, что это такое. В моих словах есть хоть какой-то смысл?

Бэйли лишь смотрит на нее, а она глубоко вздыхает прежде, чем продолжить.

— Помнишь тот вечер в Лабиринте? Когда мы застряли в комнате с клетками?

Бэйли кивает.

— Я никогда прежде не застревала в Лабиринте. Никогда. Если мы не могли найти выход из комнаты или коридора, мне стоило сосредоточиться, и я чувствую, где двери. Я могу сказать, что за ними. Я стараюсь не делать этого, потому что никакого удовольствия это не доставляет, но в ту ночь я попыталась, когда мы не смогли выйти и у меня не получилось. Эти ощущения становятся незнакомыми, и я не знаю, что с этим делать.

— Но что я могу сделать, чтобы помочь? — спрашивает Бэйли.

— Помнишь, ты единственный, кто смог в конце концов найти ключ? — говорит Поппета. — Я все время ищу ответы, что нужно делать, но ничего не становится понятнее, кроме тебя. Я знаю, что прошу многого, когда хочу, чтобы ты уехал из дома, от семьи, но цирк - это мой дом и моя семья и я не могу потерять его. Не могу, если есть хоть малейшая возможность это предотвратить. Прости.

Она садится на каменную стену, отвернувшись от него. Бэйли садится рядом с ней, продолжая смотреть на поле и овец. Некоторое время они не говорят ни слова. Овцы лениво ходят кругами, пощипывая травку.

— Тебе здесь нравится, Бэйли? — спрашивает она, оглядывая ферму.

— Не особенно, — говорит Бэйли.

— Ты когда-нибудь мечтал о том, что кто-нибудь придет и заберет тебя отсюда?

— Виджет рассказал? — спрашивает Бэйли, удивляясь, что мысль в нем так прочно засела, что стала очевидна и ее легко прочесть.

— Нет, — говорит Поппета. — Всего лишь догадалась. Но Видж попросил меня отдать тебе это.

Она достает из кармана крошечный стеклянный флакон и отдает ему.

Бэйли знает, что, несмотря на то, что флакон выглядит пустым, на деле это не так, но он слишком любопытен, чтобы не открыть его немедленно. Он достает крошечную пробку, радуясь, что она прикреплена к бутылке проволокой.

Ощущение внутри так знакомо, так уютно, узнаваемо и реально, что Бэйли может чувствовать шероховатость коры, запах желудей, даже болтовню белок.

— Он хотел бы, что бы у тебя была возможность забрать свое дерево с собой, — говорит Поппета. — Если ты решишь уехать с нами.

Бэйли заталкивает пробку обратно. Некоторое время они оба молчат. Ветерок треплет волосы Поппеты.

— Сколько времени у меня есть на раздумья? — спрашивает тихо Бэйли.

— Мы уедем сегодня, когда закроется цирк, — говорит Поппета. — Поезд будет готов еще до рассвета, хотя было бы лучше, если ты сможешь прийти раньше. Отъезд может получится немного... сложноватым.

— Я подумаю, — говорит Бэйли. — Но ничего обещать не могу.

— Спасибо, Бэйли, — говорит Поппета. — Можешь сделать одно одолжение? Если ты решишь, что не едешь, не мог бы ты тогда вообще сегодня в цирк не приходить? Пусть это будет прощанием? Я думаю, так будет проще.

Бэйли смотрит на нее растерянно, ее слова не мираж. Это даже страшнее, чтобы сделать выбор и уехать с ними. Но он кивает, потому что чувствует, что так надо.

— Хорошо, — говорит он. — Я не приду, если не поеду. Обещаю.

— Спасибо, Бэйли, — говорит Поппета. Она улыбается, хотя он не может сказать, счастливая это улыбка или нет.

И прежде, чем он собирается попросить ее, чтобы она попрощалась за него с Виджетом, если это потребуется, она наклоняется и целует его; не в щеку, как она делала множество раз до этого, а в губы, и Бэйли понимает, что готов следовать за ней куда угодно.

Ни слова не говоря, Поппета разворачивается и уходит. Бэйли наблюдает за ней до тех пор, пока видные ее волосы на фоне неба, потом он продолжает смотреть ей вслед; маленький флакончик зажат в его руке, а он все еще не знает, что чувствовать или делать, когда на размышления остается лишь несколько часов.

Позади него овцы, предоставленные сами себе, решают пройти сквозь ворота, чтобы побродить по полю на другой стороне.

Дата добавления: 2015-10-02