Pov Tom. 7 страница

Я не помню, как проходил «туда». Как всегда спешил на встречу. Обыкновенное чувство радости было омрачено тревогой. На самом деле я переживаю, что в одночасье наши встречи могут закончиться. Все мысли, движения, вспоминаю мелочи, наши минуты, отпечатавшиеся толстыми нитями на алом шелке, из которого сделано сердце. До смешного, что я именно так и представляю, красную тряпочку, увитую нитками разного цвета, и думаю ещё парочка прикосновений, полу дружеских объятий, и оно не выдержит, потому что внутри тряпочки все же есть кровь, она разольется. И боюсь, я не буду знать, чем заполнять потом сердце.

Ещё немного и я не выдержу, вывалю на него все содержимое глупого мозга на… на чтоб вывалить? А так прямо на стол и буду ждать пока остывают остатки разума. И это хорошо, так как потом уже будет все равно, будет не важно, что он со мной сделает. Буду оболочкой, что за тупость? Чем дальше, тем безумней становлюсь. Откуда, черт побери, эти нелепые сравнения? Эти видения, как меня линчуют. Кто? Знать бы…

Дверь, сердце гулко стучит. Захожу и вижу счастливое лицо Билла, будто он тут давно уже стоит и поджидает. Все тревоги, нет, не уходят, загоняются куда-то, в самый угол, потому что не улыбаться ему в ответ я не научусь. Если ему будет хорошо, и мне будет, а если будет плохо, то и мне тоже будет.

- Привет, – радостно встречает он.

Встречает.

- Привет, – немного смущенно в ответ.

- Ты будешь в шоке, от того что я тебе сегодня приготовил, - хитрит. Как со мной можно хитрить, когда каждый новоиспеченный сюрприз, доводит до сердечного приступа.

- Боюсь даже предполагать что это.

- Правильно, я все силы на него потратил, но сначала отдышись, переведи дух и отправимся.

- Мы куда-то пойдем? – ошеломленно тяну я.

- Пойдем. Только заправлю тебя кофе, и двинем.

Я конечно, на все согласен, сегодня Билл такой настороженный хоть и радостный, и ещё у него чуть заметные круги под глазами. Чувствую, что он совсем не отдыхал. На кухне, как всегда, все уже сервировано. Я напряженно думаю, а не настала ли пора для парочки самых мелких вопросов? Но вместо этого говорю:

- Ты прости меня, за вчерашний разговор. Так глупо вышло, я совсем не разбираюсь в подобных вещах, а еще судить взялся.

Он одной рукой держал чашку, вторую положил на мою руку, послав туда мелкий электрический разряд и убрав, сказал:

- Ты что? Мне было очень интересно узнать твое мнение, и это было правда хорошо. Нет, ну ты представь, я даже пересматривать стал собственное отношение, потому что иногда я слишком мягок. Жизнь, она на самом деле так многогранна, зачастую несправедлива, запутанна и твое мнение, оно мне только в очередной раз показало, насколько сложна эта жизнь. Это сложно объяснить, но я прекрасно понял, что именно ты хотел сказать. Мои же собственные мысли они поменялись, не на твои, нет, они просто видоизменились, и приняли те выводы, которые ты высказал, только в более терпимом виде конечно. Да не важно Том, главное ведь что мы можем говорить, просто говорить, ты послушай, как я говорю. Это же невероятно, я думал что голос утрачен, безвозвратно.

Теперь я уже повторил его жест, накрыв своей рукой его руку.

Так и сидели, пили кофе, наслаждаясь тишиной, расслаблялись. Когда процедура закончилась, в его глазах зажегся азарт, и он прошептал:

- Пошли.

Выходим на террасу… которой нет. Я в шоке смотрю на то, что представляет собой этот открывшийся мир. Небо словно большая сфера залита закатными лучами. Солнца не видно, только бордовые желто серые лучи, пронизывающие все, и нас с ним тоже, а под нами, сразу после метрового выступа, на котором мы стоим – облака. Все видимое не поддается описанию, свитое из запахов осени и весны. Я не могу надышаться. Нежная музыка звучит откуда-то извне. Шок - он есть и его нет, я научился мыслить без рамок, без границ. Научился не упускать ощущения.

На последних нотах, уходящих высоко, прохватывает озноб. Билл тянет меня за руку, и я заворожено смотрю, как он идет, и тоже иду, понимая, здесь это возможно. Облака под ногами складываются в ступени покрытие белоснежным ворсом. Ноги мягко, но уверенно утопают в них, под мягкостью твердая опора. Хотя каждый шаг, отражается скачком сердца, это приятно.

Мы идем долго вниз, не спеша. Мимо проносятся какие–то образы, мой мозг не в состоянии их распознать, а вот Билл, по-моему, не просто смотрит, а ещё и управляет этим миром магии. Например, на нас плыла сиреневая цветочная масса, он подул легонько и она колыхнувшись мягко и проплыла мимо. Ещё тысяча мелочей, тысячи осколков времени, миллион ощущений. Билл был довольным, когда смотрел мне прямо в глаза. Он понимал, что все происходящее меня накрывает, и радовался.

Спуск закончился, облака исчезли, и вокруг стемнело, а наверху тут же засияли звезды. Впереди нас песчаная отмель, мы на пляже, чуть дальше волны с трепетом опускаются на берег. Соленые брызги норовят забрать себе как можно больший участок земли. Я такого никогда не видел, и даже не мечтал увидеть. Я побежал вдоль берега, чувствуя как топит, срывает уносит меня. Такая гордость внутри, принадлежность к этому миру, и понимаю, что от моего собственного уже не осталось ничего. Этот мир он прекрасен пока я тут, и рядом со мной Билл, красивый темноволосый, чудесный...

- Билл, – крикнул я, пытаясь заглушить шум темных волн, - Билл…

Подбежал к нему:

- Почему ты раньше мне этого не показывал?

- На это были причины, – загадочно протянул он.

- Какие, если не секрет?

- Ну представь, если я начну тебя каждый вечер куда-нибудь вытаскивать, мы тогда не сможем спокойной поговорить.

- Мы с тобой только и делаем что говорим, процесс ведь нам не помешает… как думаешь?

- Хмм… да, если б ты знал только…

- Что? Чего я не знаю, просвети, будь добр.

- Вот и не надо оно тебе.

- Значит так? Что ж… чудесно.

- Супер.

- Ты меня с ума сводишь.

- А ты в долгу не остаешься.

Мы смеялись и бегали по пляжу уже вместе, брызгались как дети. Тогда я предложил поплавать. Билл отрицательно покачал головой, я хотел затащить его силком, но он не поддался, лишь засмеявшись, улизнул на ближайший холм. Билл сказал, что если я желаю плавать, то могу отправляться один. Но один я не хотел, поэтому опустился рядом с ним на песок, а чуть позже мы завалились и смотрели в небо.

Теплый воздух укрывал нас словно одеялом. Я спросил его о звездах, он ответил, что ни черта в них не смыслит, и просто стали придумывать свои созвездия. Это было забавно.

После мы притихли, было приятно просто вот так лежать и не думать, наслаждаться обществом друг друга. Я слушал ровное дыхание Билла, он повернулся на бок, положив руку мне на грудь, в проем между полами расстегнутой рубашки. Я обомлел от этого и, повернув голову в его сторону обнаружил его заснувшим. Черт! Билл молодец, конечно, заснуть вот так, после того как почти довел меня до «ручки». Но я его не потревожу, пусть спит, он устал. Я взял себя в руки и наслаждался этими прикосновениями, заставляя себя слушать прибой волн и не фантазировать на шальные темы.

Радость проникала волнами, ложилась на плечи, укрывая меня и его. Биллу было хорошо, это даже сквозь сон выдавалось в улыбке чуть тронувшей его губы, которые хотелось… Нет… В ушах играла моя любимая песня, я неспешно отматывал назад все к началу и мечтал продлить это мгновение, сократить его всего одним движением губ. Но музыка играла, играла, и я потерял суть размышлений, нырнув в пустое белое пространство.

Я чувствовал теплое прикосновение к щеке, и думал что это рука Билла. Я открыл глаза, которые резануло ярким светом, и пытался оглядеться и осознать где нахожусь.

Вокруг были незнакомые стены. Пустая белая комната, только окно и свет падающий оттуда. Попытался приподняться и почувствовал, как с меня скатилась рука Билла, ого! Мы с ним лежим на полу, на мягком матраце, и очевидно спали так, прикрытые уже знакомым мне пледом. Я остался здесь на ночь? Мы с Биллом спали вместе? Где пляж? Какой пляж? Билл сонно поворочался и на нежное лицо упала прядь волос. Движение убрать их было по инерции. А вот провести кончиками пальцев по нежной скуле, провести по губам было неизбежным.

Билл во сне использовал меня как удобную подушку и весь подгребся ко мне, закидывая ногу на мою, уложив голову мне на грудь. Он опутал меня запахом волос и теплом. Я сразу напрягся. Билл все ещё спит, а я не могу шевельнуться, чтобы прекратить это. А лежащий практически на мне человек приводит волоски на груди и ногах во вздыбленное состояние. Так хочется потереться о его тело своим, это непроизвольно, от этого мозг плавится. Мой хороший, какой же он красивый. Спит, так легко и непринужденно. Внутри я наполняюсь тем самым счастьем, до которого миллионы людей идут годами, а я нашел его здесь.

Я вдыхаю его запах. Билл пошевелился и проснулся все-таки. Не удержал, не сберег его сон и расслабил свою руку, которая обнимала его сбоку. Он поднимается, со сна его глаза чуть грустные. Встряхивает растрепанной головой, видимо собирается с духом, чтобы вынести нам обоим приговор, и не может. Сам с собой согласно улыбается и кивает. Что же ты решил Билл? Что?

Как интересно ведут себя проснувшиеся вместе парни? Да, между нами ничего не было, но ведь спали же. Ты нехотя медленно убираешь руки, и отворачиваешься. Билл что тебе надо? И почему произнести вслух это оказывается невозможным и нереальным. Что я должен сделать, чтобы это кончилось. Ты уж меня прости, не было у меня подобного опыта, не было подобных чувств. Я готов разобраться с собой, как же мне разбираться с тобой? Когда я вижу сожаление в твоих глазах, я понимаю, что ошибся где-то, но Билл, скажи мне где? Все же делали вместе, я не преступал черту, отчего же чувствую что все как раз наоборот. Ты встаешь, поворачиваешься, и улыбка на твоем лице становится робкой и грустной. Почему наше понимание сейчас не дергает меня за края рубашки, почему оно не тащит к тебе, не призывает спросить: «Что малыш… что с тобой?»

Но ты быстрее меня, ты всегда почему-то быстрее, ты выходишь. А я со своим вопросом в глазах, в которые ты не заглянул так как всегда это делаешь, остаюсь и падаю обратно на нашу постель. На нашу Билл. Не стоит труда признаться себе, что с тобой я бы пошел на все что угодно. Да и вообще пошел бы куда угодно.

Выхожу из комнаты. Прохожу по маленькому коридору и оказываюсь на кухне, где Билл сидит и курит. Не дождался меня…

- Доброе утро, – ты улыбаешься снова, но я не могу прочесть сейчас тебя, а спросить… ты, наверное, знаешь почему не могу.

- Доброе, – улыбаюсь я.

Он протягивает пачку сигарет. Я ее беру, присаживаюсь рядом, чиркаю спичкой, и не спеша, с наслаждением затягиваюсь. Одновременно с этим потягиваясь, мышцы немного ноют, спал ведь не в привычном положении. Смотрю на него как-то откровенно и плотоядно, куда делось мое минутное состояние, полной оторопи?

Билл встает и впервые при мне собственноручно наливает кофе. Я смотрю на его стройную талию, на ноги и… зад. Он призывно как-то выглядит, так что хочется прижаться к нему бедрам. Кожа покрывается ознобом и распаляется, внутри все свернулось тугим комком. Я с трудом сглатываю. Доли секунды, и все мое возбуждение уже не скрыть. И я бы сделал это, встал, уже даже собрался с духом, почти встал. И черт, злость на себя слышна в стуке чашки о стол. Ты оборачиваешься, и теперь я уже опускаю глаза.
Билл что же мы творим?

- Том… что с тобой? – подходишь близко и становишься рядом, опуская на плечо руку, касаясь волос.

Если бы ты опустил её на другое плечо, я бы мог тебя обнять. И перед глазами плывет эта картинка, где я обнимаю тебя нежно. А потом время, секунды уничтожают все увиденное, ты треснувшим голосом говоришь:

- Чем займемся Том?

Мать твою! Чем? Провоцируешь меня, но и сам первого шага не делаешь. Сегодня может все закончиться, ты только пересеки эту черту Билл, я не знаю как. Два взрослых человека, никаких движений, грустно, но смешно. Билл…

- Чем захочешь, по мне все занятия хороши, – хватает же, вот хватает наглости во взгляде, хватает для ответной решимости. Ты улыбаешься и молчишь, берешь меня за руку и ведешь. Стандартная ситуация я ведомый тобой.

- Ты хотел учиться рисовать, помнишь? – хитрюга.

- Ммм… да было, – соглашаюсь.

- Вот и замечательно, только давай определим, чтобы ты хотел рисовать?

- Да не важно, просто попробовать.

- Тогда я предлагаю с элементарного, нарисуй дерево, простое, как ты видишь, а потом я тебе покажу, как работать со светом и тенью.

- Хорошо, а с чего начинать? – я принимаю из рук Билла белый лист и хорошо заточенный карандаш, когда мы уже за всем этим диалогом заходим в комнату.

- Ну как же! Дерево из чего состоит? Ствол, ветви, мелкие ветки и листья, все по отдельности. Начинай, – улыбается он.

Начинаю, рисую прямые и не очень линии, ни фига на ствол не похоже. Билл подходит и поправляет руку, для того чтобы я правильно держал карандаш, улыбается оптимистично. Я стараюсь как могу, уже и ветви, если их так можно назвать, ветки и листочки нарисовал, странные закорючки понаставил как Билл учил. Занятие нехитрое, но и не увлекающее меня. Может это, зря я так восторженно к рисованию? Тут видимо что-то ещё надо, помимо желания, мне не нравится то что я делаю. На очередном витке карандаш ломается, и я показываю Биллу обломок. Он говорит:

- Там на столе перочинный нож, заточи сам, пожалуйста, - в это время, Билл с видом знатока подходит к рабочему месту и разглядывает мое «художество». Я начал точить, не отрываясь взглядом от Билла, и конечно резанул мимо, снимая кусок кожи с пальца. Не больно, но вид крови всегда загоняет немного в ступор. Он быстро подходит ко мне, убирает из рук нож подальше, а потом секунду смотрит и… и тащит мой раненный палец к своим губам. Палец погружается в его рот! Он сосредоточенно пробует на вкус мою кровь. Я не знаю что со мной, просто ещё секунда, и я сотру свою кровь с его губы. Смотрю, видимо, зачумлено, потому что он в недоумении говорит:

- Что? Так все делают, – выпуская мой палец из этого сладкого плена.

Убей меня Билл пока не поздно. Я наклоняюсь к нему и чувствую, как меня выдергивают отсюда. Больно то как, голова раскалывается на куски, все тело дергает и колет. Меня тащит по коридору, по фиолетовым спиралям. Так вот как выглядит дорога обратно, в сознании. Билл… черт! Меня забрали.

Я пропускаю те минуты, что прихожу в себя. Мозги работают предельно ясно, я знаю, что уже здесь, на Земле, но отойти от состояния «до» и «после» просто не возможно. Я зол, ударю сейчас кого-нибудь! Меня пытаются дозваться, мой голос не слушается, я открываю рот - одно шипение. Глаза открыть не могу, уроды! Кто додумался так это делать? Фарелл, что совсем мозги растерял?

- Вы… вы придурки… - я слышу хрип, это мой голос. - Вы совсем рехнулись?

Мне затыкают рот кислородной маской, и кровь начинает точечно долбать стенки сосудов, если бы спросили как, проще было бы показать. Я, черт возьми, вижу все это, как будто в разрезе, сволочи…

- Том… Том, успокойся не дергайся. Стой. Угомонись. Ребята, закрепите его руки, – это Фарелл адресовал двум бугаям, которые у меня перед лицом уже минут десять маячат. Я пошевелиться не могу. Георг на кой то хрен мне тычет фонариком в глаза. Я бы ему этот фонарик засунул глубоко-глубоко, глубоко… глубоко… Что-то отпускает меня, никаких эмоций больше нет, я отключаюсь или нет? Я дышу и вижу пять перепуганных человек во главе с ним, Георгом. Он подходит и говорит:

- Том, послушай меня очень внимательно. Случились непредвиденные обстоятельства. Ты не волнуйся, я сейчас все тебе объясню. Нам необходимо было прервать твое пребывание там ещё ночью, но мы не смогли этого сделать. К сожалению, все попытки привести тебя в чувство были безрезультатны. Мы продолжали эксперимент до самого утра, сейчас уже двенадцать часов дня, к этому моменту, мы разработали схему, по которой вернули тебя обратно. Эта схема дала положительные результаты, несмотря на твое болезненное состояние. Естественно результаты данного исследования дали нам много нового и познавательного. И этот вопрос с твоим пребыванием «там» не настолько важен, насколько важна причина, по которой мы пытаемся добудиться тебя с ночи. Кэтти… не волнуйся, все в порядке! Просто есть сложность. Она заболела, звонок персонала из интерната, прозвучал на момент, когда ты уже два часа находился под действием препарата. У неё простуда. Естественно само заболевание это не сложное, но в её случае проблематично и связано это с низким уровнем иммунитета. Медицинский персонал интерната делает сейчас все возможное, чтобы восстановить её состояние, но… есть один нюанс, Кэтти бредит и постоянно зовет тебя. Она отказывается от приема лекарств, ведет себя неадекватно, перепугала всех. Собственно поэтому мы тебя и вытащили. Вот такие дела, Том. Сейчас, я сниму кислородную маску. Мы с тобой спокойно соберемся, и поедем в интернат, где ты сможешь позаботиться о своей сестре. Тебе все понятно Том?

Маску убирают, и я пытаюсь адаптироваться к нормальному воздуху. Выходит не сразу, черные точки плывут… Кэтти, Кэтти…

- Кэтти… как… она… сейчас? – меня плющит от волнения, от всего.

- У нее температура, ей смогли поставить капельницу, легче уже, но нам лучше быть там, рядом с ней.

Я пытался встать, но оковы что держали меня, больно впились в руки. Я злобно глянул и рявкнул что-то на всю компанию в целом. Георг отдал быстрое распоряжение, чтобы меня освободили. Потом Марго начала помогать одеваться. Мне наплевать, что сейчас эта дура будет меня лапать, надо быстрее одеться, быстрее.

Она второпях стягивает с меня больничное и натягивает простое белье, потом джинсы и водолазку. Влажной салфеткой вытирает глаза и лицо, так медленно, что я чуть со злости не отшвырнул её. Получилось значительно мягче. Сил нет совершенно и я дергано сам вытираю лицо, как могу. Потом, шатаясь, встаю и Марго, надо отдать ей должное, со всей необходимой расторопностью хорошего работника оказывается рядом, и я на неё почти падаю, но на ногах удерживаюсь, лишь опираюсь на её руку и виновато гляжу, кажется, она понимает.

На улице в машине Георг уже ждет и я, проходя по улице, втягиваю носом морозный воздух. Этот вдох меня почти сметает, но я тут же оказываюсь устроенным на заднем сиденье авто.

Пока едем, меня трясет. За окном метет снег и я с тоской смотрю на этот бушующий танец, заставляя себя не думать о Билле, не могу сейчас. Малыш, котенок как ты там? Фарелл устал, видимо ехать молча, говорит:

- Том, я знаю, сейчас не самый подходящий момент спрашивать тебя о рапорте, но я вынужден. Как ты думаешь, с чем связано твое столь долгое пребывание «там» на этот раз?

Мне стало плохо до тошноты от этого вопроса.

- Я… я сейчас… не могу вам ответить, позже объясню, – заикался в буквальном смысле я.

- Да, Том, хорошо, извини пожалуйста, я все пониманию. Но есть один вопрос, который мне необходимо, чтобы ты осветил в своем рапорте, как ты понимаешь я буду этого ждать, когда у тебя появится любое ближайшее свободно время. Так вот этот вопрос звучит странно, лично для меня… ты находился в возбужденном состоянии и ничто не оставляет мне причин думать, что это не физическое влечение. Слишком яркое проявление, как внутренних ассоциаций, так и внешних. Ммм… как ты понимаешь это для нас значимый фактор, ты сейчас ничего не можешь сказать мне?

Я помотал головой, неопределенно дергаясь.

В шоковом состоянии вываливаюсь из машины, мы приехали. Спасибо. Этот разговор надо сказать окончательно привел меня в чувство, и я уже стремительно шел, сопровождаемый Фареллом сзади, к входной двери. Нас сразу провели к котенку. Я чуть не обомлел.

Лежит моя Кэтти под капельницей. Бледная, до чего же бледная. Сердце мое так и колет. Бедный мой ребенок. Спит, но то и дело у неё дергаются веки, и она пересохшими губами пытается что-то говорить. Волосы у лба мокрые совсем. Я на коленях возле её кроватки, аккуратно взял ее за руку, она чуть теплая, и сам начал шептать ей:

- Я тут малыш, я тут. Все будет хорошо.

Сразу почувствовал её отдачу. Она уже не так мечется, лежит спокойно и дышит. Я рядом и мне легче.

Моя маленькая, как же ты так? Солнышко мое. Приносят питье, и я пою ее, как могу и умею. Не в первый раз, сам поправляю белье, все практически сам. Мне поставили кушетку рядом с ее кроватью в больничном отделении, и я уже две ночи неотрывно сижу возле нее. Я не сплю практически, лишь по полчаса во время процедур, которые сам сделать не в состоянии.

Она пришла в себя через полтора дня. Улыбается мне, шепчет что-то ласковое. Врач, который производит осмотр, говорит, что ей для полного выздоровление необходимо небольшое переливание крови, на что я соглашаюсь с готовностью. У нас с Кэтти редкая группа, и найти подходящего донора сложно – первая отрицательная. Хорошо что мы друг у друга есть. Но черт… я же все это время принимал препарат, могу ли я оказаться сейчас подходящим?

Кинулся звонить Фареллу, который спустя уже час был здесь и твердо заявил, что я не могу быть донором. Все опустилось во мне, как же так? Знаю, хоть мера и не критическая, но все же необходимая. Мне про это местный врач интерната хорошо втолковал. Только я же не специалист, надо значит надо, что же теперь делать котенок, а?

И тут происходит то, что меня повергает в шок. Фарелл предлагает себя, в качестве донора. Оказывается, ему сообщили какой группы нужна кровь, и он «с радостью», именно с ней, согласился на переливание для Кэтти. Этот человек наш Ангел-хранитель? Он уже столько для нас сделал, теперь и это! Господи, ты так добр к нам, что послал этого человека на наш путь. Спасибо тебе! Фарелл потрясающий, необыкновенный человек. Гений, и с таким сердцем.

Котенок мой, вот теперь моя душа спокойна, теперь все хорошо. И хотя волнение ещё немного присутствует, становится так легко. Фиг знает как это назвать. Просто я благодарен одному человеку за многое. За Кэтти и за Билла.

Я думал о нем… не мог без этих дум. Тревожился все время, как он там, но собственная тревога за сестру была сильнее сейчас. Хотя тосковал я, сильно, ощутимо, колко, до мурашек. И запрещая себе думать, ловил все же изредка на границе. А вот сейчас, когда Кэтти переливают кровь, я позволил всему хорошему заполнить меня, всем воспоминаниям, всему тому, что ассоциируется у меня с ним. Я так скучаю Билл, знал бы ты.

***

Все прошло хорошо, и уже через четыре дня Кэтти полностью восстановилась, чувствовала себя нормально, и ей разрешили посещать занятия, кроме конечно тех, которые проходили на улице. Я пробыл в её корпусе до начала занятий, мы подарили друг другу это время, и было так хорошо. Я кормил её как маленькую, читал кое что из литературы, которая ей нравилась, и помогал, как мог конечно, с теми заданиями, которые прошли за время болезни котенка. К ней приходили друзья, чаще всего две девочки из класса, такие ласковые и воспитанные. Мое сердце радовалось, глядя на их спокойное и доброе отношение к моей сестре. Позже я узнал, что это наследницы одних из самых влиятельных людей Лондона, одна дочь политика, а другая - магната. Никогда бы ни подумал, что эти две девочки из таких семей… что они не избалованны, не манерны и искренне тепло относятся к моей сестре. И Кэтти, она на глазах становилась одной из них. Я любовался ею с такой гордостью, просто до трепета.

Мой вынужденный отдых подошел к концу, и как не крути, я был счастлив, что Кэтти здорова, а еще скоро я увижу Билла. Рапорт был написан на третий день пребывания в интернате. Должен сказать, что там по большей части отсутствовала какая-либо информация. Я испугался, что у меня возникнут проблемы с Фареллом, но когда он впоследствии приехал помочь Кэтти, тогда мне стало не по себе за свой рапорт. Но я не знал что делать, и что писать. Когда мы впервые встретились уже в лаборатории, в моей палате, я подошел и обнял его, просто молча. Слова давили грудь, но вымолвить смог только:

- Спасибо вам, вы необыкновенный человек.

Я чуть не сорвался от таких эмоций. Георг видимо понял мое состояние и ничего не спрашивал, просто похлопав меня легонько по плечу, пожелал доброй ночи, и вышел.

Вечером следующего дня я уже содрогался всем телом от предвкушения встречи с Биллом. Сегодня. Вот уже сейчас я его увижу, моего далекого и близкого человека. На вопросы я отвечал путанно, соображал ещё хуже, ничего не видел и не слышал, только впитывал остро. Игла пронзила мое тело и понесло. Радостные искры смешивались со снежинками, как я по ним скучал, радовался как ребенок и летел… летел. Такое родное ощущение. Дом, дом, только тут. Я счастливый человек, самый счастливый из всех. Залетаю в дом, распахиваю дверь, и становится не хорошо…

Вокруг сумрак, серый свет от стен, от окна. В комнате, к которой я так привык, все серое. Я кричу:

- Билл… Билл… - он в своем любимом кресле ощутимо вздрагивает и встает, оборачиваясь ко мне.

У него уставшее и тусклое лицо, бледная кожа светится, в этих блеклых тонах.

Я к нему. Беру за руки, которые как лед и шепчу:

- Ну здравствуй… - внутри добавляю «малыш».

Он ощутимо сжимает мои руки:

- Том, Том? Ты? Это правда ты? – до конца не веря спрашивает он.

- Я, конечно, кто же ещё? – радостно, но тоже надрывно говорю я.

- Ты… тебя очень долго не было…

- Билл, Кэтти заболела, я ухаживал за ней.

- Как она? – и он оживает, лицо становится более живым.

- Сейчас уже все хорошо, все нормально Билл.

Он отступает на два шага и шепчет: «Сейчас, я сейчас» и уносится. Я слышу, как где-то шумит вода, становится так хорошо, не до конца, но все же. Так взволнованно и трепетно.

Билла нет минут десять. Я осматриваюсь кругом, будто все стало ярче. К стенам вернулся прежний оттенок, да и сам воздух вокруг словно искрится. Здесь здорово. Вижу мольберт и спешу посмотреть, что же ещё наваял мой мастер за время моего отсутствия. Подхожу и вижу взгляд ввысь промеж высоток, такое закупоренное пространство, как колодец из многоэтажек. А наверху цельный кусок чистого и голубого неба. Такое странное ощущение. А ещё появилась одна деталь, которой прежде я не видел в его работах. Поверх картины, тонко выведены строчки:

Пустым небосводом объятая сила
Меня не пугала, меня не губила,
Меня не ждала и меня не любила
Когда это было? Когда это было?
Дождем и туманом в мир сказок загнали,
Но не испугали, ведь просто не знали
Что сказки давно в другой замок уплыли,
Когда вы успели? Когда вы забыли?
Огарок свечи все теплеет надеждой,
Я помню как прежде, в нарядной одежде,
Искрились глаза и сплеталися мысли
Но вот уж гроза и вы в небе зависли
А я так смеялся и плакал так горько
Кто знает насколько, чуть-чуть, только-только
И вот все уплыло объятое силой
Когда это было? Когда это было?
Сказать что я понял, да кажется… понял. Стало удушающе грустно и светло. Он такой молодой, мой мальчишка.

Билл проходит и несет с собой поднос с кофе, но он явно не за ним выходил. Его лицо умыто, и волосы приглажены, а на мой странный взгляд он отвечает:

- Да брось, лучше уж это, чем ничего.

- Ты что? О чем ты? Стих… Он… он действительно прекрасный, он такой…

- Том, не надо, он никакой. Просто иногда мне проще так выразить мысли. А впрочем, почему иногда, мне чаще всего бывает так проще выразить мысли. Хотя я не показывал раньше.

Я несколько шокировано посмотрел на него, говоря вслух:

- Ты молодец, ну просто молодец!

И читал в его лучистых глазах искреннюю радость от моих слов и присутствия, а мне действительно очень понравилась его работа.

Пьем не спеша обжигающий напиток, собираемся с силами.

Все же несколько минут спустя, я зачем-то спросил его о значении фразы «лучше уж это, чем ничего». Лучше бы не спрашивал, или нет…

Билл устало кивает головой сидя на диване. И резко опустив голову, с уже знакомыми мне занавесями длинных волос, он начинает говорить:

- Том, мы с тобой так странно познакомились, здесь, в месте, где я уже никого и не ожидал встретить. Я как-то тебе сказал, что это место мой «персональный ад», потому что я в принципе не знаю что это за место, понимаешь? Я знаю, что все здесь подчинено моему настроению, и в то же время не зависит от меня. Есть вещи, которые чувствую, а некоторые нет. Так вот о настроении, я вынужден поддерживать это состояние в себе, потому что когда я что-либо делаю, я рождаю в себе эмоции, свет, причем буквально. Я заставляю себя представлять что-то, и только тогда могу видеть. А бывает дни, когда я уже ничего не хочу, когда борюсь и не могу справиться с навалившейся тоской и одиночеством. Тогда темно, кругом. Это чудовищное чувство пожирает целиком, начиная с ног и постепенно доходя до головы, медленно, так медленно, что ты себе не представляешь, - на этих словах мальчишка подбирает ноги и начинает раскачиваться взад и вперед, в такт биению моего сердца, которое уже охотно будет стучать через раз холостыми. У Билла все же хватает мужества продолжить:

- И тогда я начинаю исчезать. Нет меня. Сколько это длится и какого это быть там… я не помню, но все равно боюсь. Так боюсь… Затем меня кто-то хватает за шиворот и вышвыривает обратно сюда. А потом… потом я бьюсь в бессильной ярости и понимаю, что ничего нет вокруг, ничего по настоящему живого, это… господи как это страшно, я не могу описать, - я не выдержал и подошел к нему, аккуратно гладя его по голове, изо всех сил стараясь, не схватить парня в охапку, чтоб прижать к себе покрепче. Что-то все ещё удерживает меня от этого шага. Под моей рукой он перестает двигаться взад вперед и останавливается, словно собираясь с мыслями. Затем подняв голову, говорит: - а потом Том… меня опять нет.

Дата добавления: 2015-09-01