Pov Tom. 1 страница

Часть первая. Все что у нас есть… Время…

Осталось всего два ряда ящиков… и домой. Как я устал сегодня, даже сил нет злиться, и я просто выполняю работу. Тяжелую и скудно оплачиваемую работу. Провожаю взглядом девушку-покупательницу, в красивом, дорогом пальто, и с милой улыбкой на лице. И не остается вопроса, отчего бы не быть ей милой, когда уровень обеспеченности нарисован во всем ее образе. Она легко вытаскивает из плотненького бумажника купюру и протягивает. Жест такой ленивый, грациозный. Никогда такая девушка не взглянет на меня, а значит не узнает, что за эту купюру я месяц здесь вкалываю.

Сам себе улыбнувшись и, прогоняя прочь бесполезные размышления, быстро, насколько смог, закончил незамысловатую передвижку оставшихся ящиков помидоров и зелени. Теперь за оплатой собственных услуг и домой. Дженис, наш менеджер, с виноватым видом и ласковыми глазами рассчиталась за прошлую неделю со мной. Видимо она все ещё переживает о нашем несостоявшемся обеде. Дженис предложила его вчера в качестве дружеской посиделки. Я же решив, что друзья собственно из нас никакие, постарался как можно мягче ей дать понять, что моё время ограничено, и я попросту не могу. На что она как то истерично развела руками, а я ни черта не понял. Ну, попробовал сделать вид, что не понял.

В том то и дело, те кто нравится мне, тем я не подхожу. Хотя они всегда неуверенно поглядывают в мою сторону. И в обратном порядке.

Я встряхнул головой и не спеша пошел по направлению к школе. У Кэтрин занятия в два заканчиваются, и есть ещё полчаса, передохнуть. Усталость дает о себе знать.

Скамейка в пришкольном дворе благодарно приняла меня в свои объятия. Солнце ласково греет своими лучами. Солнечно, тепло. Радует нас октябрь в этом году. В обыкновение же сплошные туманы, такие, что напрягаясь, соседний дом из окна своего не увидишь. Дожди… но не сегодня.

На мгновение в душе наступает чувство, что ничего не изменилось и все по-прежнему. Что я не здесь и не сейчас…

Даже уютно как-то стало на это мгновение. Но обманчивая иллюзия спадает, когда мысли с садистским напором возвращают тебя в реальность. Старинное здание школы своими жесткими, ровными и суровыми очертаниями, навеяло воспоминания, которые преследуют, независимо от желания, в любую свободную минуту.

Я вижу себя четыре года назад. Веселый, кажется, мальчик был, свободный. Заводила и душа компании. Этот переезд из Гамбурга в Лондон, словно был четкой гранью перехода из одного состояния в другое. Больше не вспоминается то, что было до этой черты, осталось только то, что имеем теперь.

Мы переехали в основном из-за мамы. Ей предложили хорошую работу, и вся семья отправилась вслед за ней покорять Туманный Альбион. Поначалу все было очень даже ничего, радужно, где-то полгода. А потом предприятие это по каким-то причинам закрылось. Мама без работы осталась, и нас содержал отец. Жили немного стесненно, но вполне ничего. Почему-то вопрос о возвращении в Германию не стоял, я все никак не могу понять почему?

Вспомнить не могу, что ещё предшествовало переезду. Да и у родителей не спросил в свое время, а теперь и спрашивать стало не у кого. Родители погибли в автокатастрофе два года назад. Мама сразу, а отец после почти полугодовалого пребывания в коме. Большинство семейных накоплений, в том числе и средства от продажи квартиры, ушло на поддержание в нем жизни, у врачей даже была надежда, говорили что есть…

Так мы с Кэтти остались, образно говоря, одни. Образно, потому что нас приютила сводная сестра матери - Алиса. Потрясающе невыносимый и жестокосердный человек, у которого год нашего совместного проживания, превратился практически в тюремное заключение. Было сложно терпеть приживал тетки, которые напивались и устраивали скандалы. Обычно это происходило, если средства Алисы внезапно заканчивались, и устраивать пьяные дебоши было больше не на что.

Свою озлобленность жизнью Алиса вымещала на нас. Хотя я Кэтти, конечно, уберегал от её гнева. Молча выслушивал придирки, чтобы по наступлению девятнадцати лет, я смог спокойно забрать Кэтрин и поселиться с ней в любом съемном уголке, который смог бы оплатить.

В восемнадцать мое образование закончилось, потому что на дальнейшее, требовались средства и время. Но ни того, ни другого в запасе у меня не было. Я работал. Отдавал Алисе за проживание в её доме, и немного собирал. Два года уже прошло с момента аварии, а я никак ещё принять не могу все свалившееся на нас. Еле свожу концы с концами. Вкалываю, чтобы Кэтти ни в чем не нуждалась, оплачиваю счета, пытаюсь выжить. Все ради неё. В итоге я понял в этой жизни только одно: она это все что у меня есть, мое сокровище, единственное родное и дорогое существо. Ради неё я могу пойти на многое, не на преступление, но на каторжный труд и это лишь маленькая часть, всего того на что могу пойти.

Вот примерно такие воспоминания накрывают порой, то очень ярко, до мельчайших подробностей, а то и просто несколькими кадрами полуразрушенного прошлого. Самое главное, что сейчас возможно нам будет полегче. Я уже месяц как устроился на ещё одну работу, официантом в один из состоятельных ресторанов. Счастливый случай помог. Платят мне хорошо. Конечно, ощутить какую-либо независимость от денег я ещё не успел, да и вряд ли это у меня получится. Кэтти растет и ей так много нужно. Нужно в школе учиться, нужна одежда, питание хорошее…

А вот и она, мой котенок!

- Котенок, - тепло позвал я.

Девочка с огромными карими глазами и копной светло русых волос подбежала и обняла меня. Вцепилась в капюшон толстовки, и обезьянкой повисла на шее. Хватка у неё хорошая! Тепло и хорошо рядом с ней, все мысли улетучиваются.

- Ну, малыш, как твои успехи?

- Все хорошо! Сегодня замечательный день, - улыбаясь во всю, она добавила, - Томми давай погуляем?

- Кэтти, ты же знаешь на большие прогулки времени нет. Но по дороге домой можем зайти в твой любимый магазин и купить что-нибудь вкусное, это считается прогулкой?

- Ой, Томочка, конечно, считается! А что купим? – с азартом в глазах быстро тараторила девочка.

- Что-нибудь особенное, - ответил я, уже унося свой пригруз со школьного двора.

Она соизволила слезть и мы, взявшись за руки, как примерные детки весело зашагали в сторону дома. С Кэтти я сам становлюсь ребенком. По дороге, как и планировалось ранее, зашли в магазин и купили любимые пирожные сестренки. Затем быстрым шагом до дома, где разделались с шоколадным удовольствием, разбавляя все это молоком.

Кэтти всегда много рассказывала мне, обо всем, как день прошел, какие оценки получила, с кем подружилась, или поссорилась. В целом все, что происходило в её маленьком мире, от мелочей до крупных событий, это все и стало моим эпицентром жизни. Моей отдушиной. А я слушал ее смешную болтовню, боясь прекратить этот поток нелепой, но такой сейчас нужной информации. Как будто, если я скажу хоть слово, мир померкнет.

Наконец, подкрепившись, Кэтти уселась за уроки. Ну, а меня ждет работа… еще одна. Я стал собираться в ресторан. Особых приготовлений не нужно, но все же, принять душ, высушить дреды, с которыми я никак не расстанусь ещё с Германии, собрать их в хвост. Было пожелание со стороны администрации об удалении этого «безобразия» с головы, но клиентов это похоже не беспокоит. Может быть этот вопрос все же отпадет. Не могу я их убрать, они как напоминание обо всем, что было ДО… Потому что других нет, а из той радужной и счастливой жизни, я уцепил только это и пирс в губе, полукольцом. Пирс я все же снимаю. Мне нравится, что английский такт часто о многом умалчивает, но и меня временами заставляет идиотом прикидываться. Пока это работает, буду держаться.

В зеркале вижу собственное отражение и здравый смысл в глазах. Это все что требуется на новом месте, показная серьезность. От парня со странной прической никто не ожидает особых манер, но изящная осанка, рука, деликатно убранная назад и произнесенное томным басом «Добрый вечер», большинство народу в благоприятный шок повергает. Это только на руку, конечно.

Я готов. Кэтти моя уже приготовила все уроки, и я оставляю её на попечение своей сварливой, но на удивление мягкосердечной соседки миссис Бернс. Она за ней присматривает в мое отсутствие. Радости от этого котенок, конечно, не испытывает. Ну что поделать малыш? Что поделать?

Размышляя над стратегией перемены всей нашей жизни к лучшему, я уже добежал до места работы, перед этим добравшись с двумя пересадками на метро. Дело в том, что квартал, где мы снимаем комнату, довольно таки бедный и находится на очень приличном расстоянии от центра. Почти с языком на плече я влетел в здание, а потом и на нужный мне этаж, где естественно меня дожидается уже Ральф. Он у нас менеджер, чопорная скотина, которая издевается над персоналом уже более двадцати лет, и к которому все испытывают единое чувство искренней ненависти, причем он умудряется всем отвечать полной взаимностью. Сейчас же меня раздражает его извечно дебильный вопрос, произнесенный мягким тоном, внутри которого целый океан «терпимости» ко всему и вся:

- Том, вам не кажется, что вы опаздываете?

Я его кивком головы поприветствовал, осторожно сообщив, что на самом деле сейчас без одной минуты семь, и это означает, что я не опоздал никуда. А значит, ни черта мне не кажется. Сам бы попробовал добраться сюда из той дыры, где мы живем. Меня охватывало благородное чувство злости, которой я поддавался только внутренне и никак не внешне, такой работы просто нельзя лишиться.

Вечер в разгаре, я набегался так, что неплохо было бы дойти хоть до порога квартиры. Но похоже, расходиться сегодня никто не собирается, за самым дальним столиком жест рукой оповестил меня о необходимости нестись туда сломя голову. Несколько мужчин в дорогих костюмах рассуждали на какие-то не постижимые для моих мозгов темы и пожелали по чашечке кофе напоследок.

Мой заказ выполнили, и с подносом в руках я поспешил к той самой компании. Аккуратно ставлю чашки на стол, и в какой-то момент теряю равновесие подноса. И все… просто п*здец! По кадрам я вижу, как летит чашка, блюдце, кофе… как светлые брюки мужчины окрашиваются шоколадно-коричневым цветом. Поднимаю взор, и смотрю прямо в глаза ошарашенного и ошпаренного человека. У него даже слов не находится, толи от шока, толи от боли. Не то что слов, даже звука не донеслось с его стороны, при этом он ни на секунду не прерывает зрительный контакт, как будто увидел во мне нечто особенное. Взгляд даже не мигает. Я стою загипнотизированным идиотом, без малейшего движения.

Еще мгновение и с меня слетает пелена. Осознание, что я почти уволен, пробегает уже состоявшимся фактом. Я непроизвольно бросаюсь промочить пятно салфеткой, но волевой жест его руки останавливает меня. Слова сожаления пытаются исправить ситуацию:

- Сэр, мне очень жаль…

Подоспевший к тому моменту менеджер, вносит свой вклад по устранению сложившегося конфуза:
- Сэр, извините, пожалуйста! Мы все сейчас исправим, пройдемте, - он бросает на меня взгляд, который не обещает ничего хорошего. Твою мать!

На уговоры Ральфа переместиться куда-либо джентльмен отмахнулся, и со спокойным выражением лица обернулся к собеседникам. Похоже, его совсем не взволновал этот несчастный инцидент, настолько он был собран. Его реакция меня поразила. Но мои размышления продлились недолго.

Ральф зловещим прищуром показывает следовать за ним, очевидно в кабинет для дальнейшего душещипательного разговора. После закрытия двери его речь совершенно не отличалась сейчас всей той дешевой напыщенностью, сонливостью и лицемерием обычной для него. Он орал так, что у меня закрадывалось смутное сомнение, что не я один являюсь свидетелем его несдержанности. Видимо Ральфу было необходимо, доказать свое превосходство и положение. Но меня сейчас занимал тот джентльмен, которого мне посчастливилось облить. Его глаза до сих пор меня внутренне обжигали, и я чувствовал, что пропускаю большинство из криков Ральфа благодаря этому. Так длилось минут десять, пока он не прокричал:

- Ты уволен!

Я словно очнулся. Черт! Только не сейчас…

- Нет… Пожалуйста! Вы не можете меня уволить… - жалобно простонал я, теряя последние остатки сил и воли, в то время как сердце наполнилось болью.

- Почему не могу? - искренне удивился Ральф, самодовольно хмыкая.

- Мне нужна эта работа! Мы с сестрой одни живем, это сложно… - было трудно говорить это, но я смог перейдя на громкий шепот.

Есть такой сорт людей, которым доставляет удовольствие, используя власть доводить до отчаяния простых смертных. Я не первый… Но эта мысль совершенно не греет. Да пошла ты гордость! Проглотив внутренние слезы, и глухой приступ паники, который зыбко колол сердце, и разливался жаром по груди, стучась по ребрам.

Я собрался…

- Сэр прошу вас, выслушайте меня. Это всего единичный случай. Я вам клянусь, что подобного не повторится! Если так, то пусть будет наказание в виде денежного штрафа, или дополнительной работы, любой…

Глянув в жесткий безразличный взгляд человека, который не слышит, которому доставляет явное удовольствие мой униженный вид и одновременно граничит со скотским равнодушием, я понял… это все.

- Уходите Том. Вас тут уже не должно быть.

Все. Здесь уже ничего не светит. И злоба, прорвавшаяся сквозь страх и молившая хотя бы об одном ударе по слащавой глупой морде, вылилась в удары о стену. Я не чувствовал боли, ни капли. Капли падали с кулака, обрезавшегося о мраморную крошку стены у самого входа в здание. Без сил я опустился на корточки рядом и, вытянув руку вперед, глядел, как улетающие капли переливаются в ночном освещении. Пустота внутри раздулась и не давала встать. Я и не мешал ей особо. Не хотел идти куда-либо. Меньше всего домой, где так страшно становится порой, что не справлюсь, не вытяну, что Кэтти придется отдать в приют.

Из размышлений меня вывел задумчивый и глубокий голос, который обратился непосредственно ко мне:

- Добрый вечер. Позвольте представиться, я Георг Фарелл, - представился мужчина и вместо предполагаемого рукопожатия протянул платок со словами, - оботрите руку.

Я сразу узнал его. Это тот человек, которого я ошпарил.

- Эмм… - и секундная пауза, пока я вытягивался вдоль почему-то шатающейся стены. - Извините сэр, мне очень жаль, я проявил неосторожность.

Но он явно не слышал. Он вообще смотрел в другую сторону, низко опустив голову. Казалось, он настолько погружен в себя, что никакие звуки извне его не тревожат. Ни звуки города, ни я, переминающийся с ноги на ногу. Глупо теребя в руках платок, я уже и не знал, как привлечь его внимание. Как мне показалось, это длилось целую вечность. Было чертовски неловко. Так, стоп, мне домой пора!

- Сэр … спасибо … я … - рукой я делал непонятные жесты с целью вернуть платок. На это он среагировал быстро, протянув руку и забрав его, при этом слегка кивая головой, будто решая что-то для себя.

Я также слегка кивнув, собрался удалиться, ещё раз пробормотав никому не нужное и тихое «спасибо», но он задержал меня жестом руки. Я подчинился и ещё минуту ждал, задаваясь вопросом, что ему от меня надо. Больше гипнотического действия ни он, ни его взгляд не производили. Видимо это было последствием собственной оплошности, поэтому я устало облокотившись о стену, наблюдал за этим странным человеком. Наконец, он созрел:

- Как тебя зовут? - резкий взгляд мне в глаза.

- Том Трюмпер, сэр.

- Том… я так понимаю, ты сегодня по моей вине лишился работы. Что-либо решить относительно твоей службы в ресторане я не могу, поэтому предлагаю попробовать себя в деятельности в моей лаборатории. Мне как раз необходим младший помощник. Подробности можем обсудить при встрече, если тебя заинтересует эта вакансия. Вот моя визитка, – протянул он отточенным движением пластиковую карточку и добавил, - Позвони в любом случае, чтобы я знал рассчитывать на тебя или нет. А теперь извини мне пора.

Увидев огромное количество вопросов на моем лице, он ещё раз сказав усталое «потом», двинулся в темноту.

Я стоял шокированный уже во второй раз этим человеком, и не знал, как на все это реагировать. В целом сейчас, когда он уходил, над его головой как минимум должен был светиться ореол спасителя. Но его почему-то не было. А на душе стало отчего-то тревожно. Нет, работа это конечно здорово, и дело даже не в том, что это все выглядело минуту назад как милостыня. Не наплевать ли, просто было что-то ещё, ещё…

Что именно, я пытался понять весь обратный путь до дому. Забрал спящего котенка из соседней квартиры и на руках до кроватки. Спит маленькая, крепко, даже не шелохнется. Я пару минут понаблюдал за крохой и, поцеловав её в чуть нахмурившийся лоб, ушел.

Нелегко иногда принять действительность, и сигарета, тлеющая в руке, дымит сама по себе, рисуя дымом мои фантазии. То, чего не будет, что щемящей болью внутри отзывается. И дым оборачивается рукой, чьей-то неведомой, теплой, ласковой рукой, которая едва касается волос. Потом губы, что легко целуют висок, и все застывает. Но… сигарета докурена, фантазии развеяны. Остается только смотреть на ночной город за окном, где-то вдали он огнями вторит ещё не развеянным кольцам дыма, говоря что там, где-то там есть счастье… и оно может быть моё…

И я начинаю ждать дождь. Хотя где-то внутри всегда его жду, чтобы прохладные капли били по лицу, даря… не знаю что. Покой, наверное. Как замена тому самому чувству, единения с чем-то.

Я устал, а усталость в моем случае, это когда после десятого забега ты все ещё бежишь, и уже нет сил остановиться.

Остаток полу бессонной ночи потратил на составление незамысловатых фраз, с которыми обращусь к мистеру Фареллу, с благодарной улыбкой принимая работу. И что бы там ни было, мытье полов или «подай-принеси», мой ответ будет заранее положительным. Хоть роль уборщика не самая приятная, и внутренне я не надеюсь, что буду пригоден для «подай-принеси». Подсознание гадко нашептывает «не обольщайся», ещё не факт что возьмут. И правильно, в нашей жизни просто не бывает, да и не будет, как не пытайся.

***

Утро наступило за одно мгновение, совершенно не дав спасительного отдыха. Половину короткого часа я потратил, попусту разминая себе мышцы и, пытаясь продрать глаза. Взгляд в крохотное зеркальце в ванной дал понять, что это затея безнадежная и даже поток холодной воды не содействует облегчению. Пора на работу, магазин начинает свою деятельность в семь утра, и этого ещё никто не отменял. Вообще-то, даже странно, что я такой выдохшийся, сколько их было бессонных ночей… не счесть.

Кэтрин за завтраком сделала замечание по поводу синих кругов под глазами. Кстати, я зову её «Кэтрин», когда она напускает на себя официальный вид и становится совсем взрослой. Это у нее от мамы. Мама же могла обращаться ко мне «солнышко» через каждые минут десять. Но стоило мне допустить хоть малейшую провинность, она заменяла ласковый тон строгим и безапелляционным «Томас», с усиленным ударением. Она практически всегда знала, в большей или меньшей степени я виноват. Просто знала, где-то внутри. И у меня теперь складывается впечатление, что эту черту котенок тоже унаследовала.

Вот и сейчас, сидит мой котенок и устраивает мне допрос, где я был, во сколько явился домой, и почему такой уставший. Обогнув все сложные линии и, накормив её завтраком, я поделился с ней радостным событием, что, скорее всего, пойду устраиваться на новое место работы. Моя не по годам развитая девочка, сразу погрустнела и выдала:

- Ты и так не спишь, и ещё собираешься устраиваться на какую-то работу.

Я успокоил её тем, что эта новая работа взамен старой, и что все будет у нас хорошо. А после легкого поцелуя в макушку, она, похоже, оттаяла и уже улыбалась во всю, готовая к этому моменту идти в школу. Отпускал я её сегодня на занятия с тяжелым сердцем внутри. Почему-то жалею, что завел этот разговор о работе. Просто я привык с ней делиться. Она вся моя семья. И пусть она ещё совсем малышка, я почему-то всегда нахожу в ней и опору, и своеобразную поддержку, и ещё да… стимул двигаться дальше. Прямо как сейчас, когда я неохотно делаю шаги в сторону магазина.

Дженис, останавливает меня на пороге, и пухлыми пальчиками проводит по лицу со словами:

- Том, боже мой, что с тобой, ты чего такой уставший?

Черт побери, как сговорились! Но я заставляю себя вежливо улыбнуться, уворачиваясь от очередной грозящей мне ласки, говорю ей предельно четко:

- Спасибо, все хорошо, - и… видимо англичанин где-то просыпается иногда во мне, чуть не добавил: не стоит беспокоиться. Вот странно, отчего у меня впечатление, что говоря эти несколько слов, можно испоганить человеку настроение напрочь. А ведь это лишь фраза продиктованная, грубо говоря, этикетом. Или я чего-то не догоняю? Видимо Дженис прочла в моих глазах посторонние размышления. Она ограничилась моим ответом и поплыла дальше маркировать заказы посетителей. Ну, а я соответственно, приступил к своим обязанностям.

Сегодня, как бы я себя не чувствовал, работал с удвоенным рвением, потому что мне необходимо было закончить пораньше, и сделать тот самый звонок над которым ломал голову всю прошедшую ночь. А почему все же было столько размышлений? На самом деле не знаю, просто на ум постоянно приходили фразы этого мистера Фарелла, и в целом, действие в мозгу прокручивалось неоднократно. Все же произвел он на меня впечатление вчера, этот Георг Фарелл… причем его пронзительный взгляд и сейчас не ослабевал в памяти. Взгляд заставляющий, немного холодеть, но без попыток увернуться от него.

Ну, славно поработали, уже и пора! Теперь можно позволить себе короткую передышку за чашкой кофе и сигаретой. Я ненадолго расслабился за столиком соседствующего с магазином кафе. После набираю негнущимися пальцами номера телефона с визитки. Волнение отзывается гулкими ударами в районе груди, но с этим разбираться некогда и бессмысленно. Одно определенно точно и ясно - лишь бы мне платили.

- Алло… здравствуйте, это Георг Фарелл? Простите, это вас Том Трюмпер беспокоит…

- Том Трюмпер… - повторил он, - да, здравствуй, я так понимаю, ты уже надумал? - в нем звучала некоторая уверенность, и иногда звуки его голоса отбивались металлом в голове.

- Да, мистер Фарелл…

- Можно просто Георг, и да… не мог бы ты сейчас подъехать ко мне в лабораторию. Так сказать обсудить условия работы, и оплаты.

- Да конечно, я с удовольствием, - и губы сами сложились в озадаченную улыбку, наполненную ощущением чего-то выполненного. - А по какому из двух адресов?

- По первому, это адрес лаборатории.

- Спасибо, - вроде сказать больше нечего. После секундной паузы и короткого «до встречи» мой собеседник отключается.

Путь неблизкий. Пять станций метро, и ещё пешим где-то час, до того самого здания лаборатории, которое, сказать по правде, не произвело на меня особого впечатления. Обычное серое, как и все в этом районе. Консьерж в фойе уже был предупрежден о моем визите. «Ни фига себе шишка» - подумалось и внутренне улыбнулось. К приветствию ещё и подробная устная инструкция приложилась, как по этим бесконечным коридорам попасть на третий этаж в кабинет профессора. На поиск лестниц, которых в целом две, но расположены они, черт знает где, ушло минут пятнадцать. И вот, искомая дверь предстала перед моим взором.

Постучался. Вошел и опять попал под пристальный взгляд задумчивых серых глаз. При дневном свете они серые, хотя вчера показалось, что отливают синевой. Фарелл предложил мне посидеть пару минут пока он закончит свои дела и, заняв место на одном из пяти диванов разбросанных в странном порядке по комнате, я смог разглядеть этого человека более подробно.

Седые волосы с русым отливом по плечи. Вчера они были собраны, но таким образом, что я не увидел этого. Остроконечная борода. Жилистый, подтянутый, на вид ему можно дать около пятидесяти лет, вообще, он выглядит очень деятельным человеком. Конечно, я изучал его, вдруг все же мне придется с ним работать. Хотя на самом деле я редко стараюсь обращать внимание на внешние признаки, очень уж они обманчивы.

Фарелл производил впечатление очень умного, очень закрытого и взволнованного сейчас чем-то человека. Его волнение я списал на то, что он с сосредоточенным видом разливал содержимое одних микроскопических колбочек в другие. Фаррел щелкал миллионами кнопок на неведомом мне аппарате, который горизонтально протягивался вдоль всей стены. Даже представить невозможно, что значит быть ученым, профессором. Глядя на этот процесс, во мне все опустилось, и я уже готовился к отказу. Одновременно с этим пришло и осознание, что я здесь сижу уже целую вечность. Видимо, заметив мою еле слышную возню на диване, он все же отвлекся, и обратился ко мне:

- Сейчас Том, секунду, - из его уст мое имя выходило каким-то давно изученным и знакомым, даже мягким. Меня смутил этот факт. Он достал платок, вытирая выступившую испарину на лбу и висках.

- Ну, что, приступим. Том, я должен тебя огорчить, но вакансия младшего помощника, к сожалению уже занята. Вопрос решился буквально утром, поэтому я хотел бы тебе предложить несколько иную работу. Задача эта более сложная, и я не думаю, что ты в итоге согласишься принимать в этом участие. Единственное, что я тебе могу пообещать, ещё до того, как объясню, в чем будут состоять твои обязанности, это то, что платить я тебе буду вот эту сумму…

Он с озадаченным видом вытянул ручку из нагрудного кармана рубашки и на листке бумаге написал число с несколькими нулями.

Мне стало не хватать воздуха. Сумма оказалась неприлично большой, и я сомневался, что мои услуги могут столько стоить. Охренеть… джек-пот… супер… мышеловка? Так, и в чем подвох? Я ошарашено смотрел на него, не в силах что-либо сказать. Мучил он меня не долго, сразу преступив к разъяснению сути.

- Том, как ты видишь деньги не маленькие. Естественно, они предполагают, что работа тебе предстоит, в случае твоего согласия, не совсем легкая. Я предполагаю, что, скорее всего, ты согласишься чисто из материальных соображений. Но в случае твоего отказа ты должен пообещать, что о нашем с тобой разговоре, не узнает ни одна живая душа, - совершенно севшим голосом попросил он, и посмотрел на меня выжидательно.

- Да сэр, конечно, - сипло выдавил я.

- Ну что же, тогда вот в чем суть: Я сейчас занимаюсь одним проектом, и мне нужен человек, который согласится принимать экспериментальное лекарство. Оно в будущем будет иметь колоссальнейшее применение по множеству направлений. Так сказать, оно повышает мозговую активность у людей преклонного возраста, а также помогает в случае некоторых психиатрических заболеваний. С приемом этого лекарства будет связан некоторый риск, но ничего того, что может привести к сложным и необратимым процессам. Но естественно, без некоторых побочных явлений мы не обойдемся. Я вижу озадаченность на твоем лице и это правильно. Сам понимаешь, придать огласке, что я незаконным образом ставлю эксперименты на живом человеке, зарубит на корню и мою репутацию и деятельность. Вопрос о твоем согласии, тоже несколько принципиален. Эта информация в любом случае не должна попасть в чужие руки, надеюсь на твою сознательность, - он немного помолчал, чем я воспользовался, спеша выяснить не совсем понятный для меня момент.

- Почему я сэр? Почему вы решили доверить это мне?

- Том, если я буду уверен, что ты согласишься на эту сделку, смогу рассказать тебе обо всем подробнее. Согласись, какой смысл мне обсуждать этот вопрос в случае категорического твоего отказа? Общую суть я уже объяснил, что скажешь? - он нервно теребил в руках листок бумаги с суммой, который я ему вернул.

- Сэр, я шел сюда с уверенностью, что соглашусь на любую работу. А сейчас сомневаюсь. Я не знаю, смогу ли выполнить свои обязанности, - выдавил я из себя, уже сдирая с головы волосы, в целом за то, что сейчас произношу это, лишаясь таких денег. Таких! И поскольку он молчал, я продолжил, так как свой сомнительный отказ надо было облечь в более развернутую форму. - Сэр, я живу не один. У меня есть восьмилетняя сестра, и позаботится о ней больше не кому. Родных у нас нет. Я бы очень хотел обеспечить ей достойную жизнь, это, наверное, самое важное для меня. И я понимаю, насколько сумма, о которой мы говорим, могла бы помочь в этом, но в целом я бы хотел быть уверен, что со мной все будет в порядке. Я смогу как прежде заботиться о сестре?

- Том… знаешь, это у нас с тобой выйдет долгий разговор, и я хочу тебе предложить присоединиться ко мне на обед. И там уже обсудим дальнейшее, не против?

Я помотал слегка головой, показывая, что не против. И он жестом руки пригласил меня к другому кабинету, где уведомил по телефону кого-то из персонала о том, что необходимо накрыть стол на две персоны.

Честно говоря, я сейчас пребывал в состоянии глубокого шока, и даже некоторого страха, на что я подписываюсь. Все так непросто. Я начал судорожно сжимать руку в кулак, впиваясь ногтем в кожу, приводя себя в чувство действительности. И ещё, пока Фарелл занимался какими-то бумагами на столе, в течение минуты, я пытался понять пугает ли меня сам доктор, с его странным предложением? Но однозначного ответа не было. Я начинал опасаться всего.

Обед принесла женщина и удалилась со скоростью света, плотно затворяя створчатые двери за собой. Мы сели, и теперь поглощали еду состоящую в основном из овощей. Прошло минут десять, прежде чем Фарелл вновь заговорил.

Дата добавления: 2015-09-01