Pov Tom. 5 страница

Мой дух, эфирных волн не скован берегами,

Как обмирающий на гребнях волн пловец,

Мой дух возносится к мирам необозримым;

Восторгом схваченный ничем не выразимым,

Безбрежность бороздит он из конца в конец!

Покинь земной туман нечистый, ядовитый;

Эфиром горных стран очищен и согрет,

Как нектар огненный, впивай небесный свет,

В пространствах без конца таинственно разлитый

Отягощенную туманом бытия,

Страну уныния и скорби необъятной

Покинь, чтоб взмахом крыл умчаться безвозвратно

В поля блаженные, в небесные края!..

Блажен лишь тот, чья мысль, окрылена зарею,

Свободной птицею стремится в небеса,

Кто внял цветов и трав немые голоса,

Чей дух возносится высоко над землею!

Ш.Бодлер

- Билл… а ты ничего не думаешь по поводу того, как я исчезаю?

- Нет, Том, я все понимаю, не тревожься… хочешь дальше? - он кивнул на книгу в руках.

Я утвердительно кивнул головой, с чувством выполненного долга, закрыл глаза.

На краю сознания я слышу фразу:

- Я просто буду верить, что ты вернешься.

Хочется ответить, но я уже сплю.

***

Доброе утро! Я ещё слышу, и помню, тело ноет от того количества времени, что я провел в постели, но все равно так хорошо, спокойно и размеренно. Счастье? Наверное, да. Понимание того, что эта ночь была самой волшебной ночью, отзывается внутри теплотой. Я поднимаюсь и бреду к зеркалу, в котором вижу улыбку в сонных глазах. Интересно, а какие у него глаза, когда он просыпается? Я сразу воздвиг барьер, того что не буду смущаться, какие бы нелепые мысли не лезли в голову. Надо знать, наверное, когда стоит это делать или нет. Кому-либо, возможно, было бы стыдно сейчас на моем месте, видеть эту красоту и путать её с чем-то земным. А мне нет. Нет таких ярлыков, которые общество могло бы налепить мне на спину, их просто уже не существует. Как бывает, шутка, слух, один раз, второй раз передается друг другу, а на третий становится обыденной и не нужной. Я для кого-то, нищий парень с улицы, работяга, теперь может даже крыса подопытная, и кому вообще интересно, что теперь я типа «гей»? Да и не гей я, это четкое понимание, никогда меня парни не привлекали, до этого момента, и суть не в том, что все происходящее с нами не в этой реальности. Но ведь там тоже реальность, в которую я верю, в которой я, наверное, уже живу. Просто там человек, который за две встречи стал мне близким. Все что вижу говорит о том, что там все родное и правильное. И честно говоря, как бы не сложилось дальше я пойду на любые взаимоотношения, которые он сможет мне предложить. Захочет быть другом буду, братом, я попробую, хотя все это нереально сложно, учитывая что за один вечер я возбуждался так, как этого никогда не чувствовал ни к одному человеку на земле. Я, конечно, не дурак, но все же пугает немного вся эта скорость, с которой я так четко определил для себя приоритеты, и поведение, и ощущения. Но я не откажусь теперь от этого, просто физически не смогу. Я возьму все, что он захочет дать. И сам постараюсь отдать, что смогу.

Ничего не тревожит, несмотря на все эти мысли, ничего не гложет. И даже то, что я сейчас уже взял ручку, чтобы написать отчет для Фарелла. Я постараюсь минимально описывать факты, искажая свое отношение, не выдавая искренних эмоций.

А на грани сна и реальности, воспоминание говорит голосом Билла: «Я просто буду верить, что ты вернешься».

А я улыбаюсь и отвечаю, что вернусь.

Сухие факты, которые я уложил в пол листка, был краткий пересказ разговора, без красок, упоминание о картинах и кофе, про стихи умолчал и все. Нет искажения профессор, все так и было.

Марго с утра при макияже, улыбающаяся в свои тридцать два, приготовившая завтрак из каши и сока, подпортила настроение. Я быстро отправил её с этим рапортом к Георгу. И неожиданно захотелось поесть чего-нибудь пристойного. А после желательно покурить.

Но сильно огорчаться отсутствию роскоши я не стал. Все до очевидного просто, я уже жду визита к Биллу и там может перепадет что-нибудь съестное, а потом и вообще наберусь смелости и напрошусь на сигареты с сопровождением. Вчера мы не курили.

Через час, мои размышления о вчерашнем, прервал профессор, который вошел и держал листочек в руках.

- Здравствуй Том, - вполне приветливо поздоровался он.

- Здравствуйте.

- Я смотрю самочувствие у тебя в норме, это радует. Что ж… я просмотрел твои записи и единственный вывод, сделанный мной, что ты вполне находишь язык с тем человеком, которого там обнаружил. Билл… так, кажется? - я кивнул головой в знак подтверждения, и немного растерялся, когда он с хитрецой в глазах говорил про наше взаимопонимание. В принципе, что удивляться, если люди на протяжении вечера находясь в обществе друг друга, общаясь не испытывая при этом «стресс», это и называется находить общий язык. И это его наблюдение основано просто на фактах.

- К тому же этот молодой человек рисует, так?

Я снова кивнул.

- Том, у меня вопрос. У тебя когда-либо были творческие способности, например, тяга к тому же рисованию? - и все с хитрой полу улыбкой.

- Нет, - отвечаю ровно. – Не было.

- Интересно, очень интересно. И вот еще момент, ты знаешь, что мы вытащили тебя тогда, когда твой мозг уже находился в фазе сна?

- Да. Я уснул.

- Должно быть, ты чувствовал себя утомленным?

- Было немного, я и сам не понял, когда вырубился.

- Хмм… да, необычно…

- Профессор, а что необычно? – набрался смелости я. - И вообще, как показания, которые вы снимаете?

- Все в норме. Все показатели говорят о прекрасной усвояемости препарата.
Мне стало не по себе, от напоминания, того, что является моим пропуском в тот мир, я спросил:

- Вы полагаете, что это привыкание к препарату?

- Ну… есть все основания предполагать, что это так, собственно это большой положительный показатель в нашем с тобой деле. К тому же речь не идет о зависимости, или ты чувствуешь?

- Не знаю… намного, наверное, есть, – ответил я и умолк, опустив взгляд.

- Том, вот ещё вопрос, ты ведь не описываешь совершенно свои эмоции, по поводу происходящего, но ты же понимаешь как это важно.

- Понимаю, но мне сложно объяснить. Большей частью все немного туманно, – беззастенчиво врал я. - А в остальном, там хорошо и комфортно.

- Да… вот Том, новость одна, раз ты так замечательно переносишь воздействие лекарства, с сегодняшнего вечера мы будем делать ежедневные инъекции. Что ты думаешь по этому поводу?

Я, пытаясь скрыть свою неуемную радость, ответил:

- На ваше усмотрение.

Георг ушел, настроение было отличное, и я мечтательно ждал вечера, когда снова смогу смотреть на Билла и слушать его. Я попрошу, чтобы он сегодня опять почитал стихи, но буду сосредоточенней, не хочется засыпать так… не допив до дна, как говорится.

Все как и раньше. Текущие обязательства, теперь приятно леденили мне спину, когда меня ввозят в нужный кабинет, и все равно, что провода и уколы, я ведь тороплюсь, как придурок на свидание, которое может быть вовсе и не им, но надеяться и верить никто не запрещает.

Меня колотит от возбуждения. Сегодня оно невыносимо яркое, и физическое желание сдавливается моим бельем. Вот черт, аж до боли! Только что наблюдаемый дождь фиолетовых искр, все ещё перед глазами, и окунувшись в уже родной снег, без которого белый свет не мил, я думаю, чем себе помочь. А помощь нужна, потому что волна за волной меня прибивает к земле, и я хочу рычать от желания провести рукой по волосам Билла. Тронуть его плечо. Все… черт, надо взять себя в руки это ни куда не годится. Я лег на белую землю и начал дышать. Прошло около пяти минут и отпустило тихо, но болезненно. Кажется, я не врал когда предполагал, что буду кончать в процессе перелета, только теперь образ этого парня заставляет процесс сводится к неизбежному.

Я встал и отряхнулся, заметив, что на мне одежда из моего гардероба. Надо же? Я же не смог разглядеть её в прошлый раз, что-то мешало видеть себя, а теперь четко. Мои джинсы и водолазка из тонкой шерсти, я редко этот комплект надевал, но черт неплохо вроде. Ещё бы куртку любимую, и было бы нечто, но не холодно совсем, и я спокойно бреду до своей цели, и протаптываю собственные следы, которых не видно, но я помню, как шел в прошлый раз.

И вот я здесь, и все та же дверь. Билл стоит посреди комнаты перед ним подставка для бумаги, не помню, как она называется, а в руках кисть и ещё какой-то прибор для рисования. Он сегодня тоже в водолазке, почти такой же, как у меня, и тоже в джинсах. Надо же какое единение? Улыбаясь, я прошел и сразу поздоровался:

- Привет.

- Том… - он обернулся на мой голос. - Привет. Ты сегодня пришел? Так неожиданно.

Билл, говоря последнее с немного растерянным выражением лица, подошел ко мне.

- Я не вовремя? - тихо сказал я, по-моему безуспешно пытаясь скрыть разочарование.

- Что ты? Во время конечно, что за бред? Просто тебя обычно несколько дней нет, а мы вчера только виделись, - он говорил это и глаза его сияли, на щеках горел яркий румянец. И может я идиот, но не знал чему приписать все это.

- Билл… правда, может я и не во время, ну как бы… я же не сам выбираю время… для визитов, – видя его стремление высказаться, я все же продолжил решив, если разочаровывать так лучше сразу. – И теперь я, наверное, буду приходить каждый вечер, - я замолчал опустив взгляд к полу.

- Том, так это же замечательно, – его голос был радостным, и я удивленно поднял глаза. - Здорово! - продолжил он и взял меня за руку, обжигая своим теплом и близостью. Глаза сияли, только теперь мне был понятен этот блеск.

- Хорошо, - опять сказал он чуть отпустив меня, но оставаясь также близко.

- Хорошо, - глупо протянул я и улыбался во всю, глядя на такие-то эмоции.

Мы секунду помолчали.

- Ну, я надеюсь, что ты со мной не соскучишься, я постараюсь.

Глядя в лицо этому человеку, я не понимал, где граница его истинного возраста, и никогда не узнаю этого. Это делало его необыкновенным.

- Ну что, повторим процесс кофе, сладости, ты уж прости, я сегодня не подготовился, - все ещё сияя говорило черноволосое чудо, потрясая сегодня всей длинной шелковых волос.

- Конечно, повторим, но у меня есть маленькая просьба.

- Да конечно, что ты хочешь?

Хмм… сказал бы я тебе, но вместо этого:

– Билл, я так хочу курить, просто до одури.

- Не вопрос, - улыбнулся он, вновь взял меня за руку и потащил на террасу. Я сомневаюсь, что когда-либо смогу реагировать на этот жест просто, и не сомневаюсь, он сведет меня в могилу, молодым и красивым. Все внутри поджалось, я не хотел его отпускать, когда мы уже подошли к столику, где материализовался кофе и конфеты, и пепельница с пачкой уже знакомых мне сигарет. Барьер работал, я не смущаюсь и не удивляюсь, придет время, и он сам мне все расскажет. Но вот отпускать его пальцы, слегка подрагивающие, сил нет. Он отпустил сам, а мне сразу стало не хватать этого тепла, и протянул пачку. Мы сели в кресла, и мир опять заполнился запахами, вкусами, красотой.

Я привыкал ко всему этому, может слишком быстро, но как известно к хорошему…

Это наше на двоих наслаждение молча, оно тоже уже носило характер легкости, и правильности.

Мне захотелось поговорить, практически, как я закончил этот офигительно приятный ритуал, сжимая все это время левую руку в кулаке, храня его тепло, и управляясь с кофе и сигаретой одной рукой. Я захотел узнать:

- Ты не обиделся, что я вчера уснул?

- Нет. Я видел, что тебе нравится, тебе было хорошо.

- Очень хорошо,- сказал я кивая. - Знаешь… ты необыкновенный, я таких не встречал и не встречу. Суть не в том, что мне никто стихов не читал, просто… ты весь, такой, каких я никогда не видел.

- Я таких как ты тоже не видел, - прошептал он.

- Конечно, не видел, более не творческого человека и представить сложно, а ведь люди пересекаются по интересам.

- Глупость. Люди пересекаются по желанию, а ты… ты замечательно видишь, чувствуешь, слушаешь и делаешь для меня многое.

- Я готов поспорить по последнему пункту, утверждая обратное, но это будет странный разговор, просто знай, ты мне тоже… в смысле ты тоже делаешь для меня очень многое.

Он кивнул, а что говорить все итак понятно.

Мы любовались горами, блестящими пиками, которые освещались лунным светом, таким ярким, что было видно все.

Ну да, теперь у нас вечерние свидания. Свидания? А как же.

Билл немного погодя забрал с собой розетку с конфетами и позвал меня внутрь. Я когда зашел сразу увидел, что было нарисовано на портрете. Это были красивые женские глаза зеленого цвета, формы лица были нечеткие, не разобрать. Просто у меня вызвали двоякое ощущение: и понравились, и нет. Я все смотрел на неё пытаясь понять о том, кто она Биллу, он в это время что-то искал на полках среди книг. Я все же набрался смелости и спросил:

- Билл, а ты кого рисуешь? – я старался говорить ровно.

- Девушка на мольберте? - вскидывая голову, спросил он. Я кивнул.

- Образ просто, глаза нравятся, – сказал Билл, не задумываясь.

Сказать, что меня отпустило, можно и так, я уже считал, что глаза девушки и впрямь потрясающе красивые. Но стоп! Как я мог? Как я мог не задаться вопросом, предпочитает ли Билл девушек, или нет. Хотя, что спрашивать? И так же очевидно, образы женские, значит и ориентация тоже в норме. Билл, какой бы он не был необыкновенный, красивый, мягкий, добрый и нежный, все же производил впечатление мужественности. В нем был такой стержень, несгибаемый, я знал это с самого первого нашего разговора. Я даже понимал, что, наверное, в чем-то он будет сильнее меня, он открыт и скорее всего, мягок именно по отношению к близким. Я близкий? Я бы засмеялся, если бы не сомнение. Я же видел что близкий, что он не просто вежлив, он действительно рад мне, мне одному… черт… Мать твою, а кому ему ещё радоваться?

Я был раздавлен, повержен. Прятал лицо и виски горели, вспоминал его руку в своей, и не знал проклинать себя или нет… я не знал.

Все эти размышления пронеслись за секунду, когда он вернулся с книгой в руках, я грузно опустился на знакомый диван, и закрыл лицо руками.

Он поспешно спросил:

- Том, что с тобой?

- Все хорошо, - но голос от волнения немного напрягся и я не соврал,

говоря, – голова болит, сильно.

- Ох… черт, слушай а что сделать можно? - тревогой было пропитано все. Он присел рядом на корточки, положив руки рядом со мной на диване.

Его близость… она просто убивала, я хотел зарычать. Я должен был успокоиться, должен и я попросил:

- Почитай мне.

- Хорошо, – ответил он немного погодя, и все ещё сомневаясь в необходимости чтения, все же отложил книгу, с которой пришел в сторону, и достал вчерашнюю книгу откуда-то поблизости. Я видел это сквозь просветы между пальцами, а точнее жадно наблюдал за его движениями пытаясь для себя решить смогу ли отказаться. Вопрос от чего? От мечты?

Билл сел в кресло, плотно сжав томик в руках, его голос дрогнул на секунду, он внимательно посмотрел на меня и начал читать.

С первых же срок кольнуло фразами. Содержание было полно обреченности, специально для меня, видимо.

Меня ломало от звуков его голоса, от той пронзительности, с которой он выкладывал мне все это, как знал гадёныш, чем добить можно. Я злился на него. Нет черт, не на него, на себя, за все, но внутренне я не желал сдаваться. Мало сказать, что я такого никогда не чувствовал, я вообще никогда не предполагал, что я так чувствовать могу. Эмоции, которые в совокупности режут и жгут, и заставляют запоминать каждую секунду, каждый звук его голоса. Те интонации, с которыми он это делал, больно, хлестко, чудовищно. Это одиночество чудовищно, его и мое. Я опустил руки, я видел его лицо. Я понимал, что говорит он не в пустоту, что о себе это тоже. И просто смотрел, как его самого разрывало от этого. И Билл, как гениальный актер, от имени которого была написана роль, вживался в каждое слово, в каждое долбанное слово, которое проживал кто-то, но не он. Но сейчас, сейчас эта боль персонально для меня, чтобы видел и понимал, не хрен упиваться собственной болью, когда обещал, хоть друг, хоть брат… о боже, какой стыд. Прости меня, если сможешь. Я бы сказал это, но все ещё били слова. Я ждал окончания, ждал, и в конце был наполнен только сочувствием ему и равнодушием к себе.

Остынь, моя Печаль, сдержи больной порыв.

Ты Вечера ждала. Он сходит понемногу

И, тенью тихою столицу осенив,

Одним дарует мир, другим несет тревогу.

В тот миг, когда толпа развратная идет

Вкушать раскаянье под плетью наслажденья,

Пускай, моя Печаль, рука твоя ведет

Меня в задумчивый приют уединенья,

Подальше от людей. С померкших облаков

Я вижу образы утраченных годов,

Всплывает над рекой богиня Сожаленья,

Отравленный Закат под аркою горит,

И темным саваном с Востока уж летит

Безгорестная Ночь, предвестница Забвенья.

Ш.Бодлер

Он остановился, не смотря ни на что, улыбнулся мне грустно и понимающе. И я просто подошел, тронул его руку лишь на секунду, и ровным голосом попросил:

- Прочти, пожалуйста вчерашнее, от этого…

У него сразу извинение во взгляде. Но слов для объяснений сейчас нет, как и у меня.

- Хорошо, – второе «хорошо» за вечер.

Я сел на прежнее место, мы оба чувствовали, что договорились о чем–то. О чем? Бог его знает. Просто не было недопонимания, и мы знали это. Его «хорошо», это и согласие, и надежда, и понимание.

Я внезапно просто улыбнулся ему, а он мне. И уже с легким сердцем Билл стал читать то, что вчера меня затопило и усыпило. На гране сна и реальности, я слышал его вздох…

***

Доброе утро! Здравствуй доброе, непростое и тяжелое утро! Я вроде отдохнул. И сейчас необходимо просто о насущном подумать, о процедурах и отчетах, а о личном можно и позже. Ну, профессор, как же вам теперь все объяснять, как рассказать эмоции, которых в вашем рапорте быть не должно? А помимо них в голове ни одной фразы, которая могла бы прикрыть мою собственную наготу, перед вашим зорким взглядом. Я почти слово в слово передал вчерашний рапорт, получилось все скупо и однообразно. Все то же самое, лишь немного переставил слова. Запутавшись окончательно в своих эмоциях, я уже не мог однозначно решить, где ложь, а где нет. Вроде действительно все так и было. Лишь ещё упомянул, что Билл не имеет ничего против того, чтобы лицезреть меня каждый день.

Быстро отослал с отчетом Марго к Георгу, и морально вымотанный лег, как будто прошло уже полдня, а всего только два часа с момента моего пробуждения. Конечно, меня не отпускают мысли о Билле, о возможном и невозможном в нашем общении, о том какие цели и результаты у всего происходящего. Честно говоря, глобальность всего этого целиком пугает, потому что вера в эту реальность, она только моя собственная, но уж слишком потрясающее тепло его рук, слишком значимое, чтобы списать все на действие лекарства, слишком ощутимые изменения во мне самом, будто я стал выше. Объяснить все это – значит поставить все факты на какие–то твердые основания, а все со стороны выглядит очень зыбким, хотя для меня это не так. Думать об этом, это тоже не выход, ответов не будет, лучше мечтать и болеть о том, что сейчас переполняет сердце. Это тяга, к нему.

Мне за него неспокойно. Сквозь пелену всех мыслей, что потоком по кругу проносятся в голове, я думаю лишь о том, как он там? Это изводит. За своими хлюпкими и глупыми размышлениями, за своим эгоизмом, за неумением держать себя в руках я упустил вчера что-то важное. А ведь видел, каким было его настроение, когда он читал мне. И только теперь стало стыдно, а вчера я промолчал… просто пропустил этот момент. Нет, я не раскис в раскаянии, потому что это бесполезно. Я теперь просто думаю, что все равно ему нужен, общаться и вообще ждать кого-то. Конечно, именно меня выбрали ему в спутники, в собеседники. И у нас нет выбора.

Я буду для Билла тем, кем нужно.

- Том, - профессор отвлек меня от размышлений. - Я сегодня не могу пообщаться с тобой, еду по делам в город, зашел узнать как ты?

- Я в норме.

- Рад этому, хотел только уточнить, вчера чувствовалось избыточное волнение по ходу всего процесса, но в рапорте ты не изложил ситуаций, которые могли бы привести к подобной реакции мозга, у тебя нет предположений?

- Нет, профессор все было нормально, волнений не было.

- Странно, я хотел тебя уже выводить, но ты постепенно успокоился, и мы вновь вытащили тебя из состояния сна.

- Георг, вообще-то, если вчера и присутствовали волнения, то они были скорее личного характера, чем как-то связаны с экспериментом, – вру, и не краснею, а как ещё объяснять. - Ты что-то не договариваешь Том, - профессор глянул с подозрением.

- Нет. Если что-то пойдет не так, вы узнаете об этом.

- Я на это надеюсь, очень, – серьёзно сказал Георг.

Он постоял еще немного, глядя на меня, а потом сказал:

- Ну что же, до вечера, Том.

- До вечера, - и Фарелл покинул палату.

Сегодня все нервировало, я брал себя в руки постепенно, словно складывая нитями все мысли рядом, но чтоб не путались. Выходило скверно. Позже я уснул, и проснулся только непосредственно перед инъекцией.

Наверное, это нормально, что переход «туда» уже не удивляет. Чувство свободы, радости не произвольно билось внутри, обдавая волнами низ живота, но к этому я тоже кажется, привыкаю, и беру себя в руки. Сегодня уже не падаю лицом в снег, снимая болезненность возникшего желания. Человек ко всему привыкает, просто не надо излишне фантазировать.

Пока шел, заметил, что сегодня погода прямо бушует. Снег валит с удвоенной скоростью, заметая все на моем пути. Холода также нет, есть только радость.

Я спешу. Захожу в квартиру. Билл стоит перед мольбертом и разглядывает свою работу. Сегодня это уже не имело значение кто был нарисован на картине. Я подошел и тронул его слегка плечо:

- Привет Билл.

- Том… здравствуй, – мягко ответил он, поворачиваясь ко мне.

- Ну как ты? - спросил Билл.

- Отлично, - ответил я и знал, что не соврал, находиться здесь было и правда отлично.

- А ты как? – в свою очередь спросил я.

- И я замечательно, – он улыбался. Все это время мы не прерывали зрительного контакта. Я утопал в мягком свете его карих глаз. На секунду вспомнил, что однажды они показались черными, и это показалось нелепым, и как будто даже не происходившим. Теперь тот страх казался надуманным, словно и не было его, да и всего что раньше. Он тоже разглядывал меня, и я удивлялся, почему он смотрит с каким-то особым интересом на губы. Отчаянно забегали мысли о поцелуе, о том, как эти красивые мягкие губы коснуться моих. Стало душно от этих мыслей.

- Можно мне, - прошептал Билл, а я придурок чуть не склонился к нему, в то время как он протянул руку и потрогал колечко пирсинга в губе. Я напрягся когда его палец, задевая кольцо, прошелся по коже. Я дернулся под прикосновением. Он отпустил руку, говоря:

- Я хотел почувствовать какое оно на ощупь, извини. Мне нравится очень. Знаешь, если бы я мог, то тоже обязательно сделал нечто подобное себе. А тебе больно не было?

- Нееет, - протянул я. - Это не больно, а… ты бы где сделал себе?

Он отвел волосы и показал бровь.

- Вот, мне кажется, вот здесь было бы хорошо.

- Да, - смотрел я и думал «Кто же ты, ты взял мои мысли, и не возвращаешь, ты выпил мои чувства, и время стираешь, твои глаза влекут и зовут за собою, кто же ты... Я не сдамся без боя»

Билл прервал меня спросив:

- Ну, как тебе,- показывая в сторону мольберта, и я почувствовал его волнение.

Посмотрев туда куда он указал, я потерял дар речи. На портрете был я. Дыхание сбилось. Я смотрел на свое лицо, на выражение глаз, на наклон головы, на того человека, который был там нарисован, и не мог поверить что это я. Что он рисовал меня? Охренеть, вот просто, охренеть! Нечто колющее грозило проткнуть сердце. Б*я, я же не выдержу! Ну как такое воспринимать? Как остановить себя, готового смять его в стремительном объятии, сжать и не отпускать, и шептать на ухо какие-нибудь глупости. Как?

- Том? – спросил Билл, но в голосе уже слышалось удовольствие, потому что он правильно расценил мою реакцию на его отлично сделанную работу. Отлично по проникновению в меня всеми клетками. Просто все десять из пяти.

- Билл, у меня нет слов… Когда? Как ты…? Я такой?

- Такой, такой, - смеялся он и продолжил, - Когда? Сегодня.

Этот гадёныш ещё ржет, я тут простился с остатками разума, а ему смешно.

- Можно подумать меня каждый день рисуют, ты чего ухохатываешься, - проворчал я.

На что он только ещё больше распалился.

- Ты бы себя видел, со стороны, тоже бы смеялся, - подмигнул он, - Я вижу, что тебе нравится, так чего ворчишь?

- Я… а как ещё тебя остепенить, хохочет он… не то же говорю… Билл… я… мне… очень нравится, и вообще большое спасибо тебе.

- За что спасибо то? Я для себя рисовал, ты же забрать не сможешь, а я запечатлел твой образ, и буду видеть постоянно, – улыбался он.

- Спасибо, что нарисовал меня, – сказал я серьезно. Билл перестал дурачиться, и посмотрел на меня пристально, размышляя о чем-то.

А потом снова взял мою руку. Терпение мое я поставлю тебе памятник, если сам выживу! И потащил прямиком туда, где столик и долгожданный кофе.

- Пошли, у меня сегодня кое-что особенное.

- Ещё? Я не выдержу, - почти простонал я, а он смеется и тащит.

- Вот, сегодня мы будем пить это с этим, и заедать вот этим, - говорил он показывая на кофе, бутылку коньяка, и конфеты.

- А вот это называется «пьяная вишня», - достав одну конфету, Билл протянул ее мне.

- Ммм… Да, пьяной сегодня будет не только вишня, – промычал я, забирая сладость.

- Перестань, мы по чуть-чуть. К тому же нам надо отметить то, как ты хорошо выходишь на портретах, - улыбнулся он и подтолкнул меня в бок, аккурат к креслу, в которое я и приземлился. Протянул сигарету и с деловым видом, разбавлял коньяком кофе. Я спросил чуть позже, приятно затягиваясь полюбившейся маркой сигарет:

- Билл, а когда ты успел? Ты же за один день нарисовал все. Мне кажется, это так трудно.

- Том, здесь время течет немного иначе. Не бери в голову. Давай, за тебя, – протянул чашку он.

Пили легко, кажется доза удваивалась и утраивалась сама по себе, и я захмелел, мысли вело от происходящего. Потом был тост за него, потом за нас, я чуть всю чашку в себя не опрокинул. Потом за небо, за ветер, за… ещё за что-то.

Пьяная вишня была очень вкусной, о чем я откровенно и сказал ему. Он ржал над моим выражением счастья на лице, и тупо обзывал «лампочкой». Не ну почему лампочка?

Билл так близок, что стоит на секунду потерять контроль, и я сомну его смех своими губами. Нежно прикушу его язык, которым он изредка проводит по губам.

Я себя ненавижу, за то что я такой озабоченный. Вот бы никогда не подумал.

Все, момент прошел. Он позвал меня обратно в комнату. И мы покинули эту гавань «пьянства и разврата», с завидным упорством держась на ногах. Хотя как только любимый диван замаячил на горизонте, ноги подогнулись, и у него, и у меня. Мы плюхнулись и немного откинувшись, приходили в себя. Я отошел первым, спросив немного севшим голосом:

- Читать будем?

Он странно посмотрел на меня, потом на столик, а потом снова на меня и ответил:

- Нет, наверное, не будем, я не могу. А поганить произведение искусства заплетающимся языком это не человечно.

Я улыбнулся такой высокой позиции. Взглядом я зацепился за книгу, которая лежала на столе. Это был не тот томик стихов, это то, что он принес мне вчера, но не стал читать, и я спросил:

- Билл. А говорить мы будем?

Он кивнул, глядя немного расфокусировано.

- Эту книгу ты вчера принес сюда, но читал другую. А это что за книга?

- Это… это важная книга Том, я поделиться с тобой хотел одной странной вещью, - он замолчал, задумавшись.

- Какой вещью?

- Эта книга… знаешь, выходит она самая моя любимая, потому что я в ней помню все, от строчки до строчки. Вот, я сейчас объясню. Там, - он махнул рукой на стеллаж. - Там все книги, которые я прочитал, все… я открывал каждую, и читал в первый свой раз. А эту… эту единственную я помню так и не открывая.

- Я не понял, как не открывая? – я сосредоточился.

Дата добавления: 2015-09-01