У кормилицы

В начале июля 1826 года дни в Тарханах стояли знойные, лишь к вечеру жара немного спадала. Искупавшись в барском пруду, Мишель вернулся домой за час до полдника. Он присел за стол и, глянув на икону Богородицы, висевшую в красном углу, вспомнил, что у Васи Шубенина сегодня именины. Мишель был очень дружен с младшим сыном кормилицы, учил его чтению, письму и арифметике. Начались эти уроки ещё зимой. Однажды после катания на горке Вася весь вымок, и бабушка оставила его в барском доме, пока сушатся вещи. Увидев на столе азбуку, по которой учились Екимка и Алёша Шан-Гиреи, ребёнок заинтересовался и стал спрашивать у Мишеля, какие там буквы. Тот со стыдом вспомнил, как в пятилетнем возрасте отбивался от азбуки, и решил учить смышлёного Васю, который с тех пор с большой охотой ходит в усадьбу на занятия.

Часы пробили пять. Мишель стал отпрашиваться у бабушки:

— Бабушка, я хочу проведать кормилицу. Можно?

— Иди, только к ужину возвращайся, — разрешила Елизавета Алексеевна.

— Сегодня у Васи именины, надо его порадовать подарком.

— Ты фигурок всяких уж много ему привёз с Кавказа и с ярмарок, отнеси-ка лучше гостинчик — вареньица. У нас прошлогоднее осталось, а у Лукерьи кончилось ещё весной. Выбирай, какое хочешь: клубничное, яблочное, смородиновое или вишнёвое.

На селе сады держали только тарханы и кормилица: барщинным крестьянам было не до плодовых деревьев — вырастить бы урожай зерновых, овощей и конопли, из волокна которой делали одежду и верёвки. Лукерья Алексеевна варила на мёду варенье из вишен, яблок, слив, смородины и малины. Клубникой ей заниматься было некогда, эта ягода росла только на барских полях. Мишель не колебался:

— Клубничное. Вася его очень любит. Если осталось, можно на сахаре?

— На сахаре варенье дорогое. Ты же знаешь, что варим такое только на праздники и для гостей, — заворчала Елизавета Алексеевна.

— Бабушка, но ведь прошлогоднее варенье всё равно гостям подавать неприлично. А у Васи сегодня именины. Это для него большой праздник. И для кормилицы тоже!

— Ну ладно, — смилостивилась бабушка. — Дарья, пошли-ка Машутку в погреб за клубничным вареньем. Накажи, чтоб выбрала прошлогоднее на сахаре. Эти горшки слева в углу за дверью, на них помечено.

— Слушаюсь, барыня.

Дарья была скуповата, ей не хотелось давать для сына кормилицы варенье на сахаре, но барское приказание она исполнила, как всегда, быстро и точно.

Обрадованный Мишель отправился к кормилице, осторожно неся в холщовой сумке горшок с вареньем, а под мышкой — азбуку и прописи. Он и летом занимался с Васей по вечерам. Дорога шла по высокому берегу большого пруда, вдоль которого стоят домики улицы Бугор. От Никольской церкви начинается Овсянка. Церковь недавно закрыли, но ещё не успели разобрать и перенести на деревенское кладбище. На её месте бабушка решила возвести кирпичный храм во имя небесного покровителя внука и покойного мужа — Михаила Архангела. Батюшка Алексей перенёс службы в церковь Марии Египетской, которая теперь стала приходской.

Закрытый храм являл собой грустноватое зрелище, и Мишель быстро прошёл мимо него. Вот и Кормилицын пруд справа от дороги, а за ним высокая просторная пятистенка Шубениных, крытая тёсом, с красивыми резными наличниками на окнах. Эта изба топилась по белому — одна из немногих на селе.

Из сеней навстречу Мишелю выпорхнули ласточки, сновавшие туда-сюда за кормом для подросших птенцов, которые вот-вот встанут на крыло. Лукерья, как всегда, хлопотала по хозяйству: скотины у неё полон двор.

— Здравствуй, мамушка, — сказал Мишель с порога.

— Мишенька! Заходи, радость моя, — кормилица вытерла руки рушником, обняла и поцеловала воспитанника в лоб. — Садись за стол.

— С именинником, мамушка! Я тут для Васи подарок принёс.

— Благодарствую, Мишенька, что не забыл. Сынок вот-вот придёт с дальнего сенокоса. Старшим ходил помогать сено ворошить. Погода жаркая, завтра скирдовать будут.

— Я подожду. Мы тут с ним позанимаемся.

Ждать пришлось всего несколько минут. Во дворе послышалось мычанье — Вася по пути пригнал коров из стада на вечернюю дойку. Вымыв руки в рукомойнике во дворе, мальчик вбежал в горницу.

— Здравствуй, именинник! Вот тебе гостинчик к празднику! — Мишель протянул горшок своему подопечному.

— Благодарствую, — Вася взял подарок и по запаху понял, что это: — Клубничное варенье! Моё любимое! Вот здорово!

Преодолев соблазн сразу отведать угощение, мальчик поставил его на общий стол, как заведено в семье.

— Вы здесь позанимайтесь пока, — сказала кормилица, — я пойду коров подою, а потом полдничать будем.

За интересным уроком время пролетело быстро. Вася уже почти всю азбуку выучил и начал уверенно читать по слогам. Мишелю нравилась роль учителя, он показал мальчику одну из последних букв алфавита — ер, или твёрдый знак. Вася с лёту понял, что это за буква, но правильно написать у него не получалось: руки огрубели на сенокосе. Мишель терпеливо показывал ему по прописям, потом задал домашнее задание по чтению и объяснил примеры на сложение и вычитание.

Кормилица вернулась с кринкой процеженного парного молока и, поставив её на стол, стала угощать мальчиков.

— Сейчас вам, мои хорошие, молочка налью по кружечке. И хлебца ситного я сегодня в честь именин напекла, — она ловко достала с печного пода ароматный каравай, отрезала каждому по большому ломтю, густо намазала клубничным вареньем и подала.

Друзья уписывали угощение за обе щёки. Мишелю оно было по вкусу не меньше, чем Васе: не то что чёрствый утренний хлеб с маслом и кресс-салатом, который дают на завтрак в усадьбе по указанию доктора Леви.

В горницу вошла кошка с пойманной мышью в зубах. Почуяв запах свежего молока, она бросила задушенную добычу и стала тереться у Васиных ног.

— Киса, Киса, — мальчик нагнулся погладить её и нечаянно опрокинул недопитую кружку. Молоко пролилось на пол, кошка тотчас бросилась его подлизывать.

Вася с досады чертыхнулся, потянулся за кружкой и смахнул на пол недоеденный кусочек хлеба.

— Не след поминать нечистых, сколько раз тебе говорить! — кормилица пригрозила сыну пальцем. — Не ровён час пристанут, не отвяжешься. Морок наведут, прельстят. Забыл разве сказ про Марью-вдову? Молись сейчас же.

Вася подобрал хлеб и кружку с пола и послушно перекрестился:

— Прости, Господи, помилуй и спаси! Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

— То-то же.

— Мамушка, а что это за сказ про Марью-вдову? — спросил Мишель.

— Вы разве не слышали в девичьей?

— Нет.

— Ну, тогда я, Мишенька, расскажу. И ты, Васятка, ещё раз послушай, тебе на пользу.

Кормилица присела за стол и рассказала о том, как в старину жила в селе молодая крестьянка. Всё у неё ладно было, супруга своего она очень любила, за детками хорошо ходила, нужное всё в доме имела. Да случилось поветрие, заболел её муж и помер. Горько затосковала вдова. Шло время, а Марья всё думала об Иване как о живом, плакала о нём, звала к себе ласковыми именами, как при жизни, и новые нежности придумывала. Мнилось ей, что слышит её покойный и даже отвечает. Каждую ночь она видела его во сне. Он являлся ей краше прежнего ликом и стал ещё милей и желанней. Она просыпалась и, поняв, что это не наяву, снова желала возвратить дорогой сердцу образ, плакала, звала и манила его к себе, хотя и знала, что поступает не по Богу. До того дошло, что уж и днём могла видеть любимого мужа, стоило только ей на минутку глаза прикрыть. Она грезила им с улыбкой стоя и сидя, откладывала в сторону рукоделие, бросала начатое дело. Стали соседи примечать, что с Марьей неладно: людей сторонится, молчит, когда приходится быть с ними, в церковь не ходит, стала бледной и худющей, детишки у ней голодные и немытые сидят. «Тает, как свечка, — вздыхали соседки. — Уж не змей ли нечистый к ней повадился?» Начали они по ночам приглядываться к избе вдовы. Оказалось, и вправду змей её изводит. Кто-то видел, как в темноте огненный шар с длинным хвостом пролетел над крышами, сделал витки над кровлей вдовы, рассыпался мелкими искрами и пропал. На утренней заре он вновь взвился над её избой и растворился в туманной дымке. Другие слышали, что в доме Марьи всю ночь раздавались голоса и ласковый смех. Летающий змей — это злой дух, дьявол. Узнав горе вдовы, лукавый принимал обличье её покойного мужа и являлся ей, коварно обманывая несчастную, прельщал её, нашёптывая нежные слова и расточая опасные ласки. А она наслаждалась обманом. Коварный змей завладел её мыслями. Порой она чуяла, что делает нехорошее, но не могла противиться дьявольской силе. Соседи увещевали вдову, давали понять, что её встречи с ночным гостем для них не секрет: «Смотри, Марья, до добра такое дело не доведёт. С нечистью шутки плохи». Но это только настораживало и злобило больную. Ей становилось всё хуже и хуже, и бездна погибели могла разверзнуться перед нею. Жаль добрым людям Марью и сироток, решили они их спасать. Пришла к ней сведущая бабка, зажгла пучок богородской травы и, творя заклинания, обдала благовонным дымом всю горницу, сени, обошла вокруг избы. Дабы отразить преследования искусителя, вечером к прельщённой вдове отправились ночевать соседки — бабы не робкого десятка. Улеглись они на кровать хозяйки, а саму отправили к детям на печь, чтоб враг не мог её сразу отыскать. Известно, как змеи печей не любят. С самого краю положили спать ребёнка, чтобы ангел-хранитель чистой детской души защитил и мать. Прилетел змей в урочный час на свидание, хотел попасть внутрь, а вокруг избы, окуренной богородской травой, — прочная преграда. Завыл он, пытаясь проникнуть то с одной, то с другой стороны, то в окна, то в дверь, и всё тщетно. Он свивался жгутом, рассыпался искрами и снова с силой возвращался, чтоб войти в желанный приют, стал бить в стены и углы избы. Не спавшие женщины с трепетом ждали, что будет дальше, и даже слышали стон. После полуночи удары стихли. Утром ночевальщицы увидели на одном углу избы будто бы след крови, который с первыми лучами солнца пропал. Больше летающий змей к вдове не возвращался, и Марья начала медленно приходить в себя, словно после тяжкой болезни.

— Вот так, ребятки, — закончила сказ кормилица. — Опасно иметь дело с нечистой силой. Лучше не навлекать её на себя.

— Спасибо, мамушка! Такая интересная легенда, не то что французские поучительные рассказики, которыми нас пичкает гувернёр.

— Рада, Мишенька, что понравилось. Ну да мне пора на стол собирать, скоро главные едоки с сенокоса придут.

В проёме двери показалась вихрастая голова Федьки Фролова, соседского мальчишки лет четырнадцати:

— Здрасте, барин. Здрасте, тёть Луш! Отпустите Васю купаться.

— Идите, ребята, вечером купанье самое полезное.

— Мамань, можно я возьму кусочек упавшего хлебца покормить оленёнка и лосёнка на усадьбе?

— Бери, но до темна чтоб дома был.

— Идёмте скорей, — нетерпеливо подогнал их Федька.

Попрощавшись с кормилицей, Мишель отправился с ребятами на Барский пруд. Там были устроены купальни для детей и взрослых. Потом всей гурьбой побежали к загону, где паслись оленёнок и лосёнок. Их недавно купила бабушка на забаву внуку с товарищами. На вечерней заре Вася убежал домой, усталый и счастливый.

После ужина Мишель пошёл к себе в комнату. Чтение у него не заладилось, он вышел на балкон и стал любоваться сгущающимися над селом сумерками. В пруду отражались розоватые перья облаков, они постепенно гасли и сливались с лиловым небом. В некоторых окошках крестьянских домов, крытых соломой, светились тусклые огоньки — припозднившиеся хозяйки зажгли лучины. Из одной избы вьётся дымок — кто-то из сельчан собрался париться в печи или готовится выпекать хлеб. Искры из отопительного отверстия над дверью напомнили Мишелю легенду о змее, рассказанную кормилицей. Он вновь и вновь оживлял в своём воображении загадочные события, подбирая слова для их лучшего описания, и лёг поздно, когда совсем уже стемнело, и над гладью пруда взошёл серебристый молодой месяц.

Дата добавления: 2015-09-04